Фактически это были первые сведения о Петропавловске и жизни обитателей Камчатки после Второй Камчатской экспедиции. Особый интерес представляют личные впечатления участников экспедиции о нашем крае и встречах с его жителями, изложенные в их дневниках. Что привело корабли Кука на Камчатку? Каковы были цели их захода в Петропавловск, причем дважды: с 29 апреля по 12 июня и с 24 августа по 8 октября 1779 г.? Ведь сами названия «Камчатка» и «Петропавловская гавань» едва только появились на картах европейских картографов.

В 1775 г. английский парламент принял билль о новых поисках Северо-Западного прохода вокруг Северной Америки. С конца XV в. было организовано около пятидесяти экспедиций в поисках северного пути из Атлантики в Тихий океан. На этот раз решено было искать путь с востока на запад, из Тихого в Атлантический океан.

Руководителем новой экспедиции был назначен сорокавосьмилетний Джеймс Кук, только что вернувшийся из своего второго кругосветного плавания. 6 июля 1776 г. Кук получил из Британского Адмиралтейства секретные инструкции, согласно которым он должен был пройти через пролив между Азией и Америкой (названный Куком Беринговым) и искать проход в море Баффина или Гудзонов залив. Если в первый сезон найти проход не удастся, Кук должен был перезимовать в Петропавловской гавани и снова предпринять поиски. В состав экспедиции входили два корабля: «Резолюшн» водоизмещением четыреста шестьдесят две тонны с экипажем сто двенадцать человек под командой самого Кука и «Дискавери», водоизмещением триста тонн с семидесятью членами экипажа, которым командовал Чарльз Кларк, участвовавший в первом и втором кругосветных плаваниях Кука в качестве его третьего, а затем второго помощника.

Тридцатипятилетний Ч. Кларк болел туберкулезом, но вынужден был пойти в плавание, стоившее ему жизни, так как в Англии ему грозила долговая яма. Ростовщики преследовали его за обязательства, взятые им, чтобы выручить из беды старшего брата. После гибели Кука на Гавайских островах 14 февраля 1779 г., Кларк возглавлял экспедицию в течение шести месяцев до своей смерти 22 августа 1779 г. Он умер на подходе к Авачинской губе и похоронен в Петропавловске. Кроме Кларка, в плавание пошли еще двадцать пять участников первого и второго плаваний Кука.

В плавании участвовало немало ярких личностей. Например, мидшипмен (младший офицер, звание соответствующее мичману. — Ред.) Джордж Ванкувер впоследствии стал выдающимся исследователем северо-западного побережья Америки, его именем назван крупнейший тихоокеанский порт Канады. Матрос Джозеф Биллингс в 1783 г. поступил на русскую службу и в чине капитана возглавил секретную Северо-Восточную экспедицию 1785—1793 гг., более известную как экспедиция Биллингса — Сарычева. На русскую службу поступил также мидшипмен Джеймс Тревенен. Он погиб во время русско-шведской войны под Выборгом в июле 1790 г. Своеобразной личностью был капрал морской пехоты Джон Ледьярд, уроженец США. Именно его послал Кук на первую встречу с русскими на острове Уналашка 8 октября 1778 г. По окончании плавания Ледьярд вернулся в Америку и в 1787—1788 гг. отправился в Сибирь, чтобы разведать торговый путь через Камчатку и Аляску в Америку. Он смог добраться до Якутска, но по указанию Екатерины II был задержан и выслан из России. Нельзя не упомянуть еще одного участника плавания — штурмана Уильяма Блая. Он вошел в историю тем, что командуя десять лет спустя бригом «Баунти», довел экипаж до бунта. Блая и восемнадцать его сторонников посадили в шлюпку и оставили в открытом море.

Главным свершением третьего плавания Кука стало открытие 18 января 1778 г. Гавайского архипелага. Затем, проследовав вдоль западного побережья Северной Америки и сделав ряд важных открытий, корабли Кука прошли Берингов пролив и в Чукотском море наткнулись на сплошные ледяные поля за 70о северной широты. Им пришлось вернуться назад, в Берингово море (названное так тоже Куком), где, пройдя какое-то время вдоль чукотского берега, возвратиться к берегам Аляски. 2 октября корабли вошли в Капитанскую гавань самого крупного острова Алеутской гряды — Уналашки, где простояли почти месяц, до 26 октября. Именно на Уналашке произошла первая встреча Кука с русскими, которая привела его к решению отказаться от зимовки в Петропавловской гавани. Вот что пишет сам Кук об этом в своем дневнике 8 октября 1778 г.: «Я получил из рук одного индейца… весьма необычный подарок — ржаной каравай, или пирог, в форме сахарной головы с начинкой из отличной лососины с перцем. Он вручил такой же дар капитану Кларку и передал каждому из нас записку, написанную на непонятном языке. Мы, однако, не сомневались, что этот дар исходит от русских, живущих по соседству, и тем же путем послали нашим неизвестным друзьям несколько бутылок рома, вина и портера, полагая, что эти напитки будут для них отраднее всего, и дальнейшие события показали, что мы не ошиблись.

Я отправил… капрала морской пехоты Ледьярда, человека смышленого, для сбора дальнейшей информации и приказал ему, в случае, если он встретит каких-либо русских людей… передать им, что мы, англичане, их друзья и союзники».

Почему Кук решил, что подарок и записку на далеком от цивилизованного мира острове ему передали именно русские, а не испанцы или французы. Ответ прост. Во-первых, «непонятным» язык был потому, что записки оказались написаны не на латинице, а на кириллице, неизвестной англичанам. Во-вторых, отправляясь в плавание, Кук располагал информацией о том, что именно русские активно осваивали эти территории после открытий В. Беринга. В распоряжении Кука имелись основные результаты Первой и Второй Камчатских экспедиций, которые были частично опубликованы в Англии, а также отрывочные сведения об открытиях русских промышленников на Алеутских островах, полученные через английское посольство в Петербурге.

10 октября Джон Ледьярд вернулся с тремя русскими промышленниками. «Все трое были людьми весьма смышлеными и охотно давали мне сведения, в которых я нуждался, но из-за отсутствия переводчика мы понимали друг друга с трудом», — пишет Кук. Эти русские пробыли на борту «Резолюшн», а затем и «Дискавери» почти двое суток и отбыли, обещая вернуться и привезти карту островов, лежащих между Уналашкой и Камчаткой.

Вечером 14 октября «здесь высадился русский, которого я счел главным среди своих соотечественников на этом и соседних островах. Его имя было Ерасим Грегорев Син Измайлов (Герасим Григорьевич Измайлов. — В. А.)».

Измайлов был выпускником Иркутской навигацкой школы, в 1760-е гг. участвовал в экспедициях И. Синдта и Креницына — Левашова. (Возможно, он являлся сыном участника плавания В. Беринга на пакетботе «Св. Петр» к берегам Америки — солдата Якутского полка Григория Измайлова). Во время «Большерецкого бунта» 1771 г. Г. Г. Измайлова взял в заложники М. Беневский и за организацию заговора против себя высадил его на пустынном острове Курильской гряды Симушир. В 1775 г. Измайлов проводил съемку камчатского побережья, а в 1776 г. был назначен командиром промыслового судна «Св. Павел», отправлявшегося на пять лет на дальние Алеутские острова, где и произошла его встреча с Дж. Куком. Кук, отмечая прекрасное знание Измайловым Берингова моря и Алеутских островов, просил того снять копии с его карт. «М-р Измайлов… также сказал нам, что на всем восточном побережье Камчатки имеются лишь две гавани, куда могут заходить корабли, — Авачинская бухта и река Олюторка, впадающая в залив того же названия. На западном берегу Камчатки нет ни одной гавани…».

