Психологический барьер

— Вот и весь разговор. За этим тебя и приглашали. Сладкую жизнь сулить не будем. Да и не тебя утешать. Тертый ты в этих делах, больше нас знаешь, что тебя ждет.

Николай Михайлович Бабенков, в то время первый секретарь Елизовского райкома, привстал из-за стола, этим самым подчеркнув, что сказано все. И уже вдогонку напомнил Старицыну, директору моторно-рыболовной станции:

— Позвони, как пройдет собрание. Тогда и поздравлю с избранием. А пока погожу. На всякий случай…

Среднего роста, грузноватый, с одутловатыми красными щеками, этот человек никогда и ни в чем не любил проявлять поспешности. Не в его натуре это было. Размеренные движения, скупые жесты и такие же действия отличали секретаря. Редко бывало, чтобы он вспылил. А если и случались взрывы, то они происходили где-то глубоко внутри и при разговоре как бы растворялись в растянутом и окающем говоре.

От рыбных дел Николай Михайлович всегда стоял несколько в стороне. Основная отрасль в районе — сельское хозяйство. В него он окунулся поглубже и занимался в основном им. К тому же рыбников то городу передадут, то опять в район возвратят.

Пропадал в рыболовецких хозяйствах второй секретарь — Георгий Филиппович Менгилев. Он и ныне работает в Петропавловске. Руководит городским комитетом народного контроля с первого дня его создания. Особенно ему доставалось в последнее время, в период подготовки к объединению колхозов.

По нескольку дней подряд проводил он в артелях. Разговаривал с людьми, убеждал в необходимости объединения, подготавливал, как говорится, психологически рыбаков к новому этапу в их жизни. Поэтому Николай Михайлович и на сегодняшнее собрание уполномоченных всех трех артелей, которое окончательно должно было сказать, быть или не быть новому, объединенному колхозу, посоветовал ехать ему. Все-таки он больше разбирался в создавшейся обстановке, лучше знал настроения людей.

А настроения были — не разбери пойми. Что ни человек, то свой устав. Правда, насчет кандидатуры Старицына на пост председателя сомнений особых не было. Должны его избрать. Столько лет на виду у всех артелей был, батькой, считай, для них являлся. И тем не менее и тут Бабенков не спешил: «С поздравлением погожу, на всякий случай!». В этой, казалось, ничего особенного не выражающей фразе, улавливалась и тревога: «А дьявол его знает, как это все может повернуться».

Из райкома Старицын подался к себе, в Сероглазку. «Газик» споро уминал километры вспотевшего под апрельским солнцем асфальта. Вдоль дороги с обеих сторон — горы снега. Его сгребали на протяжении всей долгой вьюжной камчатской зимы трудяги-бульдозеры, поддерживая единственную на полуострове дорогу, связывающую город с кормильцем — сельскохозяйственным районом. Набросали столько, что кажется, будто пробираешься по узкому ущелью, стиснутому горными хребтами. Но апрельское солнце уже начало их подтачивать. Снежные горы постепенно темнели, обессочивались и выглядели, как выветренные скалы. Дунь на них посильней — и зашуршат, расползутся. «И ничего не останется, — с грустью отметил про себя Михаил Константинович. — Пробьется первая зелень, и забудешь, была ли зима у нас, на Камчатке»…

Что-то привычное уходило из жизни Старицына и сотен других, с кем рука об руку он прошел не один десяток лет. А на смену шло захватывающее, большое, но пока еще не осмысленное, не испытанное, а поэтому настораживающее своей неизвестностью. И хотелось хоть мысленно задержаться, немного побыть в этом привычном и обжитом, выверенном и надежном.

Таким надежным и устойчивым была для Михаила Константиновича моторно-рыболовная станция, которой отдана чуть ли не половина жизни. Почти три десятилетия она была единственно верной, единственно возможной на том этапе развития колхозов технической базой, опорой колхозных рыбаков, кузницей промысловых и технических кадров, организаторским центром. Разве не выдержала она испытание в первые годы становления колхозов, не на ее ли плечи легла вся тяжесть в годы войны?! А сколько забот было у страны в послевоенный восстановительный период! Но незабытым остался и в это сложное время затерянный на ее окраине уголок. Пошел сюда флот. Рыболовные боты, малые сейнеры. Не успели как следует освоить эти суда, пришли океанские сейнеры. Прибрежный лов стал утрачивать свое значение. Близкий, но страшный своими штормами, океан перестал быть недоступным.

С ростом флота прибавилось забот у совета председателей колхозов при станции. Определение плана на год, распределение судов, организация промысла, подготовка орудий лова, снабжение — всеми этими важнейшими производственными делами занимался совет, во главе которого стоял директор станции. И вот в ту пору, когда, казалось, моторно-рыболовные станции набрали силу, и пробил их час…

В текучке буден просто некогда было присмотреться, осмыслить, уловить те свежие ростки, которые пробивались к свету. Окрепшие к концу пятидесятых годов рыболовецкие колхозы стали тяготиться своей зависимостью от моторно-рыболовных станций. Они стремились к хозяйской самостоятельности. Путь к ней был один — концентрация рыболовной техники в руках колхозов и максимальное ее использование. Эта же тенденция к концу пятидесятых годов отчетливо проявлялась и в усложнившихся взаимоотношениях между колхозами и машинно-тракторными станциями. Сосредоточив у себя наиболее квалифицированные кадры механизаторов и технику, эмтээсы, по существу, отстранили основную рабочую силу — колхозников — от орудий производства, А это не могло способствовать развитию колхозного производства.

