Архангельские мореходы

Петр I высоко оценил свершение Атласова — присоединение далекой Камчатки к России. Тот край, дивный и богатый, был просто необходим сейчас царю. Богатства ему как раз и не хватало, чтобы пробить стены шведских и турецких крепостей, стоящих на пути России к берегам Балтийского и Черного морей. Нужно было воевать те берега, а для войны — пополнить казну. И от этого сейчас зависело будущее государства Российского — предстояло ему либо стать в ряд великих держав мира, либо остаться дремучим медвежьим углом, страной варваров, и отсыпаться себе на задворках истории. Так думал царь.

Сибирская пушнина в те годы имела исключительное по важности значение. Потому что давала верные деньги. А они были нужны, чтобы строить заводы и лить чугун, создавать верфи и спускать на воду корабли, формировать новую армию и флот, вооружать полки и оснащать суда. Немалые деньги…

Выбивать их из народа, вытягивать их из бояр, давить торговой пошлиной посадский люд и купцов? Все это уже было сделано по указу Петра: и за вековые бороды налоги собрали, и колокола церковные перелили на пушки…

А Камчатка виделась несметным кладом: водились здесь дивные соболя, лисицы-огнёвки и чернобурки, морские бобры с мехом красоты невиданной и речные выдры — чёрное и красное золото в сороках и вязках…

Но труден был путь государева ясака с Камчатки: где пешком, где на собачьих нартах, оленьих оргизах или верхом на лошадях двигались казачьи отряды из Якутска и в Анадырский острог, а уж оттуда через горные хребты и болотистые низины спускались в остроги Камчатки. Годами шли. Места были опасные. И не только тысячными своими верстами, снежными и морозными зимой, с комаром и гнусом летом, жили в тех местах племена воинственных чукчей и коряков, и потому не один казак похоронен был в вечной мерзлоте северной тундры или брошен на съедение полярным волкам, песцам да воронам.

Но жизни казачьи в те времена и на пол-полушки не тянули… Царь, всем серцем болея за великую Россию, не считался с великими людскими жертвами. Мучило его лишь то, что эти северные народы, разгромив казачьи отряды, грабили и царский ясак — не доходила в итоге пушнина до Сибирского приказа в Москве, не превращалась в звонкие золотые червонцы, а затем в черный порох, медные пушки, солдатскую аммуницию да корабельные паруса.

И повелел потому царь Петр искать путь морской в Камчатку, чтобы сохранить в целости драгоценный ясак для России.

Камчатские казаки и без указа понимали, что нужно искать морской путь: те места, что для царского ясака таили угрозу, их собственным потом и кровью были политы щедро.

Поначалу решено было ходить на байдарах от устья реки Камчатки до Олюторы-реки, а уж оттуда через Олюторский острог добираться до крепости на Анадырь-реке.

В 1712 году десятник Василий Щепетной построил здесь зимовье, оградив его земляным валом, а в 1715 году было закончено и строительство крепости на Олюторе, которую коряки с той поры так и прозвали Уйвулен — Крепость, а затем переделали в Вуйвен — Вывенку. Но жизнь ее оказалась недолгой — коряки из самого крупного и воинственного племени олюторов напали на крепость, сожгли ее, а гарнизон полностью уничтожили, так что ясак снова до царя не дошел.

Пытались пробиться на север и по западному побережью Камчатки от устья реки Тигиль до реки Пенжины, а оттуда на Анадырь пешком через Акланский острог. Но и тот острог не долго простоял на воинственной корякской земле, раздираемой ожесточенными междуусобицами. И потому Петр запретил пользоваться вообще этой северной дорогой и велел искать морскую дорогу на Камчатку из Охотска.

Уже в марте 1710 года сибирский губернатор князь Гагарин требовал от якутского воеводы Траурнихта: «…с Ламы проведывать путь через море на Камчатку».

Отсюда и должны были двинуть мореходы через грозное море «в Камчатку», проторить дорогу морскую в землю, столь нужную в этот нелегкий час государству Российскому. У охотских приказчиков к тому же были и свои планы, связанные с расширением собственных вотчин-присудов на Севере. Те места у Тайгоносского носа считались гибельными: непроходимые скалы-непропуски, воинственные, враждующие между собой племена местных коряков, тысячи верст пути до ближайших русских острогов и зимовий… Да, трудно было разогнуть в прямой и короткий путь эту чертову кочергу северной дороги: Якутск — Анадырская крепость — Камчатка.