Далее Кук пишет: «Я убедился, что он отлично знает географию этих мест и что ему известны все открытия, совершенные русскими, причем он сразу же указал на ошибки на новых картах… Этот м-р Измайлов по своим дарованиям достоин более высокого положения, чем то, которое он занимает. Он в достаточной мере сведущ в астрономии и в других насущно необходимых областях математики. Я снабдил его октаном Хедли, и… он освоился с ним так, что мог пользоваться спустя короткое время»

На соседнем с Уналашкой острове Умнак зимовало другое промысловое судно — «Евпл» под командой известного морехода, крепостного князей Долгоруких Якова Ивановича Сапожникова. Кук отзывается о нем также с похвалой: «Он был гораздо выдержаннее прочих русских и отличается большой скромностью; крепких напитков он не пил в отличие от всех других, питающих к ним неумеренную склонность. Он лучше м-ра Измайлова знал, что можно получить в гавани Петропавловска и каковы там цены на разные товары… Этот человек сказал нам, что в мае собирается побывать в Петропавловске… и я послал (командиру Камчатки премьер-майору Бему. — В. А.)… маленькую подзорную трубу…»

Именно Сапожников и Измайлов, сообщив Куку, что на Камчатке зима длится долго, провианта мало и он чрезвычайно дорог, заставили его отказаться от зимовки в Петропавловской гавани. В рапорте в Адмиралтейство от 20 октября 1778 г., отправленном с Я. И. Сапожниковым, Кук так объясняет отказ от зимовки в Петропавловске: «Я потому не намерен заходить в гавань Св. Петра и Св. Павла на Камчатке и там проводить зиму, что крайне для меня нежелательно стоять в бездействии шесть или восемь месяцев, когда осталась еще неисследованной столь значительная часть Северного Тихого океана»

Во время пребывания на Уналашке английские офицеры несколько раз посетили поселение русских промышленников и детально описали их быт, причины присутствия на островах и отношения с алеутами. Хирург Д. Самвелл пишет: «Между нами и русскими установились дружественные отношения; наши джентльмены нанесли несколько визитов в русскую факторию, всякий раз захватывая с собой ром и бренди, и эти напитки нашли у русских полное признание, русские отлично принимали наших джентльменов и подарили им сапоги; прощаясь с гостями, они дали салют из всех своих ружей»

Штурман Т. Эдгар сообщает: «На острове Наван Алашка (Уналашка. — В. А.) — шестьдесят русских и двадцать камчадалов, а на различных близлежащих островах — около пятисот русских и камчадалов». Д. Самвел добавляет, что у русских есть «фактории на всех островах Анадырского (Берингова. — В. А.) моря и во многих местах вдоль американского берега, и цель этих факторий состоит в том, чтобы скупать у индейцев шкуры… морских бобров, у которых красивый и дорогой мех. Меха пересылают на Камчатку, а оттуда они идут в Китайскую землю»

Дж. Кук подтверждает: «Русские живут на всех главных островах между Уналашкой и Камчаткой… Я не спрашивал их, когда они впервые осели на Уналашке и соседних островах, но, судя по тому, в какой зависимости от них находятся индейцы, можно предположить, что произошло это довольно давно». Это Кук писал за двадцать один год до основания Российско-Американской компании. Известно, что уже через двадцать лет после плавания Беринга русские промышляли на дальних Алеутских островах и на полуострове Аляска, а также на острове Кадьяк

Интересно описание русской фактории на Уналашке, составленное штурманом Томасом Эдгаром. Видимо, все поселения русских промышленников были устроены подобным образом. Их экспедиции длились обычно от пяти до десяти лет, и надо было позаботиться о своем быте. Эдгар пишет: «Место, на котором построена фактория, представляет собой ровный участок овальной формы протяженностью в две или три мили (английская морская миля равна 1,853 км. — Ред.), и у домов протекает река с очень хорошей водой. Гавань мала и приспособлена только для небольших судов; она хорошо защищена от ветров с моря, так как со всех сторон окружена высокими холмами.

Жилой дом в длину имеет семьдесят или семьдесят пять футов, в ширину — двадцать — двадцать четыре фута, а в средней части его высота около восемнадцати футов (фут равен 0,305 м. — Ред.). Построен он сводообразно из американского леса и тщательно покрыт сухой травой и соломой, и, кроме того, крыша сверху затянута сетью из бечевы, идущей на лаг-лини и основательно закрепленной, чтобы кровлю не сорвало ветром и чтобы от ветра не повредился дом. Концы сети оттянуты к земле. Дом по оси вытянут с востока на запад, дверь находится с южной стороны, ближе к западной стене, и у двери всегда стоит часовой с обнаженной саблей или заряженным мушкетом.

Самые важные люди живут в восточном конце дома, и эта часть с окном, забранным слюдой, выглядит довольно сносно. Потолок здесь низкий, но пол устлан шкурами крупного морского зверя, что также очень приятно на вид. Ближайшее к этому концу дома помещение занимают некоторые русские люди и камчадалы рангом повыше. Русские рангом пониже и камчадалы растягивают шкуры прямо на полу, подстелив под них сухую траву. Пищу готовят в большом медном котле в средней части дома, из-за чего сон на рассвете не слишком приятен, ибо дом наполняется дымом; топят сухой травой и дерном, так как дров на острове нет, и весь лес завозят с материка.

Дом делится на две части деревянной перегородкой; западная часть имеет в длину примерно четырнадцать — пятнадцать футов, и в ней находится кладовая или склад. Неподалеку от жилого дома есть три больших склада, в которых хранят сушеную рыбу, провиант и прочее. Один из этих складов опечатан несколькими печатями, и нам не удалось узнать, что в нем содержится, но мы полагаем, что там хранятся меха. Есть также одно складское помещение и большой дом под кровлей, но я не знаю, жилой он или назначен под склад. Есть несколько индейских домов, заселенных целыми семействами, и вероятнее всего, что обитатели этих домов все свое время отдают новым хозяевам, сплетая для них сети, тачая обувь и т. д.

Стоят тут два креста друг против друга: один восточнее, другой западнее, и дистанция между ними около четверти мили. Оба высотой десять — двенадцать футов, и оба выкрашены белой краской. В десяти — двенадцати ярдах (ярд равен трем футам, то есть 0,915 м. — Ред.) от дома пришвартован шлюп, глубина там два фута. Он построен на образец лихтера, с виду неуклюж, но очень крепок и под грузом имеет осадку около семи футов; его водоизмещение — шестьдесят тонн, днище плоское, мачта короткая и расположена ближе к корме, чем к носу, бак и квартердек (квартердек — приподнятая до линии фальшбортов кормовая палуба. — Ред.) длиной около семи футов. Каюта маленькая, с двумя койками. Лаг и линь (лаг — инструмент для измерения скорости судна, линь — трос тоньше 25 мм в окружности. — Ред.) на квартердеке такие как у нас. Нактоуз (подставка для компаса. — Ред.) расположен на средней палубе; оба корабельных компаса очень хорошие. На левом борту, на вертлюге (шарнирное устройство. — Ред.) длиной 1 1/2 фута, установлена полуфунтовая пушка. На берегу — несколько каноэ и большая открытая кожаная лодка… У русских много прекрасных ружей с нарезными стволами длиной от трех до пяти футов»

В этой пространной цитате важна каждая мелочь. Эти детали дают нам представление о жизни русских промышленников, ведших промысел морского зверя на Алеутских островах вахтовым методом, многие из которых были жителями Камчатки. «Св. Павел», шлюп, который описал Т. Эдгар, был на промысле под командой Г. Измайлова пять лет, с 1776 по 1781 гг., а следующая экспедиция Г. Измайлова на судне «Св. Симеон» длилась целых десять лет (1783—1793 гг.)

Длительное плавание к месту промысла (Эдгар пишет, что путь из Охотска до Уналашки занял у русских восемьдесят дней), тяжелые условия плавания в тесноте на небольшом судне (Эдгар сообщает, что в артели Измайлова было шестьдесят русских и двадцать камчадалов), русские компенсировали возможно более комфортным устройством быта на берегу. Из плаваний возвращались далеко не все. Д. Самвелл приводит свидетельство командира Камчатки М. Бема, что, «когда русские отправляют… к берегам Америки и на прилегающие острова шлюпы с командами в шестьдесят человек, только двадцать или тридцать возвращаются обратно, остальные гибнут от цинги и других болезней». Относительно комфорта во время плавания можно привести следующее сравнение: на трехсоттонном английском «Дискавери» плавало семьдесят человек и примерно столько же на шестидесятитонном русском промысловом судне.

