БРАКОНЬЕРСТВО ПОД КРЫШЕЙ
«силовики» не в силах справится с охраной биоресурсов

Браконьерским промыслом на Дальнем Востоке занимаются все. В неофициальных беседах и капитаны, и сотрудники рыбных департаментов администраций, и сами рыбинспектора в один голос говорят — все, кто выходит в море, все перелавливают квоты (то есть превышают лимит, выделяемый Госкомрыболовством на основе научных данных по ОДУ — общему допустимому улову). На этом зиждется реальная экономика региона. Цифры официально выделяемых квот и реально вылавливаемых биоресурсов разнятся на порядки. Даже контр-адмирал Валерий Логвиненко — замдиректора Федеральной пограничной службы (ФПС) по морской охране — признает, что общий объем теневого оборота в этой сфере составляет от $ 1 млрд до $ 2,5 млрд. Это третий по размеру теневой рынок: после незаконного оборота наркотиков и спиртовой продукции. Для примера: только за первую половину 1999 года официальный промысел морского ежа составил 27,3 тонны. Реально — около 1140 тонн. Краб колючий: 8 и 800 тонн соответственно. Краб камчатский: 6 и 550 тонн. Краб волосатый: 17 и 180 тонн.

Как же удается скрывать разницу? Очень просто: в Россию все это богатство не попадает вовсе. Ловят все это хотя и в пределах 200-мильной исключительной экономической зоны (ИЭЗ), но за пределами 12-мильной зоны (кроме ежа) — то есть вне российских территориальных вод, а значит без таможенного контроля. Улов прямиком везется в близлежащие японские порты на Хоккайдо (Отару, Вакканай, Монбецу, Абасири, Ханасаки), где скупается порой за бесценок: так, благодаря массовой контрабанде, цена на волосатого краба упала за 8 лет с $ 80 за килограмм до $ 10-15. Если в 1984 году японцы только за право промышлять краба в российской ИЭЗ платили по 370 йен за килограмм, то теперь наши браконьеры сами сдают краба по этой цене в японских портах: то есть сумма включила в себя и производственные расходы, и зарплату, и прибыль.

Ближайший к Японии порт Сахалина — Корсаков. Мрачный городок тысяч на 30 жителей, без своего лица. Постоянно отключают свет, а вода бывает только с 17 до 23. На горе — прохудившийся сварной портрет Ленина, на другой сопке — ужасный микрорайон «Семь ветров»… В портовом городе, где все население так или иначе связано с рыболовной отраслью, нет даже рыбного рынка, а почти единственный морепродукт, который продается в магазинах, латвийские шпроты.

Сергей, капитан краболовного судна, умолявший не называть его известную в городе фамилию, рассказывает: «В Корсаков, в любой другой русский порт уже никто и не заходит. Сюда идешь — как во вражеское логово. Только зайдешь — на тебя накинутся и «риомбировцы» [От РИОМБИР — Региональная инспекция охраны морских биоресурсов ФПС. Недавно РИОМБИРы переименованы в Государственные морские инспекции (ГМИ ФПС), но все по-прежнему говорят: «риомбировцы». — Авт.], и ОБЭП, и пожарники. Нынешняя система рыбоохраны — это система не охраны, а система поборов. Должно быть больше профессионалов, а у нас — «погонники».

Вот вы верите, что «гаишник» о государстве и безопасности движения радеет? Так и здесь, только хуже: мы просто кормим чужую экономику».

По свидетельству очевидцев, некогда захолустные северояпонские порты (некоторые вообще были сезонными) сегодня расцвели: «Зашел — смотришь: аккуратнее стало, цветочки на набережной появились…» В самом же Корсакове за десять лет разве что окончательно проржавел сварной Ильич…

Квоты — это как индульгенция. Порог рентабельности наступает, начиная с 30-40 тонн краба (самый валютоемкий морепродукт) на одно судно. Судовладельцы стараются получить хотя бы 5 тонн — лишь бы выйти в море. Делят эти пять тонн на два-три судна и затем делают вид, что ловят эти крохи несколько месяцев (на самом деле три дня работы). До Японии — несколько часов хода, среднестатистический сейнер бывает там пару раз в неделю. Обратно везет валюту налом. Более крупные фирмы переводят безнал на всякие оффшоры. Капитан в среднем имеет $ 4-6 тысяч в месяц. На заре перестройки было в пять — десять раз больше. Матросы — от $ 500.

