Весной, когда растаял снег…

В большой и сложной судьбе Сероглазки то нежданно-негаданно надламывалось что-то, то, так же непредсказуемо, выпрямлялось. Как в известной песне: «налетают тучи и гроза. …Тучи уплывают, ветер утихает, и опять синеют небеса». И мотивчик у песни, вроде, легкокрылый, и слова не очень, немудреные слова, а поди ж ты, ходили одно время и поголовно все мурлыкали: «в нашей жизни всякое бывает»…

Выкарабкались сероглазкинские рыбаки из трудного по части промысла года — и, будто уплыли тучи, — как с горки вновь размашисто, весело зашагали. Тут и праздник большой стал накатываться. Опять все, как в той же песне: добро к добру, а беда к беде. Где гроза, там и тучи, а где солнце, там и в небесную синеву, как в зеркало смотрись.

Подступила пора и Сероглазке всмотреться в свое колхозное пятидесятилетие: так ли жили, куда шли, куда заворачивали и чего достигли. Дня одного человека такое событие хоть и приятное, но всегда хлопотное, а для этакого колхозища, и вовсе у всего правления голова кругом пошла. С чего начинать? Где проводить? Как? Кого приглашать? Да ладно бы только это. Не первые, у других можно поучиться, кому раньше «родиться» выпало.

Колхозы-то — дети сплошной коллективизации. По всей стране почти в одно и тоже время и из одной и той же директивы, как из инкубатора, все повылупились. Кто-то чуть пораньше выскочил, кто на чуток припоздал, какая разница. На что Камчатка от «верхов» ой-ее как, по тем временем, далековато была, но и она с этим делом в поздних не оказалась: на кой же, зад подставлять, директива штука такая, крайних всегда достает. Да тут еще незадача, кинулись, никто толком не знает, с какого числа отсчет жизни юбиляру вести. И не то что числа, месяц не установить — вот беда.

Сама Сероглазка века уже то молодится то старится, то вновь, как невеста, во все новое обряжается. Ну а у колхоза, нынешнего колхоза — у него где начало? Исток где? То что в шестидесятом году три хозяйства — «Красная связь», им. С. М. Кирова и им. И. В. Сталина в одно слились — тут рядом, это у многих на памяти. И то, даже об этом иной рыбак — юнец, кто после объединения родился, мало что знает. А ведь у каждого из этих трех хозяйств своя была биография. Да еще какая! До того изломанная, через столько разных-всяких реформ — преобразований прошедшая, и так и сяк гнутая — поди в ней разберись.

Легко сказать — уточнять. Копнулись, а иному колхозу за эти годы да при всех ломках, через которые он прошел, довелось, как невезучей бабе, по нескольку фамилий сменить. Как же тут до прародителя докопаешься? Прародителя всех, всех хозяйств, чья кровь в нынешнем объединенном колхозе замешана?

На материке с этим попроще. Там в каждом селе живая память с узловатой палкой еще передвигается от двора и двору. Не густо, правда, их осталось, этих первых колхозников, теперь семидесятилетних да восьмидесятилетних, но все же. Если нет архивов, они заместо архивов. Тот что-то вспомнил, другой припомнил, третий… пятый подсказал — так день по дню, событие за событием, и, глядишь, вот он &151; вся история и всплыла.

А кто и задерживался, к старости все равно тянуло на родную землю помирать. На материк. Камчатка всегда молодых да здоровых любила и любит. Кто и остался с тех пор, для кого полуостров и есть малая родина — их так мало и так дырява иной раз у них память. «Кажется, было… эдак… Но, может, и по-другому. Давно ведь… разве все упомнить? Вон сколько минуло годочков…?»

Загорелся найти ответ на этот вопрос Александр Иванович Сафатов, главный кадровик, начальник отдела кадров колхоза. Полез в архивы, пусть и не пухлые, зарылся в них. Перелистал и подшивки областной газеты «Полярная звезда» конца двадцатых, начала тридцатых годов — прародительницы нынешней «Камчатской правды».

