Идет подкрепление
После первых радиограмм: «Вышли из бухты Камышовой, следуем Александрию», — на карте в кабинете капитана флота добавилось два новых флажка Они быстро стали передвигаться: еще два новых больших морозильных траулера — «Ихтиолог» и «Технолог» — держали курс в колхоз. За ними следили все Александр Иванович Сафатов, заместитель председателя колхоза по кадрам, перешел на двухсменный режим работы. Допоздна засиживается над бумагами. Шутка ли, подобрать сразу две сотни людей для укомплектования экипажей! Приведут перегонные команды суда, передадут их из рук в руки, сядут на самолет — и айда к себе в Калининград. Месяц назад ушел на промысел третий по счету БМРТ «Ленинец». На него кое-как наскребли команду. И еще готовь двести человек!
С матросами вроде складывалось благополучно. Демобилизованные солдаты хорошо идут на колхозные суда, «пачками» принимают их на правлениях и в члены артели. С комсоставом же туговато. Нужны штурманы, механики и рефмеханики, врачи, радисты, гидроакустики, заведующие производством, тралмастера и мастера-обработчики, туковары и электрики. Словом, заново открываются два рыбообрабатывающих предприятия. Где ж тут наготовишь кадры!
На всякий случай начали искать их на стороне. И посыпались письма в колхоз из Ленинграда, Мурманска, Одессы, Владивостока. Пришлось Александру Ивановичу выбирать. Вот уж кому прибавляется с каждым годом работенки! Все оформление бумаг по приему в колхоз, подготовка документации на открытие виз лежит на нем. Пять человек в отделе кадров, а Сафатов все требует: добавляйте еще положенную единицу, не управляемся.
Как складываются иногда судьбы людей! Для камчатской комсомолии пятидесятых годов Саша Сафатов остался в памяти непревзойденным весельчаком и заводилой. Появится неожиданно секретарь обкома в кругу молодежи — и скука прочь. Если плясать — так лихо спляшет, что только слышится: «Вот это — да!»
И на песни был горазд комсомольский секретарь. Баян возьмет — тоже искры зажигающиеся сыплются в души молодежи. Всякое ему пророчили, а стал Саша Сафатов колхозным кадровиком. В семидесятых годах, после ухода Семика в облрыбакколхозсоюз, два раза подряд Александра Ивановича избирали секретарем парткома колхоза. И все-таки прирожденным он остается кадровиком.
Небольшого роста, сухощавый, стремительный. Ходит — будто кого-то догоняет. Голова вперед — и подался. Ну, а насчет общественной закалки — она ему и в колхозе пригодилась. Партком «понавесил» на него столько всяких нагрузок, что Александр Иванович не знает, как делить свои дни. Каждая минута у него заполнена не служебными делами, так общественными.
По утрам Сафатов влетает в кабинет председателя, «стопорит» себя у стола и после «Доброе утро, Михаил Константинович!» без всяких вступлений рубит:
— По механикам и радистам все полностью закрыто! Врачи подыскались!
Старицын, слушая его, одобрительно кивает головой и после каждой фразы Сафатова постукивает по столу карандашом, словно точки ставит.
— Вот только с капитанами и технологами… Пока полной ясности нет. Для меня, во всяком случае, — добавляет Сафатов.
И замирает карандаш в руке Старицына. Он откидывается в кресле.
— Да-а, а в них-то вся и незадача, — произносит задумчиво. — С капитанами нам нельзя делать промашки. Никак нельзя!
Тут же взбадривает себя и Сафатова.
— Ничего, Александр Иванович, ничего. Выкрутимся и с ними. На «Ленинец» подобрали же?
Пододвинул к себе поближе оперативную сводку добычи и, ткнув в нее пальцем, заметил, не скрывая довольства:
— «Ленинец», смотри, как хорошо рванул! Как считаешь, получится у Губанова? И приживется ли он у нас… если получится? Может, сходит в один рейс и — до свидания. Как, мол, и уговор был.
