ОПОЛЧЕНЦЫСлухи о возможном нападении на Петропавловский порт пришли на Камчатку весной 1854 года. Старый друг русских мореплавателей король Сандвичевых (Гавайских) островов Камегамеа III передал с американскими китобоями письмо для губернатора Завойко, в котором сообщал о готовности англо-французской эскадры, зимующей у гавайских берегов, идти на север.
Потом пришли новые сообщения из Гонолулу, а вскоре и генерал-губернатор Восточной Сибири Муравьев подтвердил эти опасения о необходимости в самом срочном порядке подготовить к обороне порт.
Окраинная русская земля, восточный форпост России в Тихом океане, отдаленный от генерал-губернатора тысячами верст, должен был в самые короткие сроки осуществить то, что надлежало сделать не одному поколению камчатских командиров еще с 1771 года, со времен Большерецкого бунта, когда впервые возникла реальная угроза возвращения Беньевского из Франции на Камчатку и захвата дальневосточных рубежей империи. С того далекого времени началась подготовка к обороне и, как выяснилось через восемьдесят с лишним лет, мы так и не были готовы здесь к отражению неприятеля.
Не было необходимого количества обученных военному делу людей. Да и просто людей тоже не было в этих безлюдных краях. Не было артиллерии, способной противостоять корабельным пушкам врага. Да и та, что была завезена сюда когда-то, не имела в достаточном количестве ядер и пороха. Стрелковое оружие было из рук вон плохое, как бы бережно к нему не относились здесь. Не было медикаментов. Очень плохо было с продовольствием — оборона ведь могла затянуться надолго, если вообще не превратиться в блокаду порта с моря и суши: единственная дорога, связывающая центр губернии с остальными населенными пунктами проходила по косе — по берегу Авачинской бухты — и могла простреливаться, а то и полностью контролироваться неприятелем.
Единственно на кого можно было еще рассчитывать в это напряженное время — на помощь местных жителей, охотников-камчадалов.
И потому Василий Степанович Завойко, получив последние письма Муравьева-Амурского, сел писать приказ.
«В тяжелые годы нашествия весь народ, как один человек, выступал в защиту своей Родины... Вот почему Россия еще никогда не теряла ни одной пяди земли.... Сюда, на край родной земли, заброшена горсть нашего народа. У нас мало войск, нет хлеба и пока не от кого ждать помощи. Но мы должны помнить, что мы русские люди и Родина требует от нас выполнить долг...»
«Если вы встретите врага, — обращался он к местным жителям, призывая их защищать Отчизну,— то не иначе как с винтовкой в руках. Неприятеля в 1812 году не только что мужики, бабы били чем попало...
Я, пребывая в твердой решимости, как бы ни многочисленен был враг, сделать для защиты порта и чести русского оружия все, что в силах человеческих возможно, и драться до последней капли крови, убежден, что флаг Петропавловского порта во всяком случае будет свидетелем подвигов чести и русской доблести... Если между нами найдутся малодушные, то пусть они тотчас выступят за черту города, а мы заметем их след...»
Во всех населенных пунктах Камчатки был оглашен этот приказ. И сразу же стали прибывать в Петропавловский порт первые народные ополченцы.
В июле прибыла и помощь — пришел из Кронштадта фрегат «Аврора», а вслед за ним из Де-Кастри — военный транспорт «Двина» с 300 солдатами. Город готовили к бою.
29 августа (по новому стилю) у ворот Авачинской бухты появились вражеские суда — фрегаты «Президент», «Пайк», «Форт», «Евридика», бриг «Облигадо», пароход «Вираго». Командовал англо-французской эскадрой английский контр-адмирал Дэвид Прайс. Его заместителем был французский контр-адмирал Фебрие де Паунт.
30 августа англо-французская эскадра вошла в бухту и к пяти часам пополудни подошла к Петропавловскому порту на дистанцию, достаточную для полета пушечного ядра. И грянули первые залпы. Стреляла Перешеечная батарея лейтенанта Максутова, впоследствии получившая новое наименование — «Смертельная». Скоро к ней присоединились пушки батарей мыса Сигнального и Кладбищенской, фрегата «Аврора» и транспорта «Двина», укрывшихся в Петропавловской гавани.
