Земное притяжение

Убран трап. Никакие путы-канаты теперь уже не удерживают траулер у причала. Но он отлипает от стенки нехотя, с натугой, словно преодолевает магнитное притяжение. Только сокрыто это кажущееся притяжение не в самом корабле и не в шершавой бетонной стенке. Оно идет изнутри, из глубин человеческих душ…

Их на борту около сотни. И каждый, покидая берег, не может вот так вдруг, хотя мысленно давно сжился с неизбежностью этого момента, безболезненно расстаться со всем, что сейчас начнет постепенно отдаляться и таять; останется за кормой надолго, на затяжные сутки, недели, месяцы. Мозг в такие минуты работает объемно и жадно: за считанные минуты хочется схватить, впитать в себя как можно больше. Заграбастать без разбору все, что может только объять взгляд с борта судна. Там, в плавании, ничего не будет лишним. Там память постарается все эти осколки впечатлений бережно собрать в один волшебный отсвечивающий тысячами граней хрусталик — родная моя земля.

И еще в такие минуты острее ощущается неотторжимость глубоко своего, личного, от общего. Все, казавшееся до этого обыденным, примелькавшимся, неожиданно прорисовывается совсем по-иному.

Вот она поплыла за бортом, выросшая у моря и вскормленная морем Сероглазка. Кучно собралась во впадине, вольготно распростерлась правым крылом частных построек по склону Мишенной сопки. Все в ней: каждый клочок земли, каждый проулок — исхожено, истоптано. А поди ж ты, отсюда, со стороны, с борта судна, открываешь ее будто заново, воспринимаешь и зрительно, и, самое главное, чувственно, как кадр из кинофильма о чем-то тебе близко знакомом. Ничего не добавлено и не убавлено в этом кадре, а трогает. Трогает и пробуждает потребность прикинуть: чем же привязало тебя к себе вот это, только что увиденное, что оно для тебя, какую роль сыграло в твоей судьбе?

Вон какая огромная страна, а ты оказался именно здесь. Почему? Уходишь надолго в рейс. Возвращаешься и снова уходишь. Зачем? И вообще, кто я, что я для вот этой хотя бы Сероглазки? Что сделано мною для нее? Что моего в ней? Кроме семьи, друзей?

Этот сложный конгломерат личного и общественного предстает в самых неожиданных формах. Порой в мимоходом произнесенных фразах. Даже во вздохе… В тот апрельский день, когда траулер, покинув причал, заскользил к рейду, я, как говорится, мимо ушей пропустил одну из таких фраз. Не уловил в ней смысла, причинно-следственной связи, отражающей вот это самое: «что моего в ней, в Сероглазке, и что она для меня?»

Как всегда в таких случаях, свободные от вахт сгрудились по левому борту. Взглядами провожали плывущую параллельным курсом в сторону города Сероглазку, выкрашенную в весенние черно-белые тона.

Апрельское солнце уже успело до темноты опалить южные склоны, контрастно обозначить проезжие и пешеходные дороги и тропинки, обнажить кое-где приусадебные квадратики. Сработанные настырницей-весной все эти темные пятна и ленты дорог пока еще выглядели причудливыми рисунками на белом холсте такой же упрямо неуступчивой, затяжной камчатской зимушки. И особенно приметно на этом холсте выделялся темный островок. Он завораживающе притягивал к себе взгляды стоящих рядом со мной ребят из команды.

А виновником этой короткой вспышки было серое, еще не принявшее своей законченной оформленности жилое здание, выделяющееся этой недостроенностью среди двух других таких же, однотипных, 119-квартирных домов. Те уже были обжиты и прощально помаргивали нам окнами. Уступами, чтобы не заслонять наглухо вид на бухту, поднялись они на склоне Мишенной сопки. Рядом с этими домами, слева, если смотреть с бухты, броско выделяется современной архитектурной формой здание нового магазина «Нептун». И тут же невдалеке заявляет о своем законном праве уже сейчас, на этом этапе строительства, считаться украшением и гордостью поселка красивое здание колхозной поликлиники.

Всем своим изначальным видом этот пока еще небольшой микрорайон как бы утверждает: здесь быть жилому городку завтрашней Сероглазки, рассчитанному на две тысячи жителей. А окружающее соседство — разномастные деревянные домишки — это день уходящий. Они уже сегодня портят обозначившийся современный ансамбль. И если еще терпится такое соседство старого с новым, то только потому, что «не все сразу», потому, что не пришел черед потеснить их окончательно. Но он придет, как пришел час замахнуться Сероглазке на вот эти первые крупные жилищные сооружения.

В те дни, на пороге надвигающейся новой, девятой пятилетки этот замах колхоза отдавал налетом фантазии, как и все то, к чему не прикоснешься зримо. И хотя будущий микрорайон уже в то время был в деталях обмозгован и отражен на чертежах проектировщиками, многократно примерян колхозными экономистами, правлением, — выдержит ли карман такие затраты, — все это мне представлялось делом отдаленного будущего. До тех пор, пока однажды мы со Старицыным не побывали на строительной площадке.

