Вернемся, однако, в те дни, вернемся в Сероглазку, где жил и трудился безусловный лидер колхозного промыслового флота страны — рыболовецкий колхоз имени В. И. Ленина.

Стоял июль восьмидесятого, в Доме культуры поселка отмечали День рыбака, и колхоз с привычной горделивой сдержанностью принял два переходящих Красных знамени: одно — за победу в социалистическом соревновании по итогам второго квартала, а другое — экипажу БМРТ "Технолог", лучшему экипажу тех дней. Председатель правления Сергей Иванович Новоселов говорил тогда в докладе, что текущие планы значительно перевыполнены и через несколько дней колхоз начнет работать уже по графику сентября.

В те дни страна готовилась к очередному 26-му съезду КПСС и, по традиции, коллективы принимали повышенные социалистические обязательства в качестве трудовых подарков съезду — эпохальному событию в жизни страны. Новоселов сказал тогда, что коллектив имеет возможность пересмотреть свои ранее принятые обязательства и вместо 115 тыс. т рыбы выловить 120, и более того — планы пятилетки выполнить уже к 10 августа. Собравшиеся в зале рыбаки аплодировали, и секретарь парткома Александр Александрович Молев не стал ставить это предложение на голосование — к чему формальности в такой атмосфере? — а просто улыбнулся из президиума доброжелательности зала: "Тогда позвольте мне, товарищи, считать ваши аплодисменты, как согласие…"

Помню, как поднялся тогда из президиума и пошел к трибуне капитан-директор "Технолога" Анатолий Андреевич Пономарев, пошел и сказал: "Мы тоже у себя пересмотрели обязательства и решили в честь двадцать шестого съезда взять в этом году двести пятьдесят одну тысячу центнеров рыбы. Поздравляю всех вас и желаю хорошего праздника!".

Тогда я любовался, с каким спокойным достоинством возвращался Пономарев на свое привычное место в президиум, в круг таких же, как и он, знаменитых рыбаков тех лет. Тогда я просто отметил для себя: красиво идет мужик. А ныне, вспоминая эту сцену, думаю о том, что за последние годы мы в суматохе выживания утратили важнейшую составляющую глобального экономического преуспеяния — внутреннее достоинство труженика. За это утверждение приношу извинения мудрейшим экономистам современности, до которых мне, естественно, далеко. Но у меня есть аргумент, который трудно игнорировать. И потому, имея целью говорить о колхозной экономике восьмидесятых, я чувствую себя обязанным отвлечься на эту самую составляющую.

В те годы газеты вдруг запестрели рубриками типа "Нравственность — категория экономическая". Обращаю внимание на эту многозначительную формулировку. Не принято было тогда говорить о нравственности, морали и прочих тонких эфимериях как о чем-то самодостаточном, страна было устремлена в трудовые свершения, и только отсюда выводились все нравственные категории общественного сознания.

Но время пришло! Некий невидимый стрелочник направил "наш паровоз" уже по иному пути, общепринятая пропаганда уже не могла игнорировать этот пока еще непонятный, но уже факт… И это застенчивое возведение нравственности в экономическую категорию было призвано как бы извинить утверждение нового фактора нашей жизни. Он свой, ребята, этот фактор, он — экономический, не бойтесь его…

Зачем я это говорю? А затем, что экономическое процветание Сероглазки — в назидание нашим дням! — было в значительной степени обусловлено как раз этим фактором. Что я и намерен показать, прежде чем перейти к разделу собственно промысловой экономики.

Вот как понимал это в те дни руководитель лучшего рыбопромыслового хозяйства Камчатки Сергей Иванович Новоселов. Мы беседовали с ним тогда, он как-то по-домашнему объяснил колхозные успехи страстной привязанностью людей к своей земле, к своему поселку, и потому — друг к другу. И рассказал мне очень милую историю с резным домиком.

