Детство. Я родилась 21 ноября 1925 г. в селе Енотаевка Сталинградской (позже Астраханской) области. Мой отец работал маляром, мама вела домашнее хозяйство. Родители были религиозны и придерживались старинных традиций.

Наша семья жила в собственном деревянном рубленом доме. Под ним размещался погреб, отдельно стояли летняя кухня, сарай и баня. Во дворе находился особый резервуар (бассейн), в котором хранили воду. Семья имела лошадь, корову, держала кур. Молоко и мясо у нас было свое.

В 1930 г. до Енотаевки докатилась волна гонений против зажиточных жителей. Началось их «раскулачивание». Такая же угроза нависла и над нашей семьей, тоже считавшейся зажиточной. От отца стали требовать высокие налоги. Не дожидаясь расправы, родители решили продать дом и уехать в Астрахань. Так мы стали астраханцами.

В начале Великой Отечественной войны мне было около шестнадцати лет. В начале июля 1941 года призвали в армию старшего брата Павла. 15 февраля 1943 года он погиб в бою. Ему было неполных 32 года.

После девятого класса во время каникул летом 1942 г. нас отправили на работу в колхоз, а затем — на строительство оборонительных сооружений: фашисты приближались к Волге, под Сталинградом шли тяжелые бои. Школьники, разделенные на отряды, копали противотанковые рвы.

Летом 1943 года в школе состоялся выпускной вечер, было небольшое угощение, танцы под патефон. Звучали популярные мелодии тех лет: «Риорита», вальсы, фокстроты, песни Утесова, Шульженко и Вадима Козина.

Учеба в Астррыбвтузе. По окончании школы летом 1943 года я поступила в Астраханский рыбвтуз. Тогда в нем действовали всего два факультета: технологический и промышленного рыболовства. На наш курс зачислили более ста человек, но к концу первого семестра многие из них отсеялись. Технологов осталось 62 человека, разделенных на две учебных группы. Основную массу студентов составляли девушки, парней среди нас было всего четверо. Они были старше девчат, так как все прошли фронт.

Первый учебный год начался в октябре 1943 года. Помимо учебы, студентов привлекали на различные работы: в институтском подсобном хозяйстве, на рыбозаводе, для разгрузки соли на реке Балде. Соль таскали за плечами в мешках, грузили рыбу, зачищали засольные емкости. Нередко для этого нас снимали с занятий. Питались студенты, как правило, дома, хотя при институте действовала столовая. До рыбвтуза из центра города добирались пешком: единственный ходивший трамвай, к тому же двигавшийся по одноколейному пути, всегда до отказа был заполнен работниками различных предприятий.

В те годы рыбвтуз был небольшим институтом. На его территории уже имелся парк, в котором росли высокие тополя, но он еще не был огорожен. Здесь располагались основной учебный корпус с библиотекой, «дом профессуры», еще два учебных здания, столовая и общежитие. В спецкорпусе проводилось курсовое и дипломное проектирование.

Бумагу для записей студенты использовали, кто какую мог найти. Писали, например, карандашами и перьевыми ручками с чернильницами в амбарных книгах. Аудитории не топили, было холодно, поэтому студенты сидели на занятиях в одежде. К тому же в сороковых годах зимы были более суровыми, чем сейчас. Для того, чтобы люди не замерзли, продолжительность занятий сократили до часа, затем объявляли перерыв и слушатели «активно разогревались», носясь по коридорам. По воскресеньям в институте объявлялись выходные дни.

Студенты получали рабочие продуктовые карточки, по которым отоваривались крупой и хлебом. Первое время мы не носили какой-то особой формы, но в 1946 году было введено обмундирование, состоявшее из черного кителя с пуговицами, на которых были выдавлены якоря, берета и юбки. Материал выдали «казенный», а форму мы шили сами. Я умудрилась сэкономить материал и сшила из него не только китель, но и пальто. Стипендия в то время составляла 75 рублей или около того.

