Донные породы

Заходя на посадку в Датч-Харборе, наш пилот совершает последний крутой правый вираж и выводит самолет на короткую ленту взлетной полосы. На склоне горы слева поблескивают на солнце обломки по всей видимости менее удачных рейсов. Справа, прямо под крылом мелькают мачты рыбацких судов, занятых на промысле в Беринговом море.

Суда, пришвартованные в Датч-Харборе и Кэптенс-Бей, даже с воздуха выглядят крупнее и внушительнее, чем в Кодьяке, Кордова или Кетчикане. На причале эта разница в размерах чувствуется сразу: чтобы переговорить с человеком, стоящим на палубе приходится отклоняться назад и задирать голову.

Основная особенность Датч-Харбора — внушительные размеры всего, что там находится. Это американский порт №1, как по стоимости, так и по объему переваливаемых здесь морепродуктов. Якорные цепи, заполняющие свободные причальные площадки имеют звенья размером с футбольный мяч, а на фоне старых якорей автомобили кажутся карликами. Существует много историй о рыбаках, возвращающихся сюда после удачливого промысла, и спускающих на ветер более тысячи долларов в течение нескольких часов в местных барах «Элбоу Рум» или «Юниси». В Датч-Харборе смертность среди рыбаков больше, чем в каком-либо другом американском порту.

Оправданием всем этим крайностям служит восточное Берингово море. С высоты птичьего полета оно выглядит как серая пустыня, закрытая облаками, огромный пустырь или свалка пустой породы. Однако под водой, располагается богатейшая экосистема на планете. В течение уже двух столетий рыбаки извлекают из этих илистых вод подводные морские сокровища: морских котиков (fur seals), китообразных, моржей и крабов. Сокровища сегодняшнего дня — это донные породы рыб.

Охватывая более дюжины наименований, включающих минтай, тихоокеанскую треску, желтоперую камбалу (yellowfin sole) и морского ленка (Atka mackarel), эта промысловая группа считается объемным и дешевым ресурсом, который добывается тысячами и тысячами тонн донными тралами. Одни промысловые суда передают свой улов на береговые перерабатывающие предприятия, другие — на плавучие заводы — плавбазы, но большая часть улова, все же перерабатывается сразу в море траулерами-морозильщиками, каждый - длинной с футбольное поле.

Хотя основным районом промысла донных пород считается Берингово море, часть флота занята их промыслом и в заливе Аляска. Оба района составляют важнейший источник рыбного ресурса для штата Аляска, представляющий даже большее богатство, чем ресурс лосося. Успех этого вида промысла выглядит еще более внушительно, если принять во внимание, что он практически не существовал до 1976 года. Как и в первые декады развития лососевой индустрии прошлого столетия, промысел донных пород пережил очень трудный период рождения и становления. Островные поселки, такие как Датч-Харбор и Кодьяк, испытали экономический бум. Однако весомая часть богатства на основе этого ресурса была произведена за пределами Аляски. Национальные поселки, расположенные на побережье штата, также как и региональное и федеральное правительства, вскоре истребовали причитающуюся им часть этого богатства. Волна общественного возмущения по поводу ежегодно утрачиваемых штатом Аляска миллионов фунтов рыбы стремительно возрастал. Сама местная рыбодобывающая индустрия находилась в состоянии полной неопределенности относительно своего будущего.

Многие утверждают, что Северная Пацифика — это последний богатейший рыбный регион на планете. Стабильные уловы сохранялись здесь в течение последних 30 лет, и существует мнение, что такое положение сохранится еще достаточно долго в будущем. Критики, с другой стороны, утверждают, что данный рыбопромысловый регион доживает последние дни, и ему суждено пасть жертвой чрезмерного старания рыбаков и промысловых менеджеров, которое уже успело подорвать огромные промысловые ресурсы по всему миру. Опасения критиков, выражаются в одном: «Чем выше взлетаешь, тем ниже падаешь».

Когда Соединенные Штаты были молодой державой, они объявили суверенитет над рыбными и другими ресурсами, расположенными в пределах 3 миль от своей береговой черты, или в пределах пушечного выстрела. (Место падения пушечного ядра обозначало пределы так называемого «пушечного рубежа»). А дальше простирался открытый океан с его кажущейся бесконечностью. В течение большей части истории этой страны, любое судно могло промышлять в непосредственной близости от «пушечного» рубежа.

«Пушечные» измерения, однако не имели никакого значения на Севере Тихого океана. В то время как Северная Атлантика была свидетелем коммерческого рыболовства на протяжении целых столетий еще до начала Гражданской войны, суровость климата и экономическая отсталость отсрочили прибытие на Аляску первых специалистов глубоководного промысла до 1864 года. Несколько судов тралили тихоокеанскую треску на юго-востоке Берингова моря в надежде продать свой улов в Сиэтле. Данное предприятие потерпело провал, впрочем, также как и многие другие предприятия-пионеры в рыбной индустрии. Но следующее поколение рыбаков начало зарабатывать хорошие деньги. Это продолжается и по сей день.