— Время покажет, — передернул Сафатов плечами. — Ваш же крестник, должен прижиться.
До-олжен, — вторит врастяжку Старицын. И надолго уходит в свои мысли.
С тех пор как «Ленинец» ушел на промысел, мысль о Губанове не покидала Старицына. По утрам, знакомясь со сводкой добычи за сутки, он перво-наперво останавливал взгляд на показателе работы губановского траулера. И успокаивался, если дела у него шли нормально. О причинах такого пристрастия председателя к этому судну знали многие в колхозе. Знали и как Губанов оказался капитаном на «Ленинце». Но мало кто догадывался, что творилось на душе у Старицына, когда он приглашал его в колхоз и вот в эти все дни, когда тот находился в рейсе.
Михаил Константинович пошел на риск, предлагая кандидатуру Губанова правлению, и теперь этот рискованный шаг грехом висел на нем. Вот и сейчас оброненное задумчиво «До-олжен» было лишь выраженным вслух отзвуком волновавших его мыслей. «Интересно, а как чувствует себя в это время сам Виктор Павлович? — тут же подумалось Старицыну. — Вот уж на кого обрушилось, как снег на голову. До сих пор, наверное, в себя приходит…»
К Губанову Михаил Константинович поехал вместе с капитаном флота колхоза Бейраком. Дверь открыл хозяин, коренастый мужчина с добродушным лицом и бросающейся в глаза, черной как смоль, волнистой шевелюрой. Уже по тому, как замялись неждан-ные гости у порога, не зная, с какого боку приступать к разговору, Виктор Павлович догадался о цели их визита. До него дошел слух, что в колхоз пришел новый большой морозильный траулер и на него не могут подобрать капитана.
— Вот пришли сватать в колхоз, — так и не найдя подходящего дипломатического хода, одним махом раскрыл все карты Старицын.
Усадив гостей, Губанов растерянно перебирал пальцами волнистые пряди волос.
— Вы как-то так… Сразу по голове… Не знаешь, что и ответить. Подумать надо.
— Какой там думать, дорогой! Корабль, можно сказать, под парами стоит, в океан нацелился. Хозяина ждет. А он — думать. Нет, дорогой, тут уж ни до чего — выручать колхоз надо.
И, не давая Губанову опомниться, подыскать какие-то пути отступления, Михаил Константинович предупредил на всякий случай:
— Не по душе придется наша колхозная жизнь — уйдешь потом снова к себе в тралфлот. И за это спасибо скажем. Но на один рейс, уважь, не отказывайся.
— Оно-то можно было бы, — собрался, наконец с мыслями Виктор Павлович. — Да рыбак-то из меня какой. Плавал на парусниках, потом все время на транспортных судах. Стали поступать бэмээртэ. С кадрами, как и у вас, в обрез, вот и пришлось поневоле на чешую переключиться. В один рейс сходил дублером капитана. Вернулся — дали пароход. На нем рейс от работал. И вся моя на этом рыбацкая академия кончается, — развел Виктор Павлович руками и смущенно улыбнулся. Дескать, на кого же вы делаете ставку?
Но по тому, как ерзал на стуле Старицын, нетерпеливо ожидая, когда он закончит объяснение, Губанов понял: его аргументы нисколько не действовали на председателя. Все сказанное им будто обтекало гостя, ничем не задевая. И тогда в голову пришло самое важное. Как же он сразу об этом не подумал?!
— Потом же я не сам по себе, — спохватился Виктор Павлович. — Партком, понимаете…
— О, это уже разговор, дорогой! — обрадовано воскликнул Старицын. — Значит, по рукам!
— Что, разве не поняли? Я ведь сказал: как на это посмотрит партком…
— Ну об этом уже не твоя забота, — подмигнул Михаил Константинович. — Думаю, не оставят такой колхоз в обиде.
Откуда было знать Губанову, что Старицын давно прицелился к нему, что он успел уже переговорить о нем с руководством тралфлота, парткомом, с десятком людей, знающих, на что он способен.