Запомнилось окончание войны в 1945 году. К вечеру 8 мая население уже ждало официального известия о победе. О том, что вскоре прозвучит правительственное заявление, объявили по радио заранее. Люди прекрасно понимали, о чем будет идти речь. Студенты собрались в институте. Здесь мы и ждали сообщения о конце войны, танцевали, радовались, веселились, как могли. В ночь с 8 на 9 мая 1945 года все услышали о долгожданной победе.

Из преподавателей запомнился профессор Александров — он читал нам высшую математику. Около года изучали военно-морское дело, знакомились с типами кораблей и их устройством. Помню, что в аудитории стоял макет торпеды, зенитный автомат «Эрликон». Изучали и азбуку Морзе, причем как на ключе, так и флажную сигнализацию. Военно-морской подготовкой руководил офицер в звании капитан-лейтенанта. Хорошо запомнился доцент Войникайнис-Мирский, читавший гидравлику — единственный «проваленный» мною экзамен. Только после усиленной подготовки кое-как сдала его на «троечку».

За время обучения студенты-технологи прошли три практики. Первая — ознакомительная — на Астраханском рыбокомбинате, вторая — производственная после окончания четвертого курса — в Махачкале на консервном и жиротуковом заводах. Там изготавливали селедку, консервы из частиковых рыб в томате, шпроты. Здесь же работали на коптильном комбинате, готовили леща и вырабатывали икру. Третья практика — преддипломная — состоялась на Красинском рыбозаводе в Астрахани.

На Камчатку. Зимой 1947—1948 годов у нас состоялось так называемое «распределение», то есть нам назначили места будущей работы. Комиссию по распределению возглавлял директор рыбвтуза Кипариди. Меня направили на Камчатку. Всего нас, таких «дальневосточников», оказалось 22 человека.

Темой моего дипломного проекта стала реконструкция рыбозавода. Руководил проектом вначале преподаватель рыбвтуза, а затем работник Каспийского рыбтреста. В июле 1948 года я защитила проект на «хорошо». После защиты нам дали немного отдохнуть, а 8 августа 1948 года собрали на Астраханском вокзале со всем скарбом — выпускникам рыбвтуза предстоял далекий путь через всю страну. Я поехала в сопровождении мамы. Вначале сели в поезд, шедший до Москвы. До его отхода прибыл уполномоченный Дальрыбы, с нами заключили договоры, выдали «подъемные» суммы. Так много денег у меня еще никогда не было.

В Москве пробыли несколько дней, здесь нас разместили в общежитии. Посмотрели столицу, я впервые побывала в Третьяковской галерее. Затем нас пригласили в Министерство рыбной промышленности СССР, где состоялась беседа с каким-то важным чином, от которого мы получили надлежащие напутствия. Затем путешествие продолжилось на поезде до Владивостока. По прибытии на место наша группа распалась: кто-то поехал на Сахалин, кто-то остался в Приморье.

Во Владивостоке молодые специалисты, следовавшие на Камчатку, сели на грузовой пароход, название его не помню. На нем разместились в твиндеках, оборудованных нарами. В пути питались теми продуктами, которые взяли с собой. Есть особо-то и не хотелось: судно качало, а мы к морской качке были непривычны и переносили ее плохо.

В сентябре 1948 года прибыли в Петропавловск-Камчатский. В городе было сравнительно тепло. Поселили нас в брезентовых палатках на Четвертом километре. Петропавловск показался мне совсем необычным и непривычным: вокруг стоят высоченные сопки, нет общественного транспорта. Впрочем, о бытовых сложностях тогда сильно не задумывались — молодые были.

В Петропавловске посетили Главкамчатрыбпром, беседовали с его руководством. Отдел кадров Главкамчатрыбпрома распределил нас по различным рыбокомбинатам побережья. Пятерых или шестерых направили в комбинат имени Микояна (позже он назывался Октябрьским).

В комбинат из Петропавловска мы отправились на пароходе «Чавыча». Погода стояла солнечная, позволяла долго находиться на верхней палубе, а не томиться в трюме. Страшно было выгружаться с судна по прибытии на место. Снимали пассажиров грузовыми сетками и рассаживали на кавасаки, который повез нас по морю. Здесь сильно качало, спокойно стало лишь тогда, когда вошли в реку. На берегу нас ждал парторг комбината, на ночлег разместили в клубе. На следующий день мы встречались с директором комбината А. К. Евдокимовым.

