М. Пузырев: Отсутствие дороги — наше спасение. Добраться тяжело — соответственно то, что у нас есть, все это нам и остается. И слава Богу! Посмотрите, что сделалось с Усть-Большерецком, с Октябрьским: И что эта дорога принесла туда? Ну а продукты, скажем, и то же пиво здесь есть. Пусть, дороже.

П.: Экономически? То, что наши богатства остаются у нас. В нашем распоряжении.

П.: Крабов правительство отобрало, пожалуй, у всех. Хотя, если говорить серьезно, то здесь правительство можно и поддержать. Как ни странно. Знаете, сколько краба разворовывается в наших водах, беспощадно, безжалостно: Сколько я с японцами общался — сейчас, уже СЕЙЧАС! — когда еще ни одного килограмма краба не продано на аукционе, ежедневно в порты самого северного острова Японии заходит пятнадцать наших судов.

П.: Нет, я имею в виду российских. С Сахалина. И что везут? Везут краб. Ежедневно. И еще японцы мне заявляют: если хоть один раз они не придут, на следующий день приходит тридцать судов.

П.: Нет, вы не совсем правильно меня поняли. Я так считаю, что некоторые лимиты, скажем, надо было раздавать тем предприятиям, которые их осваивают успешно, весьма и весьма большой, скажем, доход приносят государству. Основной объем краба все-таки надо продавать на аукционах. Хоть что-то получим! Как говорится — с паршивой овцы хоть шерсти клок!

* * *

С моим будущим собеседником — председателем рыболовецкого колхоза «Красный труженик» Михаилом Павловичем Пузыревым мы впервые встретились на вертолетной площадке, откуда мы, как и он, собирались вылететь на юг Камчатки в устье знаменитой на весь Дальний Восток реки Озерной, баснословно богатой самой ценной для мирового рынка из камчатских лососей — неркой. Впрочем, мы еще не знали, кто есть кто. Просто обратили внимание на необычного пассажира. От других он отличался тем, что вез с собой в Запорожье, где и располагается колхоз, огромную лопату. Сам невысокий, плотненький, он с этой лопатой выглядел довольно смешно и потому привлекал внимание. Благодаря лопате мы и запомнили этого пассажира, который впоследствии оказался председателем колхоза Пузыревым. А лопату он прихватил с собой в село по одной простой причине, как объяснили нам колхозники, — бывает Михаил Павлович в колхозе от случая к случаю, порой по полгода его не видать здесь, вот и запасся лопатой, чтобы в собственный дом попасть.

Так и летел председатель в вертолете, держа в руках лопату, как солдат ружье или повар поварешку — бережно и крепко.

Наш же разговор состоялся гораздо позже, когда мы походили по заснеженному поселку, оценили надежность и удобства основного вида здешнего транспорта — снегоходов-мотонарт, которым владеет чуть ли не каждый житель села от мала до велика: когда мы вышли из вертолета, то от количества мотонарт в глазах зарябило. Побывали мы в правлении колхоза, где нам бросилась в глаза такая вот живописная деталь: в темном, зачуханном и грязном здании (может быть, обычном, как и везде на побережье, я пишу это не для того, чтобы обидеть) располагается несколько помещений-кабинетов. Естественно, у каждого из них имеются двери, которые, как правило, обиты старым и драным дерматином. И только две двери резко отличаются от всех. Они суперсовременны, элегантны, отливают желтизной: (впрочем, обычные двери, если, конечно, находятся в современном приличном офисе).

И вот теперь попробуйте догадаться, куда же приведут нас двери обшарпанные и двери «а-ля шик-модерн»? Обшарпанные, естественно, в производственные службы колхоза. Туда, где текут обычные трудовые будни. Двери же «модерновые» откроют нам дорогу к тем, кто эту трудовую жизнь здесь украшает: одна — в бухгалтерию, другая — в приемную.

Вот так. Мы еще и не познакомились, а уже узнали о председателе столько интересного.

***

П.: У нас будут минусы. И очень крупные. Потому что крабовыми поставками, скажем, и деньгами мы перекрывали себестоимость донных пород рыб.

П.: Нет, я говорю с точки зрения государства. Колхоз теряет, безусловно.

П.: Вообще все правительством не могут быть довольны, правда? Если все довольны правительством, то это не правительство уже.

П.: Наша беседа, как я понял, о крабе?