Однако, как это часто бывает, в «королевстве кривых зеркал» — в российской экономике — больше имеет не тот, кто добывает и производит, а тот, кто контролирует и распределяет.

В соответствии с действующим порядком, на каждом иностранном судне, которое ведет промысел в российской ИЭЗ, должен быть инспектор-наблюдатель. Иностранный судовладелец платит за услуги инспектора около $ 300 в сутки. Из этой суммы инспектору совершенно официально, через кассу, причитаются суточные в размере нормативных командировочных в ту страну, к которой приписано судно. Если оно японское — это около $ 100 в день. То есть из трехмесячного рейса можно привезти $ 10 тыс. Но и это еще не все. По рассказам бывалых, на судне инспектору создают все условия, чтобы он «не заметил» перелова квот: в каюту ставят телевизор с видеомагнитофоном, фрукты, хорошие напитки unlimited… Но самое главное, если он оттуда не выходит, ему доплачивают еще около $ 300 в день. Если выходит, но недалеко — скажем, только на мостик — то 100-200, ну а если уж спустился в трюм — будь добр, живи на суточные.

Тем не менее основные деньги, проходящие через счета органов пограничной рыбоохраны, — это штрафы, суммы компенсации за ущерб окружающей среде и выручка от реализации конфиската. До конца 1997 года это шло через Государственный комитет по рыболовству, имевший в регионах свои структуры — «рыбводы». Кроме них прибыльным делом рыбоохраны могли заниматься и Спецморинспекция Госкомэкологии (с мая 2000 года — Природоохранная морская служба Министерства природных ресурсов — ПМС МПР), и те же пограничники. Так, в Инструкции о порядке осмотра рыболовных судов от 1981 года говорилось: «Осмотр судов… проводится должностными лицами пограничных войск и органов рыбоохраны». И те, и другие равно наделялись правом проверять судовые документы, задерживать суда, «составлять акты о ведении рыбного промысла без разрешения или с нарушением установленных правил». И рыбводы, и морские части погранвойск имели свои суда: одни — инспекторские, переоборудованные из рыболовных, другие — боевые. Однако тот факт, что весь денежный поток шел через счета Госкомрыболовства, лишал бескорыстных пограничников материального стимула охранять родные биоресурсы. В результате, когда с 1990 года начались перебои с их бюджетным финансированием, со снабжением топливом прожорливых ПСКРов (пограничных сторожевых кораблей), природоохранная активность погранцов (и без того небольшая) окончательно сошла к минимуму. Рыбинспектора со стажем вспоминают: «Ты еще пойди высвистай на задержание боевой корабль! Пока разговоры да переговоры, нарушитель просто уходит в море…»

Однако вернемся к 29 августа 1997 года. Как уже писали «Новые Известия», в этот день амбициозный глава ФПС Андрей Николаев добился от президента Бориса Ельцина подписания указа N№  950, в соответствии с которым функции «по обеспечению охраны биологических ресурсов территориального моря, исключительной экономической зоны и континентального шельфа РФ, а также по осуществлению государственного контроля в этой сфере» возлагались исключительно на ФПС. Госкомрыболовство в тот момент было легкой мишенью: оно входило в структуру Минсельхозпрода, вело бесконечные судебные тяжбы с Госкомэкологией (рыбники ведь тоже хотели монополизировать святое дело охраны биоресурсов), а самое главное — комитет был удобной целью потому, что сам и распределял квоты на вылов биоресурсов, и сам же контролировал.