Меня направили на вторую базу комбината, куда я поехала на подводе, запряженной лошадью. Вторая база располагалась недалеко от центральной. Здесь 20 сентября 1948 года я начала работать засольным мастером с окладом в 1 000 рублей. Дали нам с мамой комнату в деревянном доме с крышей из гофрированного железа. В комнате находились две железные кровати, стол, стул, табурет — обстановка спартанская. Выдали матрацы. В доме жили также технический руководитель комбината и судья.

Приехали мы на базу в сентябре, когда еще было тепло, а вот зимой в комнате стало довольно прохладно, приходилось много топить, так как помещение сильно продувало ветром. Снега наносило много, но мое служебное помещение — каптерка мастеров и подрядчика — располагалась рядом с жильем.

Познакомилась со старшим мастером-практиком М. А. Морозовым. Затем меня отвели на склад, подобрали спецодежду: сапоги 41 размера, халат, фуфайку. Потом показали производство, познакомили с людьми.

Так как приехали мы к концу путины, то весь заготовленный лосось был уже убран, оставалась только разнорыбица. Ее засолили раньше, потом сортировали. Солили «сухим» посолом и в тузлуке. На второй базе выпускали только соленую рыбу и икру. Рыба хранилась под открытым небом, нередко она пропадала, иногда ее грузили из-за отсутствия тары в трюмы пароходов навалом. Все это вело к снижению сортности, вызывало большие потери и, вообще-то, являлось простым переводом добра. Зато вот так выполнялись «спущенные» сверху планы. Принимали в обработку все, что попадалось рыбакам в сети.

Зимой готовили инвентарь к предстоящей путине. Заготавливали в бунтах (то есть штабелях) лед, использовавшийся для охлажденного посола. Ледников и холодильников на базе не было.

Микояновский рыбокомбинат включал центральную, первую, вторую, четвертую, пятую базы, рыбучасток на 9-м километре и рыбоконсервный завод номер 48.

На второй базе имелись крытый засольный цех, более пятидесяти бетонных засольных чанов, каждый их которых вмещал 80 центнеров продукции, приемная и разделочная пристани, икорный цех, мастерская, склады сетей, бондарная мастерская, контора и бухгалтерия, маленькая технологическая лаборатория, общежития для рабочих, в которых жили русские и корейцы. Корейцев было две или три бригады. Они работали на посоле и как грузчики, трудились хорошо. Командовал ими бригадир Пак, он говорил по-русски, был вежлив. Руководил базой директор Федор Демьянович Гончаров.

В Микояновске в основном шла горбуша. На разделочной пристани трудились до ста резчиков и мойщиков рыбы. Они занимали как закрытые (под навесами), так и открытые рабочие месте. Отделенные от рыбы потроха не использовали, а уничтожали, так как утилизационных установок здесь не было. Крытые чаны заполнялись рыбой довольно быстро, поэтому в 1949 году дополнительно к ним установили около сотни брезентовых емкостью по 50—70 центнеров. Перед каждым из них ставился стол, насыпалась рыба и соль. Брюшки и жабры горбуши набивали солью, затем рыбину клали на деревянный лоток с двумя бортиками и ручками. Засольщиков обычно было по двое на чан. В чане на доске стоял еще один человек, он принимал рыбу и раскладывал ее внутри емкости рядами. Последний ряд засыпали солью и закрывали соломенными матами. Соли уходило примерно 25 % от веса рыбы. Затем чан накрывали сверху брезентами для того, чтобы защитить его от попадания воды.

«Уборка» рыбы начиналась с тех чанов, которые заполнялись первыми. К ней приступали сразу по окончании хода рыбы. «Уборка» заключалась в том, что рыбу промывали в тузлуке в специальных деревянных ваннах. Бочки для рыбы замачивались заранее, примерно за 12 часов до их заполнения. Обычных сейчас полиэтиленовых вкладышей тогда еще не было, поэтому тара делалась герметичной. Бочки изготавливали в бондарном цехе комбината. Их обычно не хватало, поэтому часть рыбы убирали в ящики, при этом тузлуком ее не заливали. Соль использовалась китайская, доставляли ее в соломенных кулях. Их хранили в больших штабелях под открытым небом, закрывая сверху брезентами.

