В декабре 1942 г. мне, ученику шестого класса средней школы имени Л. Н. Толстого, пришлось быть постояльцем интерната по улице Микояновской, размещавшегося рядом с теперешней редакцией газеты "Рыбак Камчатки". Мы, полтора десятка учеников с 8-го километра, занимали одно помещение. Отвели нам его по просьбе родителей, так как в школу добираться зимой было очень трудно. Автобусов в то время не было и в помине. Командовал этим помещением комхоз АКО. Надзирала за нами в то время сорокалетняя уборщица. В излишнюю жилплощадь пускали командированных служащих. Обычно это были приезжающие из рыбокомбинатов бухгалтеры и плановики.

Но в один из вечеров к нам пришел необычный постоялец — мужчина в возрасте лет сорока, очень высокий ростом, стройный, подтянутый. Он имел седеющую шевелюру и очень приветливое лицо. Одет он был в черную двубортную флотскую шинель и темно-синий флотский китель. На голове носил черную фуражку с крабом. Человек этот оказался капитаном дальнего плавания одного из судов АКОфлота Александром Ефимовичем Мироновым.

Кино в то время крутили очень редко, и мы, ученики, вечерами сражались в шахматы. Принимал участие в этих играх и Александр Ефимович. Через несколько дней, когда мы были на занятиях, наш постоялец внезапно исчез. Очевидно, дело было таким срочным, что он даже не успел попрощаться с нами...

В нашей семье жить становилось с каждым годом все хуже и хуже. Отец был в армии, а нас у матери было четверо — три брата и сестра. Я был старшим. А тут еще начали брать в ремесленное училище на СРВ, причем помимо воли. Сейчас в это трудно поверить, но тогда за отказ идти в училище грозила тюрьма. Причем и специальность будущим ученикам наши руководящие органы выбирали по своему усмотрению. Мне довелось проработать два сезона на рыбалке и весной 1945 г. посчастливилось поступить в АКОфлот.

Пытался я найти капитана Миронова, но мне один старый моряк ответил, что видел его давненько во Владивостоке, работал он, кажется, на одном из больших пароходов Дальстроя. А в конце 1945 г. мне сказали, что Александр Ефимович уже работает капитаном на пароходе "Сима". Но встретиться по каким-то причинам мне в то время с ним не пришлось...

Война уже закончилась. Но бедность по-прежнему была ужасающая. Как говорят, нечего ни одеть, ни обуть. Законы военного времени были очень суровыми. Безжалостно судили, особенно за воровство. Сроки в десять — пятнадцать лет были как разменная монета. Да еще довеском к этим срокам были пять лет поражения в правах — то есть, лишение избирательного права.

Город в то время был сравнительно небольшой. Большинство людей знали друг друга. Тем более для людей была неожиданностью публикация в газете "Камчатская правда" статьи под рубрикой "Из зала суда". В ней шла речь о том, что капитан парохода "Сима" А. Е. Миронов и бухгалтер Добротин за разбазаривание продуктов питания осуждены каждый на десять лет отбывания в лагерях и пять лет поражения в правах.

Люди в это поверить просто не могли. Все знали капитана Миронова, старпома Лаврентьева, бухгалтера Добротина, завпрода Митю Литвиненко как людей честных и порядочных. Но, как бы то ни было, капитана Миронова и бухгалтера Добротина по приговору городского суда арестовали и взяли под стражу.

В подоплеке этого приговора я сумел разобраться только спустя много месяцев, в декабре 1947 г., когда был пересмотр уголовного дела. Так что же произошло?

В то время для работы на радиоцентре привлекали радистов со стоящих на перестое судов АКОфлота. Работал там какое-то время и радист парохода "Сима" Федя Замятин. И однажды он принес телеграмму за подписью Микояна (1). В ней говорилось, что экипажам судов, занятых на вывозке рыбопродукции, увеличивается норма продуктов питания. Прилагался список, по сколько граммов чего положено, а также список заменителей (например, крупу на картофель, рыбу на мясо и наоборот). Александр Ефимович и бухгалтер, естественно, обрадовались, получив такой документ, и приняли его к руководству. На радиограмме был подписной номер Микояна. Но флотское начальство ее на суда не разослало — как говорится, положило под сукно.

Продукты эти выделялись именно на те дни, когда производилась погрузка. Но море есть море. На судах АКОфлота, как правило, приходилось перевозить еще и пассажиров. Перед рейсом пассажирам на несколько дней выдавали продукты питания — отоваривали карточки. Но когда пароход приходил на рыбокомбинат, то из-за штормовой погоды выгрузить людей часто не было возможности. А тут уже у них кончались продукты. Волей-неволей надо было кормить пассажиров, чтобы они не умерли голодной смертью. Составлялись акты и в пределах той же нормы пассажирам выделялось продовольствие.