П.: Наше правительство о нас вообще не заботится, насколько я понимаю. Ничего хорошего от него я не ждал, вернее, так и не дождался и не дождусь, я думаю. Мы только то, что лично делаем здесь себе, то и будет у нас. Мы ремонтируем милицию, мы в больницу покупаем лекарства, шприцы и расходные материалы. Мы планируем сейчас купить для нее аппарат для ультразвукового исследования организма. Купили «скорую помощь». То есть то, что мы вносим сюда, тем мы и пользуемся. Мы как крестьяне на Руси, которые что делали сами, то и использовали. И никогда не кивали ни на барина, ни на правительство.

Единственное, что мы от правительства постоянно видим, как у нас упорно отбирают лимиты. Чем дальше, тем больше, больше и больше. Отщипывают по крохам, отбирают, передавая куда-то: Куда это потом девается, не знает никто.

Ведь краба у нас было 800 тонн. Мы провели здесь съемки крабовые вместе с владивостокским ТИНРО. Они определили ОДУ в две тысячи тонн по стригуну. Но на следующие годы лимит у нас стал вместо восьмисот — триста. Слава Богу, Бирюков не давал совсем уже загнуться, и эти триста тонн у нас оставались.

А мы создали на берегу базу и краб обрабатывали уже до продукции, то есть вареномороженый выпускали, сыромороженый, крабовое мясо, все шло в дело, упаковывалось и отправлялось в Японию.

Но ввиду того, что на крабовом промысле процветает браконьерство, цена на этот морепродукт резко упала. Если мы раньше за семнадцать-восемнадцать долларов продавали килограмм, что весьма ощутимо, то сейчас и одиннадцати не выходит:

П.: Весьма ощутимой. Мы где-то три миллиона долларов получали в мае, перед лососевой путиной.

П.: Вторая позиция — нерка. И вдруг сокращается лимит. И значительно. В 1991 году, по-моему, самый большой вылов у нас составлял порядка двенадцати тысяч тонн нерки. Сейчас мы ловим около трех тысяч.

***

Но и этот диалог, который как понял читатель, полная противоположность предыдущему, будет записан гораздо позже. Пока же мы с Геннадием Никифоровичем Лысяковым, оператором Дальневосточной рыбацкой студии, ходили по селу, встречались и разговаривали с жителями.

Нам повезло — люди были очень откровенны. Если бы мы опоздали хотя бы на день, то услышали бы совсем другое.

А пока люди говорили о наболевшем.

И первое, что мы услышали и в общежитии, и в магазине, и на улице, и в цехах, — колхозники не получили еще заработанных на путине денег, а на дворе был февраль. Сорвались запланированные отпуска, экономили, как могли, последние рубли (в декабре было выплачено по 29% от начисленного), но никуда не денешься — и несли их для «отоварки» в пузыревский магазин (собственность жены Пузырева).

(На следующий день в Запорожье был великий праздник — выдана долгожданная зарплата. Не столь долгожданная, впрочем, как в прошлом году — тогда получили ее весной, а сейчас — в последний зимний месяц).

Второе, и главное, о чем говорили нам в колхозе, — об отношении к будущему своего рыболовецкого хозяйства.

«Красный труженик» — единственный из рыболовецких колхозов Камчатской области, который сумел выжить и сохраниться как артель, не акционировался, не «прихватизировался», не разорился, не пошел с молотка, как соседний колхоз имени Октябрьской революции, расположенный в устье другой великой лососевой реки Западной Камчатки — реки Большой, от которого осталось разве что одно воспоминание.

Когда-то село Запорожье было создано несколькими семьями переселенцев с Украины, составившими первую, еще дореволюционную, рыболовную артель. Считается, что село было основано в 1908 году, то есть ему скоро уже предстоит отметить вековой юбилей.

Семьи сыновей и внуков первых переселенцев стали основой и колхоза «Красный труженик», образованного в тридцатых годах.

Потому, наверное, он и выстоял в экономическое лихолетье перестройки, что сохранились еще традиции большой колхозной семьи, как основы основ самого коллектива.

Среди камчатских колхозов (если по-прежнему считать Корякский автономный округ частью области) есть еще один пример столь же самоотверженного выживания — это рыболовецкая артель (колхоз) имени Бекерева в селе Ивашка.

