ХРОНИКА ЗАБЫТОЙ ВОЙНЫ

«В 1896 г. впервые появились на Камчатском полуострове японцы, завезенные Русским Товариществом котиковых  промыслов в устье р.Камчатки для лова чавычи.

Специальный засольщик, крестьянин Зубков, нанятый названным Товариществом для засола уловленной японцами и купленной у местных жителей рыбы, оказался недостаточно  знаком со своей специальностью, вследствии чего уже в следующем году Товарищество, потерпев убытки, хотя и продолжало неудачные опыты с засолом чавычи, параллельно с этим начало солить другие виды лососей японским способом.

Для этого весной 1897 года было взято на восточном побережье несколько рыболовных участков, на которых и занялись ловом рыбы японские рыбаки.

Нет ни малейшего сомнения в том, что вернувшиеся обратно на родину японцы еще осенью  1896 года, как люди в отношении рыболовства опытные, сообщили о рыбных  богатствах Камчатки и о прибыльности занятия в этой стране рыболовством, тем более, что полная безопасность в отношении лова не только в море, но и в самих реках полуострова была для всякого японца более чем очевидна, потому что побережье страны как в те времена, так и теперь (в 1903 г. - С.В.) было и продолжает быть без всякой действительной охраны, если не считать таковой одно русское военное судно, крейсирующее каждое лето только у Командорских островов и вовсе не охраняющее камчатских берегов. Единственный раз за все время крейсирования в этих водах транспорт «Якут» прошел в Охотское море в 1901 году, но и то без всякого результата. Поэтому немудрено, что японцы, совершенно  ознакомившись с действительным беззащитным положением Камчатки в смысле охраны ее богатств от хищников, несмотря на весь риск плавания в этих водах, в 1898 году появились как на западном, так и на восточном берегу Камчатки в таком значительном множестве, что суда Русского Товарищества, несмотря на дальность расстояния их прохождения от камчатских берегов, то и дело имели случай видеть хищнические японские шхуны.

В 1898 же году было учреждено при Приамурском генерал-губернаторе особое управление государственными имуществами, в ведение коего вошла и рыбная промышленность.

Еще в 1897 году, летом, было предложено по поручению генерал-губернатора С.М.Духовского д.ст.с. В.П.Маргаритовым окружному начальнику высказаться ввиду появившегося на Камчатке рыбного промысла и дальнейшего  его развития, желательно или нет присутствие в стране особого лица, которому принадлежали бы надзор и изучение промысловой деятельности. Ответ был отрицательный.

Быв одно время назначен заведующим рыбными промыслами, в Хабаровске, я лично, зная рыбные богатства камчатского побережья и полную беззащитность его от хищничества и более чем очевидное стремление  японцев воспользоваться тем и другим, просил управляющего государственными имуществами д.ст.с. М.С.Веденского о назначении меня на то же место заведующего  в Камчатку, но просьба моя не была уважена по словам г.Веденского потому, что Камчатке нельзя было ожидать развития рыбопромышленности.

Время меня оправдало гораздо даже скорее, чем я ожидал.

Летом же 1898 года вышеупомянутый Зубков, уволенный с места засольщика Товариществом, хлопочет об отдаче ему для рыбной ловли почти всего восточного побережья Камчатки. В то же время японцы обращаются с прошением об отдаче им в арендное пользование рыболовных участков, как по восточному, так и по западному побережью для постройки рыбообделочных заводов с обязательством даже устройства рыборазводных садков. Получив отказ от управления государственными имуществами как не имеющие вовсе права занятия промыслом по смыслу временных правил о промышленности, японцы, пользуясь подставленными лицами, как Зубков, Крупенин, Новограбленов и др., начинают хищнический промысел во многих речках Камчатки. Под предлогом скупа рыбы у местных жителей японцы заходят в Камчатку и др. реки, где и производят улов своими рабочими.

С 1899 г. начался хищнический промысел рыбы японцами по всему побережью Камчатки, и население ее начинает справедливо уже жаловаться на оскудение рек рыбою вследствие перегораживания их в устьях японскими сетями.

Количество рыболовных участков, выбранных на чье-либо русское имя, значительно возрастает, причем и численность на этих участках японцев достигает до двух тысяч человек.

Имея в виду, что японцы сходят на берег с ружьями, понятно то опасение, явившееся как у жителей, так и администрации, что Камчатка при малейшем поводе окажется фактически занятой вооруженной японской силой.

В 1900 году в Камчатку пришла шхуна «Сторож» с заведующим промыслами г.Домашневым. Несмотря на то, что только небольшая часть восточного побережья Камчатки была посещена «Сторожем», что «Сторож» был не весь сезон рыбного промысла, г.Домашнев заметил и остановил незаконный, чисто хищнический, промысел рыбы в нескольких местах; между прочим, и в реке Камчатке, где имеет свое местоприбывание Усть-Камчатский Частный командир, лицо административное, г.Домашневым были заарестованы две хищнические японские шхуны, не прикрывавшиеся вовсе никаким подставленным именем.

Этот опыт «Сторожа», казалось, был совершенно достаточен и вполне убедителен в настоятельной необходимости и в крайней своевременности иметь здесь сторожевое быстроходное судно и особую промысловую администрацию, тем не менее и на этот раз Камчатка осталась предоставленной на полное разграбление ее хощниками, японцами, которые в следующем 1901 году появились у берегов в такой численности, что по свидетельству судового экипажа парохода «Котик», на котором  в тот раз находился для осмотра западного побережья и Окружной начальник  г.Ошкурков, море на расстоянии мили от берега носило множество тел уснувшей горбуши, выкинутой японцами из сетей в море за ненадобностью.

Горбуша самый низкий сорт лососей, всегда выбрасывается (японцами), если есть в изобилии какой-либо другой лосось.

Желая остановить хищнический промысел двух японских шхун, замеченных в реке Облуковиной, окружной начальник хотел было конфисковать как уловленную и засоленную рыбу, так и сами шхуны, но капитаны шхун, напоив и вооружив своих рабочих и команды, не только отказались исполнять требование начальника, но и грозились убить двух русских из Петропавловска, которые в качестве японских же приказчиков оставались на берегу среди японцев и которые спаслись на «Котик» в одном белье, оставив во власти японцев и заработанные деньги, и все свои вещи.

Этот факт открытого сопротивления русским властям и на русской территории, факт нашего, обидного для России, бессилия, был занесен в шканечную книгу «Котика» и передан мне, как таковой, капитан этого судна г.Щербининым. (Этот факт отмечен и в донесении русского консула в Хакодате своему начальству, причем г.Геденштром заявляет, со слов японцев, проникших и в японскую печать, что в ст. сов. Ошкуркова японцы стреляли.)

Впрочем, о нем знал и «Якут» (военный транспорт. - С.В.), но никто и ничего не предпринимал, а японцы, погрузивши ценную добычу, благополучно и неспеша вышли из р.Облуковиной с полным грузом.

К сожалению, не в одной только Облуковиной происходил и происходит безданный и безпошлинный лов рыбы хищниками, но и во многих других реках и речках полуострова, как о том замечено выше.

