Палтус

Проливной дождь и штормовой ветер полосуют предангарные площадки на воздушной базе Береговой охраны США типичной осенней ночью в Кодьяке, вычерчивая влажное «полярное сияние» на сером бетоне. Внутри одного из гигантских ангаров стоят четыре вертолета, щеголеватые и сухие, их бело-оранжевые контуры ярко поблескивают в четком контрасте с влажной чернотой внешней непогоды.

Напротив, в летной кают-компании десяток молодых вертолетчиков праздно бездельничают, играют в карты, просматривают видеофильмы, ожидая сигнала, который отправит один из вертолетов в промозглую и ветреную ночь. Они удивительно беззаботны, если учесть, что с любым телефонным звонком может поступить приказ о начале поиска какого-нибудь перевернутого судна или спасательного плота в бушующем заливе Аляска, или о доставке тела какого-нибудь несчастного рыбака с пустого галечного пляжа.

Но шансы велики, что тревожных звонков этой ночью не будет. Хотя цены на палтус высоки в эти дни, и многие ярусоловы не побоялись выйти на промысел в залив, их суда либо вскоре вернулись к пристаням, либо бросили якоря в безопасных бухтах и пережидают шторм.

Нечего сказать, удивительный случай для авиабазы Кодьяк, чьи пилоты всего несколькими годами ранее с тревогой предвкушали открытие палтусовой путины. Так много рыбаков включалось в промысел палтуса с целью получения дополнительной выручки, что продолжительность промыслового сезона постоянно сокращалась, до тех пор, пока вся промысловая квота залива Аляска (а это три четверти всего палтуса добываемого в Тихом океане) не была выработана за какие-то 48 часов, без малого. Даты открытия путин устанавливались за несколько месяцев вперед. Путины проводились независимо от погодных условий. Поэтому затопление судов, было обычным явлением, при этом десятки рыбаков погибали. Только за редким исключением на момент старта путины никто не нуждался в услугах вертолетчиков-спасателей.

Изменение в системе управления рыболовством оказалось самым «штормовым» и противоречивым вопросом в истории
рыбной индустрии Северной Пацифики. Из нескольких возможных альтернатив, появилась концепция, которая не только ограничивала численность добывающего флота, как было в случае с лососевым промыслом, но и ограничивала объем вылова каждого участника промысла через систему индивидуального квотирования. Да, они теперь могли покупать дополнительные квоты и выходить на промысел, когда им заблагорассудится, однако в системе индивидуальных промысловых квот или ИПК, уже не предоставлялось шансов для получения максимально возможного сверх улова, который мог зависеть только от рыбацкой удали плюс счастливого стечения обстоятельств.

Яростная дискуссия на предмет ИПК продолжалась долгие годы, пока они не получили одобрение. Но после первого сезона 1995 года многие ловцы палтуса вздохнули с облегчением. «Ситуация мне напоминает о добрых старых временах, когда мы могли рыбачить, когда захотим, а не когда нам об этом скажут».

Тихоокеанский палтус занимает такую же почитаемую позицию в рыболовстве Северной Пацифики, как и чавыча, являясь одним из основных объектов промысла, как у местных аборигенов так и у современных промышленных рыболовов. К тому же, палтус может вырастать до гигантских размеров (недавно один из рыболовов-любителей в Уналашке выловил палтуса весом в 459 фунтов или 206,55 кг) и иметь продолжительность жизни до 40 лет и более. Независимо от способа приготовления, палтус многими считается вкуснейшей морской рыбой.

После проклевывания свободно передвигающиеся мальки палтуса (Hippoglossus stenolepis) выглядят так же, как и все обычные рыбы – глаза располагаются симметрично по обе стороны черепа. Когда личинки достигают одного дюйма (2.54 см) в длину, их тело сплющивается и глаз, расположенный слева мигрирует на другую, уже верхнюю сторону. По истечении шести месяцев своего существования мальки палтуса уходят на дно, но продолжают мигрировать на протяжение всей своей последующей жизни. Экземпляры молоди, помеченные в районе Алеутских островов, нередко отлавливаются по истечении времени как взрослые экземпляры у берегов штата Орегон.