Но в Ивашке свято (я не боюсь этого слова, потому что вряд ли подберу более точное) чтят своего председателя — Александра Михайловича Ткаченко. Мы делали фильм об Ивашке и услышали столько теплых слов о нем, сколько, наверное, пришлось бы на долю доброго десятка хороших хозяйственников.

Но вот в Запорожье мы не услышали в адрес Михаила Павловича ни одного доброго слова.

Ни до «получки», ни после нее.

Правда, до получения зарплаты люди охотно разговаривали с нами — после получения денег им было уже некогда (нам чудом потом хватило места в вертолете, набитом колхозниками с большими деньгами, как селедкой бочка): они улетали в Петропавловск и на материк за покупками и на отдых.

Итак, ни одного доброго слова не услышали мы о руководителе рыболовецкого колхоза «Красный труженик».

Почему? Потому что колхозники не связывают с его руководством никаких реальных перспектив. Хозяйство катится самотеком. О том, что будет завтра, никто не знает. Промысловый флот не обновляется уже десять лет. Десять лет! Хотя только одной нерки добывается хозяйством ежегодно несколько (в 1991 году, когда был получен последний из новых МРСов, — двенадцать) тысяч тонн (а килограмм нерки на рынке сегодня три-четыре доллара, вот и посчитайте возможности). Крабы давали, по словам самого Пузырева, верный минимальный доход в три миллиона долларов.

Почему же не шло обновление добывающего флота, спрашиваем мы у колхозников? Да потому, отвечают они, что «донка» председателю была неинтересна. Он и краб-то ловил МРСами, хотя во всех мало-мальски заинтересованных компаниях давно появились высококлассные краболовы, способные вести промысел круглый год.

И не потому ли срезался лимит, что не оказывалось сопротивление? А кто же будет сопротивляться, когда первому руководителю это не нужно. Ему и краб не нужен — правительству видней. Ему и «донка» — донные виды рыб — поперек горла. А ведь расцветал колхоз «Красный труженик», наращивал свои мощности, приобретал известность как раз за счет тех видов, которые кормили страну, — за счет не очень дорогой камбалы, трески и сельди. Недалеко от Запорожья находится знаменитая в 50-е годы Явинская банка, кишмя кишевшая треской и камбалой. Самому приходилось в 90-е годы работать с японскими ярусоловами в здешних водах и видеть, каких рыбин удавалось им зацепить на свои крючки.

В печали запорожские рыбаки. В чести здесь только ныне промысел краба и нерки. Я помню, когда мы снимали фильм «Крабовая лихорадка», то в одной из его частей мы рассказывали о криминальном крабе. Самые убийственные кадры мы снимали в Усть-Большерецке, где был задержан контейнер с консервами из камчатского краба, изготовленными браконьерами из Запорожья и Озерновского (или, как здесь говорят, Озерной) — двух рыбацких поселков, расположенных на разных берегах одной и той же реки Озерной.

О хищениях озерновской нерки на морских ставных неводах и масштабах этих хищений сегодня — с гневом или восхищением — только ленивый не рассказывает.

Мы не только знали об этом понаслышке — мы своими собственными глазами видели, сколько новехоньких джипов припарковано у домов колхозников, сколько из них бороздят снежное пространство Запорожья.

Почему же в печали запорожские рыбаки? Да потому, что многие из них, и прежде всего те, которые из старой колхозной семьи, устали уже воровать и бояться. Потому что прекрасно понимают, что в одночасье кончится такая беззаботная, но денежная жизнь. И если существует альянс между председателем и рыбаками на нерке и крабе, от которых все имеют быструю и значительную отдачу, то на «донке» нужно не только пахать в море, но и на берегу, чтобы превратить ее в товар. За «донку» тебе не сунут американскую «зелень». Потому и бесперспективна она сегодня для колхоза.

Точнее для той части колхоза, которую развратила легкая жизнь.

А если обратиться за примером к соседним рыбопромышленным компаниям, как это любит делать Михаил Павлович (вспомним примеры с Усть-Большерецком и Октябрьским), то именно в Усть-Большерецке мы его и найдем. Есть здесь фирма, которая называется «Самотлор-Рыба». Сюда нас привел нынешний глава администрации района С.Г. Придворев. Привел потому, что он преисполнен великой гордости за это предприятие. Чем же они так растрогали сердце бывшего первого секретаря, который вернулся, чтобы вновь поднять здешнее хозяйство (интервью с Сергеем Григорьевичем мы публикуем на этих же страницах)? Да тем, что покупают у «Акроса» камбалу, везут ее в Усть-Большерецк из Петропавловска, здесь вялят, упаковывают и продают в том же Петропавловске. Товар идет, что называется, «со свистом». Но сырца не хватает.

