Много было героев гражданской войны, особенно сразу после нее и когда прошла первая волна реабилитации красных командиров, репрессированных в тридцатые годы. Хотя само выражение «герой гражданской войны», на мой взгляд, не только нелепо, но даже кощунственно: в братоубийственной войне все — жертвы.

Время все расставляет на свои места. Теперь мы уж не помним и десятка имен этих людей, а те, что помним, если не заглядывать в словари и справочники, ни с чем не ассоциируются. Знаменитые некогда личности — и все.

Но один герой при нас. Со своим обликом, биографией, делами… Это — Чапаев. Или, как звали его в обиходе, Чапай. Значит, в самом деле, яркая индивидуальность, чем и прославился, а Дмитрий Фурманов лишь «литературно» оформил Василия Ивановича — материала для этого хватало с избытком.

Смышленый, волевой, решительный, а главное — очень храбрый. Недаром в первую германскую стал полным Георгиевским кавалером. В гражданскую чапаевские таланты получили развитие — он знал, за что воевал. Пусть все это («Земля — крестьянам!», «Заводы — рабочим!») на поверку оказалось наживкой, красивой брехней: землю быстро отобрали, а рабочие на заводах так и остались наемной силой.

Кстати, белая Русская Армия периода гражданской войны своим Чапаем похвастаться не могла. И как бы мы не относились к ней, никаких привлекательных для большинства населения лозунгов она не несла на своих знаменах. Объективно она сражалась (и умирала!) за то, чтобы в случае победы власть досталась интернациональным нуворишам и демократам-демагогам, которые извели бы народ не хуже коммунистов, разве что медленнее, при помощи «реформ». Какая уж тут справедливость!

Петрову до Чапая было — как до неба. Правда, он всю гражданскую тоже служил у красных, но — в столице, при штабе Реввоенсовета. В боях, стало быть, не участвовал. Однако ему, как и Чапаю, хотелось, чтобы рабочие управляли заводами и фабриками. И Петров с ними. Ну не Путиловским заводом, а, скажем, тем же Крутогоровским рыбокомбинатом — на худой конец, где он волею судьбы очутился в середине тридцатых годов.

К тому располагало социальное происхождение и положение. Отец — слесарь Александровских паровозоремонтных мастерских. Сам — питерский рабочий, токарь. Тут, в далекой провинции, слесарит… А кто ценит?

Питерский пролетариат считал себя рабочей аристократией — в положительном, «красном» смысле слова. Поэтому Петров Федор Петрович в своей среде на комбинате имел обыкновение, особенно в подпитии, отпускать довольно смелые шутки.

Однажды, обращаясь к товарищам по труду, произнес: «Здравствуй, рабочий класс, Сталин положил х… на вас». Товарищи удивленно выпучили на него глаза, а потом опустили их, явно стесняясь присутствия парторга. Но Петрова это не остановило. Он завершил мысль: «Здравствуй, пятилетний план, а кто его поставил, тот болван».

Отношения Чапая со своим комиссаром Фурмановым были, судя по всему, неплохими. Петров же, не сумевший вырасти до руководителя хотя бы среднего ранга, попал под пристальное внимание парторга крабоконсервного завода. Тот не мог простить ему всякого рода вольности и нерадивость.

В докладной директору Крутогоровского рыбокомбината Романову парторг Кутлиахметов описывал произошедшее в день погрузки парохода «Чавыча» (14 февраля 1936 г.) в палатке, где отдыхали рабочие первой смены: «В восемь часов вечера при моем присутствии… часть рабочих уже спали, а часть рабочих сидели и разговаривали… Я заметил тов. Петрова Федора, который должен в вышедшей смене работать, но он был пьяный… Я ему сказал: “Тов. Петров, почему вы не работаете, когда ваша смена только что вышла на работу, и вы прекрасно видите, что на берегу рабочих в достаточном количестве нету, и пароход дает вызывные гудки, чтобы на берегу быстрее погружали… а вы сидите пьяный и не хотите выйти на работу”.

На мои слова тов. Петров начинает меня всячески нецензурными словами ругать. С угрозой кулаками, поднося их к моему лицу, и со злобой мне заявляет: “Вы эксплоататоры. Дак пейте же нашу кровь!”».