Так вот неожиданно и стал Виктор Павлович «временным колхозником» — согласился сходить на один рейс. Работа у него заладилась с первого дня промысла, и это несколько успокоило Михаила Константиновича. Зато появилась другая забота. «Жалко будет упускать такого капитана, — часто ловил себя на мысля Старицын. — А как его удержишь, если не захочет работать у нас? Он даже с партийного учета не снялся в тралфлоте…»
Забегу наперед. С того самого первого рейса ни разу не расставался Виктор Павлович Губанов со своим «Ленинцем». Вот уже почти десяток лет он бессменно командует одним из лучших в колхозе рыбопромысловым экипажем. И многим новичкам, даже на самом «Ленинце», неведомо, сколько пересудов в свое время вызвало в Сероглазке его первое появление на судне, сколько сомнений, надежд и тревог посеял он в душе Михаила Константиновича Старицына…
— Приживется, значит будет хорошо. Но надо, Александр Иванович, как то своих стараться двигать, — отходил Михаил Константинович от навязчивых мыслей о Губанове. — Кого считаешь нужным — предлагай правлению. На учебу пошлем. А с «Технологом» и «Ихтиологом» еще подумаем, кого на них капитанами. Скорее на нашенских остановимся.
Очень уж не хотелось брать на эти должности посторонних. Не потому, что боялись ошибиться. Скорее дело было в престиже. Вырастить, поставить на ноги своего, доморощенного — ведь это же здорово! Сын рыбака, на чью долю только и выпало, что тянуть сети, не снимать месяцами тяжелых рыбацких сапог, не расста-ваться с мозолями, — вдруг штурман, а больше того, капитан такого корабля! Разве не соблазнительно? Потому-то в который раз изучались и перетасовывались послужные дела каждого колхозного парня, имеющего диплом штурмана дальнего плавания. Кто же больше подойдет?
На «Ихтиолога» окончательно решили направить капитан-директором Виталия Сергеевича Иванова. Собственно, уже направили. Он ушел на перегон судна из Николаева в роли дублера капитана. Попрактикуется в пути — и оставят его наверное. На «Технолога» придется временно ставить старшим помощником Ребенкова. Его рыбацкая биография, можно считать, писалась в Сероглазке. Здесь вырос до капитана среднего траулера, стал коммунистом. А там видно будет… После первого же рейса.
…Уже закрыты Александром Ивановичем Сафатовым все судовые роли на «Ихтиологе» и «Технологе», уже пора им выходить добывать рыбу, а они все бродят по заморским странам. Из порта Александрия флажки на карте, обозначающие путь траулеров, переместились в африканский порт Дакар. Потом обогнули Африку…
И вдруг флажки начали стремительно подвигаться не к дому, а удаляться — суда направились к Антарктике. Этого еще недоставало! В январе и «Технолог» и «Ихтиолог» должны быть у себя в порту. План нс 1969 год очень напряженный. Колхоз вплотную под ходил к заветнейшей цели — вылову миллиона. Намечалось добыть 800 тысяч центнеров рыбы в год при плане 770. Очень сложная ступенька! 580 тысяч в предыдущем году и 800 в этом. Понятно, основная ставка при таком планировании прироста делалась на большие морозильные траулеры.
Но почему направились в Антарктику «Технолог» и «Ихтиолог»? Созвонились с Министерством рыбного хозяйства. Оказывается, их направили к китобоям загрузиться китовы мясом и доставить его во Владивосток. Не идти же им в холостую!
Только через три месяца «Ихтиолог», а вслед за ним «Технолог» бросили якоря в Авачинской бухте. Их приход стал событием не только для колхоза, но и для всей Камчатки. Еще бы! Сразу как минимум 150 тысяч центнеров рыбы прибавится в общеобластном вылове.
Но больше всех, конечно, радовался Михаил Константинович. Сколько ему довелось повоевать за эти суда в разных инстанциях! Пережить снисходительных улыбок, а то и откровенных насмешек. Смотришь, еще и не выслушают иногда его доводы как следует, а уже качают головами: остудитесь, мол, пораскиньте умом: за свое ли дело беретесь?