А что же колхоз «Красный труженик», преуспевающий на промысле сосед? Посмотрим данные за прошлый год. Камбалы при лимите 6 тысяч тонн освоено 3678 тонн. Палтуса соответственно 25 тонн и только 5,3 тонны (это который на рынке по 200 рублей за килограмм). Трески поймано в три раза меньше, чем можно было (300 и 100 тонн соответственно). А за лимиты на треску сегодня рыбопромышленники готовы друг друга на куски порвать. Наваги выловлено 129 тонн против 400 тонн лимита. Минтая 395 тонн при лимите 570. Но зато стригуна поймали тютелька в тютельку (300 — 300). А камчатского краба не показали ни тонны (вроде как даже в прилове его не было), хотя лимит был 27 тонн (видно, все на домашние консервы опять ушло). Примерно те же цифры и в 1999 году, и в 1998: То есть прослеживается определенная закономерность.

***

П.: Теперь с донными. Очередная радостная весть.

Всегда мы здесь ловили примерно на уровне десяти тысяч тонн. Основную структуру донных занимали камбалы разных видов. Десять тысяч тонн — это весьма ощутимая цифра. Сейчас она сползла чуть ли не на три опять (Михаил Павлович проводит аналогию с тремя тысячами тонн нерки — С.В.). Почему? Популяция камбалы в районе резко сократилась. Когда я спросил господина Синякова (директора КамчатНИРО — С.В.): в чем дело? Вы даете такой большой ОДУ, а мы не можем его выловить, потому что рыбы нет. Сам знаю я: в море ходил и видел эту рыбу. Он мне объясняет, что в это ОДУ входят не только прибрежные камбалы, как желтоперые, панцирные, но и камбалы других видов, которые водятся на глубине аж 400 метров. Результат: ОДУ общий дается, а здесь меня ругают, что мы его не вылавливаем. Среднетоннажномому флоту позволяют на наши глубины заходить, рыбвод это поддерживает, и даже Правила рыболовства изменяет в этой части в отношении зимнего лова. Что получается? Ту камбалу, которую, в принципе, и должны мы ловить, маломерные суда выловить не могут, т.к. не предназначены для промысла на глубинах больших. Поэтому всю эту камбалу выловили другие, самую дорогую. И мы теперь будем ловить тысячу-полторы тонн за все лето. Тратится то же количество топлива, те же ресурсы, в т.ч. людские, то есть затраты будут увеличиваться, а отдача будет уменьшаться: Кто виноват в этом?

 

Вопрос для многих в колхозе уже риторический, то есть не требующий ответа, ясный каждому. Поэтому, видимо, не случайно определенная часть колхозников не захотела жить по воровским законам и воспротивилась  — они, как рассказывают сами колхозники, просили баллотироваться на пост председателя прежнего своего руководителя. Тот сначала, вроде бы, дал согласие, а потом отказался. Говорят, ему попросту пригрозили. Теперь же оппозиция заявляет следующее: коли у себя найти замену не можем, нужно приглашать варяга. Совсем как в «Повести временных лет» о пришествии на Русь Рюрика: порядка у нас нет  — так приди же и владей нами.

О деньгах, заработанных на путине, точнее, о регулярных, хронических задержках с выплатой этих денег, здесь также говорят разное. Чаще — что крутит-прокручивает их председатель, где-то с посредниками. Никто не верит из тех, с кем мы говорили, что только одному Пузыреву не везет вечно с продажей нерки на японском рынке. Когда остальные озерновские компании, которые неркой торгуют, уже успели свой товар с большой выгодой продать, Пузыреву же «все не везет и не везет».

Говорили и о том, что давно уже Пузыреву опостылел этот колхоз, что давно уже он рвется на теплое место в Петропавловске, да грехи не пускают.

Что за грехи — нам, правда, не растолковали, но намекнули: кто же его с такого хлебного, то бишь рыбного, места просто так отпустит, мол, сидит он на крючке и не рыпается. А мафия — она бессмертна. Везде найдет.

