Сложная ситуация

Длинный, с низким потолком, в любое время дня сумрачный зал клуба заполняли приехавшие из колхозов уполномоченные. По-хозяйски рассматривали помещение. Так ведут себя люди, осматривающие дом, в котором им придется жить. Уже в этом угадывалось: страсти поостыли, решение окончательно созрело, и теперь только нужно закрепить то, что было рождено в долгих спорах.

Не было для большинства и загадкой, кто станет председателем объединенного колхоза, который вот-вот родится. А когда в начале собрания зачитали заявление директора моторно-рыболовной станции Старицына, даже для самых недогадливых все прояснилось. Михаил Константинович просил в заявлении принять его в колхоз.

В годы войны Старицын действительно вступал в колхоз, когда его, работника моторно-рыболовной станции, избирали председателем артели имени Кирова. Председательствовал он три года, пока не назначили директором Петропавловской МРС. В этой должности и проработал до самого сегодняшнего вечера. До вот этого вторичного вступления в колхоз.

Сыр-бор разгорелся во время первого перекура. Вначале трудно было разобрать, что происходит. Все что-то кричали и доказывали. Из общего шума выделялся голос Василия Никитича Харитонова, председателя колхоза имени Сталина. Он, распалившись, потрясал рукой перед самым носом заместителя председателя Рыбакколхозсоюза Михаила Сергеевича Коротенко:

Оказывается, речь в перерыве зашла о том, как назвать рождавшийся объединенный колхоз. Почему-то раньше никто этому не придал значения. Действительно, какое из трех названий останется? Кировцы склонны были сохранить за объединенным колхозом имя Кирова. Это предлагал и Коротенко, старейший на полуострове руководитель в колхозной системе, душевный человек.

— Это что ж, выходит, мы в примаки к ним идем, так, что ли? — рубил воздух длинными ручищами Василий Никитич Харитонов. — Тридцать лет артель наша так называлась, она нам, можно сказать, второй фамилией стала, а теперь что? Нет, не согласны мы. Не согласны, и все тут, — решительно мотал он головой.

— Давайте, чтоб не обидно всем было, оставим «Красную связь», — предложил авачинский председатель Девяткин. И еще больше подлил масла в огонь.

— Ну подумай, светлая твоя голова, — горячился кировский рыбак Иван Игнатьевич Малякин, убеждая Девяткина, — годится это название или не годится для объединенного колхоза? В названии же смысл какой-то должен быть.

Коротенко настолько часто употреблял это обращение в разговоре и так оно шло ему, что Михаила Сергеевича во всех колхозах иначе и не называли, как «мой хоро-оший».

— Ну как вы не поймете нас, Михаил Сергеевич?! Кто ж против — большая честь носить это имя колхозу. Только вот тут сосет, — саданул кулаком в грудь. — Столько лет… И теперь ничего от нашей артели не останется. Памяти даже.

Старицын слушал спор как бы со стороны. Неловко, считал, вмешиваться, хотя у него и родилось на этот счет свое мнение. Неловкость шла от неопределенности положения. И директор — почти уж не директор, и председателем еще не избрали. И еще его удерживала от высказывания тревожная мысль: «А вдруг… вот эта вся затея с объединением не оправдает себя, колхоз станет хиреть? Что тогда? Повсюду склонять начнут».

— Слушай, — нерешительно зашептал чуть ли не в ухо. — Через несколько дней будем отмечать 90-летие со дня рождения Владимира Ильича. Вот бы в честь этого и…

Скуластое лицо Василия Никитича сначала застыло, к уголкам глаз густо сбежались морщинки. Он часто заморгал ресницами Но через какую-то секунду лицо его словно осветилось.

— Товарищи, постойте! И чего же мы тут мозоли на языках набиваем? — заглушая всех, крикнул он. — Давайте предложим собранию назвать колхоз именем Ильича. Лучшего названия не придумать, и никому не обидно будет.