Домик этот он увидел на фотографии в каком-то журнале: небольшой такой резной домик, изукрашенный весь, как игрушечка, и рядом стоял его хозяин-умелец. "И вот я подумал, — говорил Новоселов, — какая же сила заставит того человека покинуть свой домик, в который вложено столько души и труда. Не денег, заметьте, а души и труда…". Тридцать лет назад, говорил председатель, никто из нас и постичь не мог разумом, что наша Сероглазка будет вот такой, как сейчас. Но мы просто очень верили, что завтра будет обязательно лучше, надо только хорошо работать. Вот этот же Пономарев… Он был первым капитаном нашего первого БМРТ "Сероглазка". И когда он из рейса возвращался, всегда говорил: "Вот мы еще один дом колхозу привезли…" Это он сверхплановую прибыль на дома пересчитывал. Так вот и возили рыбаки наши из года в год, кто что сумеет: кто дом, кто площадь, кто больницу, кто цех, кто школу...

И навозили-таки! Тогда, в июле восьмидесятого, основные фонды колхоза составляли почти шестьдесят миллионов рублей, из которых только в рыбной отрасли — двадцать восемь миллионов. (Я не знаю, как эти цифры соотносятся с деньгами сегодняшними, но мне почему-то кажется, что они вполне соотносимы с бюджетом Камчатки наших дней. С благодарностью приму от специалистов поправки и критику, если таковые последуют). В колхозе было тогда три десятка промысловых судов, из которых пять больших морозильных траулеров и семь средних. На балансе колхоза — более семисот квартир, больница, школа, аптека, магазины, Дом культуры, музыкальная школа и другие административные и бытовые здания, а также блок цехов — корпусный, слесарный, токарный, сетепошивочный… И еще много прочего. В моем блокноте осталась тогда и мимоходом оброненная фраза Новоселова: "Мы патриоты своего колхоза, и в этом наше главное преимущество". Это была именно будничная фраза, без того агрессивного надрыва, с каким сейчас произносится слово "патриотизм". Это ведь так естественно: быть патриотом — приверженным отечеству — большому или малому. И еще в этой же связи: очень характерным теперь, годы спустя, кажется мне некоторое беспокойство Новоселова по поводу дополнительной инициативы Пономарева (а тогда это казалось нелогичным): "Я с ним еще потолкую", — едва ли не с угрозой обронил тогда Новоселов, а на мое недоумение пояснил: "Да ведь сделает, пополам перервется, а сделает", и это "пополам перервется" было явной тревогой за экипаж, за его сверхнапряжение: "Они же с радостью на этот рекорд пойдут, потому что рекорд этот наверняка союзным будет".

Итак: в своих экономических устремлениях тогдашнее руководство колхоза базировалось на — прежде всего! — заботе о сотрудниках, о людях. Вот характерная запись беседы с колхозным экономистом Ниной Ивановной Землянухиной: "Сергей Иванович настаивал на замене МРС—80 на МРС-150 и МРС-225, потому что на маленьких суденышках очень плохие условия для жизни рыбаков". Я переспросил — ведь с экономистом говорю — не идет ли речь о более высокой производительности этих судов. Нина Ивановна удивилась: "Да нет, они были убыточны первое время, и члены правления заранее это знали, потому и сомневались. Но Сергей Иванович настаивал: сначала рыбаку бытовые условия, пусть и в убыток, а уловы и прибыль потом все равно придут".

В те дни в моем блокноте появилась и такая запись: "Экономика работает на кадровую политику, кадровая политика — на экономику". В наши дни понятие кадровой политики практически исчезло из словарей руководителя — благо, безработица позволяет мгновенно замещать "недовольных". Такова жестокая реальность времени, где процветает так называемый трезвый реализм, он же прагматизм. Тоже так называемый. Эти строки продиктованы вовсе не ностальгическими настроениями по поводу времен, когда "вода была мокрее". Они продиктованы именно реалистическими соображениями. Именно прагматическими соображениями самой что ни на есть патриотической заботы об экономическом и нравственном процветании Отечества. В устах С. И. Новоселова эта концепция тогда, в восьмидесятом, звучала так:

— Скажем, построили мы среднюю школу. Для нас это не только образовательный, но и кадровый вопрос. Мы росли, каждый специалист на вес золота, а тут он уходит, этот специалист. Говорит: дети подрастают, школа далеко. Резонно? Построили школу. Опять уходит. Говорит: ребенок хочет музыкой заниматься, а где здесь? Правильно говорит. Построили музыкальную школу. Потом ему далеко в город ездить, зубы лечить — и мы беремся за поликлинику…

Здесь я хочу прервать Новоселова следующей экономической справкой. Средний заработок по колхозу в 1980 г. был 600 руб. — куда как выше тогдашнего прожиточного минимума и многие помнят, что устроиться на работу в колхоз для многих было серьезной удачей. Кроме того, из общественных фондов потребления на каждого члена колхоза уходило по 1860 руб. в год. В море у рыбака — бесплатное и усиленное питание. Колхоз имел собственную базу отдыха "Алые паруса", на содержание которой шло 80 тыс. руб. ежегодно. Отпуск — увеличенный, спецодежда — бесплатная. Выходишь на пенсию — 120 руб., как из пушки, и разницу между этой суммой и скромной государственной тоже колхоз доплачивал…

Новоселов, между тем, заканчивал свои размышления следующим вполне философским выводом: "Жизнь так уж сделана, что потребности всегда и справедливо опережают возможности. Опережают — но ведь и постоянно ведут за собой эти самые возможности, развивают их, вот в чем дело! А потом все равно опережают…".

В качестве прямого следствия этой философской системы Сероглазка в 1980 г. была мощнейшим в экономическом отношении хозяйством. За пятилетку каждый рыбак Сероглазки привез к родному причалу в среднем 800 т рыбы. Один только колхоз — и пятнадцать процентов общекамчатской добычи рыбы. Мало сказать это, надо больше — в рыбодобывающей отрасли СССР это было единственное в своем роде столь крупное, экономически мощное и многоотраслевое предприятие страны.

Однако ошибется всякий, кто полагает, что я рисую безоблачную картину жизни предприятия периода конца десятой пятилетки. Это не так. Я уже высказывал предположение, что десятая пятилетка была пиком подъема, своеобразной вершиной, после которой экономика страны стала вполне заметно для глаза идти вниз — а куда же еще идти после вершины? — и через две пятилетки достигла-таки того места, куда шла.

Эта общесоюзная тенденция не обошла разумеется, и наш колхоз. Тогда же, после праздничных дней, руководители и экономисты хозяйства не скрывали от меня своей тревоги: рентабельность производства — этот основной показатель экономической деятельности — неуклонно падала. В девятой пятилетке колхоз получал на каждый вложенный в производство рубль 22 копейки чистой прибыли. В те блаженные дни Новоселов, будучи в Министерстве рыбного хозяйства, мог позволить себе чисто камчатский жест ("старики" помнят, как в былые времена наши капитаны в Москву летали буквально на денек — просто хотелось поужинать в столичном ресторане). Вот и Новоселов: "Сколько стоит БМРТ? Три миллиона? Продайте — деньги сразу перевожу, никаких рассрочек!" Так то было в семидесятых, но государство не было готово к таким торговым сделкам без предварительных согласований, лимитов и распределений. На широкий жест Новоселова Министерство вежливо улыбнулось, но траулер не продало. Но вот год восьмидесятый… Уже было не до жестов: та самая рентабельность упала до пяти копеек на рубль, вчетверо за пять лет! — и прибыль уже не могла обеспечить необходимых расходов постоянно растущего хозяйства. Сероглазка зеркально отражала общесоюзные тенденции!

Необходимость заставила обращаться за помощью "в инстанции" — КМПО, Дальрыбу, Министерство, а также партийные и советские органы. Да, это был год перелома: страна уже не могла помогать своей промышленности, и я не буду говорить о причинах — квалификация не та, но современные экономисты и политологи уже написали тома и тома трудов на этот счет. Я могу уверенно говорить только о фактах, которые наблюдал как журналист. Факты простые: я видел коллекцию министерских ответов на отчаянные просьбы из Сероглазки: "Вопрос будет рассмотрен и о результатах рассмотрения вам будет сообщено". Толстая такая папка ответов с одной и той же фразой.