Не знаю, что в этих рассказах-недоговорках и полунамеках правда, а что выдумка, фантазия или даже ложь, но хорошего о Пузыреве нам в Запорожье не сказал НИКТО. Разумеется, из тех, с кем мы говорили. Если это не соответствует действительности и после публикации статьи «С паршивой овцы хоть шерсти клок» из Запорожья в наш адрес польется поток протестующих писем о руководящей и направляющей роли председателя рыболовецкого колхоза «Красный труженик» Михаила Павловича Пузырева, готов опубликовать всю эту массу писем без купюр и с сохранением индивидуальных особенностей авторов в орфографии и пунктуации. Как, естественно, готов опубликовать и письма оппозиции.

***

П.: Я не сказал, что 100% краба продавать. Но часть его надо было продавать. В душе я тоже против такого решения правительства. А по нерке это для нас просто смерть. Мы не сможем сейчас и краба покупать, потому что себестоимость его довольно высока для нас.

…Государство такими решениями (Михаил Павлович говорит скорбным голосом, но с явной иронией — С.В.) конечно, «помогает» Камчатке. Насколько я знаю, цари освобождали от налогов и дотации были — лишь бы люди расселялись: в будущем они дадут прибыль государству. По нашей политике мы видим, что планомерно убивают весь Дальний Восток, весь Север нашей страны. И похоже, наше правительство интересует только страна в пределах, так скажем, Садового кольца. Так получается.

 

Не знаю, честно говоря, что получается. Три раза возвращались мы с Михаилом Павловичем к одной и той же, волнующей сегодня каждого жителя Дальнего Востока теме аукционов, и все три раза мой собеседник высказывал не просто разные, а совершенно противоположные точки зрения. Вот и попробуй отгадай тут, когда откровенен, честен и принципиален Михаил Павлович в своих оценках, а когда гонит откровенную и чистейшую «лажу». Не берусь судить. Пусть судят люди. Судят его коллеги, товарищи и друзья.

Мы же хотели понять, за счет чего держится еще на плаву колхоз «Красный труженик» и каковы его перспективы.

И поняли — держится за счет крепкой трудовой основы, которая была сформирована за столетие дружной запорожской семьи рыбаков, в которой каждый готов протянуть друг другу руку помощи.

Как поняли мы и то, что корабль, на котором плывут (да простят меня моряки за это слово) запорожцы по морю-океану нашей жизни, уже весь в трещинах, черпает бортом воду, теряет управление и подчиняется воле стихии, а капитан вместо того, чтобы отдавать приказы и спасать людей, разглагольствует, как ни странно, о праведности обрушивающегося на них урагана, готового разнести в щепки корабль и бросить людей в пучину:

С. Придворев: Нет, в этом году, согласно уставу, в марте проводится обычное рядовое собрание. Разговоры ходили, чтобы переизбрать председателя, но когда я приехал в Запорожье, то выяснил, что люди после того, как получили зарплату — а это по 180 — 290 тысяч — огромные деньги! — успокоились. Мешать я им не могу, а вот высказать свою точку зрения можно. Вмешиваться не надо. Колхоз работает нормально, колхоз единственный в области, который содержит социальную сферу и содержит лучше, чем администрация Усть-Большерецкого района и Камчатской области. Там нет проблем с отоплением, нет проблем со светом, зарплату выдают вовремя. Колхоз взял все это на себя. Там уборщица получает 3000 рублей, а у нас воспитатель в детском саду — 1200 рублей. Поэтому я сказал, что колхоз получит благоприятные возможности для вылова рыбы, потому что они единственные, кто содержит социальную сферу. Мы им должны сегодня 6 млн рублей, они от них отказываются, поэтому получают взамен продукцию.

П.: Никакие налоги в поселковый совет не поступали. Местные налоги всегда поступали в район. Раньше был самостоятельный бюджет, сейчас субъектом налогов является районная администрация. Мы формируем бюджет, рассчитываем, сколько требуется средств поселковой администрации, например, на школу, больницу и т.д. А потом даем определенную сумму, уже расписанную, сколько и на что требуется для затрат. Поэтому о самостоятельности не может идти речь.

