Колхозный конструктор

Его имя «в ходу» и у рыбаков малого флота Камчатки, и у сетепошивщиков. Для молодых ребят, еще не успевших перейти с морем на «ты», но которым кажется, что вся история развития активного промысла началась чуть ли не с того момента, когда они первый раз ощутили на губах соленый привкус морских брызг, это имя звучит как-то отвлеченно. Те же, кому действительно довелось открывать первые страницы в истории активного промысла артели, выводить из устья рек шустрые «эрбушки» и «эмэрэски», произносят это имя с почтением. И когда они говорят «снюрревод Блинова», в их памяти воскрешаются разные события. Они могут даже припомнить, на какой банке, в какой день и сколько подняли за один замет новым снюрреводом.

Для них Блинов — кудесник, умеющий угадывать желания рыбаков. И хотя многие никогда и в лицо не видели создателя уловистого снюрревода, считали его смекалистым парнем.

Этого «смекалистого парня» я впервые застал на своем рабочем посту — в сетепошивочной мастерской колхоза. Небольшого роста, коренастый человек. Грузноватая походка. На одном дыхании ему трудно выразить мысль — скажет несколько слов, помедлит, потом снова продолжает. Но это уж идет не столько от возраста, сколько от натуры. К говорунам его и в молодости никогда не причисляли.

Сняло время и молодцеватые кудри, гладко, до блеска, отполировало голову. Только узкий серебристый ободок остался. Но вот чего не коснулось время, так это глаз Блинова. Они нисколько не утратили ни блеска, ни зоркости. И в самой жизни Владимира Даниловича как-то трудно определить, на какую пору падает наиболее яркое проявление его рационализаторского дарования. Более точно ценность творчества Блинова можно определить запросами колхоза.

Растет колхоз, пополняется новым мощным флотом, усложняются орудия лова, значит и ему, Блинову, больше думать надо. Браться за объемные работы — под стать запросам рыбаков.

В колхозной сетепошивочной — хозяйстве Владимира Даниловича — готовятся все виды промвооружения для всех типов судов. Ходишь по цеху и кругом натыкаешься на всякие хитрые приспособления, которые ныне принято называть малой механизацией. Назначения у этих приспособлений самые различные. На блиновском языке смысл их укладывается в короткие, но емкие слова: «ускоряет», «облегчает», «создает удобство». И на какой станок, на какое приспособление ни покажи пальцем, все это его, Владимира Даниловича, детища.

Любопытная особенность. Мало найдется рационализаторов, которые бы не помнили, когда и что они «сотворили». А вот Владимиру Даниловичу обязательно нужна наглядность. Иначе и перечислить-то не сможет все свои нововведения. Ходит по помещению — всматривается. Остановится на чем-то взгляд — промолвит: «И вот эта штука»…

— А вообще, если в кучу все собрать, пожалуй, с сотню наберется, — буднично сообщил он мне.

Одному из первых на полуострове Блинову присвоено звание заслуженного рационализатора РСФСР. За что конкретно? Опять же надо долго перечислять. А если привести все его творческие находки к одному знаменателю — дали они ни много ни мало 100 тысяч рублей экономии.

Но и эта сумма очень условная. Она отражает творческий вклад рыбацкого академика в колхозную казну только до присвоения ему звания заслуженного рационализатора. После этого Владимиром Даниловичем внедрено еще свыше двадцати предложений.

Я подчеркивал уже одну блиновскую черточку — его неиссякаемую творческую живинку, уменье самосовершенствоваться вместе с ростом и усложнением хозяйства. Но сам Владимир Данилович на эти вещи смотрит несколько иначе.

— Все, чем приходится заниматься сегодня, не представляет особых сложностей. Смотри на чертежи и делай. Готовенькие приходят чертежи. И рыбаки уже не те. Грамотные. Раньше-то как было? Выйдет судно из бухты, кинут невод раз, другой, третий. Нет рыбы. А сосед ловит. Рядом же. «Ага, значит, что-то с неводом у нас не в порядке», — решает капитан. Разворачивается и полным ходом домой. Приходится садиться на судно и с командой выходить в море, на месте разбираться.

Да и с орудиями лова сейчас проще — все-таки все к единому стандарту подогнаны. А тогда все как бы сызнова приходилось начинать.

Время освоения активного промысла было временем сплошных экспериментов. Столько экспериментировали в первые два-три года, сколько за последние десять лет не довелось. А колхозных денег на это уходило — и не счесть.

Первые малые суда пришли в Петропавловскую моторно-рыболовную станцию, и потребовались снюрреводы. За образец при пошиве была взята владивостокская конструкция. Камбалу снюрревод брал хорошо. А вот треска не шла в него. Все знали, что прибрежные районы промысла богаты этой рыбой. Столько ее брали переметами. Тут же — как обрезало.

Отсюда все и закрутилось. Начали капитаны, каждый на свой лад, мудрить со снюрреводами, перестраивать их в расчете на лов трески. У иных, смотришь, после такого «колдовства» и попадалась тресочка. Сколько пересудов каждый раз вызывали среди рыбаков подобные события!