Центральный Комитет чутко реагировал на происходящие в деревне глубинные процессы. В феврале 1958 года Пленум ЦК КПСС признал необходимым перейти к продаже техники и сельскохозяйственных машин непосредственно колхозам, а МТС постепенно реорганизовать в ремонтно-технические станции.

В том же году произошла реорганизация моторно-рыболовных станций. Колхозы приобрели флот, стали полновластными его хозяевами. А станции были преобразованы в ремонтные базы. И чуть ли не с первых шагов их деятельности стало видно: в такой роли они долго не просуществуют.

Их работа чем-то напоминала работу врача, принимающего пациента на дому. Пришел пациент, заплатил за услуги — хорошо, можно жить. А если не пришел? Пациенты же — колхозы — сразу стали очень разборчивыми, смотрят еще, где выгоднее отремонтировать судно: на станции, или, может быть, договориться с судоверфью или судоремзаводом.

«Нет, не жильцы мы с нынешними функциями, — терзался директор станции Старицын. — Что-то не додумано с реорганизацией. Именно у нас, в нашей системе».

Но нежизненность ремонтных станций в новых условиях волновала не только его, Старицына. Эта проблема изучалась правительством в масштабах всей отрасли хозяйства. К ней было приковано внимание партийных органов Камчатки, Сахалина, Приморья.

… Зажав в руке пучок карандашей, внимательно, стараясь ничего не упустить, слушал Старицына первый секретарь Камчатского обкома партии Михаил Анатольевич Орлов. Когда тот останавливался, в кабинете наступала тишина и слышно было, как поскрипывают трущиеся друг о друга карандаши.

— Значит, вы предлагаете на базе ремонтной станции создать объединенный колхоз? В этом есть смысл. Мы у себя на этот счет уже обменивались мнениями.

Приободренный словами Орлова, Старицын начал было с жаром развивать дальше свои соображения, но Михаил Анатольевич остановил его:

— В деталях вы все продумали, все учли? Как это все будет выглядеть?

— Что именно?

— Как что? Все. Все, до мелочей.

Старицын начал перечислять, какие выгоды и перспективы сулит эта перестройка.

— Во-первых, весь флот будет сконцентрирован в одних руках. Это значит, рухнут все нынешние перегородки. Председатели перестанут заглядывать из-за своего забора на соседа, подсматривать, кого бы из капитанов или механиков переманить к себе, как бы получить под разными предлогами еще одно новое судно, выбить фонды на запчасти, материалы для строительства. Оперативнее и полезнее будет использоваться сам флот, лучше он будет укомплектован специалистами. Наладится и дисциплина. Люди не станут бегать из колхоза в колхоз. Ведь что получается сейчас: видит рыбак, что судно его в пролове, — уходит к соседу. И там его принимают, потому что людей не хватает. Во-вторых, ремонтная база. Каждый колхоз сейчас старается слепить свою мастерскую, хоть примитивную, но свою. Ни одна из артелей пока не в силах в одиночку построить настоящую ремонтную мастерскую. Ремонтная станция может послужить для этого надежным фундаментом. Ее можно расширить, чтобы она могла удовлетворять потребности увеличивающегося флота. Не нужно будет голову ломать и насчет кадров ремонтников. Они перейдут в колхоз вместе со станцией. И в третьих, — и это, пожалуй, самое главное, — увеличатся в несколько раз доходы колхоза. Пожалуйста, приобретай новые суда, расширяй, значит, промысел, строй жилье, клуб, школу, детский сад. Словом…

— И это все? — поняв, что самое главное Михаил Константинович выложил, остановил его Орлов. Его вопрос привел Старицына в замешательство. «Разве этого мало? Вроде со всех сторон выгодно», — отметил он про себя. А вслух сказал:

— Кажется, все…

Секретарь поднялся, медленно пошел вдоль ряда стульев, стоящих у длинного стола.

— В общем, полный ажур, хоть сегодня принимай решение. Концентрация флота — дело, безусловно, нужное. К этому мы рано или поздно придем. Единое управление, решение проблемы кадров, рост доходов и разумное их использование… Тоже верная позиция. Все правильно вроде. С экономической стороны. С экономической! — подчеркнул он.

Старицын недоуменно посмотрел на него. Уже собрался сказать что-то вроде того, что экономическая целесообразность и толкает, мол, нас на этот путь, но его остановил предупреждающий взгляд секретаря.

— Ответь мне, пожалуйста, на такой вопрос, — вдруг переходя на «ты», сказал Орлов. — Кому все это, о чем ты тут долго говорил, нужно?