П.: По старому закону субъектом бюджета являлось село. Но потом рассмотрели этот вопрос и решили по-другому. И это правильно, потому что на сегодня район объединяет в себе все села и поселки. Возьмем, например, село Апача — там нет своего производства, нет источника финансирования, никогда в жизни администрация села не заплатит школе или больнице, потому что у них нет ни копейки, все развалилось. Какой главный источник любого бюджета — это предприятие, дающие налоги. В селе этого нет, у них был замечательный совхоз, там была разработана уникальная система осушения полей, ученые все рассчитали, там были уникальные по своему потенциалу поля. А в 1996 году на эти поля выбросили 60 тысяч тонн рыбы — и почва окислилась, все пропало. Там образовалась почва, которая препятствует росту растений. Сегодня этот поселок просто стал паразитом. Там не собираются налоги, и люди не имеют зарплаты. Мы погасили селу все долги, мне пришлось работать с налоговиками, направили туда 6 миллионов рублей. Администрация поставила себе задачу: до 5 февраля эту проблему решить, 5 февраля вся коммунальная система получила задолженности по зарплате. А сейчас мы проводим реорганизацию, меняем руководство, и люди говорят, что стало лучше. Вообще, коммунальная система всего района понесла огромный урон, а заключался он прежде всего в том, что не была организована работа. В Апачах, к примеру, котельная в одних руках, теплотрасса — в других, подводка к домам — в третьих. Начинают ремонтировать, включают котельную, а там, оказывается, закрыта заглушка — в результате высокого давления все взрывается. Я в 1989 году, уходя с поста первого секретаря райкома партии, оставил район с нормальной системой, но пришли непрофессионалы — и вот он вам результат. Сегодня, например, ни о каком капитальном строительстве не может даже идти речь, потому что это просто фантастика. У нас два недостроенных дома стоит, строительство одного обойдется в 10 миллионов рублей. Нам в жизни на налогах таких денег не заработать. Сейчас нужно исходить из того, что есть. И первое, что мы соблюдаем,  — право человека на зарплату.

П.: Конечно, мы только на рыбу и надеемся. В этом году лимит на реке Большой всего 800 тонн. Мы очень надеемся на реку Озерную. Я вам говорил, что ни копейки в районный бюджет от Озерной не нужно, оставьте все там. Ведь там два больших населенных пункта — Запорожье и Озерная. В поселке Озерновском очень большие проблемы: дома 10 лет не ремонтировали, а они сделаны из пемзы. Этого материала там много, не надо возить, он теплый, легкий. Но он только тогда эффективен, когда хорошая штукатурная защита, а любая штукатурка должна минимально раз в три года меняться, хотя бы часть ее. Если где-то что-то отлетело, то нужно сразу же отремонтировать. Вот тогда пемза исключительно полезна. Но 10 лет ремонтом никто не занимается. Я был недавно в поселке, принял 68 человек, из них 52 человека по ремонту фасадов. Люди не хотят уезжать из Озерной. Там квартиру невозможно купить. Там самая малая эмиграция.

П.: Потому что люди в целом обеспечены работой, и довольно неплохой, денежной.

И вообще — все у нас в районе держится на рыбе — это основа основ.

И конечно, когда путина проходит, как в 1996 году,  — работать так нельзя! Сколько горбуши было выброшено на поля — просто ужас! Мы топчем ногами святое дело, это варварство! Мы теряем уникальную продукцию, в мире за нее дают миллионы. Помня уроки 1996, 1998 годов, я предложил в 2000 г. поставить охрану, шлагбаум, налоговика — и за каждую тонну вывезенной на свалку рыбы платить по тысяче рублей. Чтобы хоть что-то сделать. Когда человек заплатит 5 тысяч за 5 тонн, он постарается вернуть эти деньги. Но бесполезно — не удалось сдвинуть камень с места. В прошлом году 100 тысяч тонн лосося было поймано, а получено всего 13 миллионов рублей по внебюджетным фондам. В итоге мы не можем выплатить зарплату коммунальщикам.

Нас такие результаты путины не устраивают. При большой рыбе район нищенствует. Сейчас мы постепенно вырабатываем новую стратегию. При распределении лимитов будем исходить из пяти принципов.

Первый — наличие производственных мощностей.

Второй — уплата налогов.

Третий — зарплата рабочим.

Четвертый — разработка социальных программ.

Пятый — эффективность экономической деятельности.