Первую попытку выполнить царский указ предпринял в 1712 году охотский приказчик Петр Гуторов, который одновременно попытался привести в российское подданство и «немирных» тайгоносских коряков.

Замысел приказчика был чрезвычайно прост: он хотел на батах-однодревках (то есть выдолбленных из одного тополевого ствола) пройти вдоль побережья моря Ламского (Охотского) и, в итоге, выйти к камчатскому побережью. Теоретически этот замысел выглядел вполне реальным: лет за шестьдесят до того прошел этой же морской северной дорогой, только в обратном направлении, мореход Михаил Васильевич Стадухин. Спустился он от устья реки Пенжины до устья реки Охоты, откуда и начал Гуторов свой поход. Практически же идея эта была более чем утопической: на вертких батах опасно и по рекам сплавляться, а не по такому сердитому, щедрому на шторма морю ходить.

Но они все же пошли, достигли устья реки Игликан (ныне Сиглан), добрались до большого корякского поселения. Однако дальше двинуться уже не смогли — тунгусы-проводники отказались сопровождать казаков, понимая, что те идут на верную смерть. Пришлось возвращаться в Охотск…

Так что первому блину, действительно, выпадало быть комом… И все-таки было пройдено 500 первых морских верст по Охотскому морю. А это вселяло надежду на успех.

Видя, что без опытных людей морской путь на Камчатку вряд ли отыщется, Петр I именным указом отправляет в 1714 году в Сибирь архангельских мореходов Никифора Тряску, Кондратия Мошкова, Якова Невейцына и Ивана Бутина.

Прибыв в Тобольск, получили те жалование от сибирского губернатора князя Гагарина по 40 рублей в год и по пять рублей кормовых. Здесь же по приказу Гагарина к ним присоединился голландец Генрих Буш, знающий толк в морском деле. Недавно он еще служил рейтаром у шведского короля Карла XII и был взят в плен под Выборгом. Теперь же, приняв его на русскую службу, сибирский губернатор положил Бушу жалование 15 рублей в год, усилил им отряд архангельцев, перед которыми ставились большие задачи. Кроме мореходов (хотя каждый из них был и кораблестроителем — «лодейщиком») в него вошли также и плотники Кирилл Плотницкий, Иван Каргополов, Варфоломей Федоров, Михаил Карамакулов.

В Якутске был сформирован еще один отряд — теперь к мореходам присоединились казаки во главе с пятидесятником Кузьмой Соколовым. В наказной памяти пятидесятника было записано:

«У Ламского моря усмотря к морскому ходу для строения лесных угодий, построить теми присланными плотниками морские суда… с теми мореходы и плотники и с служилыми людьми итти через Ламское море на Камчатский нос без всякого содержания… из Камчатских острогов итти тем же путем на Ламу».

В этот охотский отряд вошли Яков Невейцын и Никифор Тряска. А Бутин и Мошков должны были заняться «поиском незнаемых земель» противу устьев рек в Восточно-Сибирском море. В Якутске архангельцы расстались.

23 мая 1714 года отряд прибыл в Охотск и сразу же приступил к подготовке к походу: в верховьях реки Кутхуй, верстах в 75 от устья Охоты, нашли подходящее место и заложили судно. Через два года, в мае 1716-го, работу закончили и спустили его на воду. Это была лодия «наподобие архангелогородских соем, шитая вичами». Назвали ее «Восток» (по другим источникам — «Святое Ламское море», «Охота»).

Морской историк Ф. Веселаго занес эту лодию в свой «Список русских морских судов с 1668 по 1860 год»: «Лодья без названия, размерами 8 1/2 x 3 x 3 1/2 сажени; заложена в мае 1714 года и спущена в мае 1716 года. Место строительства — Охотск, строитель Плотницкий».

16 июля 1716 года лодия вышла в море. Вел ее Никифор Моисеевич Тряска. Сначала он повел ее на север по маршруту Петра Гуторова, но затем шторм оторвал суденышко от берега и унес в открытое море. Однако они приблизились к Камчатке — увидели землю где-то в районе Утхолокского мыса. И… снова ветер изменился на противный и погнал лодию на запад, назад, почти к тому же месту, откуда она и начала свое плавание.