Можно предположить, что описанное Эдгаром русское поселение существовало не менее десяти лет, так как возвести столько построек при отсутствии леса на островах из привозного леса с полуострова Аляска за короткое время невозможно. Но произошло это не ранее 1761 г., когда Аляски достигло первое после плавания Беринга и Чирикова в 1741 г. русское судно «Св. Гавриил» купца Ив. Бечевина под командой морехода Г. Пушкарева

Как видно из описания Эдгара, порядок в фактории был полувоенным (часовой у входа, распорядок дня и ранжирование обитателей). Это объяснялось непростыми отношениями русских с аборигенами. Эдгар пишет: «Русские нам сказали, что некоторые из них были убиты индейцами… Первые русские поселенцы на этих островах отобрали у туземцев луки, стрелы, копья и все прочее оружие и таким путем совершенно подчинили их себе и заставили платить подать»

Об этом же пишет Самвелл: «Обитатели этих островов подчинены русским, и, судя по нашим наблюдениям, они платят своим хозяевам подать, и все оружие русские у них забрали. Русские забирают у туземцев их детей, когда те еще совсем малы, и используют молодых островитян на различных работах в своей фактории. Их учат русскому языку и, вероятнее всего, крестят и наставляют в начатках христианской религии»

О взаимоотношениях русских с алеутами пишет и сам Кук, сообщая, что в русском селении, помимо русских и камчадалов, проживают и «туземцы в качестве слуг или рабов русских людей. В этом же месте проживают и другие туземцы, которые принадлежат русским, — мужчины, их русские взяли или купили у их родителей, должно быть, еще в детском возрасте. Там было примерно двадцать туземцев, которые еще не вышли из детского возраста». Далее Кук пишет об алеутах, что «они по всем признакам самые мирные и спокойные люди из всех мне известных, а честность их может служить образцом для более цивилизованных народов земного шара… Я склонен думать, что эти качества отнюдь не природные, и я полагаю, что обладают они ими благодаря общению с русскими или, скорее, вследствие подчинения последним. Русские говорили некоторым нашим джентльменам… что они вынуждены были преподать туземцам суровые уроки, после чего и удалось навести среди местных жителей порядок. Если это делалось на первых порах, то такое поведение можно оправдать, поскольку все это привело к весьма счастливым последствиям…»

Вернемся к описанию Т. Эдгаром быта русских на Уналашке. Об одежде: «Видя, что мы промокли до костей, они (русские. — В. А.) предложили нам раздеться и нарядили в свои очень теплые и удобные одежды, состоявшие из голубой шелковой рубахи, хлопчатых рубах с шелковым воротом, синих штанов из нанки, куртки из лисьего и куньего меха и плаща из тонкой кожи… эти куртки застегивались на крючки». Примерно так же описывает одежду русских и сам Кук, отмечавший, что одежда делается преимущественно из шкур морских животных. «Верхняя одежда шьется наподобие накидок наших кучеров, и она доходит до колен; кроме того, они носят еще один или два жилета, штаны, меховую шапку и сапоги, голенища которых делаются из русской кожи, а головки — из крепких кишок. У обоих начальников (Измайлова и Сапожникова. — В. А.) были синие коленкоровые куртки и как у них, так и у прочих русских людей имелись шелковые рубахи»

О русской пище Кук пишет: «Русские обладают искусством из посредственной снеди изготовить вкусные блюда. Мне очень понравилось приготовленное ими китовое мясо; недурной заменой хлеба им служит пудинг или пирог из лососиной икры, тщательно взбитой и обжаренной. Русские имеют склонность к хлебу и к блюдам, в которых мука является составной частью, но, вероятнее всего, мука здесь редкость. Если исключить ягодный сок, который они добавляют в пищу, единственный их напиток — чистая вода, и для них большое счастье, что под рукой нет ничего более крепкого»

О любви русских к крепким напиткам не раз упоминает и сам Кук, и его спутники. Т. Эдгар рассказывает, как их принимали в русской фактории: «Мы раскупорили бутылку рома и пригубили ее, закусив хлебом, чтобы оправиться от тягот этого сырого и утомительного дня (им пришлось пройти более двадцати верст от места стоянки кораблей экспедиции до русской фактории, было 15 октября. — В. А.), и угостили ромом наших друзей; ведь мы слышали, что они склонны к этому, и слух этот оправдался на деле, так как бутылку они прикончили очень быстро и ром не разбавляли водой…

Примерно в семь часов подали на стол ужин. Были поданы вареная рыба (очень грубый сорт палтуса) и суп из китового мяса, очень наваристый, а также две бутылки сока из крупных синих ягод; каждому дали по деревянной ложке. Суп и рыбу ели одновременно, и русские каждые два-три глотка запивали полной ложкой сока. Китовое мясо было слишком жирным, и с палтусом мы его не ели, но нашли, что оно очень приятно в горячей похлебке. После ужина русские нас угостили нюхательным и обыкновенным табаком и во всем проявляли к нам большое внимание. Они задали нам много вопросов, но мы понимали друг друга с большим трудом.

В восемь часов, чувствуя себя крайне утомленными долгой прогулкой, мы высказали желание отправиться спать. Ложе, приготовленное для нас, представляло собой помост, приподнятый над полом дюймов на четырнадцать-пятнадцать и похожий на наши солдатские нары (дюйм равен 2,54 мм. — Ред.). На этом помосте были разостланы волчьи, оленьи и медвежьи шкуры, а одеялами служили шкуры бобров, лисиц и других зверей, сшитые грубыми нитками на манер наших стеганых одеял. Ложе это было чрезвычайно теплым, и мы проспали на нем до утра, когда нас разбудил призыв повара, который приготовил для всей фактории завтрак»

В своих дневниках Кук и его спутники приводят много интересных этнографических наблюдений о жизни и быте алеутов, а также сведений о природе Алеутских островов.

26 октября 1778 г. корабли Кука покинули Уналашку. Кук благоразумно принял решение отказаться от зимовки в Петропавловске: «Отсюда я намерен пройти к Сандвинчевым (Гавайским. — В. А.) островам… Пополнив там запасы, я намерен вернуться на Север через Камчатку и следующим летом предпринять еще одну попытку отыскать Северный проход…». Именно так экспедиция и продолжила свою деятельность. Но в Петропавловск ее корабли привел новый руководитель — Чарльз Кларк. Джеймс Кук трагически погиб 14 февраля 1779 г. в стычке с индейцами на Гавайских островах.

Какими сведениями о Камчатке располагали участники экспедиции, направляясь в Петропавловскую гавань? В распоряжении Кука находилась копия карты участника Первой Камчатской экспедиции мичмана П. Чаплина, составленной в 1729 г. и попавшей в 1730-е гг. в Западную Европу. Была также карта русских открытий, составленная в 1758 г. участником Второй Камчатской экспедиции академиком Г. Ф. Миллером. Имелся труд С. П. Крашенинникова «Описание земли Камчатки» в английском переводе 1764 г. и карта петербургского академика Я. Штелина, составленная в 1773 г., в которой имелись сведения о русских открытиях между Камчаткой и Америкой в 1750—1760-е гг. Но эти сведения были значительно искаженными, в чем убедился сам Кук и на что указал ему Г. Г. Измайлов.

С помощью Измайлова Кук внес ряд исправлений в свои карты и получил от него две новые. На одной были изображены Камчатка и Курильские острова, а на другой — все русские открытия к востоку от Камчатки до Америки.

Итак, первым из русских, кто узнал о намерении англичан посетить Петропавловск, был Г. Г. Измайлов. Он передал с Куком письмо с рапортом в «контору над Петропавловским портом» и с другим рапортом «в Камчатскую Большерецкую Канцелярию», в которых сообщал, что два пакетбота «с острова Лондону», один из которых называется «Разулушан», командир которого «в ранге полковника именем Демерскук, а на другим корабле “Эскавре” командир в ранге майора Чир Тлярк. Всего комплекту на обеих кораблях сто восемьдесят человек… А отсюдова поимели плавание в 22о00' в северную ж ширину, где, прозимовав, намерены паки итьти к Чукоцкому Носу и дале и хотели зайти в Петропавловскую гавонь в маие месяце… В знак своего милосердия г-н командор пожаловал по должности моей для усмотрения высоты солнца квадрант, а также и своей шпагой».

Во втором рапорте Измайлов пишет, что, узнав о намерении англичан зайти «в Петропавловскую гавань, то я им представил, чтоб по прибытии в гавань отправили елбот с поручением им сим репортом, а потом и кораблем. А естли кораблем пойдут без всякого знания, то будут по ним стрелять ис пушек».

29 апреля 1779 г. «Резолюшн» и «Дискавери» бросили якорь на рейде в Авачинской губе и пробыли в Петропавловской гавани до 12 июня. Главной целью пребывания англичан на Камчатке являлось пополнение запасов продовольствия и такелажа, а также отдых экипажа перед арктическим плаванием. Они были первыми иностранцами, посетившими Камчатку. А их свидетельства о Петропавловске являются фактически единственными за тридцать шесть лет, прошедших после окончания Второй Камчатской экспедиции.