Как-то ехал он в одной машине с Василием Никифоровичем Каленовым, начальником Камчатрыбпрома, из аэропорта во Владивосток. Заговорил о своем, наболевшем.
— Неужели и Ваняев не поймет, откажет? — На его месте я бы и разговаривать на эту тему не стал, — «утешил» Каленов, который не принимал всерьез намерения колхоза обзавестись большими морозильными траулерами.
— Это почему же? — спросил Старицын.
Он ждал, что Каленов будет аргументированно доказывать, Но Василий Никифорович только криво усмехнулся.
— Что это вам, шлюпка, что ли — сел и подался в океан?
Во Владивостоке состоялась встреча Старицына с Николаем Алексеевичем Ваняевым. Он не говорил так категорично, как Каленов. Напротив, замминистра (вскоре он стал министром рыбной промышленности Российской федерации) допускал, что в перспективе, возможно, большие морозильные траулеры и станут доступны колхозным рыбакам.
— Но пока рановато об этом думать, — заключил Николай Алексеевич. — Сами же видите, с каким трудом приходится перевооружать государственный флот этими судами.
— Это что ж выходит, нам, колхозникам, теперь очередь в самом конце занимать? — ляпнул Михаил Константинович сгоряча. — Кто, мол, товарищи дорогие, тут крайний? Мы тоже в коммунизм собрались идти, только вслед за вами, государственными предприятиями!
Может, насчет очереди он и перегнул, но обидно как-то получилось. Будто в колхозе люди не те же и цель другая. Позже о том, что «рановато еще», приходилось ему слышать и на коллегии Министерства рыбного хозяйства. И лишь после того, как рыбаки «Сероглазки» доказали, что могут использовать большие морозильные траулеры не хуже, чем государственные рыбодобывающие предприятия, после того, как на той же «Сероглазке» побывал министр рыбного хозяйства Александр Акимович Ишков и познакомился с экипажем, с его делами, — даже ярые противники выделения БМРТ для колхозов приумолкли. И вот они, пошли, пошли, большие суда. Одно за другим.
Вскоре после прихода больших траулеров мы как-то вечером возвращались с «Ихтиолога» в Сероглазку: Старицын, Сафатов и я.
— Вот тебе и шлюпки, — ни с того ни с сего вспомнил Михаил Константинович свой давний разговор с Каленовым. — Давай только, Александр Иванович, гребцами скорей их комплектуй да на промысел выпроваживай. Там они себя покажут. Должны показать…
Темнота мешала разглядеть его лицо, глаза. Но и так можно было догадаться, какие чувства переполняли Старицына в эту минуту.
Как много непривычного входило вместе с крупным флотом в жизнь рыбацкой Сероглазки! И самое важное — уходила в прошлое извечная зависимость промысловиков от стихии.
Взять тот же тяжелый для колхоза 1968 год. Ни один из семи океанских сейнеров не выполнил план. А ведь всего пять-шесть лет назад только на них и держался колхоз. Они были его надеждой и гордостью. Возьмет каждая команда за лето тысяч пятнадцать-двадцать центнеров сельди — и у рыбаков заработок, и артели доход! Трудно даже себе представить, что было бы с колхозом, если бы лет пять назад вот так же, вдруг, все океанские сейнеры оказались в пролове!
Случилось же в ту путину то, что когда-то и должно было произойти. Основной «житницей» рыбаков долгие годы считался Олюторский залив. Сюда к июлю подтягивался весь сейнерный флот Камчатки. Здесь на Пахачинской косе, в бухтах Лаврова, Южно-Глубокой, прочно, будто навечно, обосновались экспедиционные базы рыбокомбинатов и колхозов. До 700 тысяч центнеров жирной сельди брали только рыбаки Камчатки в этом районе за каких-то два-три месяца осенней путины. Но во второй половине шестидесятых годов Олюторский залив стал оскудевать. Косяки уже не были такими плотными и большими, как раньше. Поутратил свое значение поисковый самолет-наводчик «Рыба». Целыми днями он рокотал над заливом, прочесывая его вдоль и поперек, но редко, очень редко доносились из судовых динамиков привычные, будоражащие рыбаков команды летчика-наблюдателя: «Суда, суда, я — «Рыба». Вижу косяки — следуйте за мной». И еще реже — резкие, азартные: «Отдать шлюпку».