Отстоявшись у берега, переждав шторм и приведя судно в порядок, снова пошли к Камчатке. На этот раз встреча с ней произошла где-то в районе реки Тигиль. Отсюда пошли на юг, вдоль побережья. Нужно было изучить этот берег, отыскать удобные бухточки и заливы, осмотреть устья, чтобы можно было в дальнейшем при случае заходить сюда и укрываться от штормов.

Так и шли до реки Крутогоровой, а здесь, на берегу, встретились с первыми камчадалами, которые свели их с казаками — ясачными сборщиками. Дальше шли уже с ними, торопились поспеть в Большерецк. Но не успели — осень все же обогнала их, начались шторма — свирепые, долгие. Пришлось поставить лодию на зимовку в устье реки Колпаковой. Мореходы с командой остались при судне, а казаки, с Кузьмой Соколовым во главе, отправились в Нижнекамчатский острог, где находился приказчик Камчатки пятидесятник Алексей Петриловский.

Здесь Соколова ожидали отнюдь не мореходные занятия: приказчик Петриловскнй натворил столько злого на Камчатке, что пришлось Соколову сажать того под караул и принимать дела, ведать ясачным сбором, а уж по весне, с грузом государевой пушнины, возвращаться назад, к лодии, чтобы выполнить вторую часть наказа — вернуться в Охотск.

17 мая 1717 года мореплаватели пересекают Охотское море и выходят к Тауйской губе. Вот-вот появится уже Охотск. Но… судно попадает в ледовый плен и дрейфует совсем недалеко от берега. Близок локоток, да не укусишь. Лишь 8 июля расступаются льды, и Тряска приводит наконец лодию в Охотск. Дорога была проторена. И еще одиннадцать лет водил судно-лодию «Восток» – «Святое Ламское море» – «Охота» – к камчатским берегам мореход Никифор Тряска.

В1725 году у тех берегов лодия попала в сильный шторм и была выброшена на берег в районе реки Ичи. Тряска подвел под днище городки (катки) и лодию оттащили подальше от хищных вод. Но ветер достал ее и здесь и бросил на камни. Всю зиму чинил судно Тряска, и весной 1726 года привел «Восток» в Большерецк. Однако приказчик все же посчитал судно непригодным к плаванию и только в 1727 году вернулось оно в Охотск. Это было последнее плавание — по приказу Витуса Беринга лодию, к тому времени, действительно, уже очень ветхую, сожгли, чтобы взять с нее все железо для нового корабля.

Железо в Охотске было на вес золота. И нужно полагать, что все оно, взятое с «Востока», нашло применение при постройке первого на Тихом океане русского военного судна, знаменитого бота «Святой архангел Гавриил». На нем было совершено немало славных плаваний с участием и этих архангельских мореходов.

Едва вернулся Никифор Тряска из первого камчатского похода в 1717 году, как из Якутска прибыли в Охотск Иван Бутин и Кондратий Мошков. А с ними и срочная бумага от якутского воеводы Ельчина — готовиться к новому походу.

Земляки рассказали Тряске с Невейцыным и последние новости: недавно воевода Яков Агеевич Ельчин вернулся от царя. Государь интересовался новыми землями в Восточном море противу устьев северных рек, а воевода, якобы, только в смущении руками разводил: я, мол, только четыре года назад принял сей обширный край и до окраин еще не добрался. А царь: отправляйся тогда на окраины и опиши все,что своими глазами увидишь — и Курильские острова, и Шантарские, и на восток и на полдень от Охотска и Камчатки. Людей дам, денег получишь, мореходов бери архангельских и подробно потом расскажи царю своему обо всем…

Кланяясь, покинул воевода царские покои. Вслед ему указ Петра: встать во главе Большого Камчатского наряда —экпедиции, стало быть, — пройти сушей и морем земли русские на востоке, описать новые, незнаемые, что, по слухам, имеются противу устьев рек Лены и Колымы, Камчатки и Охоты, Пенжины и Анадыря. Денег на то не жалеть, людей брать по надобности. Мореходами назначить тех архангелогородцев, что были отправлены на море Ламское еще в семьсот четырнадцатом…

Но только-только закрутил Ельчин все «экспедичные» дела в Сибири, отправил первые партии казаков-землепроходцев к устьям северных рек кочи рубить и шитики китовым усом вязать, готовя суденышки эти морские для вояжа дальнего, послал первые морские отряды из Охотска к Шантарским островам и из Большерецка на Курилы, как повязали воеводу по злому доносу. Свезли в Москву в канцелярию тайную, и сгиб он где-то там во время пыток по государеву «слову и делу».