В Петропавловске англичане застали небольшой гарнизон из сорока человек под командой сержанта Сургуцкого и шестьдесят матросов и промышленников с зимовавшего здесь судна купца Панова под командой Дмитрия Полутова «Св. Николай», направлявшегося на промысел на остров Кадьяк. Больше всего англичан поразил зимний пейзаж в преддверии мая. Ч. Кларк пишет, что в заливе сохранился «твердый и плотный ледяной припай у берегов; кое-где лед, однако, вдавался в воды залива на одну или полторы мили. Земля везде по берегам залива высокая и густо поросшая лесом, но сейчас она была покрыта обильными снегами».

Лейтенант Кинг, посланный Кларком на берег с письмом Измайлова для представления русским, был также поражен увиденным: «Вся страна покрыта снегом, и трудно себе вообразить более мрачную картину. На NNO мы приметили несколько бревенчатых домов и конусовидные хижины на столбах, но их жалкий вид и малочисленность не позволяли нам допустить, что это и есть селение Св. Петра и Св. Павла… Мы осмотрели все берега залива, но не увидели больше хижин или лодок, нигде не было видно ни одной живой души, только небольшие стаи уток нарушали это торжественное и необъятное безмолвие… Сама мысль о вынужденной зимовке здесь вызывала у нас содрогание». Позднее Кинг даст Камчатке еще более жесткую оценку: «Самая дикая и тоскливая страна земного шара».

Но, снова оказавшись в Петропавловске четыре месяца спустя, 24 августа 1779 г., англичане в корне изменили свое мнение о Камчатке. Лейтенант Джеймс Барни напишет: «Местность теперь выглядела очаровательнейшим образом; право же, кажется, что летняя и зимняя Камчатка — это две разные страны». А хирург Д. Самвелл, будучи еще и поэтом, нашел более выразительные слова: «Нас больше всего поразил сейчас контраст между нынешним видом местности и тем, который нам открылся, когда мы сюда пришли в мае, когда все было в снегу. Теперь холмы и долины были покрыты зеленью, и такой роскошной картины мы никак не ожидали встретить в подобной стране… И нигде еще я не встречал такого прекрасного вида — вершина далекой горы, убеленная снегами, вздымалась над ближними холмами, а долина была сплошь покрыта зеленью, так что одновременно страна являла величественным и впечатляющим образом картины зимы и лета».

Тот же Самвелл дает наиболее полное описание Петропавловска того времени и его окрестностей, а также жителей: «Страна вокруг залива (Авачинской губы. — В. А.) скалистая и гористая, но, кроме горных вершин, она вся покрыта лесом, преимущественно березовым, и лес этот идет и на постройки, и на топливо. Селение, или острог Св. Петра и Св. Павла стоит на узкой песчаной косе, которая образует гавань и отделяет ее от залива Авача, и в эту гавань ведет узкий проход между скалами. Селение состоит из пяти или шести русских бревенчатых домов и примерно пятнадцати балаганов и трех или четырех юрт. Балаганы имеют форму конуса на широком основании и поддерживаются столбами высотой около четырех ярдов. В них поднимаются по лестницам из толстых брусьев, в которых врезаны ступеньки. Юрты частично углублены в землю и покрыты землей. Раньше в них входили сверху, но с тех пор, как здесь поселились русские, в юртах сбоку делаются двери. В этом селении юрты совсем заброшены, и камчадалы живут в балаганах. Перед балаганами устроены помосты, на которых сушат много рыбы для собак, а под балаганами висит и сушится рыба для собственного употребления.

В селении масса собак, и везде (в частности, и в самих домах) сильно воняет рыбой. В верхнем конце гавани Петра и Павла находится барак для солдат и склад, и это самые большие здешние здания. В селении около сорока солдат и шестьдесят матросов со стоящего здесь шлюпа. Русские женятся на камчадалках, и многие из русских живут в балаганах. Большинство русских — подряженные люди, и им платят по тринадцать рублей в год (англичане платили по сорок рублей за голову рогатого скота и два рубля двадцать копеек за пуд, то есть за 16,4 кг, муки. — В. А.). Эти люди в летнее время питаются икряным хлебом и рыбой, в их рацион входят ягоды. Большинство из них — казаки. Многие одеты в собачьи шкуры подобно камчадалам, и все ходят в сапогах».

Русские поначалу отнеслись к гостям настороженно. Это объясняется тем, что после «Большерецкого бунта» 1771 г. и побега во Францию М. Беневского власти ожидали нападения на Камчатку французской эскадры. На Камчатке только что сменилась власть. Премьер-майор Магнус Бем, бывший главным командиром Камчатки с 1773 г., в марте 1779 г. передал полномочия новому командиру — капитану Василию Ивановичу Шмалеву. Но в общении с англичанами главную роль играл М. Бем, видимо, как старший по званию. Бем находился в Большерецке в ожидании судна для отплытия с Камчатки. Бем и Шмалев, получив сообщение сержанта Сургуцкого и рапорт Г. Г. Измайлова, поначалу распорядились усилить Петропавловский гарнизон, приказав командиру Нижнекамчатского острога прапорщику Брокману направить в Петропавловскую гавань двадцать солдат и казаков. Но, убедившись в мирных намерениях англичан, русские оказали им радушный прием и всемерную помощь.

Уже 4 мая Кларк пишет в своем дневнике: «Утром прибыли на борт русский купец и немец (Василий Федорович Посельский, владелец судна «Св. Николай», стоявшего в Петропавловске, и Иоганн Даниэль Порт, камердинер и крепостной Бема. — В. А.), посланные губернатором из Большой реки с письмами, в которых он весьма любезно обещал снабдить нас в изобилии всем, в чем мы испытываем нужду, в той мере, в какой это позволяют возможности этой страны, а также прислал очень приветливое приглашение, призывающее меня и моих офицеров оказать ему честь и пожаловать с визитом в Большую реку».

Ввиду своей болезни, Кларк сам поехать не смог, а отправил в Большерецк небольшую делегацию: своего помощника капитана Гора, лейтенанта Кинга и художника Иоганна (Джона) Веббера в качестве переводчика с английского языка на немецкий, который был родным для М. Бема, прибалтийского немца. Путешествие из Петропавловска в Большерецк и обратно, занявшее четырнадцать дней, с 7 по 21 мая, включая четырехдневное пребывание в Большерецке, подробно описал Кинг. До острога Каратчин (вероятно, Коряки. — В. А.) добирались по реке Аваче от устья на батах (долбленых из тополя лодках. — В. А.). В селении англичане насчитали три бревенчатых дома и девятнадцать балаганов.

Кинг подробно описывает устройство типичного камчатского дома: «В домах очень тепло благодаря большим печам… Бревенчатые дома все на один фасон, в них одна квадратная комната и вдоль одной или двух стен стоят широкие скамьи. Окон два, они маленькие, и вместо стекол в них (пропуск. — В. А.)… В одной из стен прорублена дверь, ведущая на кухню: последняя вдвое уже комнаты и вдвое короче ее, поскольку половину этого помещения занимает печь. Из главной комнаты дверь в широкую пристройку, в которой хранятся сани и прочие домашние вещи. Из пристройки поднимаются по приставной лестнице на чердак, расположенный над комнатой и кухней. Стены сложены из бревен, пазы между бревнами хорошо проконопачены мхом, внутри помещения бревна стесаны. Стропила и потолочные балки также стесаны настолько гладко, насколько это можно сделать топором… Верхняя часть комнаты черна от дыма, как блестящий агат. В одном из углов помещается… картина духовного содержания (икона. — В. А.), и вокруг ее воткнуты маленькие восковые свечки. Глядя на этот угол, люди всегда крестятся перед тем, как сесть за общий стол». Угощение в доме тойона (старосты) Каратчина англичанам очень понравилось.

Из Каратчина путешественники отправились на собачьих упряжках и 9 мая прибыли в Начикинский острог. «Натчикин стоит на маленькой, шириной не более десяти ярдов, речке, впадающей в Большую реку… здесь только один бревенчатый дом — резиденция тойона — и пять балаганов». Кинг описал Начикинские термальные источники, отметив, что в них излечиваются такие болезни, как опухоли, ревматизм и другие.

Из Начик сплавлялись на батах по реке Плотникова. 12 мая утром прибыли в Опачинский острог (Апача). «По величине Опачин примерно равен Каратчину». В тот же день вечером путешественники прибыли в Большерецк, где их встретили Бем и Шмалев. Принимали англичан в камчатской столице сердечно и с почестями. Им отвели «очень чистый и достойный дом… К нам были приставлены эконом и повар, и повару приказано было подчиняться распоряжениям Порта в части приготовления пищи соответственно английским кулинарным традициям».