После сказанного  обидного  инцидента с начальником для меня не было никакого сомнения в том, что в Японии весть о столь явном перевесе японцев над русским в Камчатке возымеет свое действие, а не пройдет молчанием, как у  нас, и что в следующем  же году японские шхуны появятся еще в большем числе, чем прежде, если наше Правительство не примет безотлагательно каких-либо решительных мер к обеспечению камчатских побережий. Мое ожидание рациональной  постановки дела охраны, не исполнилось ни в 902, ни в текущем 903 годе. Камчатка по-прежнему остается без всякой деятельной охраны, брошенная  на беспощадное разграбления ея богатств японцами с несчастным населением, обреченным тем самым на быстрое вымирание.

Вред от какого положения вещей на Камчатском полуострове для России мне представляется слишком очевидным, чтобы нужно было говорить об этом подробно. Уже и теперь от прежнего «неисчерпаемого» богатства Камчатки рыбою  остаются воспоминания: каждый год оказывается недоход то в той, то в другой реке. Убежденный в том, что рыба, в большинстве случаев, возвращается в ту реку, в которой вывелась, что она поднимается из моря по достижении ею половой зрелости, т.е. приблизительно через три-четыре года, я не имею надобности быть пророком, чтобы сказать, что в недалеком будущем и камчадалам, подобно айнам Сахалина, придется ловить рыбу для собственного пропитания в открытом море. В прямой зависимости от обеднения рек рыбою находится и обеднение данной  местности зверем, как-то: медведем, лисицею, волком, росомахою и даже, по всей вероятности, соболем, так как все эти животные питаются в летнее время, отчасти и зимою, главным образом, рыбою, добываемою ими в верховьях рек.

Зверь в настоящее время, по выражению местных жителей, «уходит». Так, зверь ушел с р.Жупановой, когда начался в ее устье рыбный промысел Русским Товариществом, а затем японцами, считавшейся до того одной из самых «звериных» рек полуострова.

Известно также, что засоленная рыба, оставленная по той или иной причине на берегу до следующей навигации, является отравою для зверей, пожирающих ее в осеннее и зимнее время года.

Так, жители селений по низовью Камчатки неоднократно находили палых медведей, лисиц и волков возле бунтов соленой рыбы на устье реки Камчатки и в бухте Столбовой, где рыба оставалась не взятой Русским Товариществом по причине штормовой погоды в течение двух зим.

То же явление падежа зверей от употребления соленой рыбы замечено и на западном берегу полуострова, в некоторых местностях которого, будто бы, вывелись лисицы. Рыба оставлялась  японцами за невозможностью погрузить на шхуны всего добытого количества.

Одновременно с уничтожением зверя, которое ведет к обеднению камчатского населения, громадный вред наносится японцами ввозом и бесконтрольным сбытом населению дешевого спирта в плату за упромышленную жителями же для японцев рыбу.

Уследить за тайною продажею спирта также нет никакой  возможности, как и уничтожить хищнический промысел рыбы, и таким образом население обречено на спаивание и на обеднение вследствие расхищения рыбы и уничтожения пушного зверя.

Еще немного лет, и Россия будет иметь в Камчатке, вместо страны, одаренной щедро естественными богатствами, - пять тысяч голодного населения, если еще до этого не удастся японцам вполне овладеть Камчаткою, приобщив ее к своим владениям.

Что японцы питают эту мысль, мне кажется, доказывает не только их современное положение, заставляющее волей-неволей искать места, куда бы удалить избыток островного населения, не только их прогрессирующая в Камчатке рыбопромышленность, но и те факты их систематического изучения Камчатки, которые известны местной администрации.

За короткое, сравнительно, время их появления на полуострове из среды рабочих-рыбаков начали оставаться отдельные личности то в том, то в другом береговом селении Камчатки, мотивируя свое желание остаться здесь, не ехать обратно в Японию первоначально тем, что в Камчатке лучше.

В числе оставшихся было немало интеллигентных японцев, присутствие которых среди и в качестве чернорабочих уже одно само по себе наводит на некоторые размышления.

Один из японцев, числившийся чернорабочим при постройке консервного жиротукового завода в Тарьинской бухте Камчатским торгово-промышленным обществом оказался прекрасно знающим дело инженером, поехавшим на Камчатку, будто бы, с целью практического ознакомления с ведением некоторых работ. Между прочим, японец этот занимался, как и многие другие из числа рабочих, фотографированием окрестностей Петропавловска.

Одним из матросов на шхуне «Бобрик», зимовавшей в 902\903 году в устье реки Камчатки, оказался по словам  капитана шхуны г.Яновского, лейтенантом японского флота, из  известной в Японии древней аристократической фамилии. В Петропавловске летом 1900 года жили два молодых японца, правительственные таможенные, как говорили, чиновники, которые помимо ведения своих записей, много занимались  фотографированием.

Ныне зимой, 902\903 г., проживал какой-то японец из числа плотников при постройке больничного дома, называл себя доктором, и с открытием навигации куда-то  бесследно исчез.

По западному берегу также оставались японцы в некоторых селениях. Так ,в Большерецке прожил зиму какой-то японец, называвший себя доктором, и уехал обратно на шхуне в Японию, о которой, не зная, что это за личность, действительно ли доктор или военный агент, так хлопотал окружной начальник Ошкурков, как о полезном для Камчатки деятеле.

По частным слухам из Нагасак (от японцев): все эти гг. доктора, инженеры и т.п. - военные агенты, командируемые сюда для съемки планов и т.д.

Что капитаны японских судов, посещающих Камчатку, производят съемку и промеры глубины, - факт общеизвестный. Я лично знал японца, лейтенанта флота, участвовавшего в японско-китайской войне, который, служа на пароходе «Сетсуйо-мару», зафрахтованном Русским Товариществом котиковых  промыслов, первый (года за два до Гека) посетил на названном судне Моржовую бухту и произвел съемку и промер. Знаю это потому, что я сам был в то время на пароходе.

Что японцы за пребывание  свое у берегов Камчатки делают дело, доказывает и то, что морские карты Камчатки у них гораздо точнее имеющихся у русских и что последние нередко при  плавании в этих водах руководствуются, к стыду своему, японскими картами.

Одним словом, японцы начинают проникаться сознанием своей силы в Камчатке и чувствуют себя здесь хозяевами настолько, что какой-нибудь японец-матрос, подвыпивши, не задумывается кинуться с ножом на капитана-русского, не в  потере сознания, но напротив, мотивируя свое нападение тем, что теперь уже должна быть война России с Японией и поэтому японцам следует убивать всякого русского. Такой случай был в Петропавловске в ночь с 18 на 19 июня н.г. на шхуне «Бобрик».

Только тем, что японцы сознают свое превосходство, и можно, мне кажется, объяснить такое явление, как заход шхун в камчатские реки для лова рыбы без каких бы то ни  было разрешительных документов, даже в устье Камчатки, пункт, в котором находится несколько человек казаков камчатской команды.

