В БЕРИНГОВОМОРСКОЙ ЭКСПЕДИЦИИ

После того как я был зачислен в рыбную разведку, сразу стал проситься в море и желательно в Берингово, где в это время Н. П. Новиков проводил очередной рейс на РТ «Огонь». Томила неопределенность — смогу ли работать в совершенно неизвестных для меня морских условиях? а начинать, конечно, хотелось хотя бы при одном знакомом человеке. Н.А. Егоров согласился, но выходящего в ближайшее время на север поискового судна не было. Поэтому, чтобы попасть на «Огонь», сначала пришлось на пассажирском лайнере добираться до бухты Провидения на Чукотке, куда изредка заходили рыболовные суда с восточноберинговоморского шельфа, на котором велся камбальный промысел.

Во время перехода до Чукотки на большом лайнере я не почувствовал моря, хотя в светлое время суток почти не уходил с палубы. Конечно, первыми привлекли мое внимание морские птицы, которых я начал считать и записывать. с того времени во всех моих морских рейсах, а их было более 20, несмотря на занятость я погоду, я ежедневно находил возможность провести по нескольку учетов птиц. Более того, находясь на мостике у эхолота или разбирая на палубе улов рыбы, автоматически боковым зрением не переставал следить за морем. Постепенно это стало привычкой. Результат такой многолетней орнитологической вахты — десятки тысяч учетов.

Но все это будет потом, а при первом знакомстве с морскими птицами я растерялся. Оказалось, что различать их на расстоянии с борта судна не так-то просто. в море сильно скрадывается расстояние и на фоне неба и волн силуэты птиц часто бывают не достаточно четкими. Есть очень похожие виды, а у некоторых цвет оперения меняется с возрастом и по сезонам. Тем не менее скоро началось постепенное узнавание и по мере накопления опыта глаз стал улавливать даже небольшие различия в форме силуэтов и в манере полета разных видов птиц.

Любопытно, но при первом знакомстве морские птицы особого впечатления на меня не произвели. Какими-то будничными показались даже два черноногих альбатроса, пристроившиеся к корме судна в районе Четвертого Курильского пролива. а ведь это были первые в моей жизни альбатросы! Однако через несколько дней, когда лайнер оказался на траверзе величественного мыса Наварин, расположенного на южной границе Анадырского залива, он вошел в зону, до горизонта заполненную стремительными черными силуэтами буревестников. Они роились, как крупные стрижи и в чем-то даже напоминали их. По-видимому, их здесь собралось несколько десятков тысяч. Это были тонкоклювые буревестники, которые в наши широты перелетают из южного полушария, когда там наступает зима. в дальнейшем в разных районах Тихого океана большие скопления птиц мне приходилось наблюдать часто и каждый раз при таких встречах возникало чувство мощного торжества жизни. Но то первое впечатление от буревестников осталось у меня надолго и в чем-то даже повлияло в дальнейшем на выбор некоторых направлений моих исследований и рейсовых маршрутов.

В бухте Провидения оказался сахалинский тральщик, через несколько часов он должен был сниматься в юго-восточную часть Берингова моря, где вместе с промысловыми судами еще с лета работал РТ «Огонь». и хотя на судне почти все были пьяными, меня без лишних расспросов взяли на борт и дали место в каюте. Команда состояла в основном из молодых бородатых людей с широкими и великодушными жестами, в чем-то напоминавших пиратскую вольницу. Но что особенно поразило, так это небольшие размеры полностью ржавого тральщика. Это было основное добывающее судно того времени — СРТ, т. е. средний рыболовный траулер, водоизмещением около 300 т. После большого белоснежного лайнера СРТ показался тесной и утлой посудиной.

На шельфе восточнее островов Прибылова, где работала промысловая экспедиция, стояла тихая погода, и я впервые вышел на палубу. Со всех сторон шли с тралами такие же обшарпанные СРТ, а к нам быстро приближалось красивое судно с черными бортами, слегка наклоненными назад мачтами, белоснежной надстройкой и продольными, также белыми полосами, оттенявшими стройность его силуэта, в котором просматривались контуры знаменитых клиперов прошлого века. Это был РТ «Огонь» — рыболовный траулер английской постройки, примерно в три раза крупнее СРТ. с «Огня» спустили небольшую шлюпку, и вот я по веревочному трапу поднимаюсь на борт. Узнаю Н. П. Новикова, несмотря на отпущенные им большие усы и то, что после нашей единственной встречи в Казани мы не виделись уже два года. Наше рукопожатие у трапа в тот момент для меня было как пароль и означало больше, чем просто приветствие.