Самые первые суда, специализирующиеся на глубоководном промысле, были плавбазами, хотя они и отличались от плавбаз сегодняшнего дня. Приводимые в движение силой пара или ветра, или комбинацией обеих сил, они перевозили в своих трюмах лед, а на палубе до дюжины легких рыбацких плоскодонок. Каждое утро, плоскодонки со своими экипажами из двух человек рассредоточивались в районе промысла, выставляя порядки ярусных сетей длиной до 2000 футов (660 м), утяжеленные с обоих концов и оборудованные свинцовыми грузилами и крючками для наживки с интервалами через каждые 9 футов (3 метра). Экипажи плоскодонок вручную выбирали порядки и возвращались на плавбазу в конце каждого рабочего дня, зачастую «по самый планшир» заполненные уловом трески, предназначенной для дальнейшей засолки.

По мере того, как паруса и паровые котлы уступали первенство бензиновым и дизельным двигателям, судовладельцы стали понимать преимущества промысла непосредственно с плавбаз, тем самым, ликвидируя дополнительные расходы на содержание вспомогательных плавсредств (рыбацких плоскодонок) и их экипажей. Около 1905 года появились первые рыболовные шхуны. Сконструированные из дерева вместо стали для лучшей маневренности и уменьшенных эксплуатационных издержек, они имели пониженные (пологие) конструктивные профили для облегчения рабочих условий на палубе, а также мачты в носовой и кормовой частях для дополнительного эффекта стабилизации и резерва ходовой мощности при размещении парусов. В результате эксплуатации новых промысловых судов старые «паровые утюги» очень быстро устарели.

Однако, доминирование в Тихом океане промысловых шхун, базирующихся в Сиэтле, было недолгим. К 1918 году японские ярусоловы расширили свое присутствие от своих исконных промысловых районов вокруг Курильских островов и в Охотском море до берегов Аляски, от случая к случаю доставляя свои уловы на рыбные рынки Сиэтла и Сан-Франциско. Японские траулеры пришли в Берингово море в 1929 году и промышляли рыбу, производя рыбий жир и рыбную муку вплоть до начала второй мировой войны. В течение последующих 50 лет, Япония, отнюдь не США, имела повышенный интерес к богатому морскими ресурсами северу тихоокеанского региона.

Новый мировой порядок

Со звоном разбитого зеленого стекла и брызгами бурлящего шампанского в весеннее утро 1954 года, в Англии со стапеля было спущено судно, которое навсегда изменило представление о коммерческом рыболовстве. Хотя на палубе 280-футового (94 м) судна «Фейртрай» размещались обычные траловые сети, это было не обычное рыболовное судно. Глубоко в его внутренностях, размещался компактный перерабатывающий завод, который мог обезглавливать, потрошить, филировать, упаковывать и замораживать свою добычу. Судно «Фейртрай» было способно не только отлавливать донную рыбу в огромных объемах, не уступая любому их крупнейших рыболовных судов того периода, но оно также могло надолго обрывать связь со своим портом приписки. Самый первый в мире траулер-рыбозавод мог независимо бороздить воды у самых далеких берегов, добывая рыбу, пока не будут заполнены все трюмы. С того времени лицо промышленного рыболовства изменилось навсегда.

Рыбаки на мощных тихоходных судах занимались тралением в данном регионе с 1880-х. Траловая сеть, по форме напоминающая носок, обычно перемещалась волоком вдоль морского дна на малой скорости, ее устье широко распахнуто с помощью грузил в нижней части, поплавков – в верхней, и распорными деревянными или металлическими досками по обеим сторонам. Обитающая на дне рыба могла некоторое время уходить от трала, но в итоге уставала и попадала в трубчатую часть сети — «мотню». После часового траления, экипаж подбирал трал специальными траловыми лебедками к борту судна, поднимал его, переваливал через борт и вываливал улов в трюм.

Как и все промысловые траловые суда того времени, траулеры с бортовым тралением ограничивались объемом перевозимого на борту льда и расстоянием, которое они могли преодолевать из района промысла. Даже с соответствующим наличием льда, 21 дневный переход до места сдачи продукции и обратно в район промысла считался рекордным по продолжительности и зачастую автоматически предполагал реализацию значительной части улова в форме рыбной муки, так как продукция к моменту реализации могла потерять свою пищевую пригодность.

Судно-революционер «Фейртрай» отличался от таких судов, как говорится, от киля до верхушки мачты. «Мотня» трала затягивалась на него с помощью мощных лебедок через аппарель, встроенную в кормовой части судна, но не через борт. Это значительно облегчало работу и повышало безопасность экипажа. Перерабатывающий рыбозавод, размещенный под палубами, использовал новейшее германское изобретение — автоматическую филейную машину, которая вырабатывала до 48 филе в минуту, что гораздо превышало производительность человеческих рук. Филе подвергались индивидуальной быстрой заморозке, используя технологию американского изобретателя и магната в индустрии быстрой заморозки овощей Сайруса Бердсай. В конечном итоге, рыбные хребтины высушивались и перемалывались в рыбную муку, которая сама по себе представляла ценность как добавка в животные корма.

Промышляя в районах, недосягаемых для других судов, судно «Фейртрай» за короткий промежуток времени побило все промысловые рекорды. Однако его рекорды не продержались долго. Советский Союз почуял, куда дует ветер еще в период постройки судна. Еще не успело шампанское омыть обшивку новехонького борта «Фейртрай», как советское руководство разместило в Западной Германии заказ на строительство 24 точных копий судна. Уже через четыре года после спуска на воду «Фейртрай», СССР имел две дюжины аналогичных судов и около 10& превышающих его по размерам. К 1959 году советские траулеры-рыбозаводы уже вели активный промысел в восточном

Беринговом море.