Готовая продукция в ящиках складировалась под навесом на пристани, рыбу в бочках держали на территории базы в разных местах. Бочки периодически заливали тузлуком, для этого были назначены специальные заливщицы. Перед перекатыванием пробку на бочке забивали. Прежде чем погрузить ее на пароход, окончательно заливали тузлуком и после этого надежно закупоривали, заколачивая пробку.

Небольшое количество попадавшейся чавычи солили «шведским пластом», то есть после разделки на филе.

Лососевую икру готовили при помощи буры, уротропина и растительного масла. Солили ее в обрезах, затем фасовали в деревянные бочки. Тузлук варили заранее в специальном чане, оборудованном паровым змеевиком. Готовили его прозрачным, отстаивали, фильтровали и затем хранили в особых икорных чанах. Все это делалось весной еще до начала хода рыбы. Специалистом в этой области был старый икорный мастер Петрович.

Продукцию из-за недостатка судов нередко не могли своевременно вывезти, поэтому она оставалась на базах на зимовку. Осенью сезонные рабочие уезжали, а остававшиеся следили за состоянием продукции, готовили инвентарь к предстоящей путине, а также доливали в бочки тузлук. Для того чтобы зимой можно было добраться до рыбы, приходилось перебрасывать много снега и пробивать в нем глубокие траншеи.

На второй базе Микояновского рыбокомбината имелся Красный уголок. Здесь часто проходила техническая учеба и обязательные в то время политзанятия. На центральной базе размещался клуб. В нем находились все «развлечения»: танцы, кино (в основном трофейное немецкое), выступали приезжие агитбригады и комбинатовская самодеятельность.

Карточная система распределения продуктов питания была уже отменена. На базе имелся магазин, располагавший весьма скудным ассортиментом товаров, разнообразившимся только с приходом пароходов. Здесь я впервые попробовала сою, сгущенное молоко и тушенку, которые раньше, в военные и первые послевоенные годы, на материке мы и не видели. Хлеб покупали в магазине, его сюда привозили с центральной базы. Готовили для себя сами, причем первое время добываемого лосося, в том числе и икру, не ели — продукты эти для нас были достаточно непривычными.

Зимой, когда путинное напряжение спадало, работникам давали отгулы, а вот во время хода рыбы выходных практически не было. В конторе мы не засиживались — все время находились на производстве. От солнца и ветра волосы у меня выцвели, а на лице установился по-настоящему южный загар.

На второй базе я провела два сезона: 1948—1949 и 1949—1950 годов. Летом 1950 года меня собирались перевести во вновь организуемый Западно-Камчатский трест. Но директор комбината Евдокимов не отпустил, издав приказ о моей работе здесь вплоть до конца путины.

В Западно-Камчатский госрыбтрест меня перевели в 1951 году. Существовавший до этого единый Главкамчатрыбпром для повышения эффективности работы был разделен на три треста: Западно-Камчатский, Восточно-Камчатский и Северо-Камчатский. Это деление сохранялось до конца 1954 года, после чего было признано нерациональным. Вскоре был образован теперь уже объединенный трест.

Управление Западно-Камчатского треста размещалось на центральной базе комбината. Здесь я начала работать в должности инженера производственного отдела. Отдел занимался разработкой технологии, контролировал выработку, рассчитывал количество требовавшихся материалов. Возглавлял отдел инженер-холодильщик В. Л. Грабовский. Позже он стал главным инженером треста, а отделом стал заведовать Алексей Петрович Голубев. Здесь же трудились механики Гриншпунт и Рахимова.

Осенью, в октябре 1951 года, по окончании путины я получила шестимесячный отпуск (за год полагалось, по-моему, 54 или 56 отпускных дней), и мы с мамой отправились в Астрахань. В комбинате садились на пароход при помощи веревочного трапа, море волновалось, было очень страшно карабкаться по этой качающейся опоре на борт судна. От Владивостока до Москвы ехали мягким поездом.