В конце декабря 1946 г. прокуратура начала проверку наличия продуктов на транспортных судах АКОфлота. Вечером на рейде стояла готовая к выходу "Сима". Подошел катер, и на борт поднялись три бухгалтера и следователь транспортной прокуратуры. На другой день, к вечеру, были сняты остатки, проверены все фактуры и другие документы. Радиограмма Микояна во внимание принята не была, так как она была получена неофициально. Также не были приняты во внимание акты на выдачу продуктов питания голодающим пассажирам.

Капитан Миронов и бухгалтер Добротин были сняты с судна и препровождены в отделение милиции. Судили тогда очень оперативно, не рассусоливали. Через несколько дней, дав каждому по десять лет и пять лет поражения в правах, их поместили в лагерь, который располагался на месте теперешней областной больницы.

Начались обращения в судебные инстанции и многочисленные ходатайства с просьбой о пересмотре дела. Наконец, в конце ноября 1947 г. в областном суде состоялся пересмотр дела. На заседание пришло много моряков. Прибыло также руководство флота во главе с начальником Павлом Дмитриевичем Киселевым.

Мне в то время было девятнадцать лет. На меня этот суд произвел самое тягостное впечатление, настолько абсурдно все это выглядело.

И вот в ходе заседания адвокат Подурец задал конкретный вопрос судье и руководителям бухгалтерской экспертизы: "Если принять во внимание радиограмму Микояна и акты о выдаче продуктов питания пассажирам ввиду задержки судна в рейсе, будет ли недостача продуктов?". Бухгалтеры в один голос ответили, что, если принять во внимание эти документы, то недостача или излишки могут исчисляться в ста или двухстах граммах. Практически недостачи нет. Адвокат задал резонный вопрос: "А за что тогда мы будем их судить?" Но тут слово берет прокурор и заявляет, что судить Миронова надо за то, что он создавал на судне запасы продуктов (!). Получал на рейс продукты на три или четыре месяца. Тогда ему задал ехидный вопрос начальник АКОфлота Киселев: "А на сколько надо брать запас продуктов, по мнению прокурора?" На что тот, не моргнув глазом, ответил: "Не больше как на месяц. А коль закончатся, так надо спускать шлюпку и недостающее получать на складе рыбокомбината". По этому ответу всем стало ясно, что прокурор несет околесицу.

Наконец-то был вынесен оправдательный приговор. Все вздохнули с облегчением. А люди-то уже почти год отсидели...

В начале декабря 1947 г., после освобождения, Александр Ефимович Миронов получил назначение на танкер "Херсонес" капитаном. Я в то время был на танкере матросом первого класса. Рейс предстоял во Владивосток.

Вышли мы 6 декабря 1947 г. Дул свежий ветер от норд-веста, подмораживало. Александр Ефимович проложил курс ближе к берегу. А когда прошли мыс Лопатка, стал располагать курсы между островами. Наконец, подошли к мысу Анива, это южная часть острова Сахалин. В сплошной пурге прошли пролив Лаперуза. Миронов не отходил от радиопеленгатора. Выйдя из пролива, он не стал ложиться на курс в направлении мыса Поворотный, а пошел на 270 градусов — это курс ведет прямо на дальневосточный берег. И тут выяснилось, насколько он был предусмотрителен! При подходе к приморскому берегу на нас обрушился норд-вестовый ветер силой до одиннадцати баллов. Началось сильное оледенение. Танкер на глазах стал покрываться льдом. Прижались ближе к берегу и пошли, как говорят, "впритирку".

Начали окалываться. Благодаря принятым мерам и правильно выбираемым курсам благополучно пришли во Владивосток. Отдали якорь 14 декабря 1947 г. Для меня, будущего судоводителя, это был наглядный урок судоводительского мастерства.

Дружба моя с Александром Ефимовичем крепла. Это был действительно настоящий специалист своего дела и человек замечательный. Думаю, стоит о нем немного рассказать.

Родился А. Е. Миронов 21 ноября 1899 г. В 1919 г. он окончил гимназию во Владивостоке. Поступил вначале во Владивостокский университет, но в 1921 г. перешел в училище дальнего плавания (бывшее Александровское). К тому времени оно уже имело название "Техникум водных путей сообщения". Окончил его в 1925 г. по специальности штурман дальнего плавания. После окончания служил в должности командира пограничных кораблей. В это же время на его кораблях начинал службу в должности матроса и главного старшины будущий известный на Дальнем Востоке и Камчатке капитан дальнего плавания Алексей Андреевич Гринько. Крепкая дружба связывала этих людей до самой кончины.

В 1929 г. Александр Ефимович после окончания военной службы поступает на работу в АКО. В 1936 г. при учреждении Морлова (теперешнего Тралфлота) он стал первым капитаном сейнера "Вилюй".