Николай Петрович сразу повел меня знакомить с капитаном судна А. Г. Степановым, с которым они были дружны. в капитанской каюте нас встретил спокойный и доброжелательный человек примерно сорока лет. Тогда я, конечно, не мог знать, что через пять лет буду возглавлять экспедицию в воды Новой Зеландии и Австралии на новом большом траулере БМРТ «Академик Берг» и капитаном на нем будет А. Г. Степанов. Сейчас он на пенсии, и я с ним изредка встречаюсь и обмениваюсь новостями, когда он с авоськой мимо моего дома идет в магазин.

На РТ «Огонь» я немного прикачался, да и погоды в основном стояли рабочие. Был октябрь, когда зимние циклоны только начинают пробовать свою силу. Экспедиция уже заканчивала исследования, оставалась серия тралений на восточноберинговоморском шельфе и на материковом склоне центральной части моря между островом Унимак у Аляски и уже упоминавшимся мысом Наварин. Эти работы, строго говоря, научными исследованиями можно было назвать только условно. Помимо тралений измерялась лишь температура воды, поэтому правильнее было говорить только о научно-поисковых работах. Тем не менее я смог ознакомиться с несколькими десятками видов рыб и даже ранжировать их по принципу симпатичности для моего восприятия. Замечу, что последнее вовсе не является пустяком. Ведь научная и иная работа бывает более успешной именно тогда, когда присутствует элемент эстетичности.

О моих первых впечатлениях о рыбах Берингова моря в первом рейсе я уже рассказывал в своей научно-популярной книжке «В далеких и близких морях» (1980): «На мелководье, на глубинах около 70-100 м. в уловах явно преобладают донные рыбы. Самые массовые из них — разные виды камбал. Отдельные уловы их в то время достигали нескольких тонн на траление. Вместе с камбалами в улове каждого траления встречались и другие рыбы: большеголовые бычки-керчаки, покрытые панцирем лисички, змееобразные ликоды, похожие на медуз липарисы, или морские слизни. Изредка среди всех этих малоподвижных рыб попадались крупные, более метра длиной, особи белокорого палтуса. На палубе в куче камбалы белокорый палтус сильным хвостовым стеблем разбрасывает рыбу, оказывается на виду и всегда привлекает внимание. Среди донных рыб он имеет самую совершенную с гидродинамической точки зрения форму тела. Когда пытаешься удержать в руках эту сильную рыбу, невольно чувствуешь, что почти вся она состоит из спрессованных стальных мышц...

Из перечисленных рыб донными являются только палтусы. Это стопроцентные хищники, челюсти их вооружены большими клыковидными зубами. Едят они не только рыб. у черного палтуса часто в питании преобладают кальмары. Остальные перечисленные рыбы ведут придонный образ жизни. При этом минтай и клювач питаются планктоном, а угольная — рыбой, кальмарами и родственниками медуз — гребневиками. Таким образом, сразу бросилось в глаза, что среди массовых рыб материкового склона в отличие от мелководных нет настоящих бентосоядных видов. Объясняется это тем, что биомассы бентоса — пища донных рыб — на больших глубинах никогда не бывают значительными. Зато много над материковым склоном планктона, чему способствует интенсивное вертикальное перемешивание вод. Поэтому-то здесь самыми многочисленными и являются планктоноядные рыбы и питающиеся ими хищные виды.

Каждый трал, заброшенный на материковый склон, ждали с нетерпением. Тогда глубоководные траления только входили в практику. Если случался хороший улов клювача, вся палуба заливалась красной лавиной красивых большеглазых рыб. в те годы клювача ихтиологи и рыбаки непочтительно называли грязным окунем, что вряд ли было справедливо по отношению к красивой ярко-красной рыбе. Очень необычными выглядели уловы черного палтуса и угольной рыбы. Темные цвета этих рыб как бы свидетельствовали о таинственности больших глубин. Многие рыбы, поднятые с большой глубины, на поверхности раздуваются, у некоторых выворачиваются в ротовую полость желудки. Выпущенные в море, они уже не могут выжить. а вот угольная рыба остается живой в течение нескольких часов. в обычной же бочке с забортной водой она может жить сутками».