Палтус зимует на глубинах до 1.500 футов (457 м) и мигрирует ближе к берегу в летние месяцы. С доисторических времен местные аборигены, проживающие на побережье от Калифорнии до Берингова моря отлавливали палтус, используя волокнистую лесу и крючок, изготовленный из дерева или кости. Одни ловили из каноэ или каяков, другие – устанавливали крючки с наживкой во время одного отлива и доставали добычу во время следующего.

Рыбаки, поставляющие лосось на первый Аляскинский консервный завод в Клавоке в 1878 году, также доставили и некоторое количество этой огромной плоской рыбы. Однако консервированный палтус не получил тогда широкой популярности как продукт. Поворотное событие в промысле палтуса имело место в 1888 году, когда парусное промысловое судно «Оскар энд Хатти» выловил 50.000 фунтов (22,50 тонны) палтуса у берегов Британской Колумбии. Улов был упакован в лед и отправлен в Бостон по только что завершенной Северо-тихоокеанской железнодорожной магистрали.

Железнодорожные вагоны теперь приобрели такое же значение для молодого развивающегося промысла, как и рыболовные суда. Однако без льда трансконтинентальные перевозки этого ценного продукта были обречены на провал. Когда лед заканчивался в районе залива Паджет, рыбаки отправлялись далеко на север в Глейчер-Бей для пополнения запасов льда на крупнейших ледяных полях Аляски.

В своем младенчестве, палтусовый флот состоял всего из 20 судов с паровыми двигателями, работающими на угле или на мазуте. Каждое судно имело экипаж из 20 и более человек и несло на верхней палубе несколько легких плоскодонок. Каждый день экипажи плоскодонок выметали пеньковые или текстильные лесы длиной до 2.000 футов (610 м), унизанные крючками (до 200 шт.) с наживкой из осьминога или трески. Ведя промысел в «целинных» районах, эти пароходы зарегистрировали феноменальный успех. Многие из этих судов добывали до 1.000.000 фунтов (450 тонн) ежегодно, а спрос на рынке все возрастал.

Несмотря на прибыльность, промысел палтуса – это весьма трудоемкий процесс. Каждое судно-матка несло до 14 плоскодонок, для работы в каждой из которых требовались 2 рыбака. Когда рядовые рыбаки объединились в профсоюз и выдвинули требования о повышении зарплаты и улучшении условий труда, владельцы обратились к другим возможностям, например к использованию шхун – с целью снижения своих расходов. Маломерные, и требующие меньше расходов для постройки и эксплуатации, шхуны были отлично приспособлены для условий ведения промысла на значительном удалении от берега, куда промысел начинал постепенно перемещаться, когда прибрежные популяции палтуса были истощены. И что вовсе было на руку  судовладельцам, так это возможность расставлять ярусоловные порядки прямо с палубы шхуны, что исключало необходимость использования плоскодонок. Первые шхуны появились в промысловых районах в 1915 году, а уже в 1930 году эра промысловых пароходов на Аляске завершилась.

Даже не смотря на то, что шхуны полностью заменили пароходы, их собственное будущее оставалось неопределенным. Вдоль тихоокеанского побережья Аляски, возникла и получила широкое распространение новая порода промысловиков – независимые операторы. К примеру, на Аляске это были специалисты лососевого промысла, которым были нужны суда, оснащенные для промысла палтуса в осенне-зимний сезон, сельди – в весенние месяцы, а также трески, краба или других промысловых пород, по мере наличия покупателей. Новая специализация флота была наименована – «комбинированный флот», и таким вот флотом была сформирована современная, диверсифицированная оффшорная рыболовная индустрия Аляски.  Возможно, лосось был основной опорой этой индустрии, но огромный, белобрюхий палтус играл ключевую роль в достижении ей успехов сегодняшнего дня.

Словно «окно» в центре тайфуна, пара морских биологов в совершенно одинаковых, желтых прорезиненных костюмах и синих бейсбольных кепках, пристально изучают разложенный на лотке экземпляр палтуса прямо на пирсе Кодьяка. Вокруг них все бурлит деятельностью: бригадиры выкрикивают команды, пытаясь перекричать грохот погрузо-разгрузочного оборудования, набитые до предела рыболовные сети поднимаются из судовых трюмов, обливая рабочих рыбными отжимками, погрузчики перевозят увесистые контейнеры и боксы в цеха рыбозаводов, словно муравьи несущие добычу в свой муравейник.