России не должно быть безвестным, что на ближайшем к Камчатке острове Шумшу японцы имеют, приблизительно с 95 года, военно-морской пост под командою лейтенанта флота, посещаемый ежемесячно крейсером. Говорят  (слух из Нагасак), что на Шумшу и на Парамушире имеется по батарее и что названный лейтенант провел целую зиму на Камчатке под видом доктора.

...Все вышесказанное, правда далеко не полное, по моему крайнему разумению, приводит к одному заключению, что наступило уже время, настало давно, чтобы решить, оставить ли Камчатку с Россией или передать ее Японии, кто здесь хозяева - русские или японцы, или эта страна до сих пор не принадлежит никому, и как те, так и другие являются в ней только хищниками. Прожив десять лет в Камчатке, большую часть времени в разъездах и в непосредственном соприкосновении с населением, изучив его, смею думать, сколько возможно, смело заявляю, что камчатское население чувствует  себя здесь теперь как брошенный на произвол судьбы ребенок, потерявший всякую надежду на свое спасение. Оно не знает, есть ли у него родные и кто они, русские или японцы, и к кому обращаться в своих нуждах.

За 200-летнее владение Камчаткою мы, русские, научили аборигенов этой страны только бояться нас - культуртрегеров, как хищников. В самом деле, что мы сделали для Камчатки за этот весьма значительный период, вполне достаточный, чтобы судить о результатах нашего управления страной?

Мы ее обезлюдили, занеся оспу, сифилис и пр., мы  уничтожили, как только умели, пушного зверя, силою отбирая его у населения. Где морские бобры и кошлаки, и кто теперь знает о них, которых добывалось по всей Авачинской бухте, в острожке Шипунском, Кроноцком  и мн. др., где соболи, которые на памяти еще немногих, считались не штуками, а сороками?

Хищничали все, кто мог, не исключая и представителей русской администрации, на долю которой перепадала всегда львиная часть. Население было беспомощно и безответно.

...За последнее время русские хищники, инстинктивно чувствуя приближение конца хищения, напрягают все усилия извлечь от страны и населения все возможное, давно забыв о существовании на свете справедливости, попирая все  законы и нимало не заботясь о гибельных последствиях своих антирусских разбойничьих усилий.

Слишком узкие эгоисты, чтобы заботиться об интересах государственных, хищники к позору своему и стыду России, как предатели, прикрываясь своим русским именем, ведут за собою в Камчатку целые флотилии японских судов для открытого разграбления этой страны, дожившей да несомненного, хотя и неясного, кризиса.

... Изложенное, полагаю, заслуживает серьезного внимания, если, конечно, вопрос о фактическом владении Камчаткою, а следовательно, Охотским и Гижигинским краем, для Российского государства еа безразличен.

12 июля 1903. ТЮШОВ».

«В настоящем году рыбным промыслом на Камчатке занимались следующие лица: Русское Товарищество котиковых промыслов, владивостокский купец Бринер, крестьянин Вологодской губернии Зубков и шкипер дальнего плавания Кахтин.

... в большинстве случаев и само дело ведется на японские капиталы: как мне передавали в Хакодате, под именем Бринера действует обширная компания, которая называется, кажется, в переводе на русский язык, - «Северное рыболовное общество», и одним из главных участников которой состоит г.Саито, ранее с успехом оперировавший в Николаевске, мне самому случалось видеть в Хакодате вывеску: «Бринер, Саито и К^о».

Рыбопромышленник Зубков сам передавал мне, что он, не располагая большим капиталом, мог оборудовать лишь небольшое количество промысловых участков, но когда он, получив весною прошлого года разрешение производить промысел иностранными рабочими, прибыл в Хакодате, то японцы сами открыли ему кредит на весьма выгодных условиях для оборудования возможно большего числа промысловых участков. Насколько я мог понять, компания капиталистов, предложившая свои услуги Зубкову, выговорила себе около половины чистой прибыли».

…жКласс камчатских торгующих, осмеливаюсь заметить, в течение более двувековой истории Камчатки, имел в этой  стране настолько важное значение, что преставителям Правительственной власти в этой стране всегда представлялась полная необходимость: или войти с ними в соглашение, или рисковать не только нажить множество неприятностей, но и непосредственно попасть в сумашедший дом, как это и имело место на Камчатке неоднократно и было предпринято в отношении меня, что, при наличии некоторых обстоятельств... не представляло особых затруднений.

Ввиду того, что подробное изложение всех обстоятельств объявления меня Петропавловским Уездным Врачом Тюшовым - сумашедшим, выходя из рамок рапорта, составит материал для дачи мною указанных законом объяснений по тем моим деяниям, которые Вашим Превосходительством могут быть признаны не вполне закономерными, и за которые я ныне, как освидетельствованный Иркутскими властями в отношении моей психики и признанный безусловно здоровым, уже имею право ответствовать, по усмотрению Вашего Превосходительство, или в административном порядке, или в порядке уголовном, я ограничусь в настоящем моем донесении отметкой тех реальных фактов, которые имеют непосредственное отношение к объявлению меня сумасшедшим, присовокупляя, что Петропавловские, собственно, обыватели явились простыми пешками в руках Камчатского Торгового Промышленного Общества, за русскою фирмою которого скрываются иностранцы.

Направление моей деятельности, изложенное в Секретном моем письме Вашему Превосходительству, от 3-го июля 1903 года, переписанном рукою Охотского Уездного Начальника Попова, было сначало принято Камчатским Торгово-Промышленным Обществом за простое мое желание изменить несколько формы камчатского обихода, не касаясь его существа, чем и объясняется та охота, с какою Главный Представитель Камчатского Торгово-Промышленного Общества, барон Брюгген, выставивши против меня, на всякий случай, г.Роберта... своего рода «оппозиции», подписал приговор о закрытии в Петропавловске питейных заведений, причем это подписание, происходившее среди бела дня и на глазах командира морской канонерской лодки «Манджур», когда я не согласился отменить свой приказ казакам о безусловном закрытии питейных заведений впредь до разрешения Вашим Превосходительством упомянутого приговора, был представлен, в жалобах на меня виноторговцев, как акт насилия над ними.

Кабатчики подписали этот приговор потому, что, как свидетельствует г.Роберт, в своей жалобе на меня Вашему Превосходительству, от 26 июля м.г. за N52, я грозил их расстрелять.

Вполне доказательные и совершенно конкретные мотивы желания Камчатского Торгового Промышленного Общества, во что бы то ни стало, убрать меня из Камчатки, могут явствовать из следующих моих действий по службе, имеющих за собою не только точную букву закона, но и существо дела:

1. Донесением моим Вашему Превосходительству за N998,  я возбудил вопрос о совершенной невозможности мириться с таким фактом, как полная безписьменность (? - С.В.) главного доверенного сказанного общества, некоего Адольфа Кантора, именующего себя американским гражданином, но, в действительности, бродяги, русского происхождения, не помнящего родства, в чем к сказанному своему донесению и приложены соответствующие документальные доказательства.

