Поездка Владимира Путина по Дальнему Востоку может дорого обойтись по крайней мере одному человеку — председателю комитета по рыболовству Юрию Синельнику. Еще в Благовещенске глава государства заявил, что «мы уже сменили руководство комитета по рыболовству (24 декабря 1999 года. — Прим. ред.) и готовы поменять его еще раз, если положение дел в рыбной отрасли не изменится». Возмущение президента вызвал тот факт, что российские рыбаки предпочитают по демпинговым ценам продавать рыбу японцам и корейцам. Подобное заявление можно было бы считать обычным выговором и предупреждением, если бы в понедельник на Камчатке Владимир Путин опять не вернулся к «рыбному вопросу». Видимо, президента так сильно потрясло, что «свыше 60% биоресурсов перегружаются за чертой 12-мильной зоны и уходят за рубеж», что он назвал эту проблему рыболовства одной из основных в регионе. К тому же, по словам главы государства, российские порты тратят на перегрузку рыбы трое суток, а в ближайшем зарубежном порту на это тратят всего несколько часов. Так что комитет ожидают большие перетряски и проверки. Тем более что, кроме «серого экспорта» президент заинтересовался и квотами на вылов рыбы. А здесь, судя по некоторым документам, и вовсе сплошной бардак.

Практически сразу после своего назначения новый председатель Госкомрыболовства пообещал, что введет новую систему распределения квот на вылов рыбы и морепродуктов. По словам Юрия Синельника, выделение ресурсов должно было определяться отсутствием задолженности перед бюджетом, наличием собственного флота под российским флагом и обязательной перегрузкой через порты России. Как получилось с российскими портами, показал Дальний Восток. Да и сами квоты, оказалось, выдаются по совершенно иным принципам.

В распоряжении «Известий» оказался приказ Юрия Синельника от 18 апреля 2000 года, в котором ФГУП национальные рыбные ресурсы при распределении платных квот приказано отдавать предпочтение членам Всероссийской ассоциации рыбохозяйственных предприятий (ВАРПЭ). При этом лоббирование частной структуры «просвечивает» практически в каждом пункте приказа — обращения за выделе-нием права на добычу морепродуктов также рассматриваются только при наличии ходатайства от ВАРПЭ, которая к тому же наделяется еще и правом определять стратегию развития российского рыболовства.

— Развалиться может все, — со свойственной ему категоричностью говорит Евгений Александрович. — Ни для кого не секрет, что чуть ли не 90 % рыбной промышленности работает в теневой, образно говоря, серой экономике. Что касается нас, то сегодня нет рыболовецких колхозов. Есть, согласно Гражданскому кодексу, производственные кооперативы. Рыбколхоз сохранился как архаичное название, как установившееся в обиходе определение, как, например, газета «Комсомольская правда». Комсомольцев нет, а «Комсомольская правда» есть. Кооперативы, рыбацкие артели существуют во всем мире. И они определяют основу рыболовства, особенно прибрежного, основу жизни прибрежных поселков. Колхоз — это был частный случай производственного кооператива, в котором вся собственность распределена равномерно. Таких у нас сейчас нет, у нас собственность не коллективная, а долевая или коллективно-долевая, Каждый член кооператива имеет свою долю в собственности, имеет право голоса и право на участие в управлении кооперативом. В этом мы ничем не отличаемся от артелей, рыбацких кооперативов Японии или Испании. Разве лишь тем, что не представляем собой такой социальной силы, как, например, Всеяпонский союз рыбацких кооперативов, который способен влиять даже на правительство страны...

По законам газетного жанра — интервью — я должен был задавать собеседнику вопросы, ответы на которые прояснили бы его позицию, его оценки сложившейся ситуации в отрасли. Вопросов не задавал, слушал рассуждения человека, под руководством которого значительная часть рыбного хозяйства области.

— Когда мы говорим о рыбацких общинах, я не устаю повторять, что это генофонд рыбной промышленности. Это люди, которые имеют совершенно отличную психику от других, они органически связаны с морем, с промыс-лом. Их надо сохранять так, как это делается в других странах. Конечно, сегодня никто не будет особых приви-легий нам давать при существующем экономическом напряжении. Поэтому мы пытаемся сами сохраниться. Результаты в этом плане есть. Все старые государственные структуры отрасли, переделанные в акционерные общества, развалились. А колхозы худо-бедно существуют, даже те, которые находятся под арбитражным управлением. Мы ставим конкретные планы вывести их из-под арбитражного управления, вернуть к нормальной форме собственности...