И остановилось колесо, так лихо им раскрученное… Только мореходы архангельские по-прежнему делали свое нужное дело, точно не касались их никакие исторические ветры и шторма, — торили дороги в море Ламском-Охотском и пробивали первые тропки через Курильские переливы в море Восточное…

Давно уже была открыта архангельцами морская дорога на Камчатку. Еще раньше — разведан Иваном Козыревским путь к полуденным островам и получены первые сведения об «Апонском» государстве…

И теперь архангельцам предписано было проложить маршрут на полдень.

В 1719 году по личному указу Петра Великого посланы на Северо-Восток геодезисты Федор Лужин и Иван Евреинов.

Зачем? Выяснить «сошлась ли Америка с Азией, что надлежит сделать не только Зюйд, но и Ост и Вест и все на карте исправно поставить».

Это на бумаге. Но известно, что кроме письменных указаний были получены геодезистами и устные инструкции. Вот потому и направились они на Курилы на лодии «Восток» с мореходом Кондратием Мошковым.

Первоначальный маршрут был тот же, что и у Тряски с Невейцыным в 1716 году — на Западную Камчатку, до устья реки Ичи. Здесь в 1720 году геодезисты высадились на берег и положили на карту западнокамчатские реки, затем побывали в долине реки Камчатки, провели и здесь глазомерную съемку местности, а потом сделали это же и на восточном побережье полуострова.

А 22 мая 1721 года вывел Кондратий Мошков лодию из Большерецка, чтобы выполнить вторую часть плана, и повел «Восток» на полдень, минуя один за другим четырнадцать островов Курильской гряды.

И здесь геодезисты продолжали ту же работу, что делали на Камчатке, — вели глазомерную съемку островов.

Наконец стали на якорь у острова Шумшу. Можно было теперь и отдохнуть — ведь проделана огромная по объему и значимости работа, пройден немалый путь среди многочисленных островов совсем еще неизвестного русским мореходам архипелага.

Но и здесь судьбе было вольно распорядиться по-иному: налетевший шторм оборвал оба якорных каната и бросил суденышко на откуп волнам. Лодия лишилась управления и спасение могло принести уже не столько искусство морехода Мошкова, сколько воля рока и мужество всей команды.

Семь дней гоняло «Восток» по волнам, грозя разбить о подводные скалы и остроконечные кекуры, выбросить на каменистые острова или расщепить свинцовыми кувалдами волн… Их унесло в неизвестность, к острову Хоккайдо, то есть непосредственно к самой Японии, и они считали себя погибшими.

Но вот упал ветер, улеглась волна и разлилось по океану жидкое желтое солнце. Привязав вместо якорей пушку и наковальню, отстоялись у какого-то острова и привели в порядок паруса, превращенные ветром в лохмотья, а потом пошли на норд вдоль островов. Скоро они были уже в Большерецке. Здесь Мошков обзавелся якорем, но только деревянным: не было на Камчатке железного. Для тяжести и крепости оковали ему этот якорь… сковородами. Что делать? Здесь, на окраине России, все еще только-только зарождалось, и до железа ли было.

12 июля 1721 года Мошков благополучно доставил геодезистов в Охотск, а 30 ноября 1722 года в Казани Евреинов докладывал царю о выполнении его тайного приказа об установлении русских границ на Тихом океане. И Петр, говорят, был велми доволен своими людьми.

И снова суждено было архангельцам идти дорогой, указанной для них Петром Великим. На этот раз они должны были определить границу своего государства на крайнем Северо-востоке, между Азиатским и Американским материками. Руководителем этой экспедиции был назначен лично Петром капитан-командор Витус Беринг. По его же, Петра, приказу в 1725 году было построено в Охотске небольшое судно для экспедиции «Фортуна», которое в 1727 году, к приезду Беринга в Охотский порт, было спущено на воду.

Правда, несмотря на название, «Фортуне» не суждено было совершить то историческое плавание по Берингову морю: задачи ее были гораздо скромнее — доставить членов экспедиции со всем имуществом в Большерецк.