В последний день траловых работ «Огонь» был недалеко от мыса Наварин. Скоплений буревестников здесь уже не было, они улетели на юг. Но этот район снова удивил, на этот раз китами. Из-за усилившегося к ночи шторма вынуждены были стать на якорь с подветренной стороны мыса. к утру шторм ушел на восток, и первое, что я увидел выйдя на палубу, — это стадо китов горбачей в несколько десятков голов. Киты кормились и при заныривании часто показывали мощный хвост — «бабочку». Вообще киты издали с напоминающими белые дымки фонтанами особого впечатления не производят. Иное дело, если киты близко. Большие размеры, широкие, как бы литые, спины, шумные фонтаны и мощные водовороты от хвоста создают ощущение встречи с представителями другого мира.

не очень хорошей видимости как-будто заметил группу каких-то крупных животных. Может быть, это были киты, сивучи или моржи. Но романтично настроенные маммологи, выслушав моряка, решили, что это сохранившаяся стеллерова корова, та самая, которая была истреблена двести лет назад на Командорских островах. Несколько тинровцев, в том числе заведующий лабораторией китообразных А. А. Берзин, в журнале «Природа» опубликовали специальную статью, в которой пытались доказать, что стеллерова корова сохранилась в Беринговом море. Переполох в научном мире был очень большой, наверное, даже больше, чем при поимке знаменитой кистеперой рыбы латимерии. Многие в эту сенсацию верили, что и не удивительно, если учесть, что тогда начинался всплеск эйфории по поводу снежного человека, гигантского морского змея, Несси и прочих небылиц. Но увы, сверхоткрытие так и не состоялось, стеллерова корова была уничтожена в XVIII веке, к сожалению, сразу и окончательно.

Приведенный пример с ложной сенсацией совсем не говорит о том, что в наши дни невозможны интересные и даже крупные фаунистические находки и настоящие научные сенсации. По-прежнему регулярно описываются новые животные, в том числе рыбы в дальневосточных морях. Несколько новых видов рыб описано и по материалам Беринговоморской экспедиции. Кстати, при возвращении из первого рейса при подходе «Огня» к мысу Анива на Сахалине я наблюдал клин 20 белых японских журавлей, летевших в сторону Хоккайдо. Численность этого журавля в то время была вообще низкой, а на Сахалине он считался уже только случайной птицей.

Во Владивостоке, приободренный тем, что А. Г. Кагановский интересовался мной у Н. П. Новикова, а тот отозвался обо мне как о перспективном биологе, я решил попросить закрепить за мной научную тему. в те годы в ТИНРО уже окончательно утвердился принцип, когда за специалистами закрепляли отдельные промысловые объекты, по которым давали рекомендации для рыбаков, а также писали научные работы и готовили диссертации. Сначала я попытался заикнуться о показавшейся мне особенно симпатичной и экзотической угольной рыбе, затем о морских окунях или палтусах. Но А. Г. Кагановский каждый раз опускал меня на землю, ссылаясь на то, что все промысловые рыбы Берингова моря им уже расписаны за конкретными тинровцами и внировцами. Неприятно шевельнулась мысль о собственной ненужности, но на этот раз переживал я недолго. в рейсе в том же Беринговом море я видел столько много непромысловых рыб с совершенно не изученной биологией. Кроме того, проводя учеты по морским птицам, я заметил, что реальная картина их распределения в море не вписывается в схемы фундаментального шеститомного труда «Птицы Советского Союза», который был тогда одной из настольных книг всех советских орнитологов. Публикаций же по морскому периоду жизни птиц, по существу, не было. Орнитологов на Дальнем Востоке было мало, и они занимались в основном птицами суши. Таким образом, для меня открывалось широкое поле для орнитологических изысканий. Кроме того, после рейса я получил письмо от профессора кафедры биогеографии МГУ В. Ф. Ларионова, который был также главным редактором недавно созданного ежегодника «Орнитология». Профессор писал, что при МГУ начинается формирование эталонной коллекции птиц мира и он рассчитывает, что я, плавая по разным морям, смогу помочь в создании коллекции. в ТИНРО же я почувствовал некое никому не нужное поле для собственной научной работы, и дальше свой путь в науке выбирал только сам, ни к кому не подстраиваясь и не пристраиваясь. Данное обстоятельство явилось началом того, что я всю жизнь в некоторой степени оставался в оппозиции к руководителям ТИНРО и их научной политике.