Правда, они не были в одиночестве. Японские траулеры вернулись в воды Аляски на несколько лет раньше, нацеленные на менее чем 50.000 метрических тонн донных пород и сельди ежегодно. Прибытие советских траулеров либо совпало по времени, либо подстегнуло настоящую «гонку вооружений» рыболовецких мощностей между этими двумя странами. К моменту появления на этом фронте корейских и польских рыболовецких компаний в 1970 году, около 500 судов добывали ежегодно до 2.000.000 метрических тонн донных рыб в восточной части Берингова моря и в заливе Аляска. Япония добывала три четверти этого объема.

Масштабы промысла не прошли незамеченными, ни на Аляске, ни в Вашингтоне (округ Колумбия). Рыбаки жаловались на иностранцев, беспощадно тралящих в прямой видимости от Кодьяка и Ситки, а морские биологи беспомощно наблюдали, как одна за другой подрывались популяции рыбы вследствие истощения ресурса. К 1971 году, сенатор Тэд Стивенс (республиканская партия, Аляска) и сенатор Уоррен Магнусон (демократическая партия, Вашингтон) стали призывать к разработке специального механизма ограничения доступа иностранных рыболовецких флотов — к созданию исключительной экономической зоны, которая бы отодвинула зону контроля Соединенных Штатов над территориальными водами на дополнительные 200 миль от береговой полосы.

Для реализации этой идеи потребовалось около 5 лет, но, тем не менее, в 1976 году она завоевала всеобщее одобрение. В рамках Закона об управлении рыболовством и сохранении рыбных ресурсов, на который в дальнейшем будут ссылаться как на Акт Магнусона-Стивенса, Соединенные Штаты приступили к процессу «американизации» — эвфемизм для «выпроваживания» иностранных флотов из американской исключительной экономической зоны. Простым росчерком пера, Президент США Джеральд Форд создал новый молчаливый, но весьма мощный «пушечный рубеж».

Отель «Хилтон» в Анкоридже стал тем местом, где необходимо время от времени появляться каждому рыбаку, планирующему выйти на промысел в Беринговом море. Пять раз в год там собирается Совет по управлению рыболовством севера тихоокеанского региона и обсуждает всякого, кто выметывает сети или ярусы в федеральных водах вблизи берегов Аляски. А желающих всегда хоть отбавляй: Совет контролирует индустрию, достоинство которой измеряется 1.000.000.000 долларов ежегодно.

Хотя решения Совета подлежат окончательному утверждению Министром торговли США, сам Совет — и семь других подобных организаций, вовлеченных в управление рыбными ресурсами от Гавайев до штата Мэн, — имеет широкие полномочия в управлении региональным рыболовством и принимает решения в соответствии со своими предпочтениями.

Так же как Совет рыболовств, в свое время, проявил быстродействие в упразднении ставных неводов, так и Совет по управлению рыболовством севера тихоокеанского региона с головой ринулся в «американизацию». В течение последующих 12 лет регулярных «Хилтоновских» заседаний иностранный рыболовецкий флот, добывающий до 100 процентов рыбы в экономических водах Соединенных Штатов, постепенно утратил свои права на ведение промысла в этом районе, по мере того, как Совет присуждал все больше и больше квот отечественным промысловикам и переработчикам.

Траление вовсе не было новинкой для американцев. «Драги», как в то время в просторечье назывались траулеры, уже долгие годы работали на юго-востоке Берингова моря до момента подписания Акта Магнусона-Стивенса. Но несмотря на готовность судов и экипажей к такой работе, местные переработчики не имели достаточного числа развитых рынков сбыта для своей продукции. В решении данной проблемы совместные предприятия между американскими промысловиками и иностранными переработчиками оказались существенными связующим звеном.

Совет по управлению рыболовством севера тихоокеанского региона подготовил почву для реализации этой перспективы, предложив Японии, Корее и другим тихоокеанским государствам продолжительный доступ к американским рыбным ресурсам в обмен на их одобрение системы совместных предприятий в рыболовстве. «Магнусон называл это политикой «рыбы за деньги» — говорил Клем Тиллион, который занимал пост председателя Совета в те годы. «Если вам нужна рыба, выкладывайте деньги на бочку».

Американизация имела параболическую кривую роста после того, как первые совместные предприятия «взломали лед» и приступили к работе. Через пять лет, американские промысловики добывали уже четверть всей донной рыбы на Севере Тихого океана. Не прошло и 12 лет, как последнее иностранное судно покинуло воды Аляски. И хотя это было существенным поводом для шумного празднования, на самом деле торжество продлилось не долго.

Минтай

Впервые Гражданская война на американском континенте затронула Берингово море в 1865 году, когда боевой катер конфедератов «Шенандо» произвел облаву на 25 китобойных судов северян и сжег их практически до ватерлинии из-за разногласий по правам отдельных штатов.