Что и говорить, пыли он наглотался много, но не без улова остался. Строчки, какие он откопал, дорогими оказались для биографии. Без них она так и осталась бы с обидными провалами, как книжка с вырванными самыми важными страницами. Да главное, с начальными…

Оказывается, прародитель — самый, самый первый — такое название носил, что по нынешним временам без улыбки и не произнесешь. Рыболовецкая артель «Кижуч» — вот, как выяснилось, кто открывает родословную нынешней рыбацкой Сероглазки. Ну как, звучит? Неожиданно? Были же прародители выдумщиками… Шутники, ничего не скажешь…

Постой, а что тут смешного? Может, тогда это название имело свой особый смысл. Для тех, кто его придумывал. Да еще какой смысл! Может, прародители нынешнего колхоза ловили только эту рыбу. Кижуча… А если и не только ее, то она была главной кормилицей. На кижуче, как на ките, держалась артель, экономика ее. На него и молились. Потому и назвали так. Чего ж тут смешного?

Наоборот, вообразишь, как все это могло быть, и грустноватот становится. Сейчас кому-то взбрело в голову по такому признаку назвать нынешний колхоз, «Пристипомой», скажем, или «Натотенией»… «Сквамой»… Да что там — начни перечислять, какие породы рыбы, да всякие океанские диковинки попадают в загребущие тралы колхозных промысловиков, и язык взбунтуется от такой работы. И хотел бы ныне, да не назовешь колхоз по этому признаку. Не приклеится…

Да и «Кижуч» продержался недолго. Как, почему, при каких обстоятельствах от него отказались — остается загадкой. Но уже в тридцатых годах рыболовецкая артель в селе Сероглазка называлась артелью им. С. Лазо. С этим названием артель прожила до 1935 года. И что дальше? Надоело зваться так, решили переименоваться, так что ли? Больше по вкусу пришлось название им. С. М. Кирова?

Оттуда же, из времени коллективизации. Оказывается, в тот же год, что и «Кижуч», в самом городе Петропавловске была создана еще и артель «Камчадал», которой не суждено было оставить после себя сколь-либо заметный след. Зато драматично начиналась а потом и протекала жизнь другой, созданной тоже в городе, артели, предшественницы «Амурского партизана». Кто были эти люди, пережившие сложную драму рождения и становления колхозе? Понятно кто, подсказывает деже само название артели. Да, были переселенцы из Амурской области. Многие из них партизанили в Гражданскую войну. Люди тертые, лихие, отчаянные. И порох нюхавшие, и успевшие в мирной жизни пройти школу управления в советском и хозяйственном аппарате Приамурья. Казалось, вот уж у них должно бы пойти дело так, как в никаких других артелях. Ан нет. Они ведь были не сами по себе. Местные темные силы тоже не дремали. По замыслу переселенцы с Приамурья должны были составить костяк Петропавловской рыболовецкой артели. А, значит, стать и у руля этого хозяйства. Должны…

Но давайте вспомним, какое это было время. Бурное и смутное. Партия проводила в жизнь коллективизацию а деревне. Первая пятилетка дыбила на городских окраинах и пустырях гиганты отечественной промышленности. Внутри партии велась борьба с правыми уклонистами. В ответ на коллективизацию по всей России зашевелилось кулачье.

В такой вот обстановке и создавалась Петропавловская артель. Райинтегралсоюз, в чьих руках находилась организация ее, не смог провести партийную линию при избрании руководства рыболовецкой артели. Зато напористо гнули свою линию местные, «засоренные» всяким ненадежным людом. Промышляя в сезон артелью рыбу, они успели организоваться. Был у них и свой признанный вожак. Артель распадалась, как только завершался лов рыбы. И все же решение о создании колхоза вновь объединило артельщиков — сразу было подано 60 заявлений.

На собрании местные взяли верх над пришлыми переселенцами. В составе правления оказался лишь один коммунист из амурских партизан. Зато вошли в него кулак, бывший развозной торговец и спекулянт Вергизов, а подпирал его Сычев, который раньше лишался политических прав за дела, чуждые Советской власти.

В составе рыбартели оказались бывший личный доверенный известного на всем Дальнем Востоке торгового дома «Чурин и К⁰» Проскуряков и даже дьякон Гарднер. Они так повели дело, что в первый же год существования колхоза стало понятно — не жилец он. Рыбалка летом 29-го года шла через пень-колоду. Полученные в кредит снасти и тара растаскивались. Выловленная рыба передерживалась и пропадала.