Сельдь вела себя странно. Косяки передвигались стремительно. Днем залегали у грунта. Поднимались в основном ночью. На какое-то время. Кто успел взять — уходил на базу с добычей. С рассветом на горизонте вырисовывались контуры лежащих в дрейфе судов. Они с утра пораньше занимали очередь «под наводку»: наводил ночью на косяки уже не самолет, а траулер-поисковик.
В том трудном для области году наука давала очень осторожные прогнозы насчет подходов сельди в Олюторский залив. Предполагалось, что время промысла несколько передвинется на более поздний срок. С тревогой ждали каждый день вестей из этого района. Но капитанские часы не приносили ничего утешительного. «Ждем, вот-вот появится. Должна же появиться!»
А в это время на западном побережье полуострова, в Охотском море, полным ходом шла сельдяная путина. Но там работали средние траулеры. Кошельковый лов в этом районе промысла обычно не применялся. Сельдь брали сетями и в более поздний период, к концу путины — тралами. У некоторых капитанов колхозных сейнеров нервы сдали. Ждать, когда подойдет рыба в Олюторский залив, им стало невмоготу. И они пошли на риск — покинули бухту Лаврова и подались в Охотское море. Позже стало ясно, что риск оказался оправданным.
Сергей Иванович Новоселов собрал в экспедиции капитанов на совет. Высказал соображения правления колхоза. Решайте, мол, как быть. Мнение у промысловиков было одно: за двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь. С часу на час может появиться рыба.
Сельдь в Олюторском заливе так и не появилась. в том же году было принято решение, запрещающее промысел ее в этом районе до восстановления запасов.
Закрытие Северной, самой богатой в былые времена, экспедиции, вызвало в большинстве рыболовецких артелей и рыбакколхозсоюзе в целом экономические затруднения. Впервые сейнерный флот, опора колхозов, не оправдал себя. В Сероглазке океанских сейнеров было больше, чем где-либо. Их пролов, понятно, тоже ощутимо сказался на финансовом положении колхоза. Но надежда на выполнение годового плана и при такой обстановке не была потеряна.
Вот тут-то и сыграло свою роль перевооружение промыслового флота, пополнение его крупными судами. В Охотоморской экспедиции работало восемь средних траулеров. Они-то и взяли на свои плечи часть груза, предназначенного океанским сейнерам. Рыбаки траулеров перекрыли солидную долю недолова сейнеров. Остальной недолов перекрыли большие морозильные траулеры.
Крупный флот избавил колхоз и еще от одной извечной болезни — сезонности промысла. Ведь как всегда было? В такое-то время года и в таких-то районах берут такую-то рыбу. А в некоторые месяцы флот стоит и промысловая жизнь замирает. Это связано и с погодой, и со слабой концентрацией рыбы в определенные периоды года.
Самыми неблагоприятными в этом смысле всегда были ноябрь и декабрь. Флот возвращается с промысла сельди где-то в конце октября. Суда подызношенные, люди усталые. Да и ловить в традиционных районах промысла в это время, по существу, нечего. И почти невозможно. Ноябрь, декабрь — пора разгула жестоких океанских штормов. Смотришь, колхозу недостает до годового плана каких-то четыре-пять тысяч центнеров рыбы, В разгар путины — это два-три дня работы. Как ни досадно, а ничего нельзя поделать после путины. Так этот обидный недолов и зависает до конца года. Большие же морозильные траулеры превратили промысел в круглогодичный конвейер.
|