В шумной раздевалке вдруг стало тихо. На лицах появилась сосредоточенная задумчивость. «Мой хоро-оший», Михаил Сергеевич, достал платок и начал протирать очки. Люди, всматриваясь друг в друга, словно спрашивали: «В самом деле, почему бы так не назвать?» А Василий Никитич продолжал:

Это было в апреле 1960 года. В тот вечер рыбацкая Сероглазка, вобрав в себя все артели, разбросанные на берегах бухты, начинала новую жизнь.

Нарушая последовательность изложения, забегу вперед. В канун праздника 52-й годовщины Октября решили провести в колхозе новогодний вечер. Нет, я не оговорился, в самом деле, новогодний. Дело вот в чем. На редкость удачно сложилась путина для рыбаков малого флота. Экипажи всех малых сейнеров, а их было одиннадцать, рассчитались со своими пятилетками.

Поработали лучше всех в области! А команда одного сейнера на весь дальневосточный бассейн прогремела: за 10 тысяч центнеров вылов ее перевалил! Да и по всему Союзу такого вылова на этот тип судов не было. По тысяче триста центнеров рыбы на члена экипажа пришлось!

Прикинули на правлении, с людьми посоветовались: а почему бы не отметить это событие? Путина малого флота закончена, суда вытащены на берег, на зимний ремонт. Дом культуры отгрохали в колхозе такой — по всей Камчатке подобного не сыскать, есть где людей принять. Команды на берегу. Когда же рыбакам и собраться всем вместе, как не сейчас? Только поздней осенью да зимой наговориться успевают. Всю путину по дням переберут: где, кто и на чем выиграл, а где маху дал. Все события припомнят. А подойдет весна — спустят флот на воду. День, два стоят все суда рядышком. Выкрашенные, праздничные, как на парад собрались. А потом, смотришь, — потянулись гуськом через бухту в океан.

Только один раз в год они все вместе на промысел уходят. Скроются за воротами бухты и разбегутся по своим излюбленным «банкам». У каждой команды где-то свой «огород», свое везучее место. С моря уже приходят поодиночке, а иногда парами. Кто к ночи поспеет заловиться — идет на рыбокомбинат, другие остаются в море. Каждый экипаж живет по своему распорядку, своими заботами. В это время всех вместе не соберешь.

А тут повод-то какой подходящий: и путина закончилась, и новый год, считай, рыбаки малого флота уже встретили. Поэтому вечер и был задуман как новогодний. Колхозные артисты программу подготовили. В типографии пригласительные билеты красивые отпечатали. Фойе в Доме культуры просторное: столы расставили — глянешь в дальний конец и не видать, кто сидит. Восемьдесят восемь человек во всех командах! Семейные с женами пришли, а кто с родителями. За столом расселись поэкипажно, привыкают люди одной семьей жить.

По решению правления все экипажи были награждены радиоприемниками, на вечере вручали и памятные вымпелы. Дед Мороз со Снегурочкой с караваями на рушниках обходили столы, низко кланялись, теплые слова произносили. Потом Дед Мороз свиток длинный стал зачитывать — новогоднее пожелание владыки морей Нептуна. Таким юмором была нашпигована нептуновская речь, что Деду Морозу часто приходилось пережидать, пока умолкнет смех.

На тот запевный вечер, потом они стали традиционными, пригласили и дорогих гостей — ветеранов, тех, кто, как говорится, больше всех гвоздей вбил в фундамент колхоза. Был среди них и Василий Иванович Максимов, знающий жизнь артели от самого первого дня. Сидит он, обводит взглядом все вокруг, и облинявшие брови у него дергаются, кадык ходуном ходит. Видно, комок подступает от волнения к горлу. Человек-то он вообще не ахти какой разговорчивый, все больше молчком. А тут, чувствуется, хочет сказать что-то людям. Заметил это организатор вечера и поднес ему микрофон.

— Гляжу я на вас, а сам все думаю не сон ли это? — заговорил, волнуясь, Максимов. — Не верится, что колхоз до всего этого дожить мог. — Василий Иванович обвел глазами нарядный зал, потом хлопнул руками о колени и вздохнул; — Просто сказкой все это кажется мне. Ведь если только вспомнить, с чего начинать пришлось! И смолк, полез в карман за платком…