К чему веду речь? К тому, что есть колхоз с точки зрения социально-политической. В рыбацком кооперативе мы имеем дело с конкретизированной долевой формой собственности, со средним классом. То, о чем мечтали младодемократы.

То, что рыболовецкие артели не только существуют, но и действуют — факт неоспоримый. Достаточно напомнить, что львиная доля в промысле рыбы и морепродуктов в области все последние годы принадлежит колхозным рыбакам. Как в прибрежке, так и в океанической яме.

— Должен сказать, что у нас разработана долговременная программа развития рыбколхозов. Она предусматривает широкую проработку перспективных видов промысла, более рациональное использование существующих его видов и расширение технологий. Это, конечно, очень серьезные вопросы, требующие серьезных денег. Дело же в том, что биоресурсы сокращаются, значит, надо делать из этих ресурсов как можно больше денег.

Все наши проблемы не могут быть оторваны от проблем рыбной промышленности страны. В этой связи мне хотелось бы, чтобы кто-то наконец определился: чего хотят от рыбной отрасли? Об этом был очень серьезный разговор на последнем заседании правления Росрыбакколхозсоюза в Москве. На нем присутствовали депутаты Госдумы, почти в полном составе, Госкомитет по рыболовству, представители Минфина, Минэкономики и еще ряда министерств и ведомств. Так чего же хотят от рыбной промышленности? Если хотят от нее денег в виде податей и разных финансовых отщипываний, то, учитывая, что она в общем, особенно океаническое рыболовство, на 80 % нерентабельна, это загонит ее еще дальше в серую экономику. Если же хотят получать рыбу, то тогда надо поступать, как поступают в цивилизованных странах. То есть поддерживать, дотировать и так далее. Я скажу, может быть, еретическую фразу: если хотят получить дешевую рыбу, надо освободить рыболовство от налогов. И необходимо отличать коммерческое рыболовство, которое предназначено для продажи рыбы и получения валюты, от рыболовства социального, работающего на насыщение внутреннего рынка белком, на государственный заказ.

Евгений Александрович обращается к примеpy, который я от него уже не раз слышал. В России средняя продолжительность жизни мужчин с 67, кажется, лет упала до 57. Так вот, этот период как раз совпал с сокращением ежегодного душевого потребления рыбы почти с 20 до 9 кг. Может быть, рыбы потребляли больше потому, что не хватало мяса, может в некотором роде заставляли, вводя рыбные дни в общепите. Но это было во благо. Да и рыба была. Он считает, что потому и японские мужики живут куда дольше российских. Но это так, к слову.

— Вот об этом всем и вели речь на заседанни правления. Вопросы ставили остро, как всегда, поскольку присутствовали влиятельные люди. Они и раньше всегда присутствовали, понимали наши проблемы. Предыдущий руководитель Госкомрыболовства даже пытался поставить их перед правительством, но его обругали, сказав, что колхозники были бандитами, ими и остаются. Вот такое отношение. Но молчать об этом нельзя...

Hа этом заседании мы, в частности, я, предложили сделать чисто экономический эксперимент. Выделить один пароход, дать ему достаточно квот, топливо же пусть покупает. И пустить его в плавание. Пусть он поработает по всем нашим правилам в тех районах, какие ему укажут, а нам указывают обычно те районы, где рыбы нет. И я уверен, что это судно вернется абсолютно «голеньким» с точки зрения экономики, оно не выдержит того пресса, который государство налагает на рыбаков.

Несколько слов о контрольном и научном лове. Я плачу за контрольный лов, хотя он является частью ОДУ. С этим можно как-то согласиться, поскольку это та часть квот, которые идут на содержание науки и еще куда-то. Но когда дело касается научного поиска, научных квот, здесь должно быть одно из двух. Или мне должны платить, потому что я иду на риск, ищу то, что уже потеряно, забыто или еще не найдено. Или, если я открою этот промысел, мне должно быть предоставлено право до конца жизни пользоваться этим объектом лова. Но у нас идет смешение понятий контрольного и научного промысла. В тех местах, которые нам известны, например, минтай Южных Курил, изучать нечего, там может быть только контрольный лов, А вот найти новые районы, новые объекты — это задача, действительно, научного поиска. Не говорить о науке нельзя, только она дает нам основания рассчитывать ОДУ, прогнозы. И ее нужно поддерживать...