Один из ученых взвешивает и измеряет рыбину, затем врезается в ее голову  острым скальпелем. Используя увесистый пинцет, он изымает отолит – небольшой, белый раковинообразный нарост из ее внутреннего уха, и укладывает его в пронумерованную банку для образцов. После записи зарегистрированной длины, веса и номера отолита, исследованная рыбина следует за остальными собратьями, прибывшими сегодня на этот причал. Через несколько часов она будет отмыта, заморожена и готова для встречи с потребительским рынком.

Через несколько месяцев, персонал Международной комиссии по тихоокеанскому палтусу (International Pacific Halibut Commission) проведет обследование отолита. Он будет разрезан пополам и осмотрен под микроскопом. Возраст его владельца будет определен по количеству имеющихся возрастных колец. Сравнивая возраст со значениями длины, веса и других фактов, полученных у шкиперов-ловцов, можно будет дополнить общую картину о размерах и состоянии популяции тихоокеанского палтуса в Северной Пацифике.

Даже на самой заре добычи палтуса на Аляске, американцы никогда не чувствовали себя в полном одиночестве в промысловых районах. Половина парового флота уже тогда принадлежала канадцам и порты в Британской Колумбии, были также заняты работой по обработке рыбных грузов, как и порты Аляски и штата Вашингтон. Суда обеих стран добывали палтуса в общих районах, и уже в 1900 были получены первые сигналы, свидетельствующие об истощении ресурса: малые объемы улова и небольшой размер единичных экземпляров. Рыбаки тогда не знали многого о Hippoglossus, но было известно точно, что если промысел продолжать в месяцы зимнего нереста, то будущее этой породы будет непредсказуемым. Идея о необходимости природоохранных мер имела плохой «сбыт» по обе стороны канадско-американской границы, но резкий спад в объемах улова после первой мировой войны все же заставил обе страны подписать Палтусовую Конвенцию (Halibut Convention) в 1923 году. Конвенция ввела ежегодный трехмесячный запрет на проведение лова палтуса в зимние месяцы и создала специальную комиссию, в которую вошли по два представителя от каждой страны для менеджмента в вопросах регулирования промысла и охраны палтуса вдоль всего побережья Северной Америки.

С течением времени комиссия была переименована в Международную тихоокеанскую комиссию по палтусу (International Pacific Halibut Commission) и получила более широкие полномочия в отношении регулирования и сохранения запасов этого ценного ресурса в районах от Калифорнии до Берингова моря. Она запретила использование тралов и плоскодонок, а также проведение любых видов промысла в так называемых районах-питомниках. Комиссия также выступила инициатором научно-исследовательской программы, которая стала источником ценной информации о ранних стадиях существования, миграциях, нересте и других подробностях жизни популяции палтуса. Потребовалось несколько десятилетий, прежде чем была отмечена регенерация стада палтуса, достигнутая под пристальным оком Комиссии.

Однако не успели численности популяций палтуса достичь пиковых значений, как на горизонте возникла новая угроза. В начале 1960-х иностранный флот приступил к глубоководному тралению в Беринговом море и в заливе Аляска. Хотя иностранные суда были нацелены в основном на минтай, камбалу и другие донные породы, в прилове они также добывали и сотни тонн палтуса. Никому не известны точные цифры, потому, что траулеры не имели на борту независимых наблюдателей и не отчитывались ни перед кем о своих реальных уловах. Но по приблизительным оценкам случайных прилов палтуса на траулерах в некоторые годы достигал 25.000.000 фунтов (11.250 тонн) – это те объемы, которые Международная тихоокеанская комиссия по палтусу была вынуждена изъять у американских и канадских рыбаков для сохранения популяции палтуса.