В начале 1990-х гражданская война разразилась снова, на этот раз в вопросах экономических. На протяжении 15 лет американские рыбаки стояли плечом к плечу в общем стремлении вытеснить иностранный флот со своей территории. По мере того, как начал проявляться результат совместных усилий, наиболее явно начала проявляться и конкуренция за львиную долю отвоеванного ресурса между флотами отечественных траулеров-рыбозаводов или флотами совместных предприятий и их партнерами по переработке — береговыми предприятиями Датч-Харбора, Кодьяка и других поселков побережья. Битва до сих пор продолжается.

Настоящий диспут фокусируется на мягкой, пучеглазой донной породе, которая так и называется — «большеглазый минтай» (wall-eye pollock). Как член семейства минтаевых Theragra challcogramma типично достигает размера 18 дюймов (46 см) и веса от 2 до 3 фунтов (0,900 — 1,350 кг). Минтай считается единственной самой многочисленной в мире рыбой, населяющей весь север Тихого океана от Японии до Калифорнии. Причем большая ее часть обитает в Беринговом море.

Данная порода, еще называемая аляскинским минтаем (Alaska pollock), добывается для производства филе и индивидуальной заморозки. Но все же большая часть ее перемалывается в белую безвкусную пасту, называемую «сурими». Сурими является сырьем для широкого ассортимента продукции, включая искусственные крабовые палочки, омары и креветки, а также огромное количество японских национальных блюд, имеющих общее название «камабоко».

В 1950-х японские рыболовные суда изначально были нацелены на минтай в своих собственных прибрежных районах. Когда оборудование по производству сурими получило широкое распространение в середине 1960-х, японские траулеры развернули промысел и в Беринговом море. При участии всех государств, ежегодный улов минтая к 1976 году составил 5.000.000 метрических тонн, что вывело минтай на ведущие позиции в мире среди всех промысловых пород.

Американцы никогда не проявляли большого интереса к донным породам, но воспылали страстной любовью к ним после того, как Акт Магнусона-Стивенса обещал им всю рыбу в пределах 200 миль от береговой черты. Начиная с 1976 года, более 1.000.000 долларов было вложено в глубоководные траулеры, с видами на прорыв в данном выгоднейшем виде промысла. Было построено некоторое количество совершенно новых судов, но все же большинство траулеров было получено путем переоборудования старых тендеров, танкеров или даже перевозчиков сахарного тростника. В конечном итоге, более 70 траулеров под звездно-полосатым флагом приступили к методичному «вспахиванию» Северной Пацифики.

Но владельцы траулеров были не единственными американцами, имеющими виды на ресурс минтая. Одновременно с траулерным бумом, такой же бум происходил на берегу. Перерабатывающие предприятия продолжали строиться и расширяться на всем протяжении побережья. Поставщиками сырья для них были все те же совместные предприятия со своим траулерным флотом, суда которого были способны теперь поднимать полные тралы на палубу и возвращаться на базу с 1.000.000 фунтов (450 метрическими тоннами) мороженой рыбы в морозильном трюме. Даже после ухода последних иностранных судов, стало очевидным, что слишком большое число американских судов гонялось за ограниченным количеством рыбного ресурса. Минтаевый сезон, таким образом, сократился с 12 месяцев до 2 месяцев в год. Траулерам-рыбозаводам пришлось искать дополнительную занятость, выполняя работы по заморозке и упаковке лосося. Некоторые компании устремили свои суда в воды России, Китая и Антарктики. Другие закрылись, продав суда за часть их реальной стоимости. Однако эти суда не вернулись к обслуживанию оффшорных нефтяных полей. Они вернулись в Берингово море под другими именами и со значительно сниженными накладными расходами, усугубляя и без того напряженную конкурентную борьбу.

Без сомнения траулеры-рыбозаводы были способны выловить и переработать весь минтай в Северной Пацифике. Очевидность этого была болезненно воспринята береговыми предприятиями и промысловыми судами на острове Кодьяк в конце 1980-х. Флот траулеров-рыбозаводов всего за несколько дней практически выработал всю минтаевую квоту в заливе Аляска, оставив местных рыбаков и переработчиков без работы. Появились призывы по ограничению допустимых объемов вылова для траулеров и гарантированному предоставлению квот береговым предприятиям. Хотя эти призывы изначально имели место в Кодьяке, они отозвались громким эхом в Джуно и Анкоридже.

Траулерный флот пришел в ярость от одной этой идеи, утверждая, что она попахивала протекционизмом и социализмом. Рыба, говорили они, принадлежит Америке, а не Аляске. Они утверждали, что рыночная экономика, а не правительственные агентства, должна определять какому из секторов рыбной индустрии суждено пережить экономические потрясения.

Береговые предприятия и их сторонники в ответ заявили, что ресурсы прибрежных районов Аляски должны в первую очередь обеспечивать занятость местного населения и поступления в региональный бюджет. Они проводили прямую аналогию между владельцами траулеров, базируемых в Сиэтле, и владельцами ставных неводов прошлого столетия. Они считали, что правительство оправданно вмешалось для обеспечения ровного поля для честной и справедливой игры.

В 1991 году Совет по управлению рыболовством севера тихоокеанского региона одобрил идею, выдвинутую береговыми предприятиями, предоставив им и местным траулерам 35 процентов минтаевой квоты в Беринговом море и 100 процентов минтаевой квоты в заливе Аляска, хотя такое распределение должно было продлиться всего три года. Между тем, Совет надеялся принять стратегию управления ресурсами, которая смогла бы заменить существующую «олимпийскую» систему, при которой все участники промысла стремятся опередить соперников до окончательной выработки квоты.