Мне хорошо запомнился тот день. Наверное еще и потому, что он был одним из прощальных дней Михаила Константиновича: он внутренне готовился покинуть Камчатку. Как тяжело, болезненно отдавалась в нем сама мысль о возможном отъезде. Судьба артели и его людей — это была и его судьба. Вне Сероглазки он себя почти и не помнил: а была ли еще какая другая жизнь? Разве только босоногое, холодное и голодное детство. Еще мальчишкой отыскал он на огромной земле российской этот уголок на краю света, как будто других мест не было.

С Сероглазкой связано у него все, чем вообще жив человек. Здесь в 1934 году впервые ощутил радость и гордость самостоятельности, приобщения к рабочему классу — учился слесарничать на только что созданной моторно-рыболовной станции. Здесь прошла беспокойная юность — был комсомольским вожаком. Нормировщик, заместитель начальника добычи — первые его шаги в сложной науке хозяйствования. Здесь в 1940 году испытал ни с чем не сравнимое чувство причастия к великим делам партии — стал коммунистом. А через два года, в самый суровый для страны час, пришлось руководить рыболовецкой артелью имени Кирова.

В Сероглазке нашел Старицын подругу жизни, которая взяла на свои плечи столько житейского груза, что сейчас, спустя много лет, не перестает Михаил Константинович удивляться: и как вынесла все это Мария Александровна? Шестерых детей поставила на ноги.

Заботы и тревоги Старицына, связанные с Сероглазкой, стали заботами и тревогами его детей. Старший сын Юрий после окончания рыбопромышленного техникума вернулся в колхоз, стал начальником корпусного цеха.

Дочь Лиля закончила институт народного хозяйства. Работала плановиком в Дальрыбфлоте. Потом в Москве поступила в аспирантуру. А Вера — инспектор по кадрам в колхозе. Муж ее капитан БМРТ.

Словом, всеми корнями Старицын прирос к Камчатке. Столько ей отдано, и теперь вот надо покидать. Врачи настаивают. Все чаще и чаще отрывают они его от дел и определяют в больничную палату. А колхозом управляет Новоселов. Ничего, пусть привыкает…

Первая робкая зелень запоздалой камчатской весны пробилась на придорожных откосах. Предмайское солнце работало с какой-то особой хозяйской старательностью, растапливая на асфальте некстати выпавший перед праздником снежок. Старицына потянуло на пристань, туда, к причалам, где топорщится мачтами колхозный флот. Видно, захотелось поговорить с каждым судном, как с живым: ну что, мол, старина «Святогор», скрипишь еще? А ты, «Керчь», неужели уже не заявишь о себе так громко, как в пору своей рыбацкой молодости?

В тот день они почти все отдыхали в колхозной гавани. Одни, успев как следует потрудиться, подгадали к самому первомайскому празднику. Они выделялись сразу — обшарпанные льдами, зимней тяжелой волной, порыжелые пятна на бортах. Средние траулеры и океанские сейнеры только что вернулись из Охотской зимней экспедиции. На рейде прижались друг к другу богатыри — морозильные траулеры. Встретились все вместе, вся пятерка: «Петр Ильичев» и «Ленинец» вернулись с промысла, а помолодевшая после ремонта «Сероглазка» и новички «Ихтиолог» и «Технолог» собрались уходить в дальние рейсы.

Интересно, доведется ли им когда-нибудь вот так же, как сегодня, стоять рядом? Вряд ли. Одни будут приходить, другие уходить. Разве только в морях когда-то скрестятся их пути. Спущенные на воду после зимнего ремонта, как жуки, ползают вокруг больших морозильных траулеров малые сейнеры. Какими крохотными выглядят они рядом с БМРТ. Кажется, все десять уместились бы на его корме. Но мало кому из молодых рыбаков больших судов приходит в голову мысль, что вот эти трущиеся у их бортов малышки сейнеры подняли на своих плечах колхоз, что и сами их суда находятся сейчас здесь благодаря им. Они создали базу для их приобретения. Большие морозильные траулеры и малые сейнеры. Вот оно, рядом — прошлое и настоящее колхоза.

Из района завтрашнего нового рыбацкого городка доносится сердитое ворчание бульдозеров. Стараются, разрушают бараки, расчищают площадки. Глазеет детвора, да и взрослые радуются. Конец старью. И мысленно пытаются представить, как будут выглядеть многоквартирные колхозные дома, которые появятся на этом месте в ближайшие два-три года. Колхозом отпущено девять миллионов рублей на строительство нового жилого городка со всеми бытовыми и торговыми точками.

Старицыну и радостно ощущать обновление жизни и в то же время немножко грустно смотреть на эту картину разрушения. Слишком уж много связано с этими бараками!

В самые трудные годы войны и сразу после нее Сероглазке позарез не хватало жилья. Пришлось собраться всем, кто умел только держать топор, и податься в лес. И поднимал людей на это дело он, Старицын. Валили деревья, подтаскивали их к речке. Мерзли, голодали, но зато весной, как только открылась река, сплавили в бухту полторы тысячи кубометров леса. И строили вот эти бараки. Они тогда казались царски ми хоромами. И вот они уже отжили. Прощай, старая Сероглазка!