И люди потекли из артели. К концу сезона в ней осталось лишь 39 человек. Тогда-то и показали себя коммунисты с Приамурья. Они стали требовать вывода из состава правления Вергизова, Сычева и их пособников. Дело принимало нешуточный оборот. Запахло стычкой, которая могла погубить коммунистов, не получи они поддержку. А еще хуже — окажись они одинокими в своих требованиях. Но в том-то и дело, что, замаскировавшиеся бывшие, опираясь на кулачье, ставили палки в колеса, дезорганизовывали работу и других артелей, обосновавшихся на берегу Авачинской бухты. И особенно старались мешать в первую путину после их создания. «Вот, мол, смотрите, что из этого вышло…»

Даже таким дружным рыбартелям, как «Связь» из села Авачи и сероглазкинским рыбакам из «Кижуча», в пору было криком кричать, до того не ладилась первая рыбалка. Голос отчаяния людей в те далекие от нас дни отчетливо донесла до нашего времени «Полярная звезда» в номере за 13 июня 1929 года.

В ней была опубликована корреспонденция под заголовком «Как Петропавловский райкрестком обслуживает рыбацкие артели». В строки этого сообщения хочется вслушаться, не вчитаться, а именно вслушаться, так явственно они звучат и так много в них человеческой тревоги, недоумения и гнева. А речь в сообщении идет о том, как рыбартели зимой еще заказали в райкресткоме чаны под сельдь, подписали договор, по которому у них должны вовремя принять засоленную рыбу. И вот что из всего этого вышло.

«Заявили в райкрестком, заключили договор: получили 50 чанов и 300 бочек. Так же, как и в Аваче, сероглазинцы засолили все чаны в первый день улова, и с приподнятым энтузиазмом от успеха и от новых форм работы, началась осада райкресткома».

«В эти два дня сероглазинцы выбросили три тысячи пудов сельди, что при наличии бочек составляло бы их договорную норму. Таким же способом отделалась от сельди авачинская артель, ведь и у нее чаны были забиты рыбой…».

«Чтобы выполнить по договору заказ в три тысячи пудов, говорят сероглазинцы, надо всего два-три дня улова, а мы изо дня в день, из-за недостатка посуды, являемся и мерзнем по ночам на берегу. И так уже двадцать четвертый день, а рыбы засолено всего лишь 1250 пудов. Если, говорят они (сероглазинцы), на днях не придет обещанный бондарь, наш договор полетит к черту и мы вынуждены будем лишиться даже засоленной сельди, так как она будет испорченной».

Жаль что не нашлось летописца, который бы вот так же, в картинках и очень зримо донес бы до нас драматизм событий и в Петропавловской артели, где обстановка была самой накаленной уже потому, что самой артелью правило кулачье. Но эту обстановку можно теперь представить судя по делам и настроению близких соседей. Только в отличие от них, коммунисты из Приамурья не стали в отчаянии швыряться матом в чистый горизонт. Они вступили в открытую схватку с врагами, с теми, от кого и шли все беды. И добились своего…

29 октября вопрос о положении дел в Петропавловской рыболовецкой артели был вынесен на заседание Камчатского окружного бюро ВКП (б). Бюро разобралось в истинных причинах развала артели. Руководство интегралсоюза получило свое за допущенные ошибки при создании ее. Было намечено оказать ей материальную и организационную поддержку. Что касается организационной помощи, тут все было ясно — надо гнать из правления и из колхоза ставленников кулачья. Так и поступили. Руководство же артелью перешло к активу из числа переселенцев — партизан. Первое время колхозом руководил Пахом Шепляков, а позже председателем избрали амурчанина с грозной фамилией Волкодав.

В ноябре того же 1929 года Петропавловская рыбартель была реорганизована, она приняла новый Устав. Колхозники назвали ее «Амурским партизаном». А весной будущего года решением оргбюро ВКП (б) в этом колхозе была создана партячейка, по тем временам на редкость сильная. В нее вошли коммунисты Шепляков, Волкодав, Буторин, Грибанов и Шумов.

Новое руководство круто повернуло дело. «Амурский партизан» прочно становился на ноги. К 1935 году он вылавливал по восемь и более тысяч центнеров рыбы. В это крупное хозяйство влилась городская артель «Камчадал», так и не сумевшая набрать силу. И лишь после создания моторно-рыболовной станции в селе Сероглазка две рыбартели им. Сергея Лазо и «Амурский партизан» объединились в один колхоз, который и принял имя С. М. Кирова.

Попроще оказалось разобраться в судьбе колхоза «Красная связь», обосновавшегося на берегу бухты в селе Авача. Как уже говорилось в начале книги, влилось это хозяйство на равных в объединенный колхоз им. В. И. Ленина в 60-м году.