Сразу несколько новых стратегий были выявлены, некоторые из них реализованы. Совет объявил мораторий на вступление новых участников в промысел минтая в Беринговом море и ограничил переоборудование судов до приращения размеров на не более чем 20 процентов. Однако Совет отложил рассмотрение плана по распределению индивидуальных промысловых квот (ИПК), который, по мнению многих представителей индустрии, мог стать самым эффективным способом рационализации промысла.

В соответствии с системой распределения индивидуальных промысловых квот, квота каждого промыслового района должна была делиться между индивидуальными судовладельцами согласно процентной доле вылова каждого из них по данным прошлых сезонов. Эти доли можно было бы покупать и продавать, что позволяло малым операторам увеличивать свое участие или перепродавать его полностью. Защитники данной программы утверждают, что экономическое давление в конечном итоге приведет к сокращению флота, а это в свою очередь позволит рыбакам проводить больше времени на промысле, что уменьшит объем нереализуемых отходов.

Оппоненты аргументируют свои доводы тем, что иностранные корпорации станут теми судовладельцами, которым повезет больше при таком раскладе, и поэтому они высказывают всеобщие опасения о возможной концентрации промысловой способности в руках нескольких индивидуумов или корпораций.

Приняв программу ИПК для палтуса и угольной рыбы (а многие обозреватели индустрии предполагали, что эта программа получит распространение и для всех остальных донных и крабовых пород), Совет все же отклонил дальнейшее ее рассмотрение на специальной комиссии в 1995 году. Возможно, Совет когда-нибудь и примет программу ИПК по минтаю, но сначала он введет в действие систему лицензирования для промысла минтая и трески, аналогичную существующему лицензированию для промысла тихоокеанского лосося. Что ж, гонка продолжается.

Окунь

Оказавшись на борту 32 футового (11 м) рыболовного судна «Арктик Чинук» в один прекрасный день при выходе из Сьюарда, трудно представить себе более подходящего места для ведения промысла. Бухта Возрождения спокойна как зеркало, только китовые фонтаны то и дело прерывают ее молчание. Ледники «стекают» промеж острых скалистых пиков ледяного поля Хардинг, лежащего к западу от нас, словно пенящееся пиво из разбитой бутылки. Туристы готовы платить приличные суммы за возможность посещения этого ошеломляющего по красоте морского ландшафта и Национального парка «Кенай Фиорд».

Там, где горы резко обрываются в море, лежит территория, которая принадлежит окуню. Шкипер нашего судна говорит, что мы приступаем к поиску рыбы на глубине 150 футов (50 м) вокруг колонн серого гранита, выступающих из вод залива Аляска, и вдоль подводных кряжей, далеко протянувшихся за пределы материковой части. Менее чем через милю хода морское дно проваливается до 1.000 футов (335 м).

Уже почти закат, когда мы прибываем на Безымянный остров, 150 футовый (50 м) валун который, кажется, застыл во время своего внезапного прыжка из морских пучин. Шкипер замедляет обороты двигателя до холостого хода, пока палубный матрос готовит рыболовные снасти.

«Арктик Чинук» вряд ли составит конкуренцию траулерам-рыбозаводам или ярусоловам, но он также пожинает плоды американизации, как и сотни других частных судов, принадлежащих жителям побережья Аляски. В районе дельты реки Юкон они могут обычно промышлять треску и палтус. А уже вдоль Алеутских островов и повсеместно в заливе Аляска, самые малые суда штата проводят основную часть промыслового года в поисках морского окуня.

Более 50 разновидностей окуня населяют воды севера Тихого океана. Характеризующийся медленным ростом и большой продолжительностью жизни, окунь наиболее чувствительно переживает истощение своих популяций. Многие его виды сильно пострадали в 1960-х и 1970-х от набегов иностранных траулеров. Начиная с 1976 года активно проводились мероприятия по сохранению популяций окуня, и теперь рыбаки Аляски на этом промысле соревнуются только между собой, и то, используя только крючки, а не сети.

Как и в течение последнего столетия, отлов окуня производится ярусным способом (longline), тогда как лосось на юго-западе Аляски промышляется троллингом (trolling) (на блесну с идущего судна). Однако сейчас наибольшую популярность обретает поддёвный лов (jigging) — опускание крючка на дно и затем переменный подъем, и опускание крючка для привлечения рыбы. Рыболовы-любители ведут поддёвный промысел многих различных донных пород, включая и окуня. Промышленные рыболовы в основном заинтересованы в применении специальных машин для автоматического поддевного лова (jigging machines).

Любое судно можно переоборудовать для ведения поддевного лова. Многие рыбаки обычно устанавливают от трех до шести поддёвных машинок вдоль лееров на палубе. Каждая из них имеет катушку с нейлоновой или кевларовой лесой и небольшой гидравлический или электрический двигатель. Цилиндрическое свинцовое грузило опускает лесу на самое дно. На лесе закрепляются до полудюжины крючков на расстоянии примерно одной морской сажени друг от друга.