Или другой случай. Парторг Кутлиахметов делал при Петрове информацию о стахановском движении. Петров встрял: «Пусть нам ваша партия даст все, что нужно рабочему, а потом посмотрим, буду я стахановцем, или нет» и тут же привел пару частушек, «компрометирующих стахановское движение». Парторг назвал это высказываниями классово-чуждого элемента. На что Петров заметил: «Ты, коммунистик, не больно расходись».

Чапаев вступил в партию большевиков в сентябре 1917 г. и не выбывал из нее вплоть до самой гибели ровно два года спустя, когда его вместе со штабом застали ночью врасплох «беляки».

Петров тоже получил партбилет в семнадцатом как участник октябрьского переворота в Петрограде. И пробыл в партии до сентября 1930 г. Его, члена партийной ячейки завода «Большевик», исключили за троцкизм, к коему он, Петров, по его словам, не имел никакого отношения, непосещение собраний, неуплату членских взносов, невыполнение партийных поручений и пьянство.

После исключения Петров проработал на этом заводе еще года полтора, перешел снабженцем на другой — имени Ворошилова. Через восемь месяцев он — уже разносчик багажа на Октябрьской железной дороге. Кончил свою столичную карьеру в должности техмастера трикотажной фабрики имени Второй пятилетки. В партии не восстанавливался…

Так что с нею и с партийцами у него были личные счеты. «Вы, — говорил Петров парторгу Кутлиахметову, — передовой отряд кровопийцев. Я тоже был кровопийцем, но меня исключили за правильную работу как троцкиста. У меня отец тоже был в партии и дал мне завещание бороться против существующего строя». «Это еще не последняя революция, — предрекал он, — она еще будет, а мы посмотрим, чья возьмет, и мы знаем, на чью сторону направить дуло».

Новой революции Перов желал, скорее всего, из-за неудовлетворенности результатами октябрьского переворота. За год до него он был зачислен рядовым в запасной батальон лейб-гвардии Преображенского полка (к тому времени настоящая гвардия, брошенная предателями на германский фронт, в большинстве своем уже полегла там, и Русскую власть в Петрограде защищать было некому), что помог утвердиться вначале буржуям-демократам, а потом и авантюристам-большевикам.

Какую-то роль в октябрьском перевороте Петров сыграл. Иначе бы не служил после него в роте по охране Смольного. Он, несомненно, знал всех большевистских вождей в лицо, в том числе и народного комиссара по делам национальностей Джугашвили-Сталина — потому с такой уверенностью и просвещал крутогоровский рабочий класс на предмет того, что на него он положил.

Чапаев тоже, возможно, видел Сталина во время учебы в Академии Генштаба Рабоче-Крестьянской Красной Армии с ноября 1918 по январь 1919 гг. Дольше он не выдержал, отпросившись в свою родную стихию — на фронт. Вообще его трудно представить после гражданской войны. Война, как таковая, стала уже профессией. Ну, а отдых? Развлечения?

Когда Петров пристрастился к выпивке, неизвестно. В «грозовые — боевые» или же позднее. Однако уже вовсю прикладывался к рюмке с партбилетом — «хлебной карточкой», как бросал он потом в лицо бывшим товарищам по партии.

Сведений об увлечении Чапаева спиртными напитками нет. Разве что анекдот (их в шестидесятые годы про него было великое множество): «Петька: “Василь Иваныч, белого взяли! Чапаев: “Сколько бутылок?”».

А вот к слабому полу Чапай тяготел и, можно сказать, весьма. Имея семью, возил за собой молодицу «из благородных» — дочь управляющего помещичьим имением, столбовую дворянку, втрескавшуюся в него по уши (классовая борьба борьбою, а любовь любовью). У писателя Дмитрия Фурманова вы про это не найдете. Хорошо, преемник Василия Ивановича по 25-й Чапаевской дивизии С. И. Кутяков отразил сей факт в мемуарах, а журнал «Урал» в 1966 г. рискнул опубликовать, а то бы мы ничего и не знали.

Возить-то возил, да не нравилось это чапаевцам. «На бабу нас променял!». Точь-в-точь, как разинцы своему атаману. Пришлось расстаться. Бросил он ее. Не «в набегавшую волну», правда. Просто бросил.