Начав опекать меня, Н. П. Новиков предложил написать научную статью о роли материкового склона центральной части Берингова моря в обмене между азиатской и американской ихтиофаунами. Он даже предлагал назвать эту зону фаунистическим мостом. За несколько дней статья была готова, но Н. П. Новиков ее забраковал. Тогда я был сконфужен, но позднее таким финалом первой пробы пера остался очень доволен. Доволен потому, что это была моя легковесная статья и легковесная идея Николая Петровича, основанные на распределении всего десятка промысловых рыб. в то же время хорошо известно, что фаунистические построения должны основываться на анализе многих видов. Кстати говоря, в Беринговом море обитает более 400 видов рыб.

В марте в дальневосточных морях шторма нередко бывают чаще чем зимой. Так было и в этот раз. Весь путь от Сангарского пролива вдоль Хоккайдо, Курильских островов, а затем через командорские воды «Жемчуг» преследовали жестокие шторма. Сильный океанский шторм может быть нешуточной проблемой даже для больших и мощных судов. а 300-тонный СРТ в таких условиях выглядит всего лишь игрушкой в этой величественной и грозной стихии. Могучими валами идут громады волн, море покрывается стелющейся поземкой, даже метелью, из несущейся белой пены и водяной пыли. Возникает ощущение остановившегося времени и затерянности в бесконечном океаническом просторе. На гребни накатывающихся волн даже с мостика приходится смотреть снизу вверх. Страшная энергия заключена в этих пенящихся, идущих бесконечными рядами водяных горах. Кажется, нет преград, которые они не могут смести, тем более маленький траулер. 11 это было бы неизбежно, если бы судно пробкой не взлетало на их вершины. Мореходные качества те неказистые СРТ вес же имели неплохие.

Из-за непогоды переход до восточной части Берингова моря занял почти месяц, а я снова безнадежно укачивался, но, когда приходил в себя, поднимался на мостик и записывал птиц. Кстати, было интересно узнать, как ведут себя птицы в открытом море во время сильных штормов. Из литературы я знал, что мощными циклонами в глубинные районы суши заносятся даже такие великолепные летуны, как альбатросы, буревестники и фрегаты. Но море с его как штилями, так и штормами — это для морских птиц родной дом и в общем-то привычная среда, к которой они в процессе эволюции хорошо приспособились. Во время сильного ветра и мощные альбатросы, и хрупкие качурки прижимаются к поверхности моря и стараются держаться в долинах между волн, где ветер тише. Главное для них при всех условиях — это наличие пищи.

О работах «Жемчуга» по камбалам я в свое время рассказывал в уже упоминавшейся книжке «В далеких и близких морях». Приведу из нее несколько строк:«В начале апреля 1960 года «Жемчуг» подошел к восточной части Берингова моря. Начиналась весна, о чем говорили тянувшиеся с юга из пролива Унимак стаи чаек, различных чистиковых, бакланов и других птиц. Но на морском дне продолжалась еще настоящая зима, да и на поверхности моря было по-зимнему: больше половины мелководья закрывали льды. Так, впрочем, и должно быть, ведь весна в водной среде отстает от весны на суше примерно на месяц. и все же чувствовалось, что со дня на день начнутся изменения.

Камбалу мы застали на известных местах зимовок. Здесь на РТ «Огонь» находился Н. П. Новиков. Его экспедиция закончила исследования и, «сдав» нам камбальную банку, ушла домой, во Владивосток. Через несколько дней камбала исчезла с зимней банки. На меньших глубинах к северу, куда бросился искать флот, ее не оказалось. «Жемчуг» повернул на восток в Бристольский залив. Залив встретил нас маловетреной солнечной погодой. Заметно потеплело. Особенно интересно было работать на больших полыньях среди ледяных полей. До сих пор помню тихие весенние вечера. На льдинах сотни нерп и сивучей, в лучах заходящего солнца они кажутся огромными. а рядом в разводьях вдруг поднимаются и показываются гладкие покатые спины финвалов. и над всем этим затихшим ледовым безмолвием вереница за вереницей пролетают тысячные стаи кайр, бакланов, моевок.