— Как кому? Государству, прежде всего. Пользы-то больше будет.

— Верно вроде говоришь, — покачал головой Михаил Анатольевич. — Ну, а как люди к этому отнесутся?

— Вон вы о чем. Разве не для людей это делается? Им разве хуже от этого будет? Я же говорил, больше станут доходы — значит, и на долю колхозника больше будет приходиться. И жилье, клуб, ясли, магазины — тоже ведь для них.

— Это кто так думает?

— Как кто? Я, ну и другие…

— А они?

— Кто они?

— Ну, люди, колхозники, например, которых объединять собираетесь. С ними-то советовались? Как они-то смотрят? Для них же, сам говоришь, все это делается.

Рука у Старицына невольно потянулась к затылку.

— Все расписали, а вот психологический момент в ваших планах и выпал, — уже добродушно продолжал секретарь. — А он, пожалуй, самый главный. Человек к месту своему крепко прирастает. Иной раз так корни пустит — никакими калачами не выманишь из насиженного гнезда. А вы что колхозникам предлагаете? Флот в едином кулаке, доходы большие, жилье, клуб, ясли и прочее. И все это будет. А зачем им это «будет», если их, возможно, устраивает то, что они имеют?

Михаил Анатольевич прошел к столу. Постоял, поскрипел зажатыми в руках карандашами, прикидывая, не упустил ли чего важного.

— Конечно, ориентироваться на такие семьи, которые намертво приросли к месту, не следует, — зашел он с другого конца. — Пусть присмотрятся, что к чему, потом сами поймут и придут. Но советоваться будем со всеми. С каждым. И вот тогда уж и на правлениях, и на собраниях обсудим это дело. Нельзя забывать о колхозной демократии. Вот так, я считаю, будет правильно. — Склонил голову на плечо. — А идея, в общих чертах, верная. Надо бороться за нее, — заключил он.

…Трудно было предположить, что так туго будут идти люди на объединение. Особенно цепко держались за старое рыбаки артели имени Сталина. Она была расположена на противоположной от Сероглазки стороне бухты. Уже эта изолированность от областного центра, от моторно-рыболовной станции наложила свой отпечаток на жизнь колхозников. Меньше им приходилось надеяться на постороннюю помощь. Стаскивали они в свой колхоз все, как говорится, по бревнышку. Устраивались надолго, навечно.

И вот, на тебе — объединение! Колхозам имени С.М. Кирова и «Красная связь» еще куда ни шло. Им хоть трогаться с места не надо. А тут все бросай, все, что годами накапливалось, сообща наживалось по крохам. Нет, мало кого обрадовало предстоящее объединение в колхозе имени Сталина.

А кировцы? Вот уж кому, казалось, и думать на этот счет нечего. Рядом будут ремонтная база, пирс. Под боком город. Люди — на месте. Никаких забот о переселении. Вроде бы одни выгоды от объединения… Оказывается, нет, — и они на дыбы. Нам, мол, и без соседей неплохо живется. Не хватает еще иждивенцев…

Кировцы считали себя более зажиточными. И судов у них было больше, и план добычи выше. Добрая слава тоже самолюбие щекотала. Еще бы! Два колхозных капитана — Герои Социалистического Труда, гордость всей Камчатки. Один из них, Иван Игнатьевич Малякин, — депутат Верховного Совета. Нет, не хотелось, ой как не хотелось делиться им своими преимуществами с соседями, «Разрешите только нам, — просили кировцы, — и мы ремонтно-техническую станцию сами приобретем. И без объединения денег у нас хватит».

Дело с объединением затягивалось. Председателей всех трех колхозов приглашали в Елизовский райком партии, в обком. Разговаривали, убеждали, мирили. Но выходили они из райкома или обкома — и опять каждый стоял на своем.

Колебания, нерешительность, выжидательная позиция руководителей колхозов объяснялись еще одним немаловажным обстоятельством: не было перед глазами живого примера. Никто не представлял, как он будет выглядеть, этот объединенный колхоз.

Подтолкнула дело поездка Николая Михайловича Бабенкова на Сахалин. Там уже сделали первый шаг, объединили несколько артелей на базе ремонтно-технической станции. На заседании бюро обкома партии Бабенков рассказал о структуре нового объединенного колхоза. Оставалось сделать только поправки на местные специфические условия.

Лед тронулся. Председатели колхозов наконец сдались. Начались теперь баталии на заседаниях правлений, потом на общих собраниях. Трудно сейчас поверить — но по три дня кряду кипели страсти на собраниях. В прокуренных помещениях гвалт стоял с утра до вечера. Уполномоченные голоса посрывали, доказывая выгодность объединения.

Наконец, от каждого колхоза были избраны уполномоченные на общее собрание. Оно назначалось на вечер. А утром Старицына вызвали в райком. И вот эта беседа с Бабенковым. И предложение по всей форме…

Длинной показалась Михаилу Константиновичу в этот тревожный весенний день знакомая дорога от Елизова до Сероглазки. Столько было передумано за какой-то неполный час…