В начале ноября 1952 года до комбината докатились отголоски страшной трагедии — Северо-Курильской катастрофы, в которой погибло множество людей. Под утро наш поселок затрясло, все испугались. Утром, когда пошли на работу, увидели, что река Большая переполнена водой, она даже подошла под стены пекарни, стоявшей на берегу реки. Позже нам объяснили, что на Курилы обрушилось сильнейшее цунами. В нашем комбинате разрушений и жертв не было.

В то время, когда я работала в тресте, по-моему, зимой 1953—1954 годов, возле берега переломился пароход типа «Либерти». С берега во льдах виднелись половинки корпуса этого большого судна.

В начале 1950-х годов в комбинате побывал писатель А. М. Борщаговский. Мы, молодые специалисты, все присутствовали на встрече с ним, проходившей в помещении парткома комбината. Писатель рассказывал об одной из своих книг, в которой он писал про японцев. Запомнилось мне только то, что он рассказывал про какого-то Киморо Кентаро.

Митогинский комбинат. После ликвидации Западно-Камчатского треста, последовавшей в конце 1954 года, все его работники получили новые назначения: кто уехал в Петропавловск, кто на другие комбинаты. Наша семья, состоявшая тогда из трех человек, отправилась в Митогу: мой муж Виталий Васильевич Гаврилов, тоже выпускник Астраханского рыбвтуза — начальником лова, я — заведующей лабораторией. На новое место работы мы выехали в январе 1955 года. Ехали на нескольких собачьих упряжках. Их прислали за нами из Митоги. В то время собаки были весьма распространенным видом камчатского транспорта. Ранее я несколько раз ездила на них в командировки в Озерную, Опалу, Усть-Большерецк и другие комбинаты и базы. В пути, для того чтобы согреться, периодически слезали с нарт и бежали рядом.

Поселили нас в деревянном одноэтажном доме. Одну комнату в нем занимала наша семья, вторую — семья нормировщика. Позже нам дали отдельную квартиру в хорошем деревянном доме, состоявшую из кухни и комнаты. «Удобства» располагались на улице.

Работать на комбинате я начала 25 января 1955 года. Дочери Ларисе тогда было всего полгода, пришлось отдавать ее в ясли (отпуск по уходу за детьми в то время не давали, а продолжительность так называемого «декретного отпуска» составляла около 70 дней). На второй день Лариса заболела. Так как мне нельзя было оставить работу, то пришлось нанимать ей няньку — молодую девчонку.

В 1956 г. поехали из Митоги в Астрахань в очередной отпуск. Пароход брал в комбинате рыбопродукцию, захватил нас и других отпускников. До Владивостока ехали с «комфортом» в каюте. После возвращения из отпуска в Митогу перебрались в другой дом. Наша новая квартира по тем временам была приличная: прихожая, кухня и две комнаты. Имелся и телефон — к этому времени муж стал главным инженером комбината.

Моя лаборатория размещалась в небольшом рубленом доме, она была неплохо оснащена. Основным видом продукции, которую выпускал Митогинский рыбоконсервный завод номер 47, были натуральные лососевые консервы. Зимой 1956—1957 годов мы начали осваивать производство консервов из гольца в томате. Сырье для них добывалось подледным ловом. Экспериментальное производство развернули в помещении икорного цеха. Здесь поставили обжарочную печь. Партии этой продукции были небольшие. Из отходов рыбы наладили выпуск котлет в томатном соусе.

В Митоге в середине 1950-х годов имелся клуб и магазин. С продуктами здесь было не очень хорошо. На полках магазина пылились аргентинские мясные консервы, китайский компот из мандаринов, масло, перловая крупа. Картошку и мясо мы покупали у местных жителей.

Конечно, было много знакомых. Дружили с семьей Аленкиных. Он работал заместителем директора комбината, она — химиком в лаборатории. К сожалению, Аленкин рано умер прямо на партийном собрании, похоронили его в Митоге.

В Митоге в 1956 г. в нашей квартире гостил приехавший с материка писатель. Он, фамилию его забыла, изучал Камчатку и быт ее обитателей. Муж пригласил его к нам. Родом он был, по-моему, из Краснодара. Несколько лет спустя я случайно прочла в журнале «Огонек» один из его рассказов, называвшийся то ли «Хозяин тайги», то ли «Хозяин таежной речки».