Н.С.Фадеев приехал на Дальний Восток на два — три года раньше Н. П. Новикова и с тех пор специализировался по камбалам Сахалина. в описываемом рейсе все его внимание было сосредоточено на этих рыбах, которые, кстати, за ним были закреплены А. Г. Кагановским. Ежедневно выполнялось несколько тралений и из каждого мы брали на анализ пробы всех видов камбал. в остальное время я разбирал уловы непромысловых рыб и пытался на них перенести приемы анализов, наработанные на промысловых рыбах. Открывался интересный, мало известный мир бычков, ликодов, лисичек, морских собачек, скатов и других рыб. Каждый из них имел свое «лицо» и специфичную экологию, по разному приспособившись к одним и тем же условиям.

Восточный шельф Берингова моря представляет собой очень обширное плато с пологим дном, на восток уходящее в большой Бристольский залив. Гидрологический режим этой части моря по сравнению со всеми другими шельфовыми районами Берингова моря наиболее мягкий. Но и здесь центральная часть мелководья в придонных слоях покрыта холодными водами, температура которых даже в разгар лета в лучшем случае находится около нуля, а зачастую имеет отрицательные значения. Это холодное пятно является частью еще более мощного пятна, как бы продолжающегося из сурового Анадырского залива на юго-восток. Пятно, простираясь в виде огромной придонной линзы, накладывает решающий отпечаток на распределение донных рыб и беспозвоночных. Более теплолюбивые виды избегают холодную центральную часть мелководья. Некоторые из них, в том числе белокорый палтус и часть камбал, при весенне-летних миграциях огибают холодное пятно через Бристольский залив и выходят на северный его фланг. Холодолюбивые виды, например некоторые бычки, сайка, ликоды, крабы-стригуны, наоборот сосредоточиваются в пределах пятна. Суммарная их численность в целом невысокая, поэтому пресс рыб на бентосное население в центральной холодной части шельфа меньше. в связи с этим здесь развивается более богатая донная фауна беспозвоночных, и тралы нередко приносят большие уловы морских звезд, горгон. губок и трубачей — букцинид.

Маршрут «Жемчуга» по частым разрезам через весь шельф оказался удачным и для учетов морских птиц. Стояли хорошие погоды и белые ночи, что давало возможность для почти круглосуточных наблюдений. в итоге я проследил разнообразную и динамичную картину предгнездовых перемещений многих видов морских птиц. Часть птиц откочевывала на север в Арктику, местные виды собирались у островов, на которых размещаются гнездовые колонии, а через алеутские проливы из Тихого океана прибывали новые волны мигрантов. Все было ново и впечатляюще, но опять, как и в первом рейсе, особенно интересными оказались наблюдения за буревестниками.

Из литературы мне уже было известно, что миллионы гнездящихся в районе Тасмании и юго-восточной Австралии тонкоклювых буревестников лето северного полушария проводят на севере Тихого океана. в 1951 г. московский орнитолог А. М. Судиловская, а в 1953 г. крупный австралийский ученый Д. Сервенти, не зная о разработках друг друга, опубликовали очень похожие схемы трансэкваториальных миграций тонкоклювого буревестника. Примечательно, что маршрут миграций оба автора рисовали в форме гигантской восьмерки. с мест гнездования, т. е. от юго-восточного побережья Австралии, по этим схемам буревестники сначала летят на северо-восток и, достигнув тропиков, примерно в центре Тихого океана, поворачивают к Японии. От Японии вдоль азиатских берегов они поднимаются до Чукотского моря. Обратный путь сначала пролегает вдоль побережья Северной Америки, затем на широте Калифорнии буревестники резко поворачивают на юго-запад к Австралии. в итоге получаются две петли — большая на севере Тихого океана и маленькая в Тасмановом и Коралловом морях. Такой замысловатый миграционный маршрут тонкоклювого буревестника интригующе выглядел даже на бумаге. Таким образом, в северной части Тихого океана у азиатских берегов тонкоклювый буревестник должен был по существующим представлениям встречаться только весной и летом при миграциях на север, а у американских — летом и осенью при отлете на юг.

