Там, где звенит Черельчик.
(Отправляемся в гавань)

Ночь перед отъездом не спали: пекли хлеб, слойки, сушили сухари, запекали мясо, медвежьи лапы (их любил наш дед), пекли чирчихан и всевозможные пироги. Путь ведь не близкий — более двухсот верст. Да и большая часть пути по горным тропам. Можно застрять надолго.

Тюки с пушниной упакованы заранее. Отец приготовил оружие:

— Себе возьму винчестер, может, медведь встретится. Год рыбный, у речек их много шатается. Домна, ты карабин бери, поможешь при случае. Веринея, тебе дробовик, уток дорогой стрелять. Ты, Маня, поедешь без оружия. Будешь нас рыбой обеспечивать. Для этого возьми «морду». Она удобна на перекатах. Да и утки-каменушки в нее попадали, но это уж если удача.

Тронулись еще до рассвета. За день должны добраться до села Апача. Переехали несколько мелких речушек, выбрались из густых зарослей шеломайника и по небольшому откосу выехали на сухую плоскую тундру. Это один из самых трудных участков пути. Полное безводье, вокруг ни единого деревца, ни кустика. Лишь майники с большими, как у подсолнуха, «головами». Может, поэтому и зовут их «медвежьими дудками». Зимой их высокие, крепкие стволы охотники используют на топливо.

В непогоду проезжим в этих местах круто приходится, особенно зимой. Пурги гуляют здесь вольно, с бешеной силой.

Но наши путники проехали благополучно. Сушняк для костра прихватили в долине за селом, воды в плоских американских флягах хватало до самой Апачи.

Наконец проехали густой березняк и остановились на вершине длинного увала. Внизу раскинулось большое по камчатским масштабам село, очень живописное: часть домов расположилась вдоль тракта или по берегу реки, остальные забрались на пологий увал у подножия высокой горы, покрытой низкорослым кедрачом, словно бархатом.

Дома на взгорье добротные, с нарядными резными наличниками, ухоженными подворьями.

В Апаче решили дневать. Лошадям надо было дать отдых, с родниками повидаться. Да и девки устали, еще не втянулись в дальнюю дорогу.

Недалеко от Апачи переправа через реку Плотникова. Река несется издали, от крутых отрогов Срединного хребта. Нрав ее бешеный, бег стремительный, вода даже летом ледяная. Переправа трудна.

Константин Петрович нанял двух опытных батовщиков. Они крепко связали сыромятными ремнями два бата, по бокам укрепили бревна для устойчивости. Первыми перевезли сестер, чтобы они встречали лошадей, которые преодолевали реку вплавь. А потом уже на баты загрузили тюки с пушниной, и с шестом встал сам хозяин.

Опытные лошади, хотя и не без труда, преодолевали быстрину, одна за другой выбирались на берег, где их уже ждали девушки. Но вот молодая лошадь Игрунька, которая была закреплена за Маней, никак не могла преодолеть стремительное течение, попала в водоворот и отчаянно ржала, словно молила о помощи.

Маня, не раздумывая, бросилась в воду, и ее тоже закрутило возле улова. Девчонки застыли в ужасе. Но отец и батовщики бросились в воду с длинными шестами и помогли Мане и Игруньке.

У маленького озерка Веня подстрелила утку — крупного селезня. Теперь отец сдвинул в сторону раскалившиеся угли костра, лопаткой с короткой ручкой быстро выкопал довольно глубокую яму. Доня быстро застелила ее крупными пахучими листьями шеломайника, а Маня уложила в яму обмазанного глиной селезня.

Сестры весело рассмеялись, отвечая на удивленный взгляд Мани:

— Ты сейчас на молодую маму была похожа! — воскликнула Домна.

— Будто запеленутого ребенка в кроватку уложила, — с улыбкой поддержала ее Веня.

Маня вдруг покраснела, выронила с лопатки раскаленные угли и бегом бросилась в кусты.

Старшие сестры переглянулись и пошли успокаивать Маню. Они догадались, что нечаянно причинили своими шутками сестре сердечную боль.

Отец удивленно посмотрел на разбежавшихся помощниц и сам закидал яму сначала землей, а потом раскаленными углями. Успокоившиеся дочери вернулись, когда отец уже разбил окаменевшую глину и разложил исходившую душистым паром утку на плоские дорожные миски.