2. 23 октября прошлого года барон Брюгген письменно просил меня принять меры, чтобы один из приказчиков общества, Хрыпов, только что смененный с острова Медного, «не увез неправильно приобретенных им» на сказанном острове бобров и морских котов. Обыск Хрыпова, произведенный в присутствии барона Брюггена, свидетелей, установил наличность у него и бобров и котиков, причем барон Брюгген на протоколе обыска, на мой вопрос, своею рукою написал, что найденные у приказчика Хрыпова бобры и котики приобретены незаконно, а затем, когда этот факт был безповоротно и неопровержимо установлен, барон Брюгген, ссылаясь на свои права по Торговому Уставу, пожелал это дело прекратить, о чем и учинил на своем заявлении соответствующую надпись, что он «с благодарностью принимает это распоряжение хозяина» (другими словами - за бесчестье формального обыска - искать  не будет).

Не имея документальных данных доказать - какие именно разговоры произошли по учинении упомянутых надписей между мной и бароном Брюггеном, а доложу лишь Вашему Превосходительству, что наличность в моих руках сказанных документов, если и не изменят, по каким либо причинам, статистику  промыслового дела на Командорских островах, то, во всяком случае, неопровержимо докажет, что Главный Уполномоченный Камчатского Общества, эксплуатирующего бобровые и котиковые лежбища, а равно и Командорских голубых песцов, смотрит на себя, как на хозяина сих промысловых богатств, совершенно упуская из вида, что это монопольное, для Командорских островов, Общество, является лишь контрагентом казны и, рассчитываясь с казной по числу добытых котиков, а с алеутами - по числу добытых бобров, это Общество не может ни миловать - ни жаловать своих служащих, раз дело идет о промысловом звере.

25 октября, когда пароход «Котик» снимался с якоря и увозил барона Брюггена, я получил от одного своего приятеля известие, что барон Брюгген «поклялся», что я, раннею весною 1904 года, буду убран с должности Петропавловского Уездного Начальника.

Обстоятельства сложились в пользу камчатского Торгового Промышленного Общества: в конце августа 1903 года, на пароходе «Сунгари», Петропавловский Уездный Врач, Надворный Советник Тюшов, получил предписание от своего Врачебного Инспектора, где не только порицалась врачебная деятельность сего Врача, но ему предлагалось, в уважение к таким то обстоятельствам, подать прошение об отставке. Это предписание Врачебного Начальства было принято г.Тюшовым с понятным недоумением, тем более, что г. Тюшов, после ревизии медицинской части Охотско-Камчатского края статским советником Блонским, состоявшейся в навигацию 1902 года, по докладу Его Высокородия, получил благодарность за свою врачебную деятельность от предшественника Вашего Превосходительства, генерала Чичагова, основанную на докладе г.Блонского, имея это в виду, а также и в виду некоторых других обстоятельств врач Тюшов  вошел к Вашему Превосходительству с особым рапортом, представленным Вам лично покойным Командиром «Манджура», Капитаном 2-го ранга Кроуном, при чем г.Тюшов, в ответ на сей свой рапорт, зимнею почтою получил от статского советника Блонского вторую бумагу, каковую он, Тюшов, принял за разрешение упомянутого рапорта Вашему Превосходительству, представленного Вам, как выше замечено, Кроуном;  в последней бумаге врач Тюшов поставлялся Врачебным Испектором в известность, что предписание подать в отставку вызвано доносами уездного начальника Сильницкого, тогда как мои отношения с Тюшовым были не только дружественными, но Тюшов даже работал со мною плечо в плечо по различным камчатским вопросам, каковые его работы я ценил высоко, о чем и неоднократно доносил Вашему Превосходительству, ибо Тюшов, по  моему мнению, есть лучший и совершенно добросовестный знаток Камчатки. Я позволил себе сказать последнее потому, что по свидетельству Слюнина, царящая на Камчатке атмосфера наживы омрачила память даже таких светлых имен, как Беринг и Биллингс (стр.6, «Опис. Ох.-Камч.», а я, на основании неопровержимого документа, добавлю, - омрачила эта атмосфера «наживы» и славу цитированного автора, но пока, как я полагаю, не омрачила Тюшова).

И Тюшов, осведомленный своим Врачебным Начальством о том, что я, Уездный начальник, пишу на него доносы, обсудивши многоразличные проявления моего к нему дружелюбия и сопоставивши таковыя с гнусным фактом доноса, пришел к заключению, что я действую двойственно, а это де отличает психически больных людей, о чем есть соответствующие указания в книге Крафта Эбинга, каковая книга и была цитирована г.Тюшовым на собрании служащих в Петропавловске, созванном им 9-го Апреля 1903 года.

В виду того, что мое психическое расстройство, констатируемое Врачом, легко и свободно распутывало весь сложный узел камчатских бытовых и экономических вопросов, в моем освещении таковых, собранные г.Тюшовым, лица, кроме Векентьева, Городского старосты Корякина и и.д.Начальника Камчатской казачьей команды Коренева, к слову сказать, не согласившихся с диагнозом Тюшова, пошли дальше и постановили устранить меня от должности, так как я, в качестве сумасшедшего, мог учинить насилия, до повешения, напр.,горного инженера Симонова  включительно.

Принимая во внимание, что объявлению меня сумасшедшим не предшествовали формальности, указанные в таких случаях законом, принимая во внимание, что самое сборище в городской больнице, созванное 9 апреля, Тюшовым, носило какой-то странный и даже невероятный характер, при полном  при том отсутствии конкретных поводов опасаться кому бы то  ни было не только за свою жизнь, как это  требовалось на собрании 9 апреля. даже при условии моего сумашествия, ибо я всегда был спокоен при своих действиях по службе, не говоря уже об обычных добрососедских отношениях, а также и имея множество оснований принять это собрание за исполнение бароном Брюггеном той «клятвы», о которой я доложил выше, я, конечно, не мог сложить с себя обязанности Петропавловского Уездного Начальника, а потому и руководствуясь законом, я на другой день, запретил сборища, предназначенные для обсуждения тех или иных общественных вопросов, без моего на то разрешения, а затем и приступил к расследованию ближайших поводов и мотивов  сказанного сборища.

Мое требование - не собираться - встретило, в конце концов, открытое сопротивление со стороны Горного Инженера Симонова, собравшего в здание больницы своих рабочих, для  чего таковыя, в ночь с 13-го на 14 апреля, были экстренно сняты с работы, производившихся в 35 верстах от Петропавловска, и вооружены винтовками, а Тюшов, Благочинный Комаров и Священник Гулаев выехали из Петропавловска и приступили к непосредственному возбуждению населения.

Вся история окончилась тем, что я арестовал при Управлении Тюшова, с составлением по сему случаю постановления, в котором подробно изложил поводы к сему моему действию, с подведением таковых под соответствующие статьи закона. Арест Тюшова продолжался около двух часов, причем Тюшов оставил мне особое собственноручное заявление, где признал себя виновным и дает мне ряд обещаний отстать от клиники.