После того, как леса с грузилом и крючками была выброшены за борт, наше судно устремляется к подводному кряжу, подгоняемое ветром и приливом. «Придется некоторое время покрутиться здесь и попытаться определить места наибольшего скопления рыбы», — говорит наш шкипер, всматриваясь в дисплей глубинного эхолота. В соответствии с его показаниями наша леса с 18 крючками в этот момент скользила через целый косяк окуня. Поддёвные машинки, однако, пока помалкивали.

Самые современные поддёвные машинки автоматически выпускают лесу до тех пор, пока грузило не ударится о дно, затем выбирают некоторую длину лесы и, после этого стартуют в режиме автоматического поддева. Оператор может настроить все параметры, например, на каком расстоянии от дна производить поддев, или с какой амплитудой. Поддевные машинки жужжат, гудят и подают сигналы, проходя через различные стадии автоматического процесса. Поддевные машинки также способны автоматически определять «клюнула» ли рыба, и, после того, как поймано достаточно рыбы, автоматически выбирать лесу с уловом, при этом сигнализируя в течение всего подъема.

После долгого и спокойного дрейфа мы выбираем лесу, практически ничего не ожидая увидеть на крючках. Но автоматические машинки тоже не безгрешны: четыре черных окуня (Sebastes melanops) появляются на поверхности, каждый весом по 4 фунта (1.8 кг). С виду они очень колючие, сверху темно серые, а снизу — светло-серые. Их крупные глаза имеют золотое обрамление. Черный окунь — достаточно благородная с виду рыба, за исключением розовых плавательных пузырей в ротовой области.

Даже в совокупности всех разновидностей, окунь, за которым охотятся местные рыбаки, составляет лишь малую долю промысловых донных пород Аляски. Другие разновидности окуня, например морской окунь (Sebastes alatus), более многочисленны. Они, как правило, и являлись основными мишенями промысла, осуществляемого иностранными флотами. Однако королем частного маломерного донного промысла, как и столетие назад, считается тихоокеанская треска.

Тихоокеанская треска

Плетеный суконный пояс, повязанный ниже пояса поверх картуза, и длинная борода вчистую выдали в шкипере, стоявшем на причале порта Хомер, старовера-раскольника, представителя секты русской Православной церкви. Претерпев гонения из-за своих фундаменталистских верований три столетия тому назад, многие староверы бежали на восток, в Сибирь. После большевистского путча, страх правительственных репрессий снова обратил их в бегство, на этот раз в Манчжурию. Когда Мао-Цзедун пришел к власти в Китайской народной республике в 1949 году, все кто мог из староверов были вынуждены бежать дальше в Гонконг, затем в Южную Америку, а оттуда — в штат Орегон (США). В 1968 году целый караван староверов проделал путь на север по Трансаляскинской автомобильной магистрали, чтобы образовать новое поселение посреди дикой тайги чуть севернее г. Хомера. Они назвали новое поселение — Николаевск.

Выносливые и изобретательные эти незваные пришельцы, и новички прибрежного сообщества Аляски сразу приступили к освоению одного из немногих коммерческих промыслов, существующих в этом регионе — рыболовства, и, похоже, оно пришлось им по вкусу. Теперь, как и для многих рыболовов Аляски, лосось стал их основной надеждой оплотом. Но притом, что цены на лосось испытали повальную депрессию, и большинство рыбаков не смогли выйти на промысел палтуса с пришествием индивидуальных промысловых квот, каждая рыбешка, хоть что-нибудь стоящая, уже считалась для них подарком судьбы.

Так что, едва погода начинает теплеть в конце февраля, этот старовер заводит двигатель на своем 40-футовом (13.5 м) судне, собирает экипаж и отправляется в поисках исконно Аляскинской донной рыбы — тихоокеанской трески. Долгие годы эта порода считалась бесполезным приловом или использовалась в качестве наживки в крабовых ловушках и на ярусоловных крючках. Но в результате катастрофического истощения атлантической популяции трески в конце 1980-х, активный интерес пробудился и к тихоокеанской треске. Цены на нее сначала удвоились, затем удвоились снова для некоторых отдельных рынков. Теперь развернулась острая конкуренция за эту рыбу и не только на причалах, но и непосредственно в районах промысла.

Так, некогда считавшаяся «нечистью», тихоокеанская треска моментально была возведена в «княжеский» ранг. Также известная как серая треска или Gadus macrocephalus, тихоокеанская треска теперь стала предметом повышенного интереса со стороны всего флота Аляски. За треской охотятся траулеры-рыбозаводы и маломерные ловцы (до 10 м) от островов Прибылова до Петербурга (Аляска). В ход идут траловые сети, ярусы, ловушки и крючки. Ежегодный улов обычно превышает 300.000 метрических тонн. Это ставит треску на вторую позицию после минтая по объемам добычи. Далеко на западе Берингийского района, на складах в Датч-Харборе, рабочие лопатами сгребают пищевую соль на кучи свежевыловленной трески, которая убывает в огромных количествах в Португалию, один из крупнейших рынков сбыта этой донной породы. Португальские рыболовные суда, так же как испанские, канадские и российские, среди прочих других, наступили на горло тресковому бизнесу в Атлантике, истощив практически весь ресурс атлантической трески в 1970-х. После долгих лет широкомасштабного промысла, предложение трески в Атлантике само по себе сошло на нет.