Так как траловый флот не занимался специализированным промыслом палтуса, то он не подпадал под юрисдикцию Международной тихоокеанской комиссии по палтусу. В начале 1970-х одновременно с увеличением прилова на иностранном траловом флоте наблюдалось падение объемов вылова у американского ярусоловного флота. Здесь результаты путины достигли рекордно низких показателей за всю историю промысла в Северной Америке. Проблема случайного прилова палтуса была одним из ключевых противоречий, которые подвигнули США и Канаду объявить о создании 200-мильной исключительной экономической зоны в середине 1970-х.

С образованием Совета по управлению рыболовством севера тихоокеанского региона в 1977 году, который начал активно «дышать в затылок» траловому флоту Японии, Советского Союза и других государств, иностранцам ничего не оставалось, кроме как уменьшить объемы прилова палтуса. В ответ на эти меры популяции палтуса отреагировали активной регенерацией.

Промысловые квоты стремительно поднялись, привлекая новых участников на промысел. Уже в 1978 году Совет приступил к обсуждению возможного сокращения флота на промысле палтуса. В 1983 году план Совета по противодействию притоку новых судов и рыбаков на промысел был аннулирован администрацией Рейгана, которая отклонила все ограничения, которые, кроме всего прочего, не предусматривали никаких возможностей для купли-продажи промысловых привилегий.

Правда, данная приостановка планирования ограниченного доступа на промысел палтуса была лишь временной, потому что увеличение флота происходило  быстрее, чем естественная регенерация популяции. С 1977 по 1987 годы, уловы в заливе Аляска возросли более чем в два раза, с 20.000.000 фунтов (9.000 тонн) до 50.000.000 (22.500 тонн), но при этом промысловый сезон сократился с 43 суток до трех 24-часовых интервалов. Приток новых участников на промысел прекратился. Сам промысел превратился в «дерби» или гонку, в самом буквальном смысле.

Для участия в таком «дерби», рыбаки от Врангеля до Сэнд-Пойнта загружали свои суда продовольствием, топливом и льдом и направлялись в  оффшорные промысловые районы, стараясь прибыть в назначенное место за день-два до старта путины. Среди участников можно было видеть суда ярусоловы, которые также эксплуатировались на промысле трески, угольной рыбы, и возможно окуня, а также много краболовов и лососевых сейнеров, которые легко конвертировались для ведения ярусного лова.

Вместе с профессионалами здесь можно было видеть и «воскресных воинов», так здесь называли новичков или любителей рыбалки, которые ловили палтуса с прогулочных катеров или яхт. Вопрос о лимитированном доступе уже витал в воздухе, и поскольку система отбора должна была базироваться на промысловой предыстории (статистике предыдущих зарегистрированных уловов каждого соискателя), многие суда приступали к промыслу только из чистого предположения, что им удастся заработать очки на будущее. В момент кульминации путины флот мог насчитывать до 5.000 плавединиц, от скифов до 150-футовых (50 м) ярусоловов-морозильщиков.

Независимо от размеров, все суда разделяли одну надежду: что вернутся в родной порт с полными трюмами. При наличии только 24 часов для промысла, каждое судно предрекало свою собственную удачу или неудачу, когда начинало выметывать ярусы. Если удача не улыбалась, то ярусы можно было легко вернуть на борт. Если же везло, то, к примеру, 36 –футовый (10 м) ярусолов мог выбрать на борт до 25.000 фунтов (11,25 тонны). Для нескольких избранных судов, урожай мог стать слишком хорошим. Ежегодно несколько миллионов фунтов палтуса были оставлены в воде вместе с ярусами, по причине нехватки времени для их выборки. Их просто приходилось отрезать и отбрасывать. Брошенные снасти спутывались в воде, превращаясь в бесформенную массу нейлоны, рыбы и металла.

Во время открытия путины нередки были случаи, когда рыбакам приходилось работать более 30 часов без отдыха и сна. Не один шкипер, таким образом, засыпал за штурвалом и загонял свое судно на камни по окончании палтусовой путины. Даже когда погода была хорошей, всегда можно было ожидать каких-нибудь неприятностей. Сочетание стальных крючков, рыбных ножей, рыбы, достигающей веса от 50 до 100 фунтов (от 22,5 до 45 кг, соответственно) и изможденного экипажа можно было смело назвать рецептом для чрезвычайных ситуаций. Если шторма надвигались без предупреждения, то последствия могли быть трагическими.