Три кита, на которых стоит любое рыболовецкое предприятие: флот, материальное снабжение и сдача улова. И еще: пересмотр расчетных цен на готовую продукцию из лосося и пополнение станочным парком и оборудованием его судоремонтной базы. В те дни главной заботой руководства колхоза было как раз обеспечение именно этих приоритетов для дальнейшего динамичного развития. Но мы теперь-то знаем: динамика именно в то время уже изменила свой прежний вектор на противоположный. Это было еще неизвестно массам "внизу". Общественное сознание все еще было под гипнозом "неуклонного развития", мощная пропагандистская машина страны добросовестно пропагандировала этот тезис, и многим казалось, что если что-то не стыкуется, не получается — надо просто хорошо объяснить руководящим товарищам — они поймут, исправят, помогут — и всё наладится… Повторю: тогда, на стыке десятой и одиннадцатой пятилеток, этой наивной верой еще были полны миллионы, и среди них — ваш покорный слуга.

Но мы всё еще были одной семьей, мы заботились друг о друге, как умели, и мы искренне стремились помочь друг другу — тоже как умели. Сегодня я понимаю наивность, с которой я тоже стремился помочь Сероглазке — как журналист, разумеется, — и тоже думал, что если я постараюсь хорошо объяснить несправедливость равнодушия к нашей камчатской гордости, этому замечательному колхозу, то всё и устроится к лучшему. Прошу прощения, но мне придется привести сейчас фрагмент моей статьи в "Камчатской правде" 1980 г., поскольку в этом фрагменте как раз и отражается одна из болевых точек экономики этого хозяйства на стыке двух пятилеток. И потому еще, что здесь, в этом фрагменте, содержится уже навсегда ушедшая в историю и неизвестная молодому современному промысловику подробность колхозной рыбалки.

"…Подобная помощь нужна каждому предприятию Камчатки, но возьму на себя смелость сказать, что колхоз в этом вопросе имеет право на приоритет, на особое в некотором роде отношение к его нуждам. Поскольку эта точка зрения, безусловно, требует аргументации, я даже готов исключить из нее такой, например, веский довод, как внушительный удельный вес колхозной добычи в общекамчатских уловах. Начну же я с главной и, в общем-то, справедливой претензии, которую предъявляют колхозным рыбакам из года в год: почему они сдают рыбу на сторону…

Такую обиду представители Камчатрыбпрома высказывали неоднократно, слышал я ее десятки раз и, в общем-то, разделял. В самом деле, обидно: из камчатских уловов эта рыба уходит — уходит приморцам, магаданцам или сахалинцам. План свой Сероглазка, конечно, все равно выполнит, но эти десятки сотни тонн, списанные с колхозного счета!

А колхозные капитаны все-таки сдают и наверняка еще долго будут сдавать рыбу "на сторону", и делают они это с болью душевной, потому что безмерно преданы своей Сероглазке и своей Камчатке. Но дело в том, что капитан, как и его колхоз, целиком и полностью от улова зависит, он "от хвоста" живет. И когда колхозный рыбак стоит в ожидании сдачи улова, он за это ожидание ни копейки зарплаты не получает, в то время, как рыбаку гослова средняя зарплата идет. И вот этой существенной разницы почему-то никто не учитывает, и ни разу я не слышал, чтобы представитель Камчатрыбпрома, обязанный эту самую сдачу организовать, сказал, что он своей нераспорядительностью оставляет колхозного рыбака без зарплаты, а колхоз — без дохода.