Вследствие прежнего обилия Северной Атлантики иностранные суда практически игнорировали промысловые районы на севере Тихого океана до периода, последующего за введением Соединенными штатами 200-мильной исключительной экономической зоны. Теперь на траулеры Аляски приходится большая часть улова трески, потребляемого в США, и эта часть в основном происходит из Берингова моря.

Треска проводит большую часть своей жизни на морском дне, достигая максимального веса 13,500 кг, хотя в среднем вес трески может не превышать 3,600 — 6,750 кг. Треска известна своим «сильным глотательным рефлексом», то есть все, что попадает в рот этой рыбе, незамедлительно проглатывается — от молоди крабов до взрослых экземпляров минтая. Изучение содержимого желудка этой рыбы показывает, что возможно треска вполне может взять на себя ответственность за уменьшение популяций краба, креветки, сельди, и других пород в некоторых регионах.

Эта врожденная прожорливость делает треску легкой добычей для маломерного флота. Не прибегая к тралению, эти суда длиной от 11 до 20 метров могут выставлять рыбные ловушки и ярусы и вытаскивать свой улов регулярно, хоть и в небольших количествах. Во всех прибрежных поселках залива Аляска треска стала основным предметом осеннего, зимнего и весеннего промысла, на который полагаются большинство местных рыбаков.

Промышляя треску многие рыбаки задействуют ярусоловную оснастку, которая обычно используется ими на промысле палтуса, но с крючками меньшего размера. Шкиперы-ветераны утверждают, что практически всегда охотясь на более крупного и ценного палтуса, они получали в прилове треску, но никогда ее не оставляли на борту. Теперь этот «морской хлам» стоит того, чтобы его доставлять на родную базу. А поиск трески не представляет собой большой сложности, по словам нашего старовера на причале Хомера. «Если вы когда-либо ловили палтус, то вы знаете, куда нужно идти, чтобы найти треску» — говорит он.

Ярусоловы не единственные ловцы, у которых рыболовные снасти выполняют двойную нагрузку. Последние годы были затруднительными в этом отношении и для крабового промысла. В конце 1980-х, вовремя сориентировавшись, безработные краболовы Кодьяка, Хомера и других районов, переключились на промысел трески крабовыми ловушками. Треска чует запах крабовой приманки и не может отказать себе в удовольствии ее отведать. Ярко оранжевые «тресковые собачки» закрепленные на входе ловушек, действуют как мифические зубы дракона в одном из кинофильмов, допуская треску внутрь ловушки, но не выпуская ее наружу.

«Это был лишь вопрос использования удачно проявившихся новых возможностей», — говорит биолог Департамента охраны водных ресурсов Аляски (Alaska Department of Fish and Game) Билл Ниппс, проживающий в Кодьяке, — «ведь снасти уже были на месте и наготове. Ресурсы других пород повсеместно истощались, и здесь сразу появилось много судов, которые искали себе хоть какую-то работу».

Залив Аляска обладает меньшей тресковой квотой по сравнению с Беринговым морем, и здесь тоже львиная доля достается траулерам. Но когда ярусоловы и краболовы в полном составе выступили на промысел трески, им удалось отхватить целую четверть всей промысловой квоты в заливе.

Их успех побудил целую группу рыбаков, представляющих маломерный флот, обратиться в Совет по рыболовству штата Аляска с просьбой ежегодного открытия дополнительной тресковой путины в водах штата, после официального закрытия федеральной путины. Совет выразил одобрение и изъял дополнительно 15 процентов тресковой квоты в заливе Аляска у крупнотоннажного тралового флота. Однако к участию в дополнительной путине допускаются только ловцы, оснащенные рыбными ловушками и поддевными машинками, так как ярусоловы, промышляющие треску неизменно отлавливают и палтус.

Менеджеры рыболовной индустрии в высокой степени озабочены фактом случайного прилова других пород. Когда донные тралы прочесывают придонные горизонты, они отлавливает не только треску, но также и кораллы, водоросли, крабов кроме всех прочих пород. Когда ярусоловы или «поддевщики» (jiggers) бросают крючки с наживкой, нет полной гарантии, что клюнет именно та рыба, что нужно. Даже в крабовые ловушки попадаются крабы не того размера, пола или вида. При отсеивании случайного прилова происходит его непреднамеренное уничтожение. Для многих видов промысла случайный прилов становится не менее важным, чем основной улов.

Плоская рыба

Рыбаки всего мира, работающие на траулерах, «травят» байки о бесконечном ассортименте различных предметов, которые были подняты сетями с морского дна. Так, на поверхность были успешно доставлены ванны, торпеды, человеческие трупы, бочки с вином, и даже школьные автобусы. Бывали случаи, в траловые сети попадались подводные лодки, а один калифорнийский шкипер умудрился выловить даже радиоуправляемую крылатую ракету Военно-воздушных сил США. Конечно, ВВС вернули себе свое оборудование, предварительно заплатив рыболову за повреждение снастей.

Любое подобное непреднамеренное или ненужное приобретение в море именуется приловом, и хотя часть его может рассматриваться в юмористическом аспекте, в большинстве других случаев он доставляет промысловикам массу ненужных хлопот и неприятностей. Почти ежегодно траулеры, ярусоловы, «поддевщики» и «ловушечники» выбрасывают за борт до 750 миллионов фунтов (337.500 тонн) рыбы из-за несоответствия размерам, половой или видовой принадлежности. На долю тралового флота приходится до 80% нежелательного прилова.