На Камчатке, в урочище Ушки, в долине реки Камчатки (между нынешним городом Ключи и рабочим поселком Козыревском) был заложен 4 апреля 1728 года и спущен на воду в июне того же года уже упоминавшийся бот «Святой архангел Гавриил», вписавший немало страниц в историю тихоокеанского флота.

13 июля 1728 года в вахтенном журнале бота появляется первая запись:

«В половине 2-го часа сотворя молитву отвалили от берега и поплыли вниз по реке Камчатке. В половине 3-го часа приплыли к устью реки Камчатки и легли на якорь за противным ветром».

14 июля вышли в открытое море. В числе 39 членов экипажа «Гавриила» были архангельские поморы Кондратий Мошков и Иван Бутин.

В конце июля бот прошел мимо устья реки Анадырь, идя на север. Пройдена губа Святого Креста, Чукотский Нос, открыт остров Святого Лаврентия…

13 августа бот вошел в пролив, который позже будет назван проливом Беринга в честь капитана бота «Св. Гавриил».

Стоял туман, «великий туман с мокротою». Корабль находился за 65 градусами северной широты, то есть уже в Северном Ледовитом океане. Но члены экипажа этого не знали, блуждая в туманах. Тогда Беринг предложил своим помощникам изложить собственное мнение о возможности продолжения этого плавания. Шпанберг предложил вернуться. Чириков — идти дальше, вплоть до устья реки Колымы (при этом он даже не подозревал, что пролив был пройден задолго до них Семеном Дежневым и Иваном Голыгиным).

Беринг поддержал Шпанберга — возвращаться. Возвращаться, хотя фактически так и не был получен руководителем экспедиции ответ на поставленный Петром Первым вопрос о границе двух материков, а соответственно, и о северо-восточной границе России. И потому команду «возвращаться» можно было бы предполагать только в следующей редакции: «Чтобы повторить плавание на следующий год и разобраться, точно в существовании пролива между Америкой и Азией».

Но на следующий год Беринг не стал повторять этот поход. Узнав от камчадалов о некой большой земле, лежащей противу устья реки Камчатки, он попытался найти ее, но безуспешно, и ушел в Охотск, не подозревая, что ему снова приказано будет продолжить это плавание в Великом океане, и тот не найденный им сейчас остров станет последним пристанищем командора. Это и будет остров Беринга.

По-разному, как мы знаем, отнеслись и относятся историки к итогам Первой Камчатской экспедиции. Ломоносов признавал, что «Беринг не напрасно думал, что он по данной себе инструкции исполнил», то есть дошел до той крайней точки в северных широтах, где уже ясно было, что далее Азия с Америкой сойтись не могут. Но он и упрекал командора: «Однако жаль, что идучи обратно, следовал тою же дорогою и не отошел далее к востоку, которым ходом, конечно бы, мог приметить берега Северо-Западной Америки».

И это суждено было сделать другим. Но опять же — нашим архангельским мореходам.

Итак, Беринг не поставил точки над «i» в этой географической загадке — сошлись ли, нет ли между собой материки — и не увидел берегов Большой земли, как называли в те времена Аляску.

И снова бот «Св. Гавриил» бороздил просторы Берингова моря. Подштурман Иван Федоров и геодезист Михаил Гвоздев вели его к американским берегам. Лоцманом на «Св. Гавриил» был назначен Кондратий Мошков.

И вот из рапорта Михаила Гвоздева:

«Августа 21 дня пополуночи (1732 г.) в 3-м часу стал быть ветер, подняли якорь, паруса распустили и пошли к большой земле и пришли к оной земле, стали на якорь и против того на земле жилищ никаких не значилось, и подштюрман Иван Федоров приказал поднять якорь. И пошли подле земли к южному концу. У южного конца к западной стороне видели юрты жилые версты на полторы и к оному жилью за противным ветром в близость подойти не возможно и пошли подле земли на южную сторону и стало быть мелко и дошли до семи и до шести сажен и от того места возвратились назад и пошли в бейдевен, чтобы не отдалять от оной земли и стал быть ветер приземной крепкой… и подштюрман велел курш держать… и таким крепким ветром отошли от берега и пришли к четвертому острову августа 22 дня и за великою погодою у оного острова на якорь стать было невозможно и когда стали подходить ко оному четвертому острову, парусы подобрали и без парусов от того четвертого острова отнесло… и тогда же пришли ко мне служилые Ефим Пермяков, Лаврентий Поляков, Федор Паранчин, Алексей Малышев с товарищи и просили о возврате, чтоб возвратиться на Камчатку, понеже де кормов у их малое число, также де и не могут из судна воду уливать…»

Поддержал тогда служивых и мореход Мошков. Ведь дело было сделано — путь к этой самой Америке найден, а приближались осенние шторма, и измученные плаванием люди, и потрепанный волнами бот могли не выдержать новых испытаний.

28 сентября 1732 года «Св. Гавриил» подошел к устью реки Камчатки. Увиденную с судна землю Гвоздев назвал Кыымылаг, или землей эскимосов. Название не прижилось, и долго еще в обиходе звучало: Большая земля, а потом Аляска…

Да и о самом этом мореходном подвиге русских людей мир узнает нескоро. Подштурман Федоров умрет в 1733 году. Геодезист Гвоздев по государеву «слову и делу» — доносу — будет брошен в тобольскую тюрьму и выйдет он оттуда лишь в 1738 году, когда в Охотске вовсю уже шла работа по подготовке Второй Камчатской экспедиции. В тот год и узнают в Охотске об открытии Большой земли, составят на основании судового журнала Федорова карту обследованного на «Св. Гаврииле» района.

А двумя годами раньше историк Миллер найдет в якутском архиве «отписки» Семена Дежнева о походе с устья Колымы на Чукотский нос, то есть из Северного Ледовитого океана в Тихий.

Так что теперь было совершенно ясно — между Азией и Америкой существует пролив.

И начат был новый поход — теперь уже к берегам Русской Америки.

Вот уже известно россиянам: там, на восходе солнца, лежит в океане не только большая земля, но и тянется к ней драгоценное ожерелье из многочисленных островов, богатых голубыми песцами и бесценными морскими бобрами. Потянулись к ним с Камчатки тончайшие нити промысловых экспедиций российских аргонавтов, отправившихся из Суздаля и Великого Устюга, Соликамска и Тотьмы и из того же Архангельска на край земли в поисках удачи и счастливой доли.

Шли непрерывным потоком на восток поморы, закаленные в штормах Великого Студеного океана, шли покорять Великий, или Тихий океан.

Но первыми были архангельцы. Именно они, русские мореходы, выросшие на берегах Ледовитого океана и Северной Двины, с детства выучившиеся мореходному искусству, первыми проложили морские дороги здесь, на краю русской земли, первыми вышли к берегам неведомой Америки и «Апонского» государства. Именно они — Никифор Тряска, Яков Невейцын, Кондратий Мошков и Иван Бутин.

Шел уже 1751 год. То есть прошло уже около сорока лет с тех пор, как по указу Петра Первого отправились архангельские мореходы и кораблестроители в дальний путь, в окраинные земли, где один год жизни двум, а то и трем годам равен был. И выносливости этих людей просто поражаешься. В 1728 году, когда Беринг взял в свою команду Кондратия Мошкова и Ивана Бутина, те вынуждены были обратиться к командору с просьбой выплатить им жалование «для расплаты долгов и для покупки платья». Что же заставило их превратиться из бравых моряков в просителей?

«Служили мы… мореходами для перевоски через море от Камчацкой земли до Охотского острогу ясашной казны, а в прошлом 1727 году взяты мы из Охотского острогу сюда на Камчацкую землю на судах для перевоски команды вашего благородия служителей и протчих вещей, а денежного жалованья… не получали Кондратий Мошков с 726 году, Иван Бутин с 723 году и по ныне. А об оном жаловании просить было некогда, понеже, когда прибудем отсюда в Охотский острог с казною… то паки подчиненные комиссары нас возвратно на Камчатку и за такими отлучками вошли в великие долги».

А в 1751 году, вероятно, уже получив пенсион и будучи в преклонном возрасте, ведет Иван Бутин промысловое судно знаменитого камчатского купца Никифора Трапезникова «Борис и Глеб» к Алеутским островам осваивать новые русские земли.

И этот его вояж остался известен в истории — Бутину и купцу Трапезникову, который также пошел в плавание со старым мореходом, выпало стать первооткрывателями острова Атха в группе Андреяновских островов Алеутской гряды…

Так, выполняя волю царя, жизнь свою клали русские мореходы на алтарь Отечества, не почитая никаких иных благ, кроме служения России.