Был арестован мною Смотритель маяка Косачев, с револьвером в руках, желавший прорвать выставленный мною  вооруженный пост, предназначенный отрезать сообщение больницы с городом и тем не допустить г.Симонова  пополнить его рабочих, собранных в здании больницы, петропавловской голытьбой, готовой при обстановке мирного времени, за бутылку водки, решительно на все. Г.Косачев пробыл арестованным около тридцати часов. Его арестованию и освобождению предшествовали письменные акты, в таких случаях законом указанные.

Что касается вышеупомянутой агитации, то таковая имела совершенно обратный результат: от селений Камчатки я стал получать письма, в форме приговоров, за подписями общественников и печатями сельских старост, в которых население страны, в весьма трогательных и крайне характерных выражениях, просило меня не верить, что я, Уездный Начальник, Сильницкий, сошел с ума; население уверяло меня, что оно не только меня не боится, но считает «вместо отца», потому и «на каюрах купцы не ездили и цена соболя пошла такая, что мы одели рубашку».

Огромные расстояния, наличность моего и Векентьева безвыездного... время пребывания в Петропавловске, не говоря уже о самой  редакции вышеупомянутых писем, устраняют всякую  мысль о каком бы то ни было моем или Векентьева воздействии на составление сих приговоров и их присыл мне, в некоторых случаях, полетучками.

Все население страны; казаки, запасные нижние чины,  проживавшие на Камчатке, как один человек, остались на моей стороне и впоследствии, через месяц с небольшим, когда потребовалось, по первому моему слову, пошли в бой со врагом, даже вооруженном пушками.

Ошибшись в расчетах на массу населения страны, камчатская клика задумала лихое дело, с успехом практиковавшееся в 18 веке: из Петропавловского Собора в квартиру г.Роберта (по одним вариантам - крещенный еврей, по другим - родившийся от еврея, уже принявшего православие; семетическое его происхождение не оставляет никаких сомнений при первом же на него взгляде) были вынесены церковные святыни (антиминс и пр.), в чем не было никакой необходимости во имя чего бы там ни было. В набожное камчадальское племя была пущена молва, что я осквернил св. храм стрельбою по иконам. Вся камчатская клика, с духовенством, кроме диакона Ворошилова, остававшегося доброжелателем и моим сторонником всегда, готовилась выехать на маяк и, таким образом Петропавловску, а за ним и всей стране угрожал интердикт. Я принял меры не допускать этот демонстративный выезд, а потому выставил на улице часового, с приказанием не допускать сборищ таких-то лиц, причем я лично приказал часовому, казаку Николаю Пинязину, выстрелить в воздух, о чем мною и составлен надлежащий акт, когда г.Роберт, принимавший самое страстное участие во всей истории, бежал навстречу матушке Гуляевой, возвращавшейся из Паратунских Ключей, куда она отвозила какие-то церковные вещи и какое-то воззвание, не послушал меня и, несмотря на мои категорические требования, шел к матушке навстречу. Выстрел был сделан в воздух, устрашения ради г.Роберта и прочих, в шагах в 300 от него, и полностью достиг своей цели, так как г.Роберт, тотчас после выстрела, бегом побежал в свою квартиру, что и требовалось.

Арестованием Тюшова на 2 часа, Косачева на 30 часов, выстрелом в воздух и арестованием Симонова, о чем тоже составлено особое постановление, исчерпываются все мои активные меры для подавления беспорядка в Петропавловске, вызванного непременным желанием камчатской клики так или иначе добиться устранения меня о должности Уездного Начальника, причем я до сих пор убежден, что никто кроме Тюшова, не сомневался в совершенной моей нормальности, чему и явились соответствующие доказательства тотчас же по получении мною телеграммы Вашего Превосходительства об объявлении Россией войны с Японией, что случилось в ночь с 21 на 22 апреля».

…2  июня сельский старшина  получил официально полетучей  сведение, что Россия заявила войну Японии в феврале и говорил жителям, что велено не волноваться, а жить так как раньше жили, и точно делать что раньше делали, потому что об нас печется Великий наш государь Император и Его наместник в Востоке.

Крестьянин селения Паратунских ключей Петропавловского уезда Егор Яковлевич Ивойловский, состоящий под судом по уголовному дело по убийству односельчанина, мещанина Алексея Корнилова, заявил на мой вопрос следующее:

«Я, Егор Ивойловский, считаю себя виновным в убийстве соседа Алексея Корнилова, теперь в виду войны России с Японией я узнал от Вас г.Сотников и других жителей, что на Озерной стоят японские шхуны и пришедшие на них японцы разграбили у явинских жителей все имущество, скота и проч.,  угнали жителей в лес с ружейными выстрелами, на Ваше предложение гг.Сотников, Карлсон, Ал.Селиванов и явинский староста Игнатьев узнать неизвестную силу врага на Озерной я искренне и охотно. ...свое желание итти на Озерную и может, Господь Бог, поможет мне узнать силу оружия и личность врага и вернуться к Вам. Ибо я теперь жалею погубившего мною собрата, так равно жалею, если кого из Вас невинно убьют японцы, почему прошу указать мне место Озерной.

Потому согласно заявления Ивойловского постановил таковое принять за единственный случай узнать силу врага. Личным побыванием желающего Ивойловского в таборе расположения японцев, так как устье Озерной неприступное, открытое место для военных действий с какими-то ни было отрядом, да к тому же, если у них как слышно есть пушки или две, то приглашаю Вас поименованные выше братцы дать Ваши мне свое мнение, которое очень важно, и я искренно принимаю, если будут таковые по местным условиям, а потом видно что нам делать».

Явинский староста Игнатьев вызвался идти на разведку вместе с Ивойловским. 13 июля в 5 часов пополудни разведчики возвратились, побывав во вражеском стане».

Местечко вершины р.Итудиски. Прилагая при сем два письма японского командира Гундзи, расположившегося войском при устье реки Озерной с 3-мя шхунами, представленные мне крестьянином Егором Ивойловским, как пожелавший, посланный согласно нашего постановления, от 12 июля с\г для того, чтобы ясней узнать силу врага, посмотрев прилагаемые при сем письма и постановили решить следующее:

1. Я, старший унтер-офицер Сотников, инструкцией господина штабс-капитана Векентьева от 24 мая с\г назначен заведывать обороной западного берега Камчатки от вторжения японских хищников заявляю Вам, братцы, мое мнение: на устье реки Озерной стоят три шхуны, вооруженные ружьями и пушками, полагаю, что на шхунах не менее 70-ти человек, а может и больше японцев, вооруженных врагов, я по долгу своей службы, готов сию минуту стать с ружьем в руках и итти против врага, даже мне стыдно будет сказать, чтобы я дал повод трусости, но так как я назначен защищать нашу жизнь и наше хозяйство исключительно с местными жителями, как с людьми мало к этому опытными, т.е. с Вами, братцы, а потому приглашаю Вас гг. старосты, которые в моем отряде и г.г. Ал. Мак. Селиванова и С.Карлсон и других опытных лиц заключить свое мнение, согласны ли итти завтра на врага или обождать завтра еще день, так как я вижу из писем Гудзи, что он уверен в покорении жителей Явина, и он намерен притти в селение, а если пойдет, то нами будет взят в плен. Приглашаю Вас, братцы, это хранить тайно. А там будет видно, что нам будет делать».