Региональные и федеральные правоохранительные службы на быстроходных катерах, вертолетах и самолетах прилагали максимум усилий по обеспечению надзора за проведением путины и соблюдением правил всеми участниками. Они внимательно следили, чтобы никто не приступал к лову раньше времени, или не продолжал его после сигнала закрытия путины. Иногда некоторые суда были пойманы с поличным – с опущенными в воду снастями. Учитывая, что районы патрулирования охватывали площадь более 1 миллиона квадратных миль (2.589.988 кв. км) не было сомнений, что могли иметь место случаи разного рода мошенничества.

На берегу, рыбозаводы готовились к очередному «дерби», нанимая дополнительных рабочих и оплачивая сверхурочные часы за обработку поступающего в больших количествах сырья. В течение нескольких дней после путины рыбные рынки от Анкориджа до Майами предлагали свежий палтус. Однако основная часть этого продукта поступала в замороженном виде.

Совет по управлению рыболовством севера тихоокеанского региона рассматривал несколько альтернатив по разрешению дилеммы «дерби», но только единственная из них, а именно система индивидуальных промысловых квот, могла служить выходом из сложившейся ситуации. Равномерное распределение общей квоты между рыбаками, позволило бы им пережидать шторма, рыбачить более аккуратно, всячески исключая отходы, и поставлять свежую продукцию на рынок в течение восьми месяцев в году. Доли квоты могли бы быть ликвидными (или отчуждаемыми), что, возможно, привело бы к сокращению размера флота, но с другой стороны, новые участники имели бы возможность покупать себе доступ на промысел. Самым спорным аспектом предлагаемой системы ИПК было вынесение решения, кому же, собственно,  должны принадлежать исходные распределенные доли? Судовладельцам? Шкиперам? Инвесторам? Членам экипажей?

Полемика вокруг ИПК развернулась еще в 1978 году. Эта тема снова появилась на поверхности после того, как идея ограниченного доступа на промысел была полностью развенчана. Рыбаки, переработчики, даже муниципальные советы поселков, расположенных у залива Аляска – все вступили в дискуссию со своими мнениями. Защитники программы говорили, что капитальный пересмотр системы надолго запоздал, и даже предлагали ввести систему ИПК повсеместно на всех промыслах в Северной Пацифике. Противники утверждали, что такое лекарство даже хуже самой болезни. Они опасались, что маломерный флот Аляски постепенно перейдет во владение к крупным корпорациям, расположенным в Сиэтле, и Аляска потеряет не только свой флот, но вместе с ним и источник жизненной энергии для своих приморских поселков. Они поклялись бороться с новой программой, и если потребуется, передать это дело на рассмотрение в Верховный Суд США, что они и сделали, после того как система ИПК получила окончательное одобрение в январе 1993 года.

В конечном итоге, Совет по управлению рыболовством севера тихоокеанского региона выделил доли общей квоты судовладельцам, основываясь на их промысловой предыстории (или статистике зарегистрированных уловов) конца 1980-х. Некоторые промысловики стали миллионерами почти мгновенно, а многие потеряли работу. Многие судовладельцы, которые никогда сами не рыбачили, разбогатели, в то время как нанятые ими шкиперы остались при своих интересах. Члены экипажей и вовсе были оставлены за рамками программы, хотя и им тоже полагалось выкупать свои доли.

Тем не менее, огромное большинство получателей ИПК, были владельцами-операторами, проживающими на Аляске. Теперь, когда они заполучили  гарантированную долю общей промысловой квоты, некоторая романтическая сторона промысла палтуса была утрачена. Взамен, они получили более стабильную индустрию. Цены на продукцию поднялись, потому что максимально возможное количество пойманного палтуса реализовалось на рынках в свежем виде. Уровень финансового риска значительно снизился, так как каждое судно знало, сколько оно сможет выловить в течение определенного года. В непогожие ночи, когда шторма беснуются в заливе Аляска, они могут пережидать пока не рассеется туман, пока они снова не смогут закинуть свои крючки для промысла могучего тихоокеанского палтуса.