...Как я уже сказал, дружба наша с Мироновым продолжалась. Приходя во Владивосток, я, по возможности, выбирал время навестить Александра Ефимовича. Как-то зашел разговор о том, куда же он девался тогда, в 1942 г., из нашего интерната. Вот что он ответил мне:

— Дело в том, что мой отец занимался рыбалкой (2). До революции арендовал рыбопромысловые участки в Усть-Большерецке и Опале. Богатством мы особым не обладали, а порой приходилось сидеть и голодными, когда не подходила рыба. А чтобы расплачиваться за сети, соль, фрахтовку парохода, надо было брать в банке ссуды. Отец меня и брата Петра приучал к труду. В 1909 г. он нас уже взял с собой из Владивостока на Камчатку на промысел. Я начал работать учеником моториста, это в десять лет! Спустя несколько лет на этом же катере работал и брат Петр. Отец умер в 1925 г. Богатства он нам к этому времени не оставил, но оставил в наследство, как Каинову печать, клеймо "сын рыбопромышленника".

В декабре 1942 г. я, будучи капитаном танкера "Максим Горький" (3), должен был сниматься рейсом в США. Там нужно было выполнить текущий ремонт и взять груз. Но меня за два часа до отхода сняли. Был у меня недруг в лице начальника спецчасти АКО. Он решил, а его поддержали: мол, как же можно пустить в Америку сына рыбопромышленника! Возмущенный этим, я взял расчет и прибыл на попутном пароходе пассажиром во Владивосток.

Буквально на другой день я случайно встретил там своего знакомого, капитана парохода "Феликс Дзержинский", который предложил мне пойти к нему старпомом. Судну надо было уже выходить в море, а старпома не было. Я согласился. Пароход этот был самым крупным судном Дальстроя и принадлежал НКВД (4). Проверка моих документов заняла немного времени. Проверяющие, на мое счастье, поленились заняться этим досконально, и о том, что я "сын рыбопромышленника", не узнали.

Пошли мы в порт Сан-Франциско. Там взяли груз взрывчатки и направились в Магадан с заходом в Петропавловск. Там меня увидели на берегу и сказали моему недругу: "Смотри, ты не выпустил за границу Миронова, а он сейчас ходит в Америку и возит взрывчатку в Магадан на самом большом пароходе Дальстроя!" Но "настучать" на меня он побоялся: все-таки пароход принадлежит НКВД, и уж если ОНИ выпустили "сына рыбопромышленника" в Америку, то соваться со своими замечаниями будет себе дороже...

Проработал я в Дальстрое до августа 1945 г., а потом вернулся в АКОфлот на пароход "Сима"...

Я не удержался и задал вопрос Александру Ефимовичу:

— А как Вы сумели уцелеть в ежовщину, в 1937—1938 гг.?

— А я в середине 1937 г. взял отпуск за три года с отгулами, это было около восьми месяцев. Выехал из Владивостока. Предупредил мать, что писем от меня не будет. Мать догадалась, что я буду в бегах. Ушел в дальнее плавание в Морфлоте и брат Петр. Больше чем две недели на одном месте я не был. Исколесил весь Советский Союз. После мать рассказывала, что приходили к нам домой несколько раз двое молодых мужчин в серых плащах и хромовых сапогах. Спрашивали, где сыновья. А та отвечала, что, наверное, в море, они моряки, где же им еще быть? Простым глазом было видно, что это были душегубы из НКВД. Дали номер телефона и просили позвонить, как только появятся от нас весточки.

Но в 1938 г. волна репрессий немного спала, и я прибыл в АКО, в Петропавловск. Таким образом, я и уцелел. А сколько "замели" за это время невинных людей!..

...Когда-то, примерно в начале века, про эту власть сказал известный поэт Яков Надсон:

К этим пророческим словам и добавить нечего.

С именем капитана Миронова связана еще одна легенда, долго передававшаяся моряками из уст в уста. Однажды, в середине 1930-х гг., он, находясь в очередном рейсе, неоднократно получал от руководства АКО противоречивые указания об изменении направления движения судна. На очередной приказ капитан ответил: "Никто пути пройдённого у нас не отберет!" — и пошел по первоначальному маршруту (5). Этот поступок, ставший своеобразным ответом на непродуманную систему управления движением флота, требовал определенного мужества: жесткая авторитарная система самостоятельности не терпела. Но и на этот раз все обошлось благополучно. По этому ответу капитана знал дальневосточный флот: "А, это тот Миронов, который дал телеграмму…".

Прожил Александр Ефимович жизнь долгую — девяносто лет. Командовал самыми большими судами АКО: "Ительмен", "Сима", "Орочон". До смертного часа ходил на своих ногах и сохранял ясный ум. Похоронен на Морском кладбище во Владивостоке. Перед смертью говорил мне: "Знаешь, Тимофей, как хочется, чтобы после моей кончины назвали хотя бы катер моим именем..."

Но этой мечте капитана Миронова не суждено было исполниться (6). Мир праху твоему, Александр Ефимович!