По команде, сформированной для защиты селения Явино на р.Озерной. Вчера, т.е. 15 сего июля враг попутал и в 10 час. утра Бог помог нам взять в плен командира вражеского японского стана, называвший себя лейтенантом Гундзи, расположившегося с японским войском на р.Озерной, который разграбил, расхитил и разорил вскоре жителей сел.Явино, находящегося в нем святыню, часовню во имя Св. и.Чудотворца Николая, словом обезобразил все селение, до того, что наверно вам братцы, каждому смотреть на эту картину неприятно. Попытав узнать, спросил пленного командира Гундзю, что он думал, когда граничил нашу Русскую землю, называя ее принадлежащей уже японской империи в селении Явинском на часовне выкинул японский флаг, то он, Гундзи, сказал, что он сие место покорил и на своем месте, сделав укрепление, промышляет рыбу.

Нет, не дадим, братцы, заокружим японцам, чтобы их мерзкая нога стала на нашу Русскую землю и чтобы флаг  развивался на нашей святыне; хотя наше вооружение и несравненно слабже, но пойдем, братцы, прикажем им сложить оружие, а нет, то отомстим хищникам японцам. В 11-ом часу сегодня двинемся на Озерную возьмем с собою двух пленных японских переводчиков, пусть скажут нам, если они сложат оружие, то возьмем всех в плен, а если не сложат, то ударим с оружием в руках. Команду я разделяю на два взвода, каждый взвод на два отделения; первым взводом будет командывать у.оф.Кузьмин, а вторым казак Ал.Мак.Селиванов. Я, с 1-м взводом пойду к табору японцев, отпущу к ним переводчика, с тем, чтобы японцы сложили оружие и сдались живыми, если что будет замечено в противоположную сторону, то открою огонь, Ал.Мак.Селиванов займет передовую линию дабы не пропустить японцев в главный их отряд, гле установлена батарея, рядовые Заганнов и Мишланов с своими отделениями должны остаться в заднем карауле, по кошке их строго должны караулить, чтобы не пробежали японцы, в случае побега останавливать, а не повинующихся стрелять. Братцы, подходя к табору, должна быть тишина и спокойствие, трусить и теряться не надо, да и уже тогда поздно.

Храбрецами, братцы, Бог владеет».

Я, заведующий обороной Западного берега, от вторжения японских хищников старший унтер-офицер Сотников с нижеподписавшимися составил настоящий протокол в следующем:

Сего числа вызвал из среды команды самых опытных людей всего 18 человек в 10 часов утра отправился с ними на Озерную для разведочной цели после дня нападения на них, т.е. 17 сего июля расположившегося там наприятеля хищников японцев, пользуясь туманом и сильно дождливой погодой, подошел с командою на расстояние 2 1\2 верст до места расположения японцев по времени на несколько минут горизонт от тумана открывало, укрывшись сделал наблюдение, у неприятеля видно: 2 шхуны стоят в реке, а третья из реки вышла совершенно простая и стоит недалеко от устья - верстах в 4-х в море, на берегу та же, что стояла раньше. В палатках, около них много шляющихся японцев, на берегу около палаток навязаны собаки, на мысе у мачты, кроме той которую видели явинский староста Игнатьев и Ивойловский, устроена новая батарея. В...  во время наблюдения с юго-запада  показалась 2-х мачтовая шхуна, которая подошла к реке Озерной, на шхуну выехала шлюпка, по сигналу, поданному со шхуны, и тотчас же отвалила на берег, а шхуна, не бросив якоря, повернулась и отправилась по тому же направлению. На шхуне, которая стоит на море, против устья выкинут красный флаг. Рассмотрев расположение хищников японцев, в 2 часа дня, пользуясь той же дождливой  и туманной погодой вернулись обратно в с.Явино, рассчитывая, что посланные со шлюпкой искать шхуну «Мария» (отправленную для Сотникова с людьми из Петропавловска, двухмачтовую, которую они видели. - С.В.) уже вернулись и если будет запас хлебом, то постановили идти на хищников вторично, а если же шхуна «Мария», на которую была надежда, ушла, и уже  с 19-го нет сухарей, довольствие наше рис и рыба, тогда против такого превосходства оружия японцев, нам невольно придется отступить и оставить Озерную без вторичного нападения, к тому же перед самым выходом на вышеописанную разведку мной получено донесение Нагорного и Колпаковского старосты, что на р.р. Ича и Колпаковой стоит 9-ть хищнических шхун, я решил подобрав оставшееся в целости имущество жителей для перевозки в Голыгино, оставить селение Явино и направиться для защиты северных селений Ича и Колпаковой, от вторжения японских хищников во внутрь селений».

«12 сентября с.г. я из командировки с западного берега Камчатки в Петропавловск вернулся, где 13-го в 9 часов утра явился к  И.Д. Петропавловского уездного начальника г.Павскому, который не выслушав установленным порядком мой словесный рапорт, сидя за столом, закричал на меня «за что ты убивал японцев, они ведь мирные» . Я доложил г. Павскому, что первые японцы пришли в Камчатку, начали грабить мирных жителей до употребления в дело оружия и как не повинующие согласно приказов г. начальника уезда и инструкции г. штабс-капитана Векентьева после возможности были отражаемы не доводя до дальнейших грабежей жителей и издевательств над нашей святыней, за которую должны стоять и нерушимо охранять. На это г.Павский громко говорил, наколачивая по столу, «начальник был сумасшедший и приказы его дурацкие, а Векентьева и тебя повесят, за то что исполнял его приказы, а правительство понесет убытки за уничтоженные вами шхуны» и сказал «можешь идти».

Дорогой Антон Петрович!

В Петропавловск прибыл я 12 мая. Из Охотска нас выехало трое: я, Лех и Жаба. Все себе представить не можете, что это было за путешествие. От Гижиги до Ямска форменный голод. Прибыли в село Иредь, не доезжая Тактояны и наткнулись на ужасную картину голода. У людей решительно ничего нет и первое что заявили они это: мы хотим есть, дайте нам есть.

За день до нашего приезда сюда, они добыли одну куропатку и делили ее на четыре семьи (около 20 человек). Мы снабдили их - сколько смогли - сухарями, чаем и сахаром. Это не люди, а какие-то живые мощи с единственным признаком жизни - движение. От Гижиги странствование уже пошло по корякам, ни слова не говорящим по-русски. Это тоже своего рода испытание.

Эти грязные юрты с их обитателями, зашитыми в шкуры оленя, эти разные маняла (любимое кушанье из оленьих кишок со всем содержимым, еще не остывшее и для большего вкуса помазанное толченой клюквой или брусникой) и т.п. прелести долго не изгладятся из памяти. Со временем я выпущу в печать все, испытанное мною в этом трудном пути; материалов у меня более чем достаточно. Снято до 100 фотографий, почти весь путь, а это вряд ли у кого найдется.