Так начался первый день героической обороны Петропавловска.
А закончился он тем, что англо-французы захватили в плен мирное судно — портовый бот, груженный кирпичами. Шел он с противоположной от порта стороны Авачинской бухты — из Тарьи, где стоял кирпичный завод. На боте было шесть безоружных матросов под командой унтер-офицера Василия Усова, а также его жена-камчадалка — с двумя детьмя (с которыми она недавно пришла к мужу в гости из Озерной — севернее Усть-Камчатска). На боте не подозревали об опасности. Эскадру англо-французов моряки приняли за тихоокеанскую эскадру вице-адмирала Путятина, которую все ожидали в Петропавловске со дня на день, а орудийную пальбу — за праздничный салют в честь дорогих гостей.
Подойдя ближе, русские распознали неприятельские флаги и поворотили прочь. Но не тут-то было: за маленьким ботом бросились вдогонку, стараясь перерезать ему путь к отступлению, гребные суда.
«Хотя жаль людей, — писал в своем дневнике мичман Фесун, участник обороны Петропавловска, — попавших в плен, но нельзя было удержаться от смеха перед представившейся картиной. Семь катеров, держась в кильватер друг другу, вели на буксире бот. По бортам держались по катеру и, наконец, все шествие замыкалось вооруженным баркасом. На корме каждой шлюпки развевался флаг... Один из наших сослуживцев вполне справедливо заметил, что вся эта процессия походит на то, как мыши кота хоронили...»
Надо сказать, что это была единственная победа со стороны англо-французов в период обороны Петропавловска. Да и то не полная...
Дело в том, что на следующий день командующий объединенной эскадрой контр-адмирал Прайс неожиданно покончил с собой и командование принял де Пуант, который-то, благодаря камчадалке Усовой, и сделал эту маленькую и единственную победу неполной.
«Усова рассказывала, — писала позже жена губернатора Юлия Завойко в своих воспоминаниях, — что адмирал — старик, что он ласкал ее маленьких смуглых ребятишек, давал им конфет и говорил матери, или она это уже себе так истолковала, что у него во Франции остались такие маленькие дети. Камчадалка любила это рассказывать. Во время сражения их держали внизу; они говорили, что видели раненых на фрегате. 21 августа (по старому стилю — С.В.) адмирал сказал, что отошлет женщину с детьми, но та с отчаянием ухватилась за мужа и объявила, что не оставит его. Адмирал не мог противостоять слезам и рыданиям женщины. Впрочем, Усов на вид невзрачный, черненький, хиленький старичок. Не подозревал адмирал, какие меткие стрелки наши камчадалы... Выпросив мужа, камчадалка выпросила и брата, на вид почти юношу (матроса Киселева — С.В.)»
2 сентября с берега увидели, как от «Форта» отошел бот и взял направление на порт. Это был русский бот, захваченный накануне врагами. На берегу с бота высадилось все семейство Усовых. Унтер-офицер передал Завойко письмо от контр-адмирала.
«Господин губернатор! Благодаря случайности войны в мои руки попала русская семья. Имею честь ее вернуть Вам. Примите, господин губернатор, мои заверения в моем высоком почтении. Адмирал Ф. Де-Пуант».
Усов и Киселев снова встали в строй.
Мы не знаем, в каких боях приняли они участие, но нужно сказать, что нижние чины и унтер-офицеры Петропавловского военного гарнизона и Камчатской флотилии были, как правило, из уроженцев Камчатки. Сколько их участвовало в боях за порт — никто не считал, сколько погибло — тоже.
Время раскрывает перед нами эти имена. Одним из таких вот камчадалов был Василий Карандашов — казачий урядник.
Когда англо-французская эскадра вошла в Авачинскую гавань, урядник был назначен артиллеристом на противодесантную батарею № 6 «Озерную», которая защищала вход в город с северо-запада. Это была одна из самых слабых батарей Петропавловска — на ее вооружении было шесть шестифунтовых и четыре восемнадцатифунтовых орудия. Прислуги было тоже немного — 34 нестроевых казака и матроса, писаря, — народные ополченцы. Командовал батареей поручик Карл Гезехус.
Артиллеристам шестой батареи пришлось принять последний удар врага, а пока — 1 сентября — корабельные пушки английских и французских кораблей обрушили свои ядра на батареи мыса Сигнального (они называли его мысом Шахова, по имени одного из командиров Камчатки) и Кладбищенской батареи Красного Яра, закрывающих проход вражеским кораблям в Ковш — Петропавловскую гавань, чтобы подавить эти огневые точки и высадить десант в районе Красного Яра.
Завойко, разгадав замысел врага, приказал взять людей с третьей, седьмой и шестой батарей и занять оборону в районе батареи N 2, расположенной на Кошке и закрывающей вход в порт вражеским судам. Сам Завойко прибыл сюда же с отрядом ополченцев поручика Кошелева. С «Авроры» Изыльметьев направил на Кошку отряд матросов под командованием поручика Фесуна. И, вероятно, первый свой бой урядник Карандашов принял здесь.
Англо-французский десант осаждал батарею № 4 — Кладбищенскую, подступы к которой никем не защищались. Заклепав орудия и спрятав порох, артиллеристы вынуждены были под натиском превосходящих сил противника отступить на Кошку, где, слившись со стрелковыми частями, пошли в атаку на англо-французов, празднующих было победу. Десант был смят, но тем не менее и англо-французы выполнили первую часть своего плана по захвату порта — подавили батареи № 1 и № 4. Теперь вход в порт преграждала только внутренняя Кошечная батарея № 2.
Более чем из восьмидесяти стволов ударили по ней «Форт», «Президент», «Вираго». Бой длился не один час. На месте убитых русских бомбардиров вставали те, кто учился искусству артиллерийской стрельбы в этом, первом в своей жизни, бою. Вместе со взрослыми в том бою сражались и кантонисты — дети камчатских моряков, которые подавали кокоры к пушкам. Батарея продолжала сражаться и тогда, когда из всех пушек остались целыми лишь три: один только «Форт» выпустил по Кошке 869 ядер, гранат и бомб.
Поняв, что этот «орешек» им не по зубам, командующий эскадрой де Пуант резко меняет первоначальный план и, пользуясь тем, что русские сконцентрировали на Кошке значительные силы, решает высадить десант в районе Перешейка, где располагалась батарея № 3 Александра Максутова. Но и здесь ничего у них не вышло: артиллеристы-максутовцы сорвали коварный замысел де Пуанта.
Но адмирал не успокаивается — в следующие дни он решает центром главного удара определить Никольскую сопку и озеро Култушное. Здесь предполагает он высадить крупный десант, предварительно уничтожив батареи № 3, 7, 6, преграждающие путь на город.
Что из этого получилось — известно. Не случайно батарею № 3 с той поры стали называть «Смертельной». Насмерть стояли и бомбардиры батареи № 7 капитан-лейтенанта Василия Коралова.
Но, тем не менее, эти батареи были уничтожены. Англо-французский десант высадился на берегу у подножия Никольской сопки. Английский, самый многочисленный десант под командованием капитана Бурриджа вышел у Култушного озера на городскую дорогу. Путь на город этому отряду в 750 штыков преграждала только маломощная шестая батарея. В книге «Петропавловский бой» Г. И. Щедрин так писал о ней: «На батарее № 6 шестифунтовые пушки были настолько старые, что неизвестно кому они были более опасны: тем, по кому стреляют, или тем, кто из них стреляет. Картечи нашлось всего на два заряда. Все пушки этой батареи были поставлены прямо на землю — бруствера соорудить не успели. Вместо него сложили в несколько рядов мешки с мукой, выгруженные с брига «Нобуль».
Не принимая всерьез эту батарею, Бурридж повел своих солдат прямо на пушки. Но уже первые залпы — ядрами и картечью — внесли некую расстроенность в ряды англичан. Затем в ход, вместо картечи, пошли ржавые гвозди. Когда кончились боеприпасы, отстреливались уже из ружей и сдерживали вражеский напор вплоть до подхода «авроровцев», которые смяли десантников.
Но через некоторое время Бурридж предпринимает новую попытку захвата шестой батареи. Вот тут-то и отличился урядник Карандашов. Шальная пуля попала в глаз одной из лошадей, и она понесла пушку в ров. Как раз в это время десантники пошли в очередную атаку. Карандашов, «страшный силач: он бывало кулаком камни разбивал и вколачивал рукою гвоздь в дерево», тяжело раненый в руку, все же поднял опрокинутую пушку, навел ее и «вывел из строя целую шеренгу солдат». Атака захлебнулась и англичане отступили к морю.
Вместе с мужем в этом бою была и Агафья Карандашова. «...Агафья Ивановна, — читаем мы у А. П. Сильницкого,— не пожелала вместе с прочими женщинами спасаться в горы, но пошла на батарею и во время горячего артиллерийского боя... была на батарее, подавала заряды, поправляла лопатой подстроенные земляные закрытия батареи. Ее муж, раненый... осколком снаряда, за неимением перевязочного пункта, лежал тут же, в тылу батареи, и Агафья Ивановна, помимо активного участия собственно в обороне, исполняла роль сестры милосердия и в отношении к своему мужу, уряднику Карандашову, и в отношении к другим героям бессмертной обороны Петропавловска».
Этот свой подвиг Агафья Ивановна совершила раньше, чем знаменитая Даша Севастопольская — сестра милосердия в Севастополе в Крымскую кампанию 1854-1855 — и сестры милосердия Крестовоздвиженской общины, созданной Н. И. Пироговым во время обороны Севастополя, а также раньше англичанки Флоренс Найтингейл, которая считается символом Международного милосердия.
Но подвиг Агафьи Ивановны был забыт, как забыто многое из истории Камчатки, и только через 48 лет после Петропавловской обороны «награда нашла героя» — она была награждена медалью «За усердие», влача полунищенское существование в селе Авача. Только экипажи судов Тихоокеанской эскадры, приходящих в Петропавловск, не забывали народную героиню и поддерживали ее чем могли.
Но память возвращается — 19 декабря 1987 года сто сорок старшекласников города Петропавловска-Камчатского, члены клуба «Юный медик», решили присвоить своему клубу имя Агафьи Ивановны Карандашовой.
Хотя и не восстановлены еще и по сей день имена других участников обороны Петропавловского порта — а среди них было 167 ополченцев — камчадалов-охотников и горожан. Из них были сформированы три отряда, одним из которых командовал мичман Дмитрий Михайлов с фрегата «Аврора», другим — поручик Иван Кошелев, третьим, в котором были камчатские снайперы-охотники, — поручик Михаил Губарев, полицмейстер Петропавловского порта.
Камчадалы заняли склоны и вершину Никольской сопки: Завойко опасался вражеского десанта, который мог бы ударить в тыл русским со стороны Култушного озера, вдоль берега которого и пролегала единственная дорога, связывающая порт с остальной Камчаткой. Поэтому 1-го сентября, когда вражеский десант действительно высадился, но не здесь, а на противоположной стороне Ковша — Петропавловской гавани, камчадалы могли только наблюдать с сопки, как их товарищи по оружию отражают это нападение.
Но 5 сентября французский десант высадился на перешейке, соединяющем Сигнальную и Никольскую сопки, предварительно уничтожив Смертельную батарею Александра Максутова. А со стороны Култушного озера, отброшенные от дороги огнем шестой батареи, полезли на вершину Никольской сопки английские десантники, чтобы, соединившись здесь с французским отрядом, ударить по порту.
Около тысячи десантников пытались сломить заслон из ста восьмидесяти человек, но меткий огонь ополченцев отбросил врага назад. Воспользовавшись этим, моряки с «Авроры» и «Двины» пошли в штыковую и враг был сброшен в море.
Об одном из тех, кто ковал эту трудную победу на Никольской сопке, мы найдем добрые слова в книге «Петропавловский бой» Г. И. Щедрина: «Искусство меткой стрельбы сослужило хорошую службу охотникам и волонтерам. Били они отступавших на выбор и без промаха. Среди них находился и Дуриндин (Дурынин — С.В.). После каждого его выстрела одним десантником становилось меньше. Рука патриота не дрогнула, пока шальная штуцерная пуля не оборвала его жизнь. Старый охотник-следопыт умер солдатской смертью».
8 сентября 1854 года объединенная англо-французская эскадра бесславно покинула Авачинскую бухту, чтобы вернуться сюда в следующем году. Но они опоздают — в апреле 1855 года гарнизон города вместе со многими жителями будет переведен в новый тихоокеанский порт — Николаевск-на-Амуре.
Обескураженный и раздосадованный де Пуант прикажет открыть огонь по безлюдному городу, чтобы снести его с лица земли. А для того, чтобы отомстить еще более зло, было приказано вести огонь по Петропавловску русским пленным, захваченным в августе 1854 года вместе с Усовым. Комендором был назначен матрос Семен Удалов, остальные — орудийной прислугой.
Позже матрос Ехланов и Зыбин расскажут Василию Степановичу Завойко этот новый эпизод в обороне Петропавловска:
«Семен... не пошел к своей пушке, а стал у грот-мачты и сказал нам:
— Ребята! Грех на своих руки поднимать. Уж лучше смерть.
Сказав эти слова, скрестил руки на груди и во весь голос закричал:
— Слышите?! У русских руки не поднимаются на своих. Я к вашей пушке не иду!
Старшему лейтенанту слово в слово перевели, и он затопал ногами:
— Если не пойдешь к пушке, то сейчас же повешу!
И приказал гордень готовить. А Удалов на него сердито:
— Врешь, такой-сякой француз! Ты меня не повесишь, а к пушке я не пойду!
Бросился он по снастям вверх на мачту и, поднявшись, перепрыгнул с них на ванты, и оттуда нам говорит:
— Ребята! Не поднимайте руки на своих, не делайте сраму. Я принимаю смерть. Прощайте!
И с этими словами — бултых в воду. Он утонул, а на своих руку не поднял».
И снова пришлось уйти де Пуанту, как говорится, не солоно хлебавши. Опозорен был теперь адмирал на весь белый свет. И единственные, кто вспомнил его добрым словом, были, наверное, Усовы. Кто знает, как бы сложилась их дальнейшая судьба, если бы де Пуант не прослезился, глядя на двух смуглых камчадалят, елозящих на его коленях и столь же темпераментно тормошащих «дедушку», как и его собственные внуки.
Одним из этих «внуков» адмирала был пра— (точнее пра-пра-пра-) дедушка моих собственных сыновей.
Род петропавловских казаков Усовых, которые поселились здесь для охраны казенных грузов Второй Камчатской экспедиции еще в начале сороковых годов восемнадцатого века, не закончился в 1854 году, когда жители Петропавловска были, в основном, вывезены в Николаевск-на-Амуре и там продолжали свой камчатский род. Нет, Усовы оставались в Петропавловске и позже, до начала нынешнего века. Что случилось потом, неизвестно,— память не сохранила — но казачку-сироту Анну Васильевну Усову забрала к себе тетка, которая вышла замуж за ительмена из села Воровское Анкудина Михайловича Спешнева. По фамилии в Воровском никогда никого не звали, так как здесь была на все село одна фамилия — Спешневы, поэтому тетку все кликали по прежней ее девичьей фамилии Черных -Черниха.
Но скоро и в Воровском осиротели.
В русско-японскую войну Анкудин Михайлович, как и все камчадалы, был в народном ополчении и участвовал в боях — 9 августа 1904 года вместе с Максимом Ивановичем Сотниковым — заведующим обороной западного побережья Камчатки — ительмены из Воровского разгромили экипаж хищнической японской шхуны, высадившийся в устье реки Воровской для промысла лосося. Вместе со всеми нес он караульную службу на устье реки и летом следующего, 1905 года, когда реальной оставалась угроза высадки военного десанта японцев, как это было в устье западнокамчатской реки Озерной в июле 1904 года. И народные ополченцы во всех уголках Камчатки готовы были в любой момент этот десант отразить.
У японцев тогда ничего не вышло: камчадалы отстояли свою землю и сохранили ее за Россией. Но в целом русско-японская война была проиграна царским правительством, которое вынуждено было просить о перемирии и было согласно на подписание русско-японской рыболовной конвенции.
Воспользовавшись этим, японцы вновь обрушились на камчатское побережье — им нужен был лосось и они не хотели упускать сроки, пока готовится эта конвенция. Кроме того, они спешили застолбить наиболее уловистые рыболовные участки на будущее, когда будет получено официальное разрешение на арендное пользование камчатскими побережьями и право на беспошлинный провоз в Японию камчатской рыбы. Добравшись до Камчатки, японцы предпринимали самый хищнический из всех видов промысла — перегораживали своими сетями устье реки и вылавливали всю рыбу, которая шла в реки на нерест.
Этого ни в коем случае нельзя было допустить, как ни морщилось недовольное камчатское начальство, боясь, что новые возможные столкновения с японцами вызовут отрицательную реакцию наверху, где шли Портсмутские переговоры о подписании мира и фактической сдаче в аренду Японии обоих камчатских побережий.
16 июня 1906 года в устье реки Воровской хищнический промысел вели сразу пять японских шхун — Футами-мару, Тендомин-мару, Хоси-мару, Хигаси-мару и еще одна, название которой осталось неизвестным.
Максим Иванович Сотников, который в штатской своей жизни был надзирателем за рыбными промыслами, вместе с жителями села Воровского отправились к устью, где и арестовали шхуны. Экипажи приняли это известие спокойно и не возражали против подписания протокола о браконьерстве и задержании.
На морском берегу, рядом с устьем, они разбили лагерь, построили несколько сараев для посолки рыбы, выставили сети и поймали уже шестнадцать тысяч рыбин.
Когда Сотников объявил японцам, что согласно закона он конфискует шхуны, те, пользуясь численным превосходством, напали на Сотникова и камчадалов.
В тот день — 18 августа 1906 года — погибли вместе с Максимом Ивановичем восемь Спешневых — Анкудин Михайлович, Александр Григорьевич, Василий Петрович, Гавриил Прокофьевич, Гавриил Степанович, Иван Васильевич, Сергей Степанович, Феофан Степанович...
А незадолго до революции в Воровском (в то время село уже переименовали в честь камчатского губернатора в Мономахово) появился ссыльный с Урала Степан Матвеевич Копьев. Он был в партии рабочих, которые тянули вдоль западного побережья Камчатки телефонно-телеграфную линию. Приглянулись друг другу Степан Матвеевич и Анна Васильевна, поженились они, решили жить своим домом. Но в Мономахово русским селиться в то время было не положено.Это было ительменское поселение, жители которого платили ясак русскому царю, поэтому свободное поселение русских было запрещено и разрешалось только по особому распоряжению высокого начальства.
Тогда Степан Матвеевич срубил себе избу на реке Удова. Затем здесь поставил свой дом местный учитель Попов, которому тоже надоело слоняться по чужим углам. Потом появился еще дом, еще, а 7 февраля 1921 года в Камчатском областном народно-революционном комитете в протоколе под параграфом № 3 появилась эта вот историческая запись:
«СЛУШАЛИ: Ходатайство жителей Мономаховской (Соболевской) волости С. М. Копьева, С. А. Марченко, И. Г. Засыпкина, М. П. Сараева, П. И. Панчу, М. И. Попова и других граждан этой волости, поселившихся на реке «Удова», о разрешении наименовать образованный ими поселок — «Русь» с заключением по означенному вопросу Соболевского волостного нарревкома от 16 января 1921 года за № 5.
ПОСТАНОВИЛИ: Утвердить название поселку «Русь».
И когда вновь постучалась беда в двери каждого дома — началась Великая Отечественная война — многие из камчадалов пошли на фронт. Кто на запад — сражаться с фашистами, кто на юг — освобождать от японцев Курильские острова, открытые Иваном Козыревским и впервые пройденные вплоть до Хоккайдо русским же замлепроходцем — большерецким казачьим сотником Иваном Черных.
Назад |