Однако пограничники не учли ошибок предшественников и тоже пошли по пути монополизации. Первым делом они изъяли в свою пользу у рыбводов весь рыбоохранный флот. О судьбе новейших судов типа «Командор», ржавеющих сейчас в бухте Золотой Рог, мы уже рассказали вчера. Несколько больше повезло Камчатрыбводу: у них забрали два современных судна (типа СТР 503), а два устаревших («Далия» и «Меланг», по 30 с лишним лет каждому) оставили. Что же касается Сахалина, то единственный в России островной рыбвод, как и приморский, остался вовсе без флота: все 5 судов и 7 катеров забрала ФПС, несмотря на то, что никто не освобождал рыбводовцев от выполнения других задач: например, охраны лежбищ котиков и тюленей. Сейчас сахалинские рыбоохранные суда можно увидеть у дальнего причала в Корсакове: на совсем ржавой «Афалине» автору этих строк удалось найти лишь испуганного сторожа: судно давно никуда не ходит. К его борту была пришвартована «Диана», несколько менее ржавая. Но сколько ни стучал — никто не вышел: как сказал сторож «Афалины», «у них сегодня день рождения».

Рыбинспектора со стажем вспоминают: пока утверждались новые штаты да выделялись и шли бюджетные деньги, был пропущен практически весь сезон 1997-1998 годов. Сначала конвенционные отделы рыбводов почти в полном составе перешли в РИОМБИРы ФПС. Однако «хлебные» места потребовались приближенным людям нового начальства. Тогда РИОМБИРы перетряхнули еще раз, преобразовав в Государственные морские инспекции (ГМИ) ФПС.

Что же изменилось с приходом новых кадров? Одной из первых пережила смену руководства Сахалинская ГМИ ФПС. 21 марта 1999 года ее новый начальник, кадровый военный, капитан I ранга А.Милькин взял в аренду у ООО «Конкордия-сервис» рыболовный траулер «Тайфун-4», причем не забыл поделиться с коммерсантами конфискатом: в договоре так и было написано: «Конкордия» имеет право реализовывать по своему усмотрению изъятые в ходе природоохранной деятельности орудия лова и «нежизнеспособную» часть улова. Затем доблестный пограничник Милькин принял на работу рыбинспектором-наблюдателем Р.Лакеева, выдал ему удостоверение и прочие документы. 23 апреля в японском порту Вакканай Лакеев поднялся на борт «Тайфуна» и отправился на Курилы незаконно ловить лосося — то есть, простите, патрулировать. К этой работе судно неплохо подготовилось: на нем было 1212 дрифтерных, то есть плавающих, сетей (для наиболее варварского способа лова в поверхностном слое), радиобуи, вехи и прочее. Было на борту и три японских специалиста. Зато не было промыслового и технологического журналов, не велись записи о постановке сетей.

Кто же, вы думаете, вывел пограничников-браконьеров на чистую воду? Сахалинская ГМИ не могла поймать сама себя по определению. Не проявили бдительность в данном случае ни ФСБ, ни Спецморинспекция. «Тайфун» был остановлен лишь в мае кораблем береговой охраны США «Раш»! (Есть такое межправительственное соглашение о совместной охране в определенных районах Тихого океана анадромных видов рыб). В момент задержания на судне было 3720 кг нерки и кеты.

Казалось бы, преступление рыбинспектора и его начальника налицо. Судно доставили в Петропавловск-Камчатский, но материалы дела попали к пограничному прокурору — Р.Сафронову. В составленном им постановлении он пишет, что начальник Сахалинской ГМИ Милькин всего-навсего незаконно выдал Лакееву служебное удостоверение (короче, ведать не ведал, для чего тот его будет использовать). Сам Лакеев якобы реально исполнял на «Тайфуне» обязанности не инспектора, а матроса-переводчика, а значит не совершал никакого противоправного поступка. Единственное должностное лицо в этой истории, которое не работает в родной для прокурора Сафронова погранслужбе, — это капитан «Тайфуна» В.Маталинов. На него-то, как нетрудно догадаться, и повесили всех собак: штраф и компенсацию ущерба на 1 млн 616 тыс. 178 рублей и 40 копеек. Всего полмиллиона рублей штрафа взыскали с самого ООО «Конкордия-сервис».

Если с рыбводами пограничникам удалось разобраться сравнительно быстро, то МПС МПР, доставлявшая много головной боли еще прежнему монополисту, так и осталась костью в горле.

У ПТН ФПС (постов технического наблюдения) на Курилах своя метода: на экране своего радара они видят все промысловые суда. Если же заходит «чужой» проверяющий, они нарушают радиомолчание и, пользуясь своим правом, выясняют у инспектора его намерения, курс и т.п. Переговоры идут в открытом режиме, их могут слышать все и рассчитать время возможного прибытия нежданной проверки в свой квадрат.