Биография «Красной связи» ровнее, цельнее. Правда, сбивает немного с толку ее начало. Если принимать на веру проскользнувшее сообщение в газете «Полярная звезда», то получится: рыболовецкая артель в селе Авача существовала еще в 28-м году. А значит, эта артель и является родоначальницей нынешнего объединенного колхоза. Что ж это тогда выходит? Юбилей, выходит, уже того… прохлопали?

Объединение не навсегда, а на короткий срок, на период лососевой путины. Прошла она, и снова все врозь и каждый сам по себе. И уж когда прибыли переселенцы из Амурской области, тогда только, с их участием, была создана в 29 году рыболовецкая артель, первым председателем которой и был избран Иван Афанасьевич Максимов.

Сначала называлась она «Связь», потому как помогали шефы-связисты, а потом и «Красная связь». Развивалась хозяйство ровно, организационные неразберихи тех лет как-то благополучно обходили его. Начав с вылова 350 центнеров рыбы за год, колхозники из села Авачи довели добычу за первое пятилетие своей жизни почти до 9 тысяч центнеров.

Из архивных раскопок Сафатова пока мало что можно добавить к уже сказанному. Хотя… Как еще к этому подойти. Знаем-то мы лишь о том, что «Вилюй» после большой беды — цунами — влился в колхоз им. И. В. Сталина. Ну а последний, кого имел в прародителях? Ведь описываемые события в главе «Старшина» — что же не начальные строки биографии этого хозяйства?

Но ни в печати, ни в других сохранившихся архивных документах колхоза с таким названием в конце двадцатых годов и в начале тридцатых не встречается. «Тарья» — такой был на той стороне бухты, а им. Сталина Сафатову не попадался. Так может «Тарья» и есть?

И до этого намеревался докопаться Александр Иванович, чтобы поставить последнюю точку в сложной родословной нынешней рыбацкой Сероглазки. И поведать в своих поисках и открытиях всем. Пусть это будет и после юбилея, не беда. Все равно рано или поздно люди должны знать об этом. И сегодняшние поколения, и те, что придут на смену. Должны знать. Должны…

А тогда оставалось лишь одно белое пятно — установить дату рождения юбиляра, ведущего свою родословную, как уже выяснилось, от «Кижуча». Делом это оказалось тоже не простым. Снова выручила «Полярная звезда». В номере за 13 июня 1929 года была помещена заметка секретаря райкресткома т. Дьячкова. В ней он сообщал: «Сероглазинцы долго думали — создавать или нет артель».

Ага, это уже что-то. И далее в заметке сообщалось о том, что пограничники — шефы все же помогли создать артель при селькресткоме. Но когда именно? И на это дала какой-то ответ заметка: «Но это было весной, когда начал таять снег…»

Ну что бы этому Дьячкову из кресткома взять да назвать еще и дату. Может он убоялся упоминанием ее оборвать, нарушить музыкальность строки? Это было весной, когда начал таять снег… Если судить по нашим камчатским веснам, то… Гм, и в марте мог снег таять, и в… июне. Вот и ломай голову. Эх, хороша фраза, песенная…

Да-а, хороша. Но к делу ее не пришьешь. Документ нужен! Юридический, утверждающий факт создания артели. Этим документом может быть Устав артели. Наконец, и об этом находится упоминание. В той же «Полярной звезде» от 14 ноября 1929 года за подписью т. Мироманова пишется: «И деревне Сероглазка организовалась рыболовецкая артель. Благодаря основательной подготовительной работе, проведенной шефкомиссией, благодаря тому, что сероглазинские крестьяне в большинстве сами поняли, что прежние формы хозяйствования, в частности, рыбной ловли, заводят деревню в тупик, что дальнейшее эклномическое развитие возможно только по линии коллективизации, в артель сероглазинцы пошли довольно охотно… и вступило большинство крестьян. Артель окончательно оформилась в июле, когда в Интеграле был взят и заполнен Устав в 4-х экземплярах, как полагается…».

Итак, июль 29 года — начало колхозной биографии рыбацкой Сероглазки. Не удалось установить число, но это не такая уж и беда. Решили считать днем рождения второе воскресенье июля. А во второе воскресенье — праздник День рыбака. Вот и хорошо. Для Сероглазки это будет двойной праздник.