Несмотря на нехватку продовольствия на Камчатке, Бем обещал снабдить англичан всем, что они просили. «Майор сказал нам, что он, несомненно, окажет услугу своей повелительнице, оказывая всемерную поддержку англичанам — ее друзьям и союзникам, и что ей доставит удовольствие узнать, какая помощь нам оказана в столь отдаленной части ее владений… Он в скором времени намерен покинуть эти места навсегда, и желает поэтому показать не только камчадалам, но и русским, как должно в будущем вести себя по отношению к иностранцам». Англичане передали Бему серию карт второго плавания Кука и показали карту последних открытий, которая его очень заинтересовала.

Большерецкий острог располагался на острове при слиянии рек Плотникова и Гольцовки. «Дома здесь все на один образец — бревенчатые и крытые соломой… Основная масса местных жителей обитает в двух или трех связанных между собой длинных домах. Посередине в этих домах есть проход, и по обе стороны его располагаются жилые помещения. Здесь есть два больших здания, где размещаются солдаты. Все дома строятся вразброс. На окраине селения стоит несколько балаганов». Кинг отмечает, что вокруг селения сплошное низменное болото, единственное место, где земля возделана — сад Бема. Из домашних животных жители разводят лишь коров и лошадей. Причина — множество собак, от которых достается даже быкам. Из-за собак, без которых жители не могут обходиться, невозможно разводить кур и мелкий скот. Лишь у Бема имелось несколько кур.

В честь иностранных гостей были приглашены лучшие танцоры, исполнившие камчадальские и русские песни и танцы, а супруга Бема продемонстрировала свои наряды и танцы, принятые в «изящной» части империи. Кинг с удивлением отметил, что мадам Бем, прожив шесть лет в Большерецке, по-русски не могла произнести ни слова. Бемы оставили двух дочерей в Петербурге, а на Камчатке у них родились мальчик и девочка. «То обстоятельство, что все семья Бемов пребывала в добром здравии… свидетельствует о том, что это место, скверное во всех других отношениях, было весьма здоровым».

16 мая делегация отправилась в обратный путь. Провожало англичан все селение. Дамы в шелковых платьях и ценных мехах исполняли для отъезжающих русские песни. От дома Бема к реке в две шеренги выстроилось мужское население. Из двух полевых пушек был дан салют. В Петропавловскую гавань делегацию сопровождал сам Бем и трое купцов с товарами для английских матросов. Бем и Шмалев из личных запасов собрали для капитана Кларка двадцать голов отличного сахара и много чая, а также свежее масло, мед, инжир, рис и другие мелочи, а также четыреста фунтов табака для матросов (русский фунт равен 409,5 г. — Ред.).

За двухнедельное отсутствие вид Петропавловской гавани приятно изменился, отметил Кинг. «Снег почти везде сошел, и его совсем не было в той части берега, где стоит селение, и гавань предстала теперь перед нами в совсем ином свете».

22 мая Бему устроили торжественную встречу на борту «Резолюшн». Так как Бем собирался в начале июня отбыть в Петербург, Кларк передал с ним документы предшествующей части экспедиции, включая дневник капитана Кука, для передачи английскому посланнику.

Кинг пишет: «Майор Бем в ответ на все добрые услуги, оказанные нам, только и попросил у нас, что порох и свинец для камчадалов, и им (камчадалам. — В. А.) он внушил, что в воздаяние они должны будут всегда оказывать помощь иностранцам и что таков обычай всех цивилизованных наций… Он дал нашим капитанам письма ко всем своим соотечественникам, с которыми мы могли встретиться, и попросил их оказывать нам всемерную помощь».

26 мая Бем попрощался со всеми и отбыл в Большерецк. «Мы сожалели, что расстаемся с этим человеком, которого нам вряд ли удастся когда-либо увидеть и чье бескорыстное поведение нам крепко запомнилось. Если в любой стране, посещаемой иностранцами, дела ведутся такими людьми, как Бем, то это в высшей степени способствует приумножению славы ее государей, самой этой страны».

Д. Самвелл пишет: «Чтобы хоть как-нибудь отблагодарить его (Бема. — В. А.) за гостеприимство, которое он проявил, снабдив наши корабли всем, что в его власти было дать нам, капитаны и офицеры обоих кораблей подарили ему ром и вино, четыре квадранта, подзорную трубу и некоторые предметы, приобретенные нами на различных островах, которые мы посетили в Южном море. Этот последний дар очень был ему по вкусу, и он намерен был преподнести его императрице».

Бем исполнил свое обещание: этнографическую коллекцию с островов Океании он привез в Петербург за свой счет, и она вот уже более двух столетий является украшением экспозиции сначала Кунсткамеры Российской Академии наук, а затем Музея антропологии и этнографии имени Петра I.

По возвращении в Англию капитан Гор представил в Адмиралтейство отчет, в котором очень хорошо отозвался о Беме. Бем же, прибыв в Петербург, передал английскому посланнику Джеймсу Гаррису документы экспедиции Кука. Гаррис заявил, что Бем, оказавший огромные услуги английским мореплавателям, может рассчитывать на любую награду британского правительства и подарил ему от себя золотую табакерку. А в 1781 г. Британское Адмиралтейство прислало Бему вазу с серебряным подносом и чашей. На вазе — благодарственная надпись по-латыни: «Выдающемуся мужу де Бему, который под верховным руководством августейшей Екатерины II… возглавил суровые берега Камчатки, оказав британским кораблям и морякам гостеприимство… спас от несчастий попавших в беду во время путешествий… Морское британское руководство с благодарностью и в знак памяти, с величайшей дружественностью и душевной благодарностью твоему Отечеству и твоему имени… дарит и посвящает. 1781».

Ваза эта Бему не досталась. Князь Потемкин распорядился передать ее в музей как «собственность русской нации». Впрочем, это было в какой-то мере справедливо. Бем был щедр с англичанами не за свой счет, а за казенный, то есть, за счет «русской нации». Англичане получили от него в свой первый приход двадцать голов скота и двести тридцать пудов муки, за что Бем не установил никаких цен и не взял с Кларка расписки, отложив «расплату до того времени, когда дело будет решено лондонским и петербургским дворами», — сообщает Самвелл. Кларк не заплатил за это ни копейки, а впоследствии Британское Адмиралтейство рассчиталось с русским правительством.

Во второй приход англичан В. И. Шмалев взял у них за восемнадцать голов скота и разные припасы расписку на 2 256 рублей 97 копеек , но цены были занижены примерно в три раза против рыночных. Так, мука была отпущена англичанам по два рубля двадцать копеек при рыночной цене от восьми до десяти рублей за пуд, а голова скота — по сорок рублей при рыночной цене сто рублей (рыночные цены в Петропавловске назвал Кингу сержант Сургуцкий при их первой встрече). Причем в этих продуктах имелась большая нужда у самих жителей Камчатки. Как отмечали англичане, русские употребляли летом икряной хлеб вместо ржаного, а мясо в основном добывали на охоте.

В. И. Шмалев доносил генерал-прокурору А. А. Вяземскому о прибытии английской делегации в Большерецк: «И оныя с нами с г-ном пример-майором Бем с надлежащим познаниям их почтением оказыванием благоприятности приняты и на собственном нашем коште содержаны и по здешнему месту сколько возможно были довольствованы и во всех их надобностях, то есть чаем, сахаром и табаком… снабжены из нашего кошта безнедостаточно, в чем они весьма довольными и оказались.

О снабдении ж их по крайнему недостатку скотом и правиантом… посланными от меня повелениями велено верхнекамчатскому командиру из состоящего там казенного скота годных на убой быков больших… выбрать до двадцати, в то число (по слабости главнокомандующего на “Резелюционе” коман-дира здоровья на пропитание молоком) две коровы дойных с телятами… А сержанту Сургутскому велено ж из ымеющагося… там казенного провианта… до двухсот пятидесяти пуд… отпустить… Все же те вышеписанныя припасы отпущены им по общему нашему с г-ном пример-майором Бем совету безденежно…».

Недостаток скота на Камчатке действительно был ощутим. Как писал в «Кратком описании о Камчатке…» в 1773 г. бывший тогда командиром Камчатки брат В. И. Шмалева капитан Тимофей Иванович Шмалев, «во всей Камчатке рогатого скота пятьсот восемьдесят семь скотин».