Но в конце апреля, когда «Жемчуг» работал недалеко от пролива Унимак, из океана в сторону залива Бристоль внезапно потянулись стайки тонкоклювого буревестника. в мае уже часто встречались стаи по нескольку сот и тысяч особей. Юго-восточный шельф моря буквально наполнялся буревестниками. и собралось их здесь в общей сложности не менее, а может, и больше 10 млн. особей, Вскоре определился и «замысел», точнее, цель прибытия сюда тонкоклювого буревестника. Бесконечными извилистыми лентами его стаи разместились по северной и южной границам описанного выше холодного пятна, которые являются своеобразными фронтальными зонами с повышенными температурными градиентами. Здесь, судя по всему, в больших количествах концентрировались эвфаузиевые рачки черноглазки — наш северный криль. Буревестники линяли и кругом на больших пространствах было много плавающих перьев. Линька у птиц, если она происходит в короткие сроки, требует больших энергетических затрат, поэтому буревестники интенсивно питались, ныряя за черноглазками. Роняя много перьев, они тем не менее не теряют способности к полету, но на крыло поднимаются неохотно. Когда «Жемчуг» наезжал на сидящую на воде стаю, взлетала только часть буревестников, а остальные, как хлопунцы, разбегались в стороны, отрыгивая для облегчения полупереваренных черноглазок. Нескольких птиц удалось тогда добыть, и все они были очень жирными. Значит, преодолев Тихий океан, тонкоклювый буревестник попадал в места, действительно богатые кормом. Эти догадки через 15 лет были подтверждены американскими орнитологами, которые детально исследовали в восточной части Берингова моря закономерности количественного распределения морских птиц и также обратили внимание на давным-давно известные буревестникам фронтальные зоны.

В конце июня, закончив работы по камбалам, «Жемчуг» с начальником рейса Н. С. Фадеевым ушел во Владивосток. Перед этим на судно пришла интригующая странная радиограмма: «Красного Шунтова направить Могилу продолжения работ Беринговом море». Радистская ошибка или шутка объяснялась просто: со мной плавали также штатные гидролог В. Красный и лаборант Е. Могила. Нас попросту переводили на РТ «Огонь», который после ремонта снова шел в Берингово море. Когда «Огонь» также закончил работу, нашу троицу пересадили на СРТ «Байдар», на нем мы проплавали до глубокой осени. Работы на «Байдаре» проходили в основном в западной части Берингова моря, при этом ставилась цель оконтуривать нагульную сельдь корфо-карагинского стада, которая во время летних миграций уходит к северу за мыс Олюторский.

Запоминающихся наблюдений за рыбами в этом рейсе у меня не осталось. Но время зря не прошло, так как каждый день давал новые данные по морским птицам. Здесь я попутно упомяну только об одном интересном наблюдении о качурках, небольших, в 30-50 г весом птичках, которые, как и буревестники и альбатросы, относятся к трубконосым птицам. Моряки этих птиц хорошо знают, так как они по ночам часто залетают на суда, привлекаемые светом судовых огней. Во время добывания корма они с распростертыми крыльями семенят по поверхности моря, бросаясь из стороны в сторону, напоминая при этом летучих мышей. Английские моряки времен парусного флота называли их цыплятами матушки Кери, под которой подразумевалась покровительница моряков — Святая Богородица.

В Беринговом море встречается два вида качурок. в больших количествах они гнездятся на островах, отделяющих море от океана. в начале осени, когда птицам положено уже смещаться на юг, я заметил, что серая качурка россыпью и стаями стала распространяться на север в центральную часть моря, а точнее, в зону материкового склона. За короткое время из приалеутских вод сюда переселились миллионы качурок. Как выяснилось позднее, такие северные переселения птиц перед настоящими осенними миграциями на юг происходят регулярно. Дело в том, что пик биологической продуктивности в северных частях Берингова моря происходит значительно позднее, чем в южных и центральных водах моря. При этом в начале осени на пороге Арктики бывает короткий, как бабье лето, промежуток времени с хорошими погодами и обилием живности в поверхностных слоях моря. и некоторые виды птиц это обстоятельство используют с пользой для себя.