Кихчик. В 1957 году началось укрупнение многочисленных камчатских рыбокомбинатов и баз. Из-за нерентабельности производства, трудностей в организации доставки снабжения и вывоза продукции мелкие базы стали закрывать, комбинаты сливать. Не последней причиной этого стало и резкое оскудение основательно подорванной сырьевой базы.

По этой причине мы переехали в Кихчик. В моей трудовой книжке есть такая запись: «15 февраля 1957 г. в связи с реорганизацией назначена в Кихчикский комбинат». С марта 1957 г. я стала исполняющей обязанности заведующей лабораторией, а с 29 апреля — заведующей. В этой должности проработала до июня 1962 года.

До Кихчика добирались на санях, запряженных лошадьми. Поместили нас в финский дом, снаружи обшитый узкими досками. В нем имелись две квартиры. Таких домов в Кихчике стояло несколько. Каждая квартира состояла из кухни и двух раздельных комнат. Пищу готовили на печи, дрова для нее привозили под заказ за особую плату через хозяйственную часть комбината.

Кихчиский комбинат имел большой поселок и серьезную производственную базу. В ее состав входили холодильник, консервный завод номер 45, жиромучной завод, пристани, лаборатория, работало неплохое подсобное хозяйство. Поселок располагал клубом, детским садом, почтой, госбанком, пекарней, столовой, несколькими магазинами рыбкоопа (двумя продуктовыми и одним промтоварным). Кулинарный цех делал колбасу, творог, молоко доставляли с фермы. Жизнь здесь была значительно лучше, чем в тех местах, где мы работали раньше.

В конце ноября или в начале декабря 1958 года произошло сильное наводнение. На море разразился сильный шторм, волны замыли устье реки, оно переполнилось, и вода пошла по направлению к поселку. На территории комбината разбросало значительную часть продукции, затопило стоявшие низко дома, но обошлось без жертв. Люди убежали на возвышенности. Повредило лишь домашний скарб. В нашем доме вода поднялась над полом сантиметров на шестьдесят, затопила запасы продуктов, часть вещей, повредила много книг, которые хранились невысокой тумбочке. В комнаты занесло ил. Все это длилось несколько часов.

Вышла я на крыльцо — вокруг вода. Бросилась домой за Ларисой, надела на нее шубу, шапку. Отец наш находился на работе, меня с дочерью на другую сторону в безопасное место к двухэтажному дому перевез механик завода. Расположились мы в этом доме, но постепенно вода подошла и к нему. Спасаясь от нее, полезли на чердак. Постепенно ветер сменился, вода стала уходить в море. Когда она сошла совсем, соседка позвала нас к себе. Она оказалась более подготовлена к встрече стихии: успела убрать вещи. Переночевали у нее, а на следующий день отправились восвояси наводить порядок.

В 1960 году мы переселились в новый рубленый дом с высоким крыльцом. Здесь также имелись две квартиры, вторую занимала семья парторга. Квартиру образовывали небольшой коридор с кладовкой, передняя с окном, налево от входа располагалась кухня, оборудованная печкой с плитой и духовкой. Она выходила в большую комнату. Вода в кухню подавалась при помощи ручного насоса, но раковины и слива не было. Большая комната имела три окна. Кроме нее была еще и спальня. Новое жилье украсили приобретенные здесь же, в Кихчике, бархатные занавески и полосатые дорожки, остатки которых и сейчас можно наблюдать в моей астраханской квартире. Были у нас радиоприемник, комод, круглый стол.

Из хороших знакомых и друзей в кихчикском периоде вспоминаются семьи Бирюковых, Малюги, врача Дьяченко, председатель поселкового совет Горшков.

Однажды весной 1961 г. пришли домой, слышим, по местному радио передают, что из района к вечеру поступит важное сообщение. С нетерпением дождались известия о полете в космос Юрия Гагарина. Удивились, обрадовались.