С приездом в Карагу я уже почувствовал, что попал в Богоспасаемую Камчатку. Кончились юрты и начались чистенькие камчадальские домики, увешанные внутри картинами Подпругинского торга.

Вы себе представить не можете, как рады были камчадалы моему приезду. Мне даже неловко было перед Лехом, что камчадалы с таким триумфом и неподдельною радостью приветствовали именно меня, а не его, как нового уездного начальника.

Везде и всюду только слышишь: слава тебе, Господи,  один из наших начальников прибыл, а то мы и голову потеряли. Везде и всюду спрашивают про Вас, благословляют Вас и благодарят за добро. Верите ли, дорогой Антон Петрович, что все это видеть и слышать мне было более чем приятно.

В Ключах я и Лех были на сходе, где крестьяне поголовно заявили Леху, что лучшего начальника, как был Сильницкий, им и не надо и что все они благодарят Бога за  это и помнят все Ваши заботы о них. Лех спросил у них, может ли он все это написать губернатору, они заявили, что просят даже. Не знаю писал ли он это. По остальным селениям, вплоть до Петропавловска, совершенно то же самое.

Во многих юртах существуют надписи такого содержания: «Господи, убери Павского и пошли нам Сильницкого или Векентьева», или просто: «Господи, пошли нам скорее Сильницкого или Векентьева» и т.п. По всей Камчатке только и слышны жалобы на Павского. Да, дорогой Антон Петрович, вы сделались камчатским народным любимцем, а благодаря Вам и на мою долю выпало это счастье.

Камчадалы говорят, что у них благодаря Вам и рубашка новая и на черный день записано.

В наше отсутствие соболь пал до 12 рублей.

Обыкновенная его цена понизилась до 20-25 руб.

Дороже 40 руб. и цены не было за соболя головку.

Ваши соболя до сего времени еще не проданы, а ясак, собранный при Павском, продан, в среднем соболь пошел по 40-45 рублей.

В конце мая прибыл пароход «Австралия» и на нем Гребницкий, который объявил казенные цены на соболя, насколько помню, цены эти - 50 руб.,  35 и - кажется - 30. Перед Гребницким был барон Брюгген, этот фон-фарон совершенно изменился, ходит как опущенный в воду.

Гребницкий говорил, что барон последний год дослуживает в Компании. На место Кантора теперь Клопштос, он человек как будто и ничего, но балда какая-то. Контор получил какое-то другое назначение - доверенного по снабжению портов Охотского моря. Я думаю, что он будет главным доверенным. Берг так и не остался служить в Компании, как и говорил он. У него умерла жена Паничка. У Карякина Михаила тоже умерла жена. Берг теперь служит при городском управлении и у нас при штабе обороны, и получает и там и там.

Жаль его беднягу, мы ошиблись в его поступках, он честный человек. Тюшов женился на Ольге Русановой.

Единственное безобразное явление, отравляющий всякое существование, - это Павский. Боже, что это за гадина, это свинья какая-то, а не человек.

Чупятов теперь начальник Петропавловской дружины, подпоручик теперь, а все же гнус; Кузьмин - начальник облуковинского отряда - георгиевский кавалер, Нагорный - начальник конного отряда, тоже георгиевский кавалер 3 степ.; ст. унтер-оф. Чертов - начальник Большерецкого отряда, георгиевский кавалер 3   ст., Жаба заведывал обороной Западного берега, кавалер Св.Станислава 3 ст. с мечами и бантом, и Ваш покорный слуга, начальник обороны, кавалер Св.Станислава 2 ст. с мечами и бантом. И все, дорогой Антон Петрович, благодаря Вам. Искренно сожалею, что Вы отсутствуете, да и не я один. Семья моя в Охотске. Если удастся, проберусь за ней на пароходе.

Ведь за это не судят, тем более, что все уже сделано. Пока у нас все благополучно. Обнимаю Вас крепко, любящий Вас В.Векентьев.

Гребницкий что-то политикует - мягко стелет.

Лех тоже что-то в политику ударился. С Лехом я живу в ладах, пока живу у них и столуюсь. Семья его приехала через Америку. Все боятся японцев».

«Я не беру на себя смелость говорить Вашему Превосходительству о необходимости какой бы то ни было награды начальникам отрядов, не усматривая из всего дела ни одного акта храбрости достойного награды, кроме актов полного бесчеловечия по отношению к хищникам, проявленного с нашей стороны совершенно невооруженным или недостаточно вооруженным, и акта трусости по отношеню к хищникам, о которых знали, как о более или менее вооруженных, как было на Озерной откуда хищники и не были прогнаны. Как бы то ни было, расправа с хищниками совершилась, раправа во всяком случае жестокая, не имевшая достаточных оснований. Вряд ли можно сомневаться, что и в нынешнее лето побережье Камчатки будет наваждено японцами, ожесточенными расправой и жаждущими мести, если только на защиту полуострова не будет послано какого-нибудь военного судна. На этот раз японцы по всей вероятности, далеко не удовольствуются ловлей рыбы, но займутся грабежом, а может быть, убийством жителей прибрежных селений и в настоящее лето действительно необходимо будет вооруженной силой встать всему камчатскому населению на защиту своих жизней и достояний...»

И получилось по Павскому, что в угрозе предстоящих военных действий на полуострове повинны были сами же камчатцы. В этом его заявлении звучала неприкрытая угроза: «Имея ввиду, что в Японии известно о взятии Гундзи, об уничтожении 12 рыболовных шхун и гибели более 150 человек японцев, как непосредственно от японцев, ушедших на спасшихся шхунах в Японию, так и через английское судно и американский пароход, можно думать, что Петропавловск в нынешнее лето подвергнется также нападению со стороны японских хищников ради отмщения за взятых в плен и убитых японцев».

«Гребницкий из Сан-Франциско телеграфирует и просит передать: адмиралы Катого Идзуми и Суми бомбардировали Петропавловск 31-го сего августа, думая сделать его базой крейсерства своей эскадры; разрушены маячные здания, уездное управление, разграблены пороховые склады, убито много обывательского скота, у обывателей отобрано все огнестрельное оружие, раненных и убитых нет; окружной начальник Лех, взяв кассу, женщин и детей ушел с дружиной внутрь страны. Американское судно «Австралия», зафрахтованное Камчатским обществом захвачено в порте с Брюггеном и со мною».

«Брюгген отправлен в Шанхай, а я (Гребницкий. - С.В.) настоял на отправлении сюда...», то есть в Сан-Франциско. И не потому ли японская эскадра - по дороге в Америку - заглянула еще и на Командорские острова, местное население которых также не допустило сюда японцев, и расстреляло населенные пункты островов, как и Петропавловск, из корабельной артиллерии.

Предлагаю Вашему Высокоблагородию, немедленно  с получением сего, отправиться в Петропавловск.

... В Петропавловске предлагаю выснить с возможною подробностью все обстоятельства захода туда японских судов и бомбардировки японцами города в августе сего года, а также собрать сведения, не заходили ли японские военные и частные суда в текущую и прошлую навигацию в Петропавловск и другие камчатские порты и не занимались ли хищническими промыслами и грабежом населения».