Неизвестно, насколько бы затянулось мое плаванье в 1960 г. Уже миновали весна, лето и первая половина осени. Но тогда не часто вспоминали профсоюзные нормы, а впрочем, их, может, еще и не было. в октябре «Байдар» зашел на бункеровку в бухту Провидения. Перепившаяся команда едва не устроила самосуд над капитаном, который конфликтовал с экипажем весь рейс. Судно срочно отозвали во Владивосток. и вот тихоходный «Байдар» медленно, своим парадным всего под восемь узлов ходом спускается на юг вдоль берегов Приморья, окаймленных синеющими хребтами Сихотэ-Алиня. Когда начиналось плавание на «Жемчуге», горы были в снегу, а вдоль берегов простирались ледовые поля. Сейчас же в разгаре осень и, обгоняя «Байдар», над самой водой одна за другой летели стайки кайр и их родственников — мелких чистиковых птиц, а выше бесконечными вереницами тянули стаи уток и бакланов.

Домой после десятимесячного рейса я вернулся более чем уставшим, но с приятным ощущением некоторого опыта и первых знаний. Уверенность придавали и обильные материалы, собранные мною по непромысловым рыбам и морским птицам. Я сразу засел за их обработку и оформление статей для опубликования, при этом решил рукописи статей послать не в местные, а в центральные академические издания. Подготовив для печати две статьи по птицам и одну по рыбам, я торопился до очередного рейса обработать остальные материалы. в это время меня вызвал директор ТИНРО К. И. Панин и попросил показать статьи. Но худого на сей раз не произошло. К. И. Панин похвалил меня и как бы оправдываясь за прошлое обещал поддержку на будущее. Но вскоре последовал очередной вызов, на этот раз к замдиректора А. Г. Кагановскому. Он довольно резко спросил о том, какое я имел право без его ведома писать о рыбах Берингова моря, и ультимативно потребовал отказаться от статьи, подготовленной мною для «Зоологического журнала». Я объяснил, что статья основана на непромысловых видах, которые в программе Беринговоморской экспедиции не числились, а, кроме того, я пишу об общих закономерностях в распределении и биологии ихтиофауны, не касаясь биологии промысловых видов, закрепленных им за другими специалистами.

Прошло лишь немногим больше года после моего приезда на Дальний Восток, и большую часть этого времени я провел на работе в Беринговом море. Поэтому на этот раз перед А. Г. Кагановским стоял уже не робкий проситель темы. Он это понял и неожиданно предложил мне стать соавтором его и П. А. Моисеева в вопросах по общим закономерностям в биологии ихтиофауны Берингова моря. Аргументируя свой отказ, я говорил о нежелании подвизаться рядом с известными именами, так как хотел работать самостоятельно. Неприятный разговор завершился почти компромиссно. А. Г. Кагановский махнул на статью рукой, но потребовал, чтобы из списка рыб в статье были вычеркнуты палтусы, которыми занимался Н. П. Новиков. Его в то время Александр Григорьевич очень любил и подчеркнуто опекал. Хотя включение палтусов в одну из таблиц статьи никак не затрагивали «честь, достоинство и авторские права» Н. П. Новикова, я подчинился и палтусы были вычеркнуты из статьи. Когда эта статья попала из журнала на рецензию к А. П. Андрияшеву, тот долго не мог понять, куда исчезли из Берингова моря палтусы. Ведь в 30-е годы, когда он здесь плавал, эти рыбы встречались почти повсеместно.

Из этого разговора с А. Г. Кагановским я понял, что в Берингово море он меня пускать больше не хотел. с моим будущим возникла неопределенность, поэтому через несколько дней я пришел к нему продолжить спор. На сей раз Александр Григорьевич был более благожелательным и сам предложил мне тему по биологии и динамике численности японского субтропического комплекса рыб. Он имел в виду скумбрию, анчоуса, ставриду, сардину иваси и сайру, которые размножаются в водах Японии, а летом во время нагула приходят в наши воды. в шутку он даже добавил, что при моем согласии я стану его научным преемником, так как эта тема его волновала всю жизнь, особенно когда в свое время занимался сардиной иваси. а далее он совсем откровенно и по доброму сказал, что уже 20 лет ждет возвращения к нашим берегам иваси, но в море ему по возрасту уже не ходить, у меня же все впереди. Сейчас я вижу, что мне предлагалась очень емкая и интересная тема. Но тогда я не понял ее научную масштабