РОДНИКИПамять... Она в каждом из нас. Как сердце. Неощутима, пока не приходит боль.
...Корень юшинский уходит в далекое прошлое. По приказу Петра Великого были направлены архангельские поморы на Камчатку, чтобы приблизить дальний, богатый мехами и всякими диковинами, полуостров к земле Сибирской, а то в обход Охотского моря слишком долгим и опасным был путь казаков-ясачников, хотя в те времена жизни людские дорого не ценились: главное, пушнина пропадала. А она ведь шла в государеву казну!
Какую роль играл в те времена Юшин — неведомо. Был, правда, в экспедиции Беринга подштурман Харлаам Юшин, но родник ли он или просто однофамилец — пока неясно. Как неясно еще многое. Был бы в целости архив дяди — историка — кое-что прояснилось бы: так много было материала по камчатской старине. Но пропал архив бесследно после смерти Роберта Павловича. И отец, видимо, этого тоже боялся — завещал весь свой архив, как наследство, ему — Павлу.
...За окнами ярким бисером звезд расшито ночное небо. Так же, как и сотни лет назад над маленькой крепостью, затерявшейся в необжитой еще земле...
Уже пожелтели газетные страницы — всего за несколько лет до смерти опубликовал Николай Павлович свои воспоминания в тигильской районной газете. Бежит время, бьют его родники, ручьями растекаются по земле, и вот уже новое поколение Юшиных растет.
Вчитывался Павел в скупые вырезки и пытался понять отца — для чего все это? Мало ли историков, краеведов, музейных работников, для кого все это — работа: изучают, пишут, и не так кратко и сухо... Стоит ли вот ему, Павлу, взяться за описание собственной жизни? Вроде, нечего — учился, служил, потом вуз окончил, женился, работал... Обычная жизнь — схема какая-то... Не то, что у деда...
Тому было 26 лет — на шесть лет, стало быть, помоложе собственного внука был — когда началась русско-японская война. По приказу начальника Петропавловского уезда Сильницкого на Камчатке были организованы многочисленные дружины народного ополчения. Павел Иосифович Юшин возглавил Тигильскую. И командовал неплохо: за события в устье реки Воямполка был награжден Георгиевским крестом.
События же разворачивались в тот год стремительно. На материке шла война. Зная, что на Камчатке русских войск нет, японские шхуны смело подходили к ее берегам, чувствуя себя по-хозяйски, уверенно и нагло. Действовали в открытую, знали — скоро здешние рыбные промыслы будут в их руках. Потому уже сейчас выбирали, отыскивая для себя самые рыбные реки, чтобы потом, выиграв войну, успеть и на Камчатке урвать кусок пожирнее, а то, глядишь, американцы перехватят — руки у тех длинные, а ссориться с ними не хочется: только в дружбе с американцами можно было противостоять поверженной России и навязывать ей свою волю на Тихом океане... И спешили быть первыми, рыскали у камчатских берегов, заходили в устья богатых лососем рек: дружба — дружбой, а будущий барыш ни с кем делить не хотелось.
И вот одна такая шхуна встала в устье реки Воямполки. Под видом мирных рыбаков японцы изучали местность, прикидывали будущее расположение рыбалок, консервных заводов, подсчитывали реальную прибыль от богатств этой северной реки. И не заметили, как подошел ополченский отряд Юшина, предупрежденный о появлении японцев своими секретами, как, пользуясь предрассветным туманом и ранними часами, когда сон притупляет бдительность, легкие камчадальские баты скользнули к бортам шхуны. Бой был коротким, но яростным. И казаки его выиграли.
...Павел вновь и вновь перечитывал страницы этого рассказа о бое на Воямполке в 1904 году. Во что верили ополченцы, пытаясь своими, пусть и решительными, но малыми силами противостоять тем, от кого несла поражение сейчас Россия? Безрассудство? Слепое подчинение приказу?... Нет, не были наивными эти люди, привыкшие выходить один на один с медведем, ни тем более безрассудными. Значит, была вера: защищали они свое Отечество, своих детей.
И не их вина, а горе это людское, что проиграли войну царские генералы, и летом 1906 года в соответствии с XI-й и XII-й статьями Портсмутского договора в Петербурге начались русско-японские переговоры по вопросам торговли и рыболовства. Японский уполномоченный Ичиро Мотоно представил проект конвенции, по которой по всему морскому побережью Дальнего Востока, за исключением устьев рек, некоторых бухт и заливов, японские рыбаки наравне с русскими могли получать с торгов рыболовные участки, на которых работали бы японские рабочие и куда можно было беспошлинно привозить все необходимое. Договор был подписан сроком на 12 лет.
Вот так! Смысл победы был в бое. Даже самой маленькой победы. Но при абсолютном поражении и большая победа превращается в мизер, в ноль, в ничто. Камчатские дружинники не были вне России, и не решала горстка людей на Камчатке своей судьбы отдельно от всех судеб страны, да и была ли их судьба вне истории, а историю решали за них сановные вельможи и цари-батюшки... И что — кресты... На груди ли... На могиле... Один сплошной обман на земле...
...Однажды, еще мальчонкой, Павел Иосифович приехал с дядей, частным командиром Тигильской крепости, взявшим на воспитание бойкого паренька из многодетной и бедной семьи брата, в корякское стойбище. Подвыпивший коряк хвастал Юшину:
— Смотри, командир, я теперь бокатый стал, — говорил он пошатываясь, — я хитрый, командир: все сополя продал, а мне японец Мотузики деньки тавал. Я теперь бокатый стал... — и он показал изумленному Ивану Михайловичу... пачку этикеток с консервных банок.
А когда Павлуша спросил дядю, почему он не догнал торговца и не вернул пушнину хозяину, тот лишь рукой махнул: «Многие пытались бороться с купцами, как нашими, так и иноземными, и никогда это добром не кончалось...»
Да, на Камчатке жилось не сладко. У Павла теперь достаточно оснований так считать. Вот хотя бы эти выписки из архива: на жалованье, столовое и прочее содержание от казны казакам полагалось по 9-10 рублей в месяц, и потому не вылезали они из долгов. Служили же они честно — опять же долг перед Отечеством.
А вообще это были обыкновенные сторожа-пограничники, охотники и рыболовы, как и все на Камчатке, оторванные, казалось бы, от всего, что происходит в самой России, далекие от всего этого, как и сама Камчатка. Вроде бы, там были свои беды, а здесь — свои. А оказалось, нет — общие. Общая нужда и общее горе.
Потому-то и сдружились в Тигиле казак Юшин, политические Рябиков и Девеев. И не ждали, как в красивой сказке доброго конца, ничего хорошего от русского царя: так немудрено будет разделить участь Русской Америки — с потрохами продадут...
И кто бы поверил тогда, что уже юшинский внук будет студентом энергетического института, работать на крупном заводе, иметь в подчинении людей с высшим образованием. Да и только ли внук: сыновья Павла Иосифовича, тот же Николай Павлович...
А ведь чего-то хотели и тогда, были же какие-то мечты, когда совершилась революция, и ее волна, что цунами, захлестнула Камчатку, когда избирали тигильчане Павла Иосифовича первым председателем волостного народно-революционного комитета, направляли делегатом на 1-й Чрезвычайный уездный съезд Советов в Петропавловск.
И он вез оттуда землякам очень важное — то, о чем мечталось: «Теперь мы сами будем распоряжаться богатствами своей земли...»
...Давно уже стали историей эти дни. Целые тома написаны, но остаются еще белые пятна.
Все имеет свои масштабы и познается в сравнении. Так и здесь: на юге и на севере полуострова власть была в руках белогвардейцев, а в Тигильской волости красные партизаны установили Советскую власть. И эту новую страницу истории создавали земляки Павла и, прежде всего, — дед.
Он старался для потомков, и потому внук дополняет сейчас эти разрозненные временем страницы, чтобы воссоединить прошлое с настоящим.
«...Последнюю свою ставку белогвардейский полковник Бочкарев, засевший в Гижиге, сделал на тигильчан. В селе была хорошая телеграфная связь с Петропавловском. Кроме того, с западного побережья решено было перебрасывать войска Северного экспедиционного отряда.
На что же рассчитывал здесь белогвардеец? На то, что из века в век несли тигильские казаки верную службу своему Отечеству? Что это формировало характер, суждения, взгляды, определяло позицию. А позиция солдата — это приказ его командира?!
Видимо, потому Бочкарев приказал превратить Тигиль в административно-пропускной белогвардейский пункт. И сам поверил в этот свой приказ.
Но выстрел в сердце Камчатки не получился. Вышла осечка. Когда же белогвардейцы попытались применить силу, — им же и переломили хребет красные партизаны из отряда Павла Иосифовича Юшина и установили Советскую власть по всей волости, а позже, влившись в отряд Григория Чубарова, тигильчане вместе с красноармейцами довершили разгром бочкаревцев на севере полуострова.
Нет, камчадалы уже не связывали будущее Камчатки со старой властью. Ее они уже всласть нахлебались, как и горюшка. И потому взялись за оружие, чтобы утвердить право, обещанное Советской властью — быть настоящим хозяином этой земли. Впереди еще было немало боев. Теперь уже с японцами, которым Советское правительство пока еще было вынуждено дать разрешение на аренду рыболовных участков. Но все увереннее становилась на ноги собственная рыбная промышленность, набирала силы, вытесняла иностранцев, контроль за промыслом которых на территории Тигильского района вел начальник районной милиции Павел Иосифович Юшин».
Так что продолжалась служба потомственного казака — он снова охранял свою, подлинно свою, землю, берег ее для своих детей, боролся против всего, что было направлено против интересов его родины. Подрастали и сыновья. И продолжалась биография...
А время было очень неспокойное. У самого устья реки Тигиль, рядом с русскими рыбалками располагались и японские. Японцы тоже ловили лосось. Только не в реке, а в море — ставными неводами, которые двух-трехкилометровой преградой вставали на пути тигильской рыбы. А что оставалось делать? Как было поднять Камчатку и создать здесь настоящую советскую рыбную промышленность, не подписав этого договора с Японией? Во-первых, японские браконьеры и так, безо всякого спроса, хищнически промышляли камчатскую рыбу, — где только могли. А могли практически везде: попробуй усмотри и догони. Проконтролируй эту армаду шхун и пароходов, когда с великим трудом находили во Владивостоке паровую «калошу», чтобы доставить с материка в Тигиль хотя бы продовольствие. Вот и грабят. И не защитишься, не имея силенок. А по договору они хоть за эту рыбу золотом платят. А, во-вторых, согласно рыболовной конвенции японцы берут на себя и обеспечение Камчатки продовольствием и различным промысловым оборудованием рождающуюся рыбную промышленность. И придет время, когда не захотят, а потеснятся, а потом и вовсе уберутся из наших вод.
Пока же терпеть надо, сжимать зубы до боли, копить силушку, чтобы при случае посчитаться... И есть за что.
В последнее время тигильские рыбаки очень часто встречали на рыбалке начальника милиции пьяным прищуром, смехом, каким-то полувиноватым, полуподленьким. Сын, Коля, это ощущал просто физически: словно кто водил ему по коже чем-то горячим. Отец каменел лицом, шаги его делались тяжелыми, точно ноги не сгибались в коленях, глаза темнели, заполняясь до краев злой слезой, как тигильское устье в лютый осенний шторм.
— Так! — бросал он, как камень. И лица, виноватясь, прятались в толпе, втягивались, сжимались, кривились. А бывало — кто-то хихикал, ухмылялся, юродничал. И клокотало все в Коле, будто плескал кипяток из своей души отец не только в эти пьяные лица, но и на раскаленные камни в душе сына. А чем помочь отцу, он не знал. Да и сам отец — Коля видел — сидел на бревнышке у реки — глаза задумчивые, грустные, губы вздрагивают: видно, разговаривает сам с собой, а о чем, отсюда, из-за кустов, и не расслышишь. Наверное, япошек ругает. Конечно, это они спирт привезли, на рыбу его у наших рыбаков меняют. Вот бы выследить. Отец уже столько времени ищет этот тайник, где японцы спирт прячут, и все бесполезно. Вот бы отыскать! Опасно, правда, — рассказывают, что японцы и убить могут: много темных дел за ними числится. Вон, по пьянке уже сколько людей утопло, а поди разбери: то ли он на самом деле пьяный был, то ли подстроил кто... В отца сколько раз уже стреляли ночью, а кому еще, кроме японцев, он насолил — держит их за горло, не дает нашей рыбой, как своей, распоряжаться...
Долго еще кареглазый мальчик смотрел из-за кустов на отца. Жалел его и не понимал еще, что рождалось в это время в собственной душе, и почему так охотно подчиняется он этой внутренней силе и даже не страшно вовсе, так, посасывает только немного под ложечкой...
...Все произошло случайно, как бы само собой. Они с ребятами ходили по грибы и, отдыхая, развалились в траве на полянке, закрытой со всех сторон густыми зарослями шеламайника. Вдруг мимо прошли японцы. Несколько человек. Переговариваясь на ходу чуть ли не шепотом и все время оглядываясь по сторонам. Ребят они не заметили. А те, обмирая от страха, ползком скользнули за ними. Шеламайник надежно прикрывал разведчиков широкими листьями, только потревоженное травяное комарье жалило немилосердно, кусала крапива, палила руку горячая пучка, за которую Коля схватился сгоряча, схоронившись от японцев буквально в нескольких шагах от них. Те остановились и, подчиняясь приказу старшего — синдо, подвернули дерновину у кустов. Открылся лаз. От волнения у Коли вспотели ладошки. Он оглянулся. Сзади — то здесь, то там — горели возбужденные глаза товарищей. Сердчишки трепыхались у всех, да так громко, что неспокойно дернулся несколько раз, испуганно оглядываясь, синдо. Один раз Коля даже встретился с ним глазами. Юркие, как мышки, они не зацепились на его лице. Но дыхание у Коли перехватило так, что он чуть не задохнулся.
Из отверстия, откуда несло холодной сыростью, японцы вытащили несколько железных банок. Снова приложили к земле дерновину — и все исчезло, точно и не было здесь ничего и никого. Распрямилась примятая трава — никаких тебе следов. Но ребята и не рискнули рассматривать: пятясь задами, они углубились в лес, а оттуда — что есть духу к Павлу Иосифовичу.
Вы бы видели, как посветлело лицо отца, залучились глаза, как, скупой к ласкам, опустил он тяжелую жесткую ладонь на голову сына:
— Вот и у тебя, Николай, произошло боевое крещение.
...К японцам отправились большой группой. Синдо вежливо раскланивался, расплываясь в ядовитой улыбке. А глаза обеспокоенно перепрыгивали с одного лица на другое, ну совсем как мыши из норки в норку. Павел Иосифович сделал официальное заявление. Синдо притворился непонимающим:
— Сакэ нэ быро... русска групости говорит... я заставру отвецать...
Но за отцом пошел сразу. Там, у тайника, составили акт об обнаружении более ста литров спирта. А на следующий год в устье Тигиля уже не было японских рыбалок. Бой был дан по всем правилам.
Не предполагалось тогда, что в жизни у Николая будет еще много боев. В 1932 году Юшин закончил семилетку и был избран в только еще образовавшийся райком комсомола руководителем районной пионерии, а затем поехал учить грамоте камчадалят в Напане. Затем Ленинград, институт народов Севера. Николай Павлович готовился стать учителем. Но прежде ему пришлось стать солдатом: началась Великая Отечественная война.
«Ну вот, дорогой отец, — писал на Камчатку Николай, — настало время и мне служить верой и правдой своему Отечеству. Я призываюсь в Красную Армию. Этим я очень горжусь, ибо защита Родины есть священный долг каждого гражданина СССР... Я хотел стать учителем, а теперь буду солдатом. Сама жизнь указывает дорогу нашему поколению. Уходя в армию, я приложу все силы, чтобы быть достойным дисциплинированным бойцом...»
И шли письма на Камчатку, рассказывая о солдатской службе, о сложном международном положении в Европе. 22 июня 1941 года — вот как случается в жизни! — Павел Иосифович получил от сына последнюю мирную весточку:»...Никто не может гарантировать, что война не вспыхнет и на Тихом океане. И, может быть, еще раз вам придется тряхнуть стариной. И плечом к плечу мы с вами, отец, встанем в ряды защитников страны».
А на западе уже гремели бои. И сражался сын с фашистской нечистью. А внук, Павел, собрал сегодня воедино рассыпанные в памяти пожелтевшие от времени страницы той легендарной летописи священной для нас войны.
«ВОЙНА. Бежали по земле тени «юнкерсов», летели бомбы, дыбилась земля, надсадно выли мины. Этот вой остался в памяти сильнее прочих примет войны.
В боях у Днестра противник потеснил дивизию. Ему удалось отрезать один из полков, в котором оказался и взвод Николая Юшина. До самого последнего момента взвод сохранял связь между подразделениями. До самого последнего... Пока не сомкнулось вражеское кольцо. Но нужно было вырваться из окружения, вывести не только людей, но и сохранить боевую технику. План был дерзкий: на трехконных двуколках и трех парных телегах, как только стемнеет, без шума, без выстрелов поехать дорогой, занятой немцами, миновать захваченные ими села и соединиться со своими частями.
...Снят часовой на мосту. Связисты въехали в село, занятое немцами. Они ехали мимо танков, орудий, горящих костров, слышали чужую речь, пьяные песни. И нахлестывали лошадей.
Первое село миновали благополучно. А на окраине второго — нарвались на огонь. Фашисты стреляли на звук стука колес и цоконья копыт. В ответ полетели гранаты, залпом ударили винтовки. С боем прорвались, только два бойца были ранены и один убит.
Рассвет застал их у нашей передовой. Спустя три часа они были у своих.
За мужество и находчивость командующий Южным фронтом наградил Н. П. Юшина орденом Красной Звезды. Ему было присвоено звание младшего лейтенанта.
БОИ НА ЭЛЬТИГЕНЕ. Глухой ночью 1 ноября десантники подошли к крымским берегам. Сильная волна заливала десантные баржи. Резче и холодней становился ветер. Штормовые волны. На палубе и надстройках появилась ледяная корка...
Отец вспоминал:
«Под ураганным огнем бросаемся в воду, выбираемся на берег, преодолеваем колючую проволоку, забрасываем ее бушлатами и шинелями. Прорвались. А тут — на тебе! — минное поле. Сколько там полегло наших!..
А на рассвете против нас были брошены части двух немецких пехотных дивизий с танками. В первый день мы отбили до двадцати контратак врага. Добиться успеха, несмотря на большой перевес, гитлеровцам не удалось. Тогда они решили взять нас измором. Лишили снабжения, перекрыли возможность эвакуации раненых. Но, несмотря ни на что, десантники продолжали сражаться. Но вот уже и боеприпасы на исходе, жажда мучает, нечего есть, много тяжелораненых... Получили приказ прорываться к основному десанту. А фашисты стремились столкнуть нас в воду Керченского пролива, раздавить гусеницами танков, уничтожить артиллерией, забросать бомбами с самолетов...
Темной декабрьской ночью десантники внезапным ударом прорвали кольцо окружения. И начался стремительный рейд по тылу врага. На Керченских высотах захватили немецкие доты и дзоты, но выбраться из них не могли — сверху насели немцы. Пришлось вызвать огонь на себя наших дальнобойных батарей, расположенных на Таманском полуострове, и выбираться под их прикрытием...»
А потом беспамятство, и друг, Петр Рожков, несколько километров нес на себе раненого командира.
НА БЕРЛИН.Победная весна 1945 года. Ласково греет апрельское солнце. В редкие минуты между ожесточенными схватками с отчаянно сопротивляющимися гитлеровцами в предместьях вражеской столицы вздохнет полной грудью боец, и радостной птицей мелькнет мысль: «Скоро конец войны, скоро к родным, домой!»
Части 13-й гвардейской армии генерала Н. П. Пухова вышли к окраинам Берлина.
А перед самой победой, на участке, где действовали связисты-гвардейцы, произошло следующее: матерые гитлеровцы, сражающиеся с яростью обреченных, и юнцы-фанатики из «гитлер-югенд», вооруженные фауст-патронами, потеснили одно из наших подразделений, состоявшее в основном из малообстрелянных бойцов недавно прибывшего пополнения. И в этот момент прозвучал голос Юшина:
— Гвардейцы! За мной! Даешь Берлин!
Решительные и умные действия солдат-ветеранов помогли новобранцам прийти в себя, оправиться от временного замешательства, и вот уже гремит, нарастая, победный клич:
— Ура-а! Даешь Берлин!
И советские воины вступают на улицы Берлина. Яростно вспыхивают ожесточенные схватки. И здесь, на окраине вражеского логова, воин-камчадал был сражен осколком разорвавшегося фауст-патрона.
Здесь, в немецком городе Дебрене, и встретили раненные фронтовики день Великой Победы...
«Настал радостный долгожданный день Победы над Германией. Великая Отечественная война, которую вел советский народ против немецко-фашистских захватчиков, победоносно завершена. Германия полностью разгромлена, — говорилось в памятке, выданной гвардии старшему лейтенанту Н. П. Юшину командованием и Военным Советом 13-й армии. — В ходе войны воины Красной Армии и Вы в том числе отдали все силы делу защиты Отечества, пережили неисчислимые лишения и страдания. Кровь, пролитая на полях сражений, не пропала даром. Наше правое дело увенчалось полной победой.
Военный Совет 13-й армии поздравляет Вас с победоносным завершением Великой Отечественной войны и объявляет благодарность за самоотверженное служение Родине в составе войск 13-й армии...»
Назад |