Ни один промысел не освобожден от проблемы прилова. Но отходы рыболовства в Северной Пацифике подпали под пристальное внимание нескольких властных структур, включая Конгресс США, и Совет по управлению рыболовством севера тихоокеанского региона получил строгие указания по принятию необходимых мер по уменьшению промысловых отходов.

Не удивительно, самые «грязные» промыслы нацелены на производство икры, в основном плоской рыбы — целого отряда Pleuronectiformes, который адаптировался к обитанию на морском дне, с характерной асимметрией строения черепа с глазами на одной его стороне и ротовым отверстием — на другой. Сюда включены палтусы, камбалы и разные другие мелкие породы. В совокупности плоская рыба — пожалуй самая многочисленная в тихоокеанском регионе. К несчастью для рыбаков, самый многочисленный стрелозубый палтус (Atheresthes stomias) в результате обработки становится практически несъедобным, а другие плоские рыбы слишком малы размерами для производства филе. Некоторые избранные породы все же ценятся своей икрой.

Хотя мясо желтоперой камбалы (Limanda aspera) и белобрюхой камбалы (Lepidopsetta bilineata) высоко ценится само по себе, целый флот 24-25 траулеров во время зимнего промысла в Беринговом море нацелен все же главным образом на икру камбалы, содержание которой в зимние месяцы наивысшее. Так как для рыбаков в денежном выражении не имеет смысла заполнять трюмы чем-либо менее стоящим в сравнении с икряными самками камбалы, то большая часть остальной рыбы, включая самцов камбалы, уходит за борт.

Во время типичной камбаловой путины на каждую тонну отсепарированных самок белобрюхой камбалы приходится до 3 тонн самцов того же вида, трески, минтая, палтуса и другой рыбы. Флот уничтожает и сбрасывает более 430.000 мальков палтуса, 100000 камчатского краба и 3.000.000 краба-стригуна.

Защитники индустрии утверждают, что такой уровень отходов оправдан высокими конечными целями. За два месяца работы флот зарабатывает более 50.000.000 долларов, что делает промысел белобрюхой камбалы одним из выгоднейших промыслов в Северной Пацифике. Они говорят, что отходы стоят гораздо меньше, и замечают, что увеличение прибыльности промысла это одна из задач, обозначенных Законом Магнусона-Стивенса. Так как Совет по управлению рыболовством севера тихоокеанского региона учитывает отходы по каждой промысловой породе при распределении квот, то это соответственно не проблема природопользования — рыба будет поймана во время той или иной путины. Проблема сводится к одному вопросу, завершают они, а именно: «Кто съест эту рыбу? Люди или «мусорщики» на дне Берингова моря?».

Противники такого промысла продолжают настаивать, что существуют более приемлемые способы утилизации рыбных отходов. Уничтожение фунтового малька палтуса в будущем будет стоить рыбакам 30, 60 или 200 фунтового взрослого палтуса (13,5, 27 или 90 кг соответственно). Они верят, что мировой океан не в состоянии выносить и прощать такую расточительную промысловую практику, и что если рыба не идет на производство продуктов питания, то ее следует возвращать в естественную среду.

С другой стороны, промысел минтая имеет удивительно низкий уровень отходов. Большая часть минтая вылавливается на промежуточных горизонтах между придонным и пелагическим, при этом траление производится при достаточно высокой скорости и трал не успевает касаться дна. В середине 1990-х уровень отходов минтая составлял только 4 процента, хотя 4 процента от 3.000.000.000 фунтов (1.350.000 тонн) все же считается очень высоким числом.

Совет по управлению рыболовством севера тихоокеанского региона борется с проблемой отходных приловов с 1976 года. Среди первых, принятых им положений, были такие, которые предусматривали ограничения отходных приловов по самым ценным породам рыб: палтусу, лососю, сельди и крабам. Он также разместил наблюдателей на иностранных судах для осуществления контроля за их промыслом. В результате, как только при проведении какого-либо промысла уровень отходного прилова достигал критического значения, путина прекращалась.

По мере полного перехода большинства индивидуальных промыслов в руки американцев после введения ИЭЗ, проблема приловов еще более обострилась. Американцы не имели достаточного промыслового опыта на севере тихоокеанского региона, и вследствие этого уровни прилова резко поднялись. Траловый флот принял не себя основную тяжесть всех обвинений, хотя и ярусоловный флот также был особо отмечен повышенным уровнем нежелательного прилова, в частности палтуса.

Под давлением Конгресса США, природоохранных групп и самой рыболовной отрасли Совет по управлению рыболовством севера тихоокеанского региона приступил в 1995 году к планированию с целью резкого уменьшения объемов отходного прилова. Первую ступень плана следовало реализовать в 1998 году. Она подразумевала, что все суда оперирующие в Беринговом море должны были оставлять на борту 100 процентов добываемого минтая и тихоокеанской трески. С помощью одной только данной меры планировалось снизить уровень отходов на 50 процентов. Теперь на очереди плоские рыбы. Однако специалистам в этом секторе рыболовства предоставлен срок в 5 лет для рыночных исследований и развития сети сбыта. Параллельная программа разрабатывается и для залива Аляска.