Была семья и у Петрова: жена и трое дочерей. Мечтали ли он о хозяйстве, чтоб, подобно родителям — дом, корова, лошадь? Вряд ли. Он и без хозяйства не ладил со своими, говорил, что часто менял работу и — в конце концов — завербовался на Дальний Восток из-за семейных неурядиц. Так что на Камчатку попал разведенным.

Однако — революцию делал, в партии работал! Только что не воевал в гражданскую. И это было у него самым уязвимым, пожалуй, местом. На больную мозоль наступили, доставив в Крутогорово новые фильмы. Впрочем, сами по себе они отвлекали от серых однообразных будней, когда нет никакого настроения работать.

«В Крутогоровском комбинате план по крабу провален, — читал информацию Управления НКВД первый секретарь Камчатского обкома ВКП(б) В. А. Орлов, — в апреле месяце выловлено только 67 %. Причины: плохая подготовка комбината к путине; напряженное положение с кредитами, комбинат продолжительное время не выходит из просрочки в банке; тяжелое положение с торговлей, лимиты по маслу, сахару и молоку. Других продуктов в продаже нет.

Скверная работа столовых для рабочих и служащих, питание отвратительное, практически организованный обсчет рабочих в этих столовых путем повышения цен на завтраки, обеды и ужины из-за отсутствия разменной монеты».

И вот в этом «провальном» тридцать шестом году на рыбокомбинат привезли кинокартины, и среди них «Чапаева» — одну из первых звуковых, с Бабочкиным в главной роли. Посмотрев фильм, Петров счел необходимым поделиться впечатлениями с такими же рабочими, как он: «Это, товарищи, вы не думайте, что это — верно. Это партия возглавила товарища Чапаева для поднятия революционного духа рабочих и крестьян. Это все неверно. Это со стороны партии — обман рабочих и крестьян».

Не согласился Петров и с тем, что «Чапаева показывают… он герой революции, а каппелевцы и юнкера — дураки». Пройдясь по пулеметчице Анке («там женщина героем — это не герой, а сыкуха»), Петров продолжил мысль: «Я сам служил у кадетов, и таких тактик не было, и так не воевали, как кажут в картине “Чапаев” каппелевцев».

На этом Петров не успокоился. Он повернулся к парторгу Кутлиахметову и добавил: «Бросьте дурачить массы и делать из каппелевцев и юнкеров таких глупых, мы так дурацки под ваши пули не лезли». А когда парторг хотел возразить, обозвал его «татарской мордой». И — опять: «Пейте нашу кровь — передовой отряд кровопийцев-эксплуататоров — защищайте свои “хлебные карточки”».

Дальше события разворачивались по законам того времени.

Петрова Федора Петровича арестовали. Он обвинялся в том, что «вел антисоветскую агитацию в форме распространения частушек контрреволюционного содержания, направленных на дискредитацию вождей партии и отдельных мероприятий советской власти, также открыто выступал среди рабочих с провокационными заявлениями, содержащими призыв к борьбе против советской власти, своими выступлениями пытался опорочить роль коммунистической партии как авангарда рабочего класса и дискредитировать идею стахановского движения».

Виновным себя Петров «в разрезе предъявленного ему обвинения» признал. 29 августа 1937 г. спецколлегия Дальневосточного краевого суда по Камчатской области дала ему восемь лет. Одним словом, повезло. Попало б его дело в Тройку УНКВД — поминай, как звали: эта могла, не долго думая, пустить «в расход», то есть расстрелять, подобно Семену Ивановичу Кутякову: он погиб в следующем, 1938-м году…

Чапаю до всего этого дожить не довелось. Как и встретить в мирной обстановке или на фронте Петрова, которого фильм о нем возмутил до такой степени, что он напрочь отрекся от красных и стал убеждать крутогоровцев, будто воевал в гражданскую на стороне Русской Армии.

…Давно уже не показывали по телевизору «Чапаева», вышедшего на экраны более семидесяти лет назад. Забылись и анекдоты. Но фамилия — в ходу. Чаще, чем где на Камчатке, ее можно услышать в Петропавловске: ведь сюда когда-то перебросили Чапаевскую дивизию.