Надворный советник Сильницкий вышел из Владивостока 18 сентября на транспорте «Аргунь», принявший на борт, для доставления в Петропавловск, 26 237 пудов продовольственных запасов. 28 сентября «Аргунь» подошла к Петропавловскому рейду и к 12 октября весь доставленный на транспорте груз сдан...

... Что касается японских хищников, то по собранным надворным советником Сильницким сведениям нападения их в навигацию текущего года успешно отражались дружинниками на восточном и западном берегах Камчатки. Всего сожжено дружинниками четыре хищнических шхун и убито 17 японцев. Трое раненых лечатся в Тигильской сельской амбулатории. С нашей стороны потерь нет.

...21 октября «Аргунь» покинула Командорские острова. 26-го заходила на остров Уруп...

...27 октября на «Аргуни» скончался от водянки помошникПетропавловского уездного начальника  коллежский советник Павский, выехавший по распоряжению Военного Губернатора Приморской области из Петропавловска во Владивосток.

2-го ноября «Аргунь» благополучно возвратилась во Владивосток».

18 июля с.г. в 1 1\2 верстах от устья реки Воровской убиты японцами с хищнических рыболовных шхун, стоявших в реке Воровской, командированные... для наблюдения за рыбными промыслами подпоручик запаса Сотников и с ним петропавловский мещанин  Македон Александрович Ворошилов; крестьянин Приморской области Южно-Уссурийского уезда Борисовской волости Никита Максимович Нечепурной и камчадалы селения Воровского: Александр Григорьевич Спешнев, Анкудин Михайлович Спешнев, Феофан Степанович Спешнев, Сергей Степанович Спешнев, Иван Васильевич Спешнев, Гавриил Степанович Спешнев, а также спасаясь от преследования японцев утонули в реке Воровской камчадалы Василий Петрович Спешнев и Гаврило Прокопьевич Спешнев. Ранены и спаслись камчадалы того же селения Каллист Иннокентьевич Трапезников и Степан Николаевич Спешнев. Оба находятся на излечении в Петропавловске.

... 16 июля с.г. Сотников прибыл к амбару Камчатского торгово-промышленного общества, расположенного на левом берегу р.Воровской, в расстоянии 1 1\2 версты от устья реки и в самой реке застал японские хищнические рыболовные шхуны, а именно: «Футами-мару», «Тендомин-мару», «Хоси-мару», четвертую, название которой следствием не установлено, и пятую «Хигаси-мару», стоявшую в море.

Шхуны, стоявшие в реке, ловили неводом рыбу.

Японцы расположились лагерем на другом берегу реки, на косе, примыкающей к морю, выстроили там для себя сараи, а также сложили соль, муку и засоленную японским способом рыбу, примерно около 16 000 штук, пойманную в р.Воровской.

В виду того, что лов рыбы производился японцами без разрешения и хишническим способом... Сотников, руководствуясь  параграфом 30 Временных правил для производства морского рыбного промысла в территориальных  водах Приамурского генерал-губернаторства, конфисковал у японцев с 16 по 18 июля с.г. два невода, шлюпочный парус, 150 кулей муки, 10 кулей рису и кроме того требовал представления 1000 руб. штрафу в пользу казны за незаконный лов рыбы. Это требование было предъявлено японцам гласно  в присутствии Воровского сельского старосты Бориса Спешнева и германского подданного Владимира Стовас.

18 июля означенные деньги были переданы Сотникову с условием разрешения шхунам выйти из реки в море, но несмотря на это Сотников не только не дал разрешения на выход шхун (чувствуете, как следователь - коллежский ассесор Садовников - пытается оправдать японцев! - С.В.), но узнав, что на косе у японцев осталось еще 13 мешков рису (то есть  поняв, что японцы его, мягко говоря, надувают и намереваются вернуться назад, как только Сотников отправится дальше. - С.В.), отправил за ними к японцам на двух батах Воровского селения старосту Бориса Спешнева с камчадалами Степаном, Александром, Анкудином, Гавриилом, Феофаном Спешневыми и Каллистом Трапезниковым, а сам с прочими остался у амбара. Было около 3-х часов пополудни. На том берегу, что находился Сотников, собрались человек 12 японцев, среди которых находился японский врач Саки, участвовавший в минувшую войну и бывший в плену во Владивостоке. Саки хорошо говорил по-русски. Подойдя к Сотникову и обращаясь к нему, Саки сказал: «Ну что же, Ваше Высокоблагородие, выпустите Вы наши шхуны?» и, получив ответ, что они может быть будут еще арестованы, Саки выхватил из бывшей у него в руках камышовой трости кинжал и насквозь проткнул им Сотникова...

Одновременно с этим по сигналу Саки на другом берегу реки и на косе, где были камчадалы, поехавшие за рисом, началось избиение камчадал... веслами были убиты находившиеся в батах люди за исключением сельского старосты Бориса Спешнева, отделавшегося ушибами, Каллиста Трапезникова и Степана Спешнева, притворившихся мертвыми. Недалеко от Сотникова были убиты Ворошилов и Нечепурной.

Последний был убит кинжалом того же доктора Саки... Ворошилов выстрелами из винчестера убил двух японцев...»

«Японские шхуны, - писал командир канонерской лодки «Манджур» капитан 1-го ранга барон Роден, - на отведенных им участках выгружают невод или вытаскивают на берег кунгас, чтобы казалось, что они действительно там ловят рыбу, но лишь только крейсер проходит дальше, они, зная, что он появится лишь через несколько дней, начинают ловить рыбу в устьях рек или ставят постоянные невода, что еще хуже, против устьев и опять, увидев дым на горизонте, все снова убирают.

Я пока предупреждал всех, что если уличу их в этом, то конфискую, но сам сознаю, что поймать их почти невозможно...»

«Относительно мещанина Бондаренко доказано, что он  является подставным лицом крупного японского рыбопромышленника Тасиро Санкичи из Ниигата... На участке Бондаренко на р.Ича (на западном берегу Камчатки) работало 9 японских шхун и около 200 человек японцев, русских же было завезено на участок до 30 человек, которые проживали на промысле для виду и к участию в работе не допускались».

«Особенного внимания заслуживает... то обстоятельство, что в настоящем году в Японии образовалось «Общество Морских промыслов Приморской области», к которому примкнули почти все японские рыбопромышленники и которое, несомненно, объединит их сплоченную организацию, придаст  их деятельности более планомерности и силы и усугубит их вредное для нас влияние».

«По рассказам русских и самих японских рыбопромышленников в вице-консульстве, спиртом... немилосердно спаивалось прибрежное население и, вместе с тем, им пользовались для незаконной ловли рыбы. Опоенные  и одурманенные жители, в отсутствие рыболовного надзора, не только охотно разрешают японским судам производить ловлю рыбы в реках, но даже содействуют им, а также за бесценок продают японцам наловленную ими самими рыбу, зачастую оставаясь без запасов на зиму».