Последние тенденции на промыслах Северной Пацифики

Несмотря на утверждения управляющих, что в Северной Пацифике и Беринговом море истощения ресурсов нет, имели место множественные случаи сверхвыработки промысловых пород и провалов путин для локальных концентраций ключевых промысловых пород еще с 1960-х. Наиболее ярко выраженные имели место как результат интенсивной эксплуатации ресурсов желтоперой камбалы (yellowfin sole), тихоокеанского морского окуня (Pacific ocean perch), синекорого палтуса (Greenland turbot), угольной рыбы (sablefish) и тихоокеанской сельди (Pacific herring) иностранным траловым флотом Японии и СССР в 1960-х. Совсем недавно , ключевые стада минтая в заливе Аляска, на Алеутских островах и в центральном Беринговом море, были истощены промыслом до отметки коллапса и в последствии были закрыты для регулируемого промысла.

Желтоперая камбала была самым многочисленным промысловым видом из всех плоских донных пород в восточной части Берингова моря и поэтому подверглась жесточайшей эксплуатации со стороны японских рыбаков для производства рыбной муки. Объемы улова желтоперой камбалы достигли пикового значения 553.000 тонн в 1961 году, однако, стадо не выдержало такого давления и его численность пошла на убыль в последующие годы. К середине 1980-х, обозначилось некоторое восстановление стада, но научные исследования свидетельствовали о «необоснованных колебаниях биомассы», охватывающих диапазон между 1.800.000 и 3.900.000 метрических тонн. Текущий уровень эксплуатации стада лимитируется усилиями по уменьшению объемов прилова запрещенных к промыслу пород, таких как палтус и краб.

Тихоокеанский морской окунь являлся объектом промысла для японских и советских рыбаков в периоды 19060-х и начала 1970-х, с пиковыми показателями уловов зарегистрированными в 1961 и 1965 гг. Тихоокеанский морской окунь — это медленно развивающаяся, но долго живущая порода, поэтому стада не смогли естественным образом противостоять объемному выбытию их популяций. К 1977 году, оценки численности стада, основанные на данных анализа объема уловов в расчете на единицу интенсивности промысла, показали, что численность упала более чем на 90-95%. Данная промысловая порода так и не смогла восстановиться и остается на очень низком уровне по численности популяции даже сегодня.

Подобным образом, стадо синекорого палтуса было истощено иностранным флотом с начало до середины 1970-х, когда уловы достигали 60.000 — 80.000 метрических тонн. К середине 1980-х, однако, уловы упали до 10.000 метрических тонн, и оценка трендов популяции допускает , что биомасса стада устойчиво уменьшалась с «девственного» уровня 1.000.000 метрических тон в 1960 году до менее 300.000 тонн в 1993.

Угольная рыба также испытала долгосрочное сокращение в период 1960-х, когда японские траулеры-процессоры ежегодно добывали до 11.700 метрических тонн в восточной части Берингова моря. Так же как и тихоокеанский морской окунь, угольная рыба является долгожителем с долгим сроком развития и созревания, и следовательно ее восстановление от промыслового истощения также замедлено. Хотя среднегодовые уловы начиная с 1977 года были гораздо ниже уровней 1960-х, было отмечено падение показателей численности стада в восточной части Берингова моря и на Алеутских островах, начиная с 1985 года. Оценки численности стада в восточной части Берингова моря достигли самой низкой отметки в 1993 году.

Истощение рыбных ресурсов не прекратилось даже после выдворения иностранного флота. Просто произошла замена иностранных траулеров-процессоров на отечественные начиная с середины 1980-х. Уловы остались на высоком уровне для всех основных донных пород, и в некоторых случаях теперь превышают общие объемы уловов иностранных промысловых судов. В случае с тихоокеанской треской, к примеру, в 1960 году ее общие ловы достигли 13.600 метрических тонн, а в уже в 1970-х они варьировались в диапазоне 36.000 — 63.800 метрических тонн. По мере вывода иностранного флота из исключительной экономической зоны США, объемы улова резко возросли. Отечественный флот побил все рекорды, выловив 218.000 метрических тонн в 1991 году. Между тем, оценки биомассы тихоокеанской трески в стаде, обитающем в восточной части Берингова моря показали ярко выраженный спад с пикового значения 1.100.000 метрических тонн в 1987 году на уровень 500.000 метрических тонн в 1992 году. Приток молоди нерестового сезона 1992 года, классифицированного на уровне выше среднего, способствовал поднятию оценки биомассы в 1995 году до 1.000.000 тонн, хотя нерестовая биомасса приравнивалась лишь к половине аналогичных показателей прошлой декады. В 1995 году, уловы тихоокеанской трески в восточной части Берингова моря и на Алеутских островах снова превысили 200.000 тонн.

В общей сложности, от 8 до 11 промысловых пород Берингова моря/Алеутских островов были классифицированы как полностью выработанные уже к 1991 году, включая и три самые многочисленные породы: минтай, тихоокеанскую треску и желтоперую камбалу. Интенсивное промысловое давление на коммерчески ценные породы совпало с резким увеличением численности малоценных донных пород, таких как стрелозубая камбала (Alaska plaice), охотоморская палтусовидная камбала (flathead flounder). Увеличение численности донных хищников, таких как стрелозубая камбала, несет в себе потенциал непредвиденных последствий для других биологических видов, таких как краб, сельдь, мойва и молодь минтая, вследствие взаимного совпадения их пищевого ареала. Рост популяции стрелозубой камбалы в заливе Аляска в период 1980-х и 1990-х сыграл все возрастающую роль в сдерживании видового разнообразия локальной экосистемы.

По иронии судьбы, сверх-интенсивный промысел, возможно, внес вклад в исторически рекордный скачок в численности самой ценной донной породы в Северной Пацифике — аляскинского минтая. В период между 1962 и 1968 гг. почти 1.700.000 тонн донных рыб, обитающих преимущественно на склонах морского дна, таких как тихоокеанский морской окунь, было добыто в восточном Беринговом море, на Алеутских островах и в заливе Аляска, оставляя свободную питательную нишу для минтая. Некоторые исследователи полагают, что истощение популяции морского окуня, ответственно за возрастающую численность быстро растущего минтая в некоторых экосистемах Северной Пацифики в 1970-х. Сегодня, минтай является объектом самого масштабного одновидового специализированного промысла по объему уловов в Соединенных Штатах, так же как и самым многочисленным промысловым видом в донном комплексе Берингова моря. В период между 1977 и 1992 гг. минтай составлял 75-85 процентов от объема всех уловов донных пород в Беринговом море и на Алеутских островах, и 40-80 процентов — в заливе Аляска. И хотя общие уловы остались на высоком уровне, судя по статистике прошлых лет, биомасса стада претерпела по меньшей мере два значительных периода спада в восточной части Берингова моря, вслед за рекордными показателями эксплуатации в конце 1960-х и начале 1970-х.

После периода восстановления с начала до середины 1980-х, последовал еще один период низкой регенерации стада и падения общей численности популяции. В возрастающей степени, усилия на промысле минтая переместились на нерестовые концентрации в погоне за минтаевой икрой —  представляя практику, угрожающую долгосрочному восстановительному потенциалу данного вида. Один из наихудших примеров импульсного промысла икряного минтая имел место вслед за открытием крупных нерестовых скоплений минтая в проливе Шелихова в начале 1980-х. Через несколько лет нещадной эксплуатации, стадо было доведено до коллапса. Показатели биомассы упали с 3.000.000 тонн в 1981 году до 300.000 тонн в 1988.

В конце 1980-х, перемещенные траловые флоты Японии, бывшего Советского Союза, Польши, Китая и Южной Кореи приступили к новому промыслу минтая в международных водах центрального Берингова моря, известных под названием «дырка бублика» (Donut Hole). Тем временем, растущий отечественный траловый флот переместился к нерестовым концентрациям минтая в районе острова Богослов. Объемы уловов в «дырке бублика» выросли с 181.000 метрических тонн в 1984 году до более 1.400.000 метрических тонн в 1989 году, но уже через два года наступил резкий провал до катастрофически низких уровней, как в объемах уловов, так и в оценочной численности популяции. В результате, все участники промысла пришли к соглашению об объявлении моратория на промысел минтая в 1992 году.

В районе острова Богослов, подобный упомянутому выше импульсный промысел минтая также характеризовался высокими начальными уловами с последовавшими тревожными спадами биомассы минтая с 2.400.000 тонн в 1988 году до 600.000 тонн в 1991-м. Регулируемый промысел минтая в данном районе был запрещен в 1992 году. Морские биологи теперь полагают, что минтай обоих упомянутых районов является частью минтаевого стада Алеутского бассейна, численность которого сегодня остается на низком уровне.

В дополнение к уничтожению стада Алеутского бассейна в конце 1980-х, общее падение численности молодняка минтая на 800 процентов наблюдалось уже в 1991 году. Пелагические траловые сети стали инструментом ежегодного отлова и отброса молодняка минтая в огромных объемах. Величина этих отбросов весьма внушительна — в районе 109.000–163.000 метрических тонн в период между 1990 и 1994 гг. — и достаточна для привлечения внимания морских биологов при оценке ими размера популяции минтая и выдаче прогнозов будущих уловов. Учитывая потери нерестового стада в Алеутском бассейне и заливе Аляска, будущее минтаевого промысла видится все менее и менее определенным.

Сокращение молоди минтая было временно компенсировано притоком уроженцев 1989 года, которые начали появляться в акватории восточного Берингова моря в 1992 году. Однако, промысел минтая исчерпал это «новую волну» в период 1990-х. Приблизительные оценки численности минтаевой популяции упали наполовину с пиковой отметки десятилетней давности - 13-15 миллионов тонн. Представители науки об управлении морскими ресурсами рассчитывали на сильный нерест 1992 год а с предположительным появлением его уроженцев в районах промыслов в 1995 году, но по имеющимся данным они так и не появились. Предварительное научное траление показало, что они по каким-то таинственным обстоятельствам вообще отсутствуют.

Исчезновение молоди минтая 1992 года совпало со сводками о массивном прилове молоди минтая российскими траулерами-процессорами на северо-востоке Берингова моря. Поскольку восточно- берингийское стадо минтая свободно перемещается через российско-американскую границу на севере Берингова моря, массовый прилов молоди минтая российским флотом, возможно, частично является причиной уничтожения возрастной группы минтая, на которую Совет по управлению рыболовством севера тихоокеанского региона делал ставку, полагая, что эта возрастная группа обеспечит промысловый флот США на долгие годы:

«Если значительные уловы минтая, направляющегося в восточную часть Берингова моря, отмечаются в российской исключительной экономической зоне, то следует ожидать сокращения полезной биомассы и, соответственно, уловов в исключительной экономической зоне США. Проблема усложняется тем, что в большинстве случаев молодой, мелкий минтай проходит именно в северной части Берингова моря. Отлов больших объемов молодого минтая, несомненно, отразится на будущих уловах [в зоне США]» (Совет по управлению рыболовством севера тихоокеанского региона, «Оценка численности популяций и интенсивности промысла», 1996, с. 1-15).

Если молодь нереста 1992 года действительно перехватывается в Российских водах, то американский траловый флот может испытать значительное сокращение уловов в скором времени. Озабоченность в рыболовецких кругах настолько велика, что представители всей индустрии согласились сформировать специальный фонд для организации новых гидроакустических исследований в надежде найти «потерянный минтай». По иронии судьбы, траулеры-процессоры, находящиеся во владении или операциях американских компаний, производящие промысел на российской стороне Берингова моря, являются, по меньшей мере, частично виновниками возникновения данной проблемы.

Перспектива массовых сокращений численности восточно-берингийского стада минтая приведет не только к краху и без того стесненного в финансовом отношении американского флота траулеров-процессоров. Прямые последствия для уже находящихся в упадке популяций морских птиц и млекопитающих, и для экосистем Северной Пацифики в целом, могут быть гораздо серьезнее.