Капитан же, обязанный кормить рыбака и заботиться о колхозной кассе, ждать не может. Он должен ловить! И потому он ищет благодетеля и умоляет его принять рыбу, выручить. Благодетель выручает, даже если сам забит рыбой, он думает о перспективе и потому ставит условие: "Выручаю себе в убыток, такой уж я добрый человек. Только, если будет безрыбье, ты тоже выручишь меня, мне сдавать будешь…". И капитан обещает, и делает. Когда свои базы полны сырцом — это незаметно. А когда безрыбье? Когда камчатская база сидит на голодном пайке, а камчатский капитан чужим рыбу сдает — это же какой шум поднимается! Так что прикажете делать? Капитан словом связан. Попробуй обмани — мгновенно разнесется по эфиру, что с этим капитаном дела делать нельзя: слов не держит. Куда в этом случае денется колхозник со своим полным трюмом? А возьмите снабжение, которым колхозники обеспечиваются в последнюю очередь, — где его достает колхозный капитан? У того же благодетеля. И на тех же условиях.

И вот теперь я предлагаю ответить на вопрос: заслуживает ли колхозный рыбак "режима особого благоприятствования" в вопросах сдачи улова? Даже если забыть об интересах колхоза, а исходить из интересов области? И не только из экономических, а даже из воспитательных интересов исходить, поскольку и колхозный рыбак — член большого камчатского коллектива и, вынужденный заработка ради поступаться коллективными интересами, несет определенный нравственный убыток".

Такой вот фрагментик, но это ведь касалось только одной из проблем, которые уже явно проявились для специалистов, работающих в этой отрасли, но еще не были очевидны для тех, кто смотрел на Сероглазку со стороны. Для тех, со стороны, колхоз все еще был процветающим хозяйством с крепкой экономической и социальной базой. Переходящие Знамена, и первые места в сводках добычи только укрепляли это впечатление во всех инстанциях, куда обращалось руководство колхоза, уже давно встревоженное ясной для этого руководства тенденцией спада производства.

Тенденция же, между тем, была яснее ясного. В сравнении с базовым 1975 г. вдвое увеличился расход топлива, поскольку истощилась сырьевая база, что значительно увеличило поисковые переходы, да и сам флот износился, а новых судов уже не было. Добавила проблем с горючим и организация сдачи улова: шесть часов судно на лову, двенадцать часов идет на сдачу к рыбозаводу, здесь еще простоит в ожидании сдачи бог весть сколько, потом снова двенадцать часов идет в район лова… Вот и считайте непроизводительный расход горючего и промыслового времени. Золотые времена, когда Петропавловский рыбозавод в море у рыбака улов принимал, закончились, завод к десятой пятилетке свои плавсредства ликвидировал — тоже экономика достала!

Что-то уже случилось с нашей экономикой к тому переломному году… Ах, если бы только с экономикой!

"Экономика должна быть экономной", но почему-то никак не хотела таковой становиться. В частности, еще и потому, что все рекомендации тогдашнего ТИНРО и его тревоги по поводу истощения сырьевой базы никак не влияли на политику огульного рыболовства. В сводках породного состава добычи уже к восьмидесятому году резко уменьшилась доля высокорентабельных рыб. Хек, пристипому и сельдь Сероглазка последний раз брала в 1976 г., а в том самом 1980-м году 94% вылова уже составляет минтай, и только один — один! — процент падает на иваси… Сероглазка пока еще живет старыми запасами былого технического могущества — пять больших морозильных траулеров, как-никак! А это значит, есть пока и обработка, которая и дает колхозу больше половины прибылей. Пока дает. Но ведь самому молодому БМРТ уже больше десяти лет, а самому старому, "Сероглазке" — шестнадцать. Пора списывать, ремонтировать уже денег нет. А на подходе к списанию еще семь СРТР и две МРС-80, механики говорят, три — четыре года продержатся, не больше.

Право, я вполне понимал колхозных специалистов с их тревогами, и тревоги эти, хорошо помню, как-то отодвинули в моем сознании те недавние торжества по случаю Дня рыбака. Я спросил тогда наивно, а почему бы не сосредоточиться на оставшейся пока дорогой рыбке-иваси, почему только один процент? Ведь приморцы вон как её берут, а уж об иностранцах и говорить нечего… В ответ — вздохи: куда же с нашими старыми судами за этой стремительной рыбой гоняться, да в тех могучих течениях! Тот процент — это мы износом своих судов берем, буквально износом. На ивасях нужны мощные современные боты, без бота на ивасях делать нечего…

Кстати: вот маленькая цифровая иллюстрация к этим вздохам. Как раз в дни наших бесед колхоз представил на рассмотрение правления межколхозного объединения такую смету. Добыча 4000 т лосося, 14.000 т иваси и 3000 т сельди даст колхозу 3700 тыс. руб. чистой прибыли. (Ремонт флота, между прочим, требует около 5.000.000 руб.). И колхоз надеялся, что КМПО, взглянув на эти расчеты, окажет необходимую помощь. Просил колхоз выделить ему под эти расчеты в следующей пятилетке 10 судов: шесть СТ и четыре СРТМ-502.

Обещали два средних траулера, как я узнал через некоторое время. Радости было мало, поскольку Сероглазка уже не могла заплатить за эти суда из своей кассы, как в былые времена. Собирался Новоселов брать кредит в банке. Впервые за двадцать лет. А кредит — его, понимаешь, отдавать надо… И еще тогда говорил мне в сердцах Сергей Иванович:

— Ну пускай бы вызвали в то же КМПО или Дальрыбу, пускай бы кулаком постучали: как ты, мол, такой-сякой Новоселов допустил такое! Вот тогда бы я объяснил, тогда бы я хоть знал, что меня выслушали внимательно, что проявили хоть какую-то заинтересованность… А пока — словно в ватную стену стучу.

…Для чего же я вспоминаю сейчас эти события двадцатилетней давности? Для истории камчатской экономики, вообще для историков?

Да, но не только. И далеко не только. Перечитывая свои записи, я думаю о том, что мы с обычной человеческой недальновидностью действительно просмотрели первые симптомы тех грандиозных и трудных перемен, которые разразились в нашей стране в начале девяностых, и плоды которых мы и пожинаем сегодня. Наследники могучей державы, мы незаметно для себя потеряли это наследство. И я не думаю, что кто-то персонально был в состоянии, даже если бы захотел, остановить этот процесс. Сейчас многие пытаются персонифицировать виновников, но мне кажется, что любая персонификация будет ошибкой. Искать виноватых легко, но не мудро, особенно если речь идет о событиях таких масштабов. Умная наука историография никогда не соотносила исчезновение могучих в прошлом держав с поступками каких-либо личностей, но лишь предположительно говорила о комплексе причин, лежащих в рамках глобальных космоисторических процессов.

С моей точки зрения Сероглазка — очень показательный пример именно в этом смысле, хотя таких примеров вообще-то не счесть, и вся история нашей страны последнего столетия есть такой пример. Помимо журналистской деятельности мне пришлось заниматься и некоторыми исследованиями в области поведения макросистем, поэтому я знаю, что всякая высокоорганизованная система адекватно отвечает на любое воздействие. В наши дни, когда это понято уже многими учеными, разрабатываются, например (кстати, именно учеными нашей Академии рыбопромыслового флота), неистощительные технологии рыбного промысла. Пусть это первый маленький шаг в области экоэтики, но во времена Сероглазки и мысли не возникало даже о таком шаге. Тогда технологии рыбного промысла были именно истощительными. Но ведь эти технологии работали не только в области техники промысла! Эти же истощительные технологии работали и в социальной сфере, и я не случайно привел тревожные слова Новоселова по поводу намерения капитана Пономарева идти на повышение рекорда — "Пополам перервется, а сделает" — помните? Все эти сверхнапряжения, встречные планы, повышенные обязательства, трудовые вахты… Те же технологии работали и в экономике — до износа, те же технологии работали и работают всё еще в нефтяной, газовой и любой другой добывающей отрасли. Планета — это макросистема. Социум — это макросистема. И поскольку любая макросистема является высокоорганизованным организмом, законы жизнедеятельности которого мы еще не знаем, это организм имеет механизмы активного сопротивления насилию. Той самой истощительной технологии… Мы уже отмечаем поразительную динамику различного рода катастроф по всей нашей изнасилованной планете — отчего бы нам не соотнести эту динамику с той социально-экономической катастрофой, которая произошла с нашей страной?