На площадке со свежими следами снесенных домишек копошились бульдозеры. Они снимали только первый пласт грунта под котлован. Таким и увиделось это «начало» в тот запомнившийся день.

* * *

А потом были шумные, до горячего накала, обсуждения списка претендентов на жилье и приятные хлопоты с вселением в первенец микрорайона — многоквартирный дом. Потом — новоселья во втором таком же. И вот остается за бортом еще один недостроенный.

Забегу вперед. Когда судно возвращалось из рейса, со склона сопки Мишенной приветственно высвечивал рыбакам дорогу по-домашнему теплыми огоньками тот самый, третий многоквартирный дом. В нем уже жило шесть семей рыбаков этого траулера.

Чтобы не обращаться больше к вопросу о жилищном строительстве, приведу обобщенную цифру. За годы девятой пятилетки в колхозе введено в строй 330 благоустроенных квартир.

«Если уж рыбачить, так лучше не придумаешь — работать на судне городского колхоза», — часто можно услышать и от бывалых моряков и от тех, кто только стоит перед выбором: море или земная профессия? И если выбор падает на море — стремятся устроиться в Сероглазке.

А чем объяснить это притяжение людей в колхоз? Высокими заработками? Не исключается и это. Тут же оговоримся: система оплаты труда одна и та же для всех рыболовецких колхозов.

Важную роль играет тут и географическое расположение колхоза: в черте города, с дальними поселками не сравнить. Но и это, пожалуй, не самое главное. А что же все-таки? Богато, культурно живет колхоз — вот в чем, скорее всего, главный источник притяжения.

Мне представили любопытный документ — своеобразную «калькуляцию» распределения доходов, которая убедительнее всего раскрывает социально-экономическую сущность богатства колхоза имени В. И. Ленина. В ней же зримо предстают вехи, оставленные минувшей, девятой пятилеткой в жизни колхоза.

Затраты на культурно-бытовое строительство в колхозе за пятилетие составили 1100 тысяч рублей. На жилищное строительство — 3500 тысяч рублей. На благоустройство поселка — 1170 тысяч рублей. За эти годы построены: административное здание правления; поликлиника на 500 посещений в день; межколхозный пионерский лагерь «Алые паруса».

Открыты в Сероглазке: детская музыкальная школа на 170 учащихся; парикмахерская на два зала; почта, сберкасса и АТС на 1000 номеров; продовольственный магазин «Нептун»; комната бытовых услуг для населения; детская комната; расширена аптека и открыт магазин «Оптика».

Но это только то, что бросается в глаза. А вот, образно говоря, более тонкие капилляры, по которым из неделимого фонда поступают блага к каждому колхознику. Они не просматриваются зрительно, но ощутимо сказываются на семейном бюджете.

За пятилетку на оплату трудовых отпусков, путевок в санатории, дома отдыха выделено 600 тысяч рублей. Для большей наглядности скажем: только на оплату отпуска и проезда на одного человека в год расходуется 491 рубль.

Более ста тысяч рублей ежегодно расходуется на спецодежду, выдаваемую колхозникам бесплатно. В расчете на одного человека расходы составляют 98 рублей. В 1976 году, в связи с увеличением нормы выдачи спецодежды, расходы увеличились еще на 40 тысяч рублей.

За долголетнюю и безупречную работу 25 человек получают, кроме государственной, дополнительную пенсию. На это выделяется ежегодно 25 тысяч рублей.

Но и это не все источники доходов колхозников. Для полной картины приведем цифры, отражающие, что еще получают они из общественных фондов. Возьмем только один год — 1974-й.

На жилой фонд затраты колхоза составили 482 тысячи рублей. Из этой суммы жильцами заплачено 173 тысячи, а остальные 309 тысяч рублей — колхозом. За каждую, скажем, двухкомнатную квартиру из общественных фондов в год колхоз доплачивает 414 рублей 72 копейки.

Кроме того, из целевых фондов выделяются средства: на содержание Дома культуры, клуба в селе Авача, пионерлагеря, премиальные и культурно-массовые мероприятия — в общей сумме 482 тысячи рублей.

В порядке справки: всего за 1974 год колхозникам оказано различных услуг на 2411 тысяч рублей. Из них за счет колхоза — на 2202 тысячи рублей. В расчете на одного работающего этих услуг за счет колхоза приходится на 1120 рублей.

* * *

Октябрь 1975 года наносил последние мазки в нарядном ковре камчатской осени. И в эти октябрьские дни так же нарядно, празднично зажила, загомонила, огласилась звуками оркестров новая околица Сероглазый — колхозный пирс. То и дело возвращались с промысла суда. Их долгий, многомесячный путь к родным очагам на причале усыпался цветами.

В начале декабря на Камчатку зачастили циклоны. Понавесили на провода, деревья снежные гирлянды. Порасквасили улицы, тротуары. И в такую ненастную погоду вместе с циклоном ворвалось в жизнь рыбацкой Сероглазки большое событие. Оно пришло с моря — промысловики вторично в пятилетке достигли максимального вылова.