Уйдя в отставку, Бем проживал в своем прибалтийском имении в бедности. По некоторым сведениям он, вспомнив обещание Гарриса, ездил в Лондон хлопотать о пенсии и был принят первым лордом Адмиралтейства. Пенсию ему назначили, но от нее он по каким-то причинам отказался.

Много добрых слов англичане посвятили священнику Паратунской церкви Роману Федоровичу Верещагину, который ежедневно снабжал больного капитана Кларка молоком, хорошим хлебом, свежим маслом и прочим. Паратунская церковь являлась единственной на юго-востоке Камчатки. Верещагину исполнилось сорок четыре года, родился он в Большерецке. Отец его был русский, мать — камчадалка.

Д. Самвелл пишет, что «он обратил в христианство жителей четырнадцати Курильских островов. У камчадалов пользовался большим уважением и говорил на языках Верхней и Нижней Камчатки, Пенжинской земли (то есть западного побережья. — В. А.) и Курильских островов. Это был умный, щедрый и мыслящий человек… поведение его было очень общительным, и к людям он хорошо был расположен, и эти качества создали ему доброе имя и известность у многих обитателей Камчатки».

На свои восемьдесят рублей в год он содержал семью, в которой было пять или шесть детей. Крузенштерн, посетивший Камчатку двадцать пять лет спустя, отмечает: «Не могу я умолчать также о семействе Верещагиных, известных читателям из путешествий Кука и Лаперуза. Оба брата, происшедшие из камчадалов, сделали величайшую честь своему состоянию. Старший из оных достойнейший священник, умевший приобресть к себе почтение англичан, о коем говорит капитан Кинг многократно с чрезвычайною похвалою, умер скоро по отходе из Камчатки “Резолюции” и “Дисковери”. Его преемником сделался младший брат, исполнявший должность свою двадцать лет, и приобретший общую любовь. Во время прибытия нашего в Камчатку находился он на Курильских островах для проповедания христианского учения. По возвращении своем оттуда умер он в скорости; итак, я не мог, к сожалению, узнать его лично; однако посетил вдову его, которая помнит очень хорошо корабли английские и французские. Ее сын, бывший дьячком в Петропавловске, утонул к несчастию в реке Аваче во время нашей здесь бытности. Теперь остался один только Верещагин, дьячок в Верхнекамчатске.

Селение Паратунка, родина семейства Верещагиных, известное довольно из путешествия Кука, сделалось ныне обиталищем медведей. В 1768 году считалось жителей в оном триста шестьдесят человек, но в 1779 только тридцать шесть. Повальная болезнь, свирепствовавшая в 1800 и 1801 годах, истребила и последних».

Во время пребывания англичан Паратунка была самым крупным поселением на юго-востоке Камчатки и располагалась в низовьях реки Паратунки, примерно там, где ныне находится поселок Николаевка. Самвелл дает описание Паратунки: «Паратунка расположена на берегу реки того же названия примерно в двадцати милях от гавани Св. Петра и Св. Павла. Там есть церковь, шесть русских домов, шестнадцать камчадальских балаганов, которые построены на высоких столбах, и нескольких юрт, или хижин, наполовину врытых в землю. Церковь построена Берингом, и, как все русские дома, она деревянная с куполом вверху. Она очень ветхая и запущенная, но здесь считается достойным местом отправления культа. Ее украшает много икон, и среди них имеются иконы с изображениями Св. Петра и Св. Павла, принадлежавшие Берингу и Чирикову. Эти иконы, на которых запечатлены изображения святых патронов, были взяты в плавание к западному берегу Америки, и по возвращении кораблей они были принесены в дар этой церкви. Под навесом, который стоит близ здания церкви, подвешено четыре небольших колокола. Здесь помимо священника живет лишь один-единственный русский — служка священника. За камчадалами надзирает, как и во всех прочих селениях, их вождь-соотечественник, который носит титул тойона.

Тойонов назначает губернатор Камчатки, который может сместить любого их них по своему усмотрению, и они свои обязанности исполняют под контролем русских. В балаганах живет обычно человек шесть — десять. Священник сказал нам, что в приходе Паратунка насчитывается 962 камчадала, а в Большерецком — 1 460. Как велик приход, мы не установили, но узнали, что страна эта не столь населена, как в недавние годы. Во время прогулки мы набрели на развалины большой деревни, но там не осталось никаких следов от фундаментов жилых зданий. Русские говорили нам, что в 1769 году более десяти тысяч человек умерло от оспы, занесенной из Сибири через Охотск. Этот слабый народ скоро вымрет, и, вероятно, никого из камчадалов не останется спустя несколько поколений».

Прогнозы Самвелла, к счастью, не оправдались, хотя камчадалов за двести двадцать пять лет и не стало больше. Еще во время поездки в Большерецкий острог лейтенант Кинг был поражен малонаселенностью Камчатки. Объяснялось это тем, что «в прошлых 1767 и 1768 годах от оспенного поветрия померло по всей Камчатке ясашных тысяча семьсот шесть, а всех разных званий обоего пола, как то по метрическим книгам известно, пять тысяч триста шестьдесят восемь человек».

Черная оспа была завезена из Охотска солдатами. Большое количество жертв (почти половина населения Камчатки) связано с полным отсутствием медицинской помощи.

Д. Самвелл сообщает в своих дневниках и некоторые этнографические сведения об ительменах. Он приводит свои доказательства в подтверждение гипотезы Г. Стеллера о родстве народностей Камчатки и Северо-Западной Америки: «Хотя нет признаков родства между языками камчадалов и жителей Американского материка в области залива Нортон и обитателей Навана-лашки (Уналашки. — В. А.), имеется все же заметное сходство в этимологии, манере произношения, тоне и акценте и в характере твердых гуттуральных звуков».

О камчадалах тот же Самвелл говорит: «Они коренасты, и рост у них средний, лица весьма широкие, скулы выдающиеся и красноватые, волосы и глаза черные, очень маленькие. Кожа у камчадалов цвета светлой меди. В целом это не очень красивый, но хорошо сложенный люд. Летом они занимаются ловлей и сушкой рыбы, зимой — охотой. Огнестрельное оружие у них в ходу, и они меткие стрелки. Говорят они и по-русски, и на своем языке, крещены, наставлены в вере и обучены письму. Мужчины одеты в собачьи шкуры, женщины переняли русские моды и носят платья из русской или китайской материи. Как все порабощенные народы, камчадалы скромны и покорны».

Наконец, 6 июня, прибыли двадцать голов скота и двести тридцать пудов муки, обещанные Бемом. 13 июня корабли покинули Авачинскую губу и вышли в море. Они уходили под салют, устроенный Авачинским вулканом: началось извержение. Лейтенант Кинг пишет в дневнике 15 июня: «Перед рассветом услышали шум, подобный отдаленным раскатам грома, а на рассвете обнаружили, что палуба и борта покрыты тонкой пылью, похожей на наждачный порошок. Пыль эта висела в воздухе, и из-за нее стояла мгла. В направлении вулканической горы (Авачи. — В. А.) сгустилась такая тьма, что мы не смогли разглядеть очертаний горных гряд. Около полудня и после полудня извержение вулкана все еще продолжалось, создавая звуки, подобные отдаленному грому, и сопровождаясь тучами золы; в общем, частицы ее были величиной с горошину, но на палубе подбирали кусочки размерами с грецкий орех… Ближе к вечеру стало ужасно греметь и сверкать, и глубокая тьма, рассеянная в воздухе, создавала небывало гнетущее впечатление».

Поиски Северо-Западного прохода и во второй раз оказались тщетными. Выше 70о северной широты опять встретились сплошные льды. Решено было вернуться. Утром 22 августа на подходе к Шипунскому мысу в возрасте тридцати восьми лет скончался капитан Кларк, просивший похоронить его у Паратунской церкви и завещавший ей сто рублей.

24 августа корабли вошли в Петропавловскую гавань. 27 августа новый руководитель экспедиции капитан Джон Гор встретился со священником Р. Ф. Верещагиным, который предложил предать тело Кларка земле в Петропавловске, в месте, где в следующем году должны были построить церковь, и где похоронено много русских, а также участник плавания А. И. Чирикова к берегам Америки профессор Делиль де ля Кройер.

29 августа тело капитана Чарльза Кларка предали земле с воинскими почестями, достойными его ранга по церемониалу, принятому англиканской церковью. С кораблей дали по двенадцать пушечных залпов, а солдаты трижды салютовали из мушкетов у могилы. На погребении присутствовали все офицеры с кораблей, священник Верещагин, сержант Сургуцкий. Было много русских и большинство английских матросов.