Вот пять принципов. Мы их оформили и сказали: «Вот выполняйте, ребята». Собрали членов ассоциации, объяснили, на каких правовых нормах это зиждется. С администрацией области хотим заключить договор о сохранении и воспроизводстве рыбных ресурсов. Смысл его заключается, во-первых, в объединении усилий, установлении взаимозависимости. Мы договорились с директором Института природопользования Р.С. Моисеевым, чтобы он нам этот проект подвел под научную основу. Мы будем и с Камчатрыбводом работать, и с налоговой инспекцией по этому договору. Под это мы просим 20% всех квот — это наше серьезное предложение. В принципе никто не возражает. Может не 20%, а 15-10%, нам выбирать не приходится. Но мы должны в районе сконцентрировать все в одних руках. А иначе получается ерунда. Как вышло у нас в поселке Октябрьском с отоплением домов при помощи электричества, а не угля, как прежде.

Бывшему губернатору В.А. Бирюкову надо памятник при жизни поставить за то, что он решил энергетическую проблему строительством Толмачевской ГЭС, это счастье для района. Если бы ее не было, люди бы уже вымерзли давно. Как бы я ни оценивал человека, а мы были в оппозиции к прежней власти, но надо признать, что использование природной воды для получения энергии — уникальное решение. Это исключительная заслуга бывшего губернатора.

Мы посмотрели, что энергии у нас дешевой много и можно пустить ее на отопление. Создали программу, где решили в каждую квартиру ввести силовой ток и поставить свой отдельный счетчик. Но зимой это решение показало свои недостатки. Опять, как в басне Крылова: рак, лебедь и щука потянули каждый в свою сторону. Была теплотрасса, рядом проходила канализация, теплотрасса проходила в дома, обогревая подвал, и было все нормально. Теплотрассу убрали, водопровод и канализация перемерзли, все стоки из домов начали сливать в подвалы. В итоге там образовался лед. Это во всех практически домах. Решение об отоплении электричеством, в принципе, хорошее, но организовать было некому, потому что ведомства разные. Теперь тепла нет и воды тоже нет.

Деловое же решение должно быть такое — перевод на электроотопление не только квартиры, но и дома. И нужно это сделать так, чтобы больше к этому не возвращаться.

Потом доберемся до Апачи. Если мы переведем все дома на электрообогрев, будет нормальное постоянное обеспечение. Естественно, нужно подстраховаться дизельными станциями. Но какая огромная проблема снимется!

А возможности для рыбообработки какие открываются!

П.: Да я и так все помню. Октябрьский рыбокомбинат выпускал продукции на 60-70 миллионов рублей. Консервов — 22-25 миллионов банок. Выпускали камбалу и навагу мороженую. И мы это дело, смею вас уверить, будем продолжать. В районе сейчас действует 94 рыбоперерабатывающих предприятия, а в самых рыбных — Запорожье и Озерной — меньше 10% от общего числа, по-моему, восемь. Некоторые предприятия уже пытаются работать круглый год. Нет проблем с доставкой, продукция идет нарасхват. Руководители этих предприятий оборудовали цеха, приобрели суда. Но пока все-таки главное направление — это заморозка. В перспективе и более глубокая переработка.

П.: Аукционы — это строгость, чтобы была отдача стране хотя бы деньгами, если не продукцией. Но это удар по экономике. А Михаил Павлович пытается действовать оригинально. Он недооценивает ситуацию, к аукционам надо подходить дифференцированно.

П.: Это так. Безусловно. Но есть и другой вопрос. Я насчет «Красного труженика». Насчет прежней мощи колхоза «Красный труженик». Нерка ведь тогда, в восьмидесятых, такой, как сегодня, погоды не делала, но главным в объеме колхоза, определяющем его экономический потенциал, были тогда камбала и треска. Вылавливалось где-то 20 тысяч тонн. К сожалению, сегодня этот потенциал не востребован. Все брошено на краба и на нерку. Они дорого стоят.

Нерка и краб, безусловно, выручают.

И поэтому с колхозом «Красный труженик» мало кто может сегодня сравниться. В нашем районе, я посчитал, даже теоретически нельзя выйти на процесс самоокупаемости. В решении наших проблем никто не отказывает, но это то, что мы имеем на сегодня. Это реальность. И наша задача — сохранить рыбный потенциал. Не только ресурсный. Но и кадровый, профессиональный. Сохранить, не растерять, не испортить в рыночной вакханалии. Выстоять. Выжить. И мы надеемся все трудности пережить!