Похожая ситуация и в Приморье. Там у МПС МПР есть небольшой катер «Беркут». Летом он вышел в залив Петра Великого на оперативный рейд по малым бухтам. Как известно, основа успеха такой работы — неожиданность. Но катер был замечен ПСКРом и тот поспешил «засветить» его по рации на все окрестности. Под надуманным предлогом (мол, «вы границу нарушили, на контрольной точке не отметились», до которой оставалось несколько морских миль), пограничник все выспросил у экологов: кто такие, зачем пришли, что будут делать. В результате, когда командир катера в завершение беседы сказал: «Спасибо всем, кто нас слышал, мы уходим!» — в эфире раздался дружный хохот. По словам инспекторов Тихоокеанской МПС МПР, пограничники им открыто говорят: «Ваше, экологов, дело — городские помойки. На рыбу не лезьте».

Сегодня ФПС гордится тем, что с 1998 по 2000 год суммы штрафов (кстати, лишь по Приморской ГМИ) выросли в 50 раз: с 3622 тыс. руб. до 197487 тыс. руб. Но, во-первых, из этого 50-кратного «роста» почти 5 крат приходится на августовский кризис. А самое интересное — штрафы за браконьерство просто-напросто были законодательно увеличены: и не в 50 раз, а в 150! (Было до 20 МРОТ, стало до 3000.) Так что благодарить за работу надо не «риомбировцев», а лоббистов ФПС в законодательных органах. Конечной целью работы рыбинспектора может быть лишь сохранение и разумное регулирование природной среды, а не число проверенных судов и размер поборов. Но объяснить это человеку в погонах трудно: психология не та.

Как же быть рыбакам, которых российская рыболовная система поголовно сделала браконьерами? «Договориться с «риомбировцами» можно, — продолжает свой рассказ капитан Сергей из Корсакова. — Они тебе скажут: на, лови, мы тебя две недели не трогаем… Что надо делать? Побыстрее хапнуть любым способом…»

В Москве уже несколько лет ходит по коридорам Госдумы и Совета федерации закон «О рыболовстве». Он предусматривает возврат Госкомрыболовству функций морской рыбоохраны. Таким образом может появиться три равноправных контролирующих организации: МПР, ФПС и Госкомрыболовство. Межведомственная конкуренция — быть может, единственный шанс на объективность в российской коррумпированной ситуации. Да и договориться с многоголовой комиссией рыбным воротилам будет сложнее. Только выдержит ли рыбак тройной прессинг?

Капитан из Корсакова: «Вот смотрите: поставили теперь в японские порты инспекторов — считать, сколько мы туда привезем. И что? В Татарском проливе уже встал корейский процессор, который берет нашего краба в открытом море, но уже за полцены… Так что дело не в числе проверяющих. Вы, москвичи, думаете, что передавая рыбохрану от рыбводов пограничникам и обратно, вы биоресурсы контролируете? На самом деле вы просто денежный поток — нет, даже не поток, а один из его ручейков — направляете в другой карман. Что с крабом будет, спрашивате? А ничего. Переловят всего краба до порога рентабельности и остановятся, а деньги уйдут в другой бизнес, пока популяция не восстановится. Но на последнем этапе — конкуренция обострится и начнется взаимный перестрел «крыш», так что «силовые» надстройки укрепятся», — заканчивает Сергей свой мрачный прогноз прямо в духе укрепления «путинской вертикали».

В самом Госкомрыболовстве ВРИО председателя только что назначен Александр Моисеев, полковник в отставке, человек, никогда ранее не занимавшийся рыбой. Кстати, за связи с ФПС в самом Госкомрыболовстве отвечает бывший командир пограничного катера Александр Чистяков, а из шести замов Синельника — четверо не имеют специального образования. Ихтиологи говорят: «Поймите: есть разница не только между пограничником и рыбинспектором, но и между рыбником и рыбаком. Последний — эксплуатант: чем больше выловил — тем лучше. Первый — просто «гаишник». А рыбник-рыбинспектор должен ненавидеть рыбака сегодняшнего и любить его сына и внука: чтобы моря хватило и на их век…»