Капитан Гор отправился с плотником в Паратунку, чтобы установить в церкви гербовый щит капитана Кларка, написанный Веббером. Двадцать шесть лет спустя, в 1805 г., И. Ф. Крузенштерн нашел этот гербовый щит в сенях дома коменданта Петропавловска майора Крупского. Церкви в Паратунке и самого селения к тому времени уже не было.

На могиле Кларка насыпали земляной холм, огороженный частоколом, вокруг могилы офицеры посадили несколько ив. В изголовье гробницы прибили доску с надписью, составленной капитаном Гором: «У подножия этого дерева покоится прах капитана Чарльза Кларка, который принял командование его Британского Величества кораблями “Резолюшн” и “Дискавери” по смерти капитана Джеймса Кука, который умерщвлен был на одном острове Южного моря 14 февраля 1779 г. Умер в море от легочной чахотки 22 августа того же года в возрасте тридцати восьми лет».

Восемь лет спустя Лаперуз нашел доску с надписью сильно поврежденной временем и приказал перенести текст с нее на медный лист. На медной пластине была сделана приписка на французском языке: «Эта копия с английской подлинной надписи сделана по приказу командора Лаперуза в 1787 году».

В сентябре 1805 г. участники первого русского кругосветного плавания под командой И. Ф. Крузенштерна во время своего третьего пребывания в Петропавловске соорудили вместо деревянной гробницы на могиле Кларка пирамиду, на одной из сторон которой прибили медный лист Лаперуза, на другой — написанный естествоиспытателем русской экспедиции Вильгельмом Тилезиусом герб Кларка, а на третьей — надпись на русском языке: «Английскому капитану Кларку. Усердием общества фрегата “Надежды”. В первую экспедицию Россиян вокруг света под командою флота капитан-лейтенанта Крузенштерна, 1805 года, сентября пятнадцатого дня».

Вокруг памятника вырыли глубокий ров и установили высокую ограду из частокола с дверью, которая запиралась на замок. Ключ от замка вручили коменданту Петропавловского порта майору Крупскому. Руководил постройкой обелиска будущий адмирал, а тогда капитан-лейтенант Макар Иванович Ратманов.

Два года спустя, в июле 1807 г., этот памятник видели соотечественники Кларка во главе с капитаном Арчибалдом Кемпбеллом. Они описывают его как «монумент около шестнадцати — восемнадцати футов высоты, высечен из камня с корабликом на вершине. Имеются надписи с каждой стороны, которые очень пострадали от погоды и влаги. Из-за ограды, которая его окружает, мы не смогли понять, на каком языке она была сделана».

В 1805—1814 гг. в Петропавловске неоднократно бывал один из руководителей Российско-Американской компании К. Т. Хлебников. Он пишет, что в январе — феврале 1811 г. у «пьедестала Кларкова» появились еще два памятника: коллежскому асессору и кавалеру Коху и лейтенанту Кортавцову со шлюпа «Диана», совершавшему второе русское кругосветное плавание под командой В. М. Головнина.

В 1818 г. начальник Камчатки Петр Иванович Рикорд (будущий адмирал и академик) распорядился перенести прах Кларка на главную улицу Петропавловска. В. М. Головнин, совершавший свое второе кругосветное плавание на шлюпе «Камчатка», писал об этом: «Остаток гроба и прах были положены в другой ящик и пристойною церемонией в сопровождении всех нас (моряков шлюпа «Камчатка». — В. А.) и стоявшей в ружье экипажной роты был перенесен к намеченному месту и опущен в могилу, причем память покойника гарнизон почтил семью пушечными выстрелами».

В 1826 и 1827 гг. Петропавловск дважды посетил английский мореплаватель Фредерик Бичи. Он пишет: «С особым удовольствием мы заметили, что в саду губернатора находится памятник нашему соотечественнику капитану Кларку, который в хорошей сохранности и был сюда перенесен бывшим губернатором (П. И. Рикордом. — В. А.). Он находился на одной стороне широкой дорожки, покрытой гравием, в конце аллеи. На другой стороне дорожки стоит памятник в честь Беринга.

Первый из упомянутых соорудили офицерами корабля Крузенштерна, а последний прислали из Петербурга. Этот знак уважения со стороны русских к нашему соотечественнику вызвал у нас горячую благодарность и усиливает хорошее взаимопонимание… Памятник этот должен рассматриваться как памятник величайшего интереса, так как он отмечает места захоронения спутников знаменитых Кука и Беринга и знак уважения к широко оплакиваемому Лаперузу, медная пластинка о котором помещена над могилой нашего покойного соотечественника капитана Кларка. И знаменитый адмирал Крузенштерн, создавший памятник, отметил также на памятной табличке де ля Кройера. Такие славные имена, собранные вместе, рождают жалость, что материалы, из которых они нанесены, не столь уж прочны, как сама память о них».

В 1913 г. Петропавловск посетила делегация британского парламента и Адмиралтейства. Она установила над могилой Ч. Кларка четырехгранный обелиск с надписью на английском языке. Надпись на западней фасадной стороне гласит: «Памяти капитана Королевского флота Чарльза Кларка, который скончался 22 августа 1779 года в возрасте тридцати восьми лет и чье тело покоится под этим камнем». На северной стороне грани обелиска начертано: «Этот офицер совершил несколько путешествий, посвященных открытию новых земель, под командою капитана Кука, всемирно известного мореплавателя, и доставил его прах после того, как капитан был убит дикарями. Он умер в море после отважной, но безуспешной попытки пробиться сквозь льды, лежащие перед Беринговым проливом. Он был человеком высокого достоинства и беззаветной отваги, верный своему руководителю и безоговорочно преданный долгу».

На южной стороне надпись гласит: «Этот памятник установлен в 1913 году офицерами, членами парламентской комиссии Адмиралтейства Великобритании, Ирландии и прочая в знак высокой оценки смелой и честной службы отважного британского офицера».

Этот обелиск сохранился до наших дней и стоит в центре города на улице Ленинской. В 2003 г. он был реконструирован.

Во второй приход англичане пробыли в Петропавловской гавани до 8 октября. Из заметных событий этого периода можно отметить прибытие 3 сентября из Большерецка прапорщика И. И. Синдта с письмом от капитана В. И. Шмалева, сменившего на посту командира Камчатки уехавшего премьер-майора Бема. Шмалев сообщал, что из Верхнекамчатска в Петропавловск идут шестнадцать голов скота и переводчик. Сам Шмалев обещал прибыть в Петропавловск, как только из Охотска придут шлюпы. Шлюп зашел в Петропавловскую гавань 9 сентября, доставив обещанные Бемом муку и различный такелаж для английских кораблей. На нем находились также пятьдесят солдат во главе с подпоручиком и купец с различными товарами, а также канаты, смола и вар.

16 сентября прибыл переводчик. Им был Петр Матвеевич Ивашкин — самый знаменитый из камчатских политических ссыльных. Д. Самвелл записал в своем дневнике 16 сентября: «Сегодня прибыл переводчик, которого мы ожидали, и нам его представил капитан… Он был русским дворянином и сослали его сюда лет тридцать назад… Он родился в 1723 году (то есть ему было в это время пятьдесят шесть лет. — В. А.), был прапорщиком в лейб-гвардии императрицы Елизаветы и ее фаворитом, но за преступление (а за какое именно, ему неведомо) его сослали в эту страну… Преступление его оказалось такого характера, что последующие государи России не считали нужным отослать его из ссылки, хотя о его деле неоднократно докладывали двору многие правители Камчатки. Перед ссылкой он был бит кнутом и у него разрезаны ноздри, и знак этого наказания остался у него навсегда. Отец его был генералом русской армии.

Он рассказал нам, что, находясь здесь, испытал великие лишения, и тридцать лет не пробовал хлеба и питался одной рыбой, пока майор Бем не заинтересовался им и не сделал его жизнь более сносной. Это был высокий и крепкий человек и, видимо, в молодости он был красив. Он хорошо играл на скрипке и был отлично воспитан, понимал французский и немецкий языки, в юности ездил в Париж, Амстердам и, видимо, тяжко переживал свою злую судьбу, которая обрекла его на прозябание в этой дикой стране».

Восемь лет спустя Ивашкина вновь доставили в Петропавловск в качестве переводчика посетившей Камчатку экспедиции Лаперуза, участники которой уже знали о нем из дневников англичан. Ивашкин прожил после встречи с англичанами еще двадцать семь лет и умер в 1806 г. в возрасте восьмидесяти трех лет. Лишь незадолго перед смертью в восьмидесятилетнем возрасте он был помилован Александром I, но возвращаться с Камчатки отказался.