Старые колхозники помнят, какой шум поднялся, когда капитан малого сейнера Борис Муковников привез на сдачу восемнадцать центнеров трески. Быстро создали бригаду, которая должна была обобщить опыт. Выехали на место лова. Стали дотошно расспрашивать, что нового он применил. Муковников и рад бы рассказать, да нечего. Только плечами передергивал, когда ему задавали вопросы.

— Ничего я не делал. Попалась тресочка и все. Сам не знаю как.

Пока шла эта тресковая лихорадка, начальник добычи моторно-рыболовной станции Блинов «корпел» над изготовлением снюрревода новой конструкции. Закончил работу, а предложить не решается. Уверенности у него не было — ну как не оправдает себя в деле? Пока приспособятся к нему промысловики, разберутся, лучше он или хуже. А если хуже? Скажут: «Ну и подсунул начальник добычи». Хорошо, что Малякина нужда заставила опробовать. В тот самый раз, помните, когда он свой снюрревод в разгар путины располосовал и, чтобы не терять время, вышел на лов с блиновским. С его легкой руки донный невод конструкции Блинова — он так и стал потом называться, — получил долгую прописку на всех малых судах Камчатки.

А потом острая необходимость заставила Блинова работать над другой, не менее сложной проблемой. В колхоз пришли первые океанские сейнеры. Брали они летом сельдь кошельками. В зимнее время подолгу простаивали. Вывести эти суда на широкую дорогу, расширить границы промыслового времени для них мог только траловый лов. Но его-то и не могли поначалу освоить рыбаки.

Тралы и траловые доски, используемые на средних траулерах, для сейнеров не годились. Они были громоздкими и тяжелыми. За создание своих тралов и взялся Владимир Данилович. И опять долгие ночные отсидки за чертежами, хождения за консультациями к начальнику отдела добычи тралового и рефрижераторного флота, а ныне первому секретарю обкома партии Дмитрию Ивановичу Качину. Незлобивое ворчание супруги: «Заморочил себе голову, житья себя лишил».

По вечерам, крадучись, пробирался Блинов, чтобы не увидели люди, не посмеялись над его чудачеством, подальше в лесок, к верховьям ручья, сбегающего через Сероглазку к бухте. Таскал туда на себе бочки. Выбивал из них днища, соединял их — образовывалась деревянная труба.

Для чего? Нужно было пропустить ручей через нее, создать ровное течение. Запустит Данилович кораблик, как это делают мальчишки, и шагает за ним вдоль ручья. На ладони часы. Смотрит на них и что-то бурчит себе под нос, сам с собою вслух разговаривает… Подолгу сидит на корточках, склонившись над распиленной пополам бочкой, поставленной в ручей на выходе из деревянной трубы. Сделает какие-то пометки в блокноте и снова наблюдает.

Думаете, что там было, в этой распиленной бочке? Траловые доски и трал. Только уменьшенные в сто раз. А в колхозной сетепошивочной мастерской из испытанной на ручье модели рождалось новое орудие лова.

Вначале Владимир Данилович предложил его Евгению Солянову. Так же, как когда-то и снюрревод Малякину, по-блиновски стеснительно предложил:

— Подготовил на досуге одну штучку. На минтае бы испытать ее. Может, попробуешь?

И Солянов взял «попробовать».

Когда стало известно, как Блинов создавал трал, — многие промысловики отнеслись к его затее недоверчиво. «Одно дело ручей, и другое — Охотское море. Не туда его повело».

Попала эта история с ручьем и бочками и на язык зубоскалам. По Сероглазке пошли распространяться разные небылицы.

— Профессор Баранов* все свои новые орудия лова в ванной испытывал. Не сами, понятно, орудия, а модели. Не знают об этом, что ли?! — огорчился Владимир Данилович.

Чувствовалось, все эти разговоры насчет нового трала вызывали у Владимира Даниловича неприятный осадок. Знай он, как ведет себя его детище там, на промысле, может, и относился бы к ним иначе. Со снисходительной улыбкой, скорее всего, относился бы.

Но от Солянова долго не было никаких вестей. И это больше всего удручало Блинова.

— Расчеты вроде точные, специалистам показывал, — поделился он со мной своими тревогами, — Может, камбала хорошо идет, не до испытаний там ему? Или не заладилось что, а сообщать не хочет. Не огорчать чтоб меня.

Снова в сетепошивочную мастерскую я заглянул где-то месяц спустя. Только увидел Блинова и понял: все хорошо.

— Вот, получил недавно, — протянул он мне радиограмму. — Пока, вроде, то, что надо…

И смущенно прокашлялся.

…Сворачивались работы в камбальной экспедиции. Флот возвращался домой. И, обгоняя суда, неслась в Сероглазку молва об уловистом трале облегченного типа. В радиограммах и во время радиопереговоров капитаны делали заявки на него. В колхозной сетепошивочной мастерской производство блиновских тралов переводилось, как говорится, на поток.

В следующую зимнюю путину ими были вооружены все океанские сейнеры колхоза.