После громадной серой тундры начался подъем на хребет Халзан. Узкая тропинка идет по крутому косогору. Кверху от тропинки поднимается каменная стена, обросшая разноцветными мхами. А далеко внизу узкой серебряной змейкой вьется стремительный Черельчик. Двенадцать раз пересекает он дорогу, извиваясь и буйствуя на своем пути.

Наконец трудный перевал пройден. Тропа плавно спускается к пологому косогору над бурной горной рекой. Здесь будет дневка. Уж очень напряженной была дорога через перевал.

Стоянка уже обжита. Просторная землянка с очагом и нарами. В ящике у стены — спички, сухая лучина, соль, немного крупы. Все это оставили проезжие, заботясь о тех, кто едет следом за ними. Эту древнюю охотничью традицию, прекрасную своей добротой и человечностью, в некоторых местах соблюдают на Камчатке и поныне.

На рассвете Домнушка и Веринея пошли к речке набрать воды и вдруг прибежали с криком: «Медведица! Вон там за речкой! Матуха с медвежатами! Идите скорее!»

По зеленому склону высокой сопки на противоположной стороне реки, косолапя и переваливаясь с бока на бок, поднималась от реки огромная бурая медведица, следом за ней бежали два медвежонка. Вдруг один отстал, что-то пытаясь выкопать из-под корня. Медведица оглянулась, сердито рявкнула — медвежонок не обратил внимания. Тогда матуха подбежала к непослушному дитяти и дала ему по заднице пару хороших шлепков. В это время она так была похожа всей повадкой и действиями на рассерженную женщину, что все путники громко рассмеялись. Испуганные неожиданной встречей Веня и Домнушка успокоились. Домна даже прицелилась из карабина, но отец остановил ее:

— Не надо, дочка. Ранишь без пользы, а малыши останутся без матери, погибнуть могут, силы еще не накопили.

Вечером долго девы сидели у костра, любуясь игрой лунных бликов и теней на острых пиках голых скал.

Словно причудливые башни каких-то волшебных замков таинственно сияли они на огромной высоте, будто готовясь вонзиться в темную густую синеву ночного неба.

— Отец говорил, что такие острые скалы называют «гольцами», — учительским тоном пояснила Домна.

Веня задумчиво еще раз взглянула на острые пики и тихо проговорила:

— Нет, «гольцы» — нехорошо. Будто рыба. А здесь как в сказке. Может, и волшебник там живет? Или царевна в башне...

Отец вышел из землянки, услышав слова дочери, засмеялся:

— Ох и выдумщица ты, Веринея! Надо же такое — царевна в башне... Ну вот что, царевны, идите-ка спать, как развиднеется — так и в путь. Теперь веселее дорога: спуск до самой Начикинской долины. А там — до Начик рукой подать.

В Начики прибыли еще засветло. Их встретил старый друг отца, бывший ссыльный.

— Ну, девки, повезло вам. Мы с Лукичом сами с конями управимся. Бегите на ключи, пока не потемнело.

Через несколько минут сестры уже плескались в горячей воде. Конечно, ванны того времени не сравнить с нынешними, белыми и блестящими, с удобными кранами. В те времена это были просто деревянные срубы, опущенные в ямы, из которых били горячие ключи.

Но наслаждение от горячей воды было ничуть не меньше, чем сейчас. Особенно после такой дальней и трудной дороги.

Скоро пришли отец с Лукичом. Залезли в ванну прямо в подштанниках.

— Да вы что, в подштанниках-то, — засмеялась Маня, — давайте мы вам их подрежем, удобнее будет.

Отец сердито оглянулся на дочь:

— Ах ты, бесстыдница! Да как это мы с голыми коленками в воду полезем? Срам какой! Вы уж своим мужьям подрезайте, может, они согласятся позор терпеть.

Вместе с Лукичом девки долго и весело смеялись, представляя своих кавалеров в обрезанных подштанниках.

А потом Лукич начал рассказывать, откуда берется в земле горячая вода, о вулканах и гейзерах, которыми так богата камчатская земля.

Еще одна короткая остановка в селе Коряки, и вот уже с высокого плато старым серебром тускло блеснула широкая гладь Авачинской бухты, и побежали навстречу домишки на окраине, чистое блюдце Култушного озера, и вот он перед путниками — город Петра и Павла.

В городе началась беготня по лавкам и магазинам российско-американской компании. В этих магазинах было много товаров, но довольно дорого. В лавках «Чурин и Ко» и у других российских купцов все было гораздо дешевле, но товары куда хуже американских.

Отец настаивал, чтобы брать товары в лавках Чурина и Новограбленова. Но дочери уговорили, уломали отца тонкие шерстяные ткани, шелка купить в магазинах компании. Возможно, уговорить отца было бы труднее, если бы не пришла неожиданно помощь.

Логиновы остановились на квартире у старых добрых друзей — Ивановых. У Николая Иванова была дочь Пашенька, невеста сына Константина Петровича. Она не была красавицей, но в ней было столько очарования, доброты, так сильно было её обаяние, что, казалось, нет лучше девушки на свете. С Николаем Логиновым они полюбили друг друга еще в юности, когда он учился в Петропавловском высшем начальном училище. А теперь она терпеливо ждала возвращения Коли из духовной семинарии.

Как и большинство девушек из интеллигентных семей, Пашенька разбиралась в моде, обладала хорошо развитым вкусом, прекрасно одевалась. Она помогла сестрам Логиновым убедить отца, что дешевые вещи и плохие ткани не стоит покупать. Вещи, сшитые из таких тканей, плохо выглядят, быстрее снашиваются.

Константин Петрович признал доводы своей будущей невестки разумными и разрешил дочерям купить в магазинах компании понравившиеся им крепы, муслины, шелка...

Паша подарила будущим золовкам столичные журналы мод и подшивку журналов «Нива». Отец подумал, подумал и купил своим дочерям швейную машину «Зингер». Но так как девушки готовили себе приданое и шили много, то через год пришлось купить еще одну. Впрочем, хотя машины стоили недешево, отец скоро убедился, что это выгодно. Раньше сестры шили на руках, на каждое платье уходило много времени. Теперь же платья шились в два-три раза быстрее и у девиц было больше времени для хозяйственных работ.

Торговые хлопоты закончены, товары закуплены, пора и в обратный путь. Зашел проститься Лукич, спросил у сестер:

— Город-то видели девицы-красавицы?

— Все видели! Большие дома! Магазины! А я лавку японскую видела! Улиц много! Парусник в ковш вошел! Красивый такой! — заверещали девицы.

Лукич огорченно вздохнул:

— Ничего-то вы, девки не видели. Грязные улицы, лавки да прилавки, балаганы на косе — вот и все. Так это и у вас есть.

Лукич любил Петропавловск, хотел видеть его другим, поэтому поругивал нерадивое начальство. Но это не уменьшало его горячей любви и искреннего восхищения дивной природой прекрасного края.

— Пойдемте-ка, девки, на Петровскую сопку. Вот оттуда вы увидите красоту, которая вам и не снилась.

Почти целый час поднимались большерецкие гости на Петровку. И вот вершина. Ветер разогнал негустые облака, небо ярко-синей чашей опрокинулось над бухтой. Не по-осеннему яркое солнце слегка окрасилось в золотисто-розовые тона и словно приблизило белоснежные конусы вулканов, с трех сторон окружающих город.

— А вот перед вами знаменитая Авача, — Лукич показал вниз на невообразимую ширь Авачинской бухты, — моряки говорят, что лучшей бухты нет в мире. Может, только американская бухта во Фриско не уступает ей. А еще мне один капитан рассказывал, что в американской газете нашу бухту называли настоящей жемчужиной. Знаете, что это такое?

— Знаем, из Голыгино нам привозили камешки такие красивые, блестящие, их в речке достают, они в раковинах прячутся, — пояснила Веня.

— Это речной жемчуг. Тоже красивый. Но настоящий, драгоценный жемчуг — из морских глубин. Вот эту драгоценную жемчужину и хотели отобрать у России англичане и французы. Целый флот сюда пригнали — еле отбились от них. А вот здесь, поперек входа в ковш, стояла знаменитая «Аврора», чуть дальше — фрегат «Двина». Бой здесь был, дорогие мои, не на жизнь, а на смерть.

— Да, нам дедушка рассказывал. Наши логиновские родники тоже воевали, — вступила в беседу Домна.

— Священник Георгий Логинов храбрец был, — добавила Веринея. Перед боем молебен отслужил, призвал храбро биться, не допустить разора родного города. А потом на батареях бывал, прямо под бомбами ходил. Отец рассказывал, что он помог князя Максутова, тяжело раненного, вынести с батареи. Матросы не могли от пушек отойти — бой жаркий был.

Долго сестры любовались красавицей бухтой. Но теперь она им казалась еще и грозной, и храброй защитницей города святых Петра и Павла.

А назавтра, еще задолго до рассвета, караван двинулся в обратный путь. Вьюки были нагружены плотно, груз тяжелый, не то, что меха. Ехал на лошади только отец. А девчонки, надев суконные жакетки, натянув легкие торбазишки, косы за спину, под накомарники, — двинулись пешком.

На седьмой день караван вошел в Большерецк, встреченный оравой звонкоголосых мальчишек.

На этот раз обошлось без особых приключений. Вот только Мане опять не повезло. Только выехали из Апачи, как при переходе через небольшую речушку Маня наступила на скользкий крупный камень, поскользнулась, упала в воду. Но это бы еще полбеды. Маня подвернула ногу, нога распухла, сильно болела, и Маня не могла идти пешком. Отцу пришлось посадить ее на свою лошадь, а самому шагать пешком. В его годы это было уже непросто. Но это не испортило впечатления о поездке.

Домашние радостно встретили вернувшихся путешественников. Рассказам о дорожных приключениях, о встречах с друзьями, о городе и горожанах не было конца.

Всю зиму сестры упорно работали. Опробовали швейную машину — радость была велика. Теперь каждый вечер из девичьей комнаты доносился стрекот машинки: по модным журналам шилось приданое.

А по субботним и воскресным вечерам в доме тишина. Девки, нарядившись в обновки, шли на вечерки.

Вечерку нынче устроили у Селивановых. У них горница просторная, а главное, они тоже граммофон купили, а логиновские девицы новые пластинки привезли. Пашенька модные танцы с ними разучила: краковяк, «польку-бабочку».

«Польку-бабочку» живо разучили — движения несложные, а краковяк только попробовали. Посмеялись над неловкостью кавалеров и перешли к своей любимой «восьмерочке». Тут уж плясали все: и ноги не путались, не задевали друг друга. В два голоса ладно запевали Доня и Елена Логиновы песню «Мчится тройка», остальные дружно подхватывали, а потом кто-то запел с притопом и прихлопом: «Эх, ты, Ванька, ты Ванька-горюн». И весело смеялись над Ильей Бречаловым, который забавно изображал пьяного охотника за куропатками.

Все было хорошо. Но настроение испортили два парня, поссорившиеся из-за девушки и бросившиеся друг на друга с ножами. Еле разняли и утихомирили разбушевавшихся кавалеров.

Но тут кто-то затеял игру в фанты и дело сразу наладилось. И снова зазвучал веселый смех, посыпались шутки.

Никифор в этот вечер не отходил от Веринеи. Они уже не скрывали, что стали женихом и невестой.

Вечерка еще не кончилась, но влюбленным хотелось побыть вдвоем, разлуку перенести трудно. Стосковались.

— Уйдем, Венюшка! Пойдем к своей тополинке, на берег реки. Ох и долгими же показались эти дни без тебя, — Никифор нежно поцеловал Веню. — Из рук все валилось, любушка ты моя.

— И я стосковалась. В городе все думала: вот бы вместе побыть, в гавани все посмотреть, — Веня застенчиво улыбнулась. — Вдвоем интереснее было бы.

— Еще побудем, — успокоил невесту Никифор. — И детям своим покажем, может, учить их в городе станем.

Над речкой спустился густой туман. Старая, рассохшаяся тополина тихонько звенела, словно пела влюбленным свою песнь о любви и счастье.

— Венюшка, родная моя, дозволь мне сватов заслать. Пора ведь уже. Проверили себя, не обманемся. Чего еще ждать? — Никифор упорно настаивал на своем.

— Ладно, милый мой, не будем больше ждать. Только с мамой поговорю. Утром рано буду говорить. И сразу дам тебе знать, — повернулась к тополине:

— Пой, пой, милая! Скоро у нас другие песни начнутся.

Молчала тополинка. Не умела говорить. Жаль. Могла бы шепнуть:

— Не отпускай его от себя! Ни за что не отпускай!