В чем же состояло преступление Ивашкина, за которое он так жестоко поплатился? В июне 1742 г. его обвинили в заговоре против императрицы Елизаветы Петровны в пользу малолетнего Иоанна Антоновича.

В свободное время английские офицеры охотились на уток и медведей в окрестностях Петропавловска. 22 сентября англичане отмечали годовщину коронации его величества. В полдень каждый шлюп салютовал двадцатью одним залпом.

С новым начальником экспедиции капитаном Гором обедал капитан Шмалев, прибывший утром из Большерецка. Его приветствовали одиннадцатью выстрелами. На следующий день В. И. Шмалев посетил шлюп «Дискавери», где его приветствовали также одиннадцатью выстрелами. Кстати, и капитан Гор, и капитан Кинг встречались со Шмалевым в Большерецке в мае 1779 г. Гор подарил Шмалеву золотые часы, винтовку, набор ножей в футляре и «некоторое количество рома». П. М. Ивашкину Гор подарил набор верхней одежды, рубахи и прочее, а капитан Кинг вручил ему винтовку и разные вещи. Вскоре капитан Шмалев отбыл в Большерецк.

Наконец, 30 сентября, прибыли шестнадцать голов скота и две лошади, предназначенные для офицеров на время стоянки. 2 октября офицеры обоих кораблей постановили, что обратный путь должен был пролегать вдоль восточных берегов Японии. Корабли вышли из гавани на рейд Авачинской губы.

На следующий день русские отмечали годовщину коронации императрицы Екатерины II. На берегу гремели залпы из ружей, а в полдень с «Резолюшн» дали залп из двадцати пушек, а затем с обоих кораблей прозвучали залпы с долгими интервалами. Английские офицеры отпраздновали с русскими это событие на берегу.

4 октября офицеры с обоих кораблей присутствовали на обеде на борту «Резолюшн», а затем приняли участие в вечерних танцах в честь священника Р. Ф. Верещагина с женой и дочерью. На борт пришли все женщины-камчадалки и жена сержанта Сургуцкого. Под аккомпанемент скрипки Ивашкина они исполняли русские, камчадальские и курильские танцы. Все повторилось на следующий день.

Нельзя не отметить еще два события, которые произошли во время пребывания англичан в Петропавловске. Первое — печальное: 17 мая умер от дизентерии плотник с «Резолюшн» — Джон Макинтош. Он был похоронен по морскому обычаю: опущен в море у входа в гавань. Второе событие — курьезное. Еще в первое пребывание в Петропавловске пропал молодой барабанщик с «Дискавери» Джереми Холлоуэй. Нашли его перед самым выходом в море. Оказалось, он влюбился в местную девушку-камчадалку и жил с ней в шалаше на берегу ручья в окрестностях Петропавловска. Под конвоем его доставили на корабль. Неизвестно, как они объяснялись, не зная языка друг друга. Во время второго захода в Петропавловск эта история повторилась. Самвелл пишет, что эта женщина-камчадалка пожелала отправиться с барабан-щиком в Англию.

За день до ухода экспедиции с Камчатки, 6 октября, англичане стали свидетелями еще одного извержения Авачи. Вулкан как бы давал гостям прощальный салют.

Англичане спешили, опасаясь застрять на Камчатке на зиму. Д. Самвелл 7 октября пишет в своем дневнике: «Зима наступила здесь очень быстро, листва облетела, травы завяли, и стана, такая зеленая в момент нашего прибытия (24 августа. — В. А.), снова приняла печальный и пустынный облик. Горы внутри страны покрылись снегом, и стало очень холодно».

Об этом же сообщает мидшипмен Дж. Гилберт: «Лето здесь очень короткое и продолжается немного больше четырех месяцев: в октябре страна принимает совершенно зимний облик: деревья и кусты теряют листву, и дни становятся холодными; я не сомневаюсь, что в конце ноября и в начале декабря земля здесь покрывается снегом».

Еще 2 октября корабли вышли из гавани в Авачинскую губу, а 7 октября с берега на борт доставили палатки и все прочее имущество. Утром 8 октября «Резолюшн» и «Дискавери» снялись с якорей и со свежим северным ветром вышли из Авачинской губы. Хорошая погода в первые дни плавания позволила провести съемки восточного побережья Камчатки до мыса Лопатка, определив его координаты в 50 градусов северной широты и 155,5 градусов западной долготы. Дальше путь экспедиции пролегал вдоль восточных берегов Курильской гряды, но ни одного острова из-за непогоды ей увидеть не удалось. Пройдя вдоль берегов Японии и Китая и сделав остановку в Макао, корабли обогнули Африку и 7 октября 1780 г., то есть спустя ровно год после выхода из Петропавловска, вошли в устье Темзы.

Так закончилось третье плавание Кука, длившееся четыре года и три месяца. Три месяца из них англичане провели в Петропавловской гавани, да еще почти три недели они находились на острове Уналашка, общаясь с русскими. Из-за болезней, несчастных случаев и стычек с аборигенами Гавайских островов экспедиция потеряла пятнадцать человек, в том числе двух своих руководителей. Экипажам выплатили жалование за время плавания в шестикратном размере, все офицеры и многие матросы получили повышение в чине. Все члены экипажей (кроме солдат морской пехоты) были освобождены от военной службы, что было немаловажно, так как Англия в это время одновременно воевала с Францией и со своими североамериканскими колониями.

Экспедиция не выполнила своей главной цели — не нашла Северо-Западный проход. Самым значительным ее вкладом стало открытие Гавайских островов, значительные открытия были сделаны в северной части Тихого океана: заливы Нортон и Бристольский на западных берегах Аляски. Экспедиция уточнила контуры южного побережья Аляски, открытого Берингом и Чириковым за тридцать семь лет до Кука; корабли Кука дважды проходили через Берингов пролив в Северный Ледовитый океан и положили начало исследованию северного побережья Аляски.

Надо сказать, что карты и описания берегов Аляски и северной части Тихоокеанского бассейна, переданные Кларком Бему, были высоко оценены в России и нашли отражение на русских картах. Так уже в 1779 г. в Иркутске на основании карты Кука, отобранной у Бема иркутским губернатором Ф. Н. Кличкой, секунд-майор М. Татаринов составил «Карту около Северного Полюса всему Северному океану с показанием в Ледовитом океане також в Тихом море господ офицеров морских Российских, Английских и Гишпанских». Материалы экспедиции Кука облегчили русским промышленникам дальнейшее освоение западных берегов Аляски.

Огромное значение для мировой науки имели также этнографические, геологические, зоологические и ботанические наблюдения участников третьей экспедиции Кука. Дневники Кука были опубликованы уже в 1784 г. К настоящему времени напечатаны свидетельства около тридцати его участников. В русском переводе материалы третьего плавания Кука, на которые мы ссылаемся, вышли в 1971 г. Наиболее полно пребывание экспедиции на Камчатке освещается в дневниках Дж. Кинга и Д. Самвелла.

Русские источники немногословно, но достаточно полно освещают пребывание англичан на Камчатке и их встречи с русскими на острове Уналашка. В них поражает точность изложения целей и хода экспедиции, несмотря на то, что общение происходило без знания языка друг друга, особенно на Уналашке. Русских источников не так много — это два рапорта Г. Г. Измайлова о посещении английской экспедицией Уналашки (в контору над Петропавловским портом и в Большерецкую канцелярию, переданные им с англичанами); два рапорта главного командира Камчатки В. И. Шмалева генерал-прокурору А. А. Вяземскому; рапорт М. Бема иркутскому губернатору Ф. Н. Кличке; письмо Ф. Н. Клички А. А. Вяземскому с изложением второго рапорта В. И. Шмалева.

И на Камчатке, и на Уналашке русские гостеприимно и с радушием встречали англичан, между ними сложились дружеские отношения, несмотря на незнание языка. Об этом свидетельствуют и английские, и русские источники. Англичане с почестями принимали у себя на борту обоих главных командиров Камчатки: прежнего — М. Бема и нового — В. И. Шмалева, священника Ф. Р. Верещагина. Русские также с большими почестями встречали делегацию английских офицеров в Большерецке. Русские и англичане вместе торжественно отмечали годовщины коронации английского короля и русской императрицы. О добрых отношениях свидетельствуют и бережное отношение русских к могиле Ч. Кларка, и многое другое.