На ставных неводах в Кихчике работал бригадир Матвиенко, депутат Верховного Совета СССР. Всю рыбу, которую он вылавливал, приходилось принимать: действовал его депутатский авторитет. Работали с утра до ночи, сильно уставали. Смотрели на море: везут очередную партию рыбы или нет. Рыбаки на неводе поднимали «маяк» — шест с флажком, означавший, что кунгас на неводе заполнен рыбой и его требуется буксировать к берегу.

Льда для хранения рыбы нередко не хватало, рыбу им не пересыпали. Не успевали ее принимать. Рыбаки ругались и требовали быстрой обработки, особенно этот самый депутат, которому всегда нужно было давать «зеленый свет». Из-за задержки в приемке качество улова заметно снижалось. В первую очередь принималась рыба первого сорта, она шла на консервы и в заморозку, второй сорт направлялся в засол. Третий сорт — с повреждениями и сильными нерестовыми изменениями — также шел на засолку.

Озерная. В марте 1962 года мужа назначили директором Озерновского комбината. Я в то время находилась в декретном отпуске, а по его окончании стала заведующей технологической лабораторией. Озерная отличалась от Кихчика более крупным поселком, наличием мощного холодильника и размерами завода. Здесь производилось много продукции: и лососевой, и в томате.

В 1963—1964 годах мы начали осваивать производство минтаевой икры в бочках. До этого икра вместе с кишками и прочими отходами шла в жиромучное производство. Экспериментальная партия икры получилась хорошая, был приобретен необходимый в этом деле опыт и началось широкое производство такой продукции. Комбинат выпускал и варено-мороженые крабовые конечности. Их фасовали по килограмму в пергамент, обвязывали шпагатом и размещали в ящиках.

В то время моя зарплата составляла 390 рублей (или 3 900 рублей до денежной реформы 1961 года), муж получал 620 рублей. Жизнь в материальном плане и в плане снабжения заметно улучшилась. Жили мы в кирпичном двухэтажном доме в двухкомнатной квартире. В этом доме уже было паровое отопление и душ, но на кухне по-прежнему стояла печка с плитой, отапливаемая дровами. Прочие «удобства», как и раньше, располагались на улице.

Купили холодильник марки «Москва-ЗИЛ». В то время это было новшество, все наши знакомые удивлялись, зачем на Камчатке холодильник? Стоил он то ли 280, то ли 320 рублей. Мебель у нас по-прежнему была казенная, в продаже ее тогда не имелось. Основными ценностями среди обывателей в то время считались ковры и хрустальная посуда, но последняя в продажу тоже почти не попадала.

В качестве развлечения слушали патефон и радиоприемник. Рядом с домом стоял типовой, весьма приличный по тем временам кинотеатр. В кино ходили часто, в основном на поздние сеансы.

В Озерновский период жизни мы поддерживали дружеские связи с Бирюковыми, Малюгами, Литвяками и Баженовыми. В последующие годы эти связи сохранились, а потом судьба вновь нас свела в Петропавловске.

Однажды, примерно в 1964 году, по комбинатскому радио объявили тревогу — готовность к подходу цунами. Схватили детей и пошли на Черную сопку, решив там переждать напор стихии. Но ничего не произошло, тревога оказалась ложной. Спустились в поселок уже затемно.

Астрахань — Камчатка — Астрахань В 1965 году нам пришлось уехать в Астрахань. Причинорй переезда стала слепота моей мамы, страдавшей катарактой. В Астрахань уехали в мае 1965 года. В Астрахани у нас уже была построена кооперативная квартира, стоившая 5 400 тогдашних рублей. Дом сдали в 1963 году. В Астрахани Виталий Васильевич устроился в Центральное проектно-конструкторское технологическое бюро (ЦПКТБ) в отдел научной организации труда (НОТ). В 1967 или в 1968 году он перешел в «Каспрыбу», где был главным механиком. Получал зарплату в размере 190 рублей. Я не работала, занималась домашним хозяйством и воспитанием детей. Муж трудился в «Каспрыбе» до 1971 г. В декабре этого года он уволился и поехал в Петропавловск. До этого, в августе или сентябре 1971 года, он ездил туда в командировку. В Петропавловске его сагитировали перейти сюда на работу. Такое же предложение он получал и раньше, еще когда работал в НОТе.

Муж подумал и согласился. И в материальном плане эта работа была лучше, да и северные льготы для предстоящей пенсии совсем не помешали бы. К тому же зрение у мамы поправилось. 11 декабря 1971 года муж вернулся на Камчатку. В Петропавловске он возглавил местное ЦПКТБ. Вначале его поселили на пятом километре в общежитии морского рыбного порта, затем он получил квартиру и поехал за семьей в Астрахань. 14 октября 1972 года наша семья (я, муж и сын Сергей) на самолете ИЛ-18 прилетели в Петропавловск. Дочь Лариса, которая к тому времени уже училась в Астраханском педагогическом институте, осталась с бабушкой в Астрахани.

17 октября 1972 года я начала работать в технологической лаборатории ЦПКТБ в качестве старшего инженера экспериментальной группы. Здесь встретила старых знакомых по побережью, в том числе Тамару Викторовну Бирюкову. Мужу восстановили все ранее имевшиеся у него северные надбавки, а мне пришлось зарабатывать их снова. Зарплата мужа составляла около 600 рублей, а у меня поначалу всего 125.

Лаборатория размещалась в цокольном этаже деревянного здания на улице Чукотской, 2. Сейчас на этом месте рядом со столовой КамчатГТУ расположен небольшой пустырь. В 1975 году я перешла в производственную группу. Примерно в это же время лаборатория переехала из полуподвала на первый этаж этого же здания.

Коллектив лаборатории был хороший, работоспособный и достаточно стабильный. Его костяк составляли Тамара Викторовна Бирюкова, Екатерина Васильевна Поддубная, Валентина Александровна Лебедева, Лариса Петровна Велицкая, Анна Павловна Щербакова, Сания Саючбукеевна Серикова, Татьяна Александровна Карпова, Дина Яновна Добрынина и другие.

Задачами нашей лаборатории являлись надзор за соблюдением технологии приготовления рыбопродукции, ее техно-химический, бактериологический и радиационный контроль, разработка новых видов рыбных товаров. Во время работы в экспериментальной группе я принимала участие во внедрении в производство консервов «Тефтели в томатном соусе». Их начинали делать из фарша минтая, выпускавшегося в море на больших морозильных траулерах. На этот фарш в 1970-х годах возлагали большие надежды, но особым спросом в то время он не пользовался. Наша задача состояла в его популяризации. Предложенная нами технология приготовления тефтелей затем была использована на основных рыбокомбинатах Камчатрыбпрома.

Кроме этого, работали над кнелями из фарша минтая, но в производство они так и не попали: освоить их не удалось. Экспериментальной базой для этих работ служил консервный цех Петропавловской жестянобаночной фабрики. А их производство пытались наладить на хорошо знакомых мне рыбоконсервных заводах: Октябрьском номер 48 и Озерновском номер 55.

В технологическом отделе я занималась ведением документации по изготовлению всех видов рыбной продукции. Эту документацию размножали, рассылали на предприятия, лаборатории баз флотов, в производственный отдел Камчатрыбпрома, вносили в нее необходимые изменения.

Производственно-технологический отдел еженедельно проводил дегустации продукции, выпускаемой на предприятиях Камчатрыбпрома. Для этого собирался специальный дегустационный совет, в котором я была секретарем. Председательствовал в совете заместитель генерального директора Камчатрыбпрома Александр Павлович Старцев. Дегустацией оценивали качество консервов, икры, копченостей, сельди спецпосола, рыбной кулинарии. Проверяли и новые виды продукции, давая им «путевку в жизнь». После того, как они получали одобрение совета, начиналось их внедрение в производство.

Раз в неделю в лаборатории, как и на всех предприятиях и учреждениях страны, проводились политические занятия (то есть учеба в сети партийного просвещения). Приходилось готовиться к ним по воскресеньям, теряя личное время. Все понимали, что это глупость и пустая трата сил, но таковы были нравы того, относительно недалекого времени…

В лаборатории я трудилась до 1988 года, до выхода на пенсию, после чего покинула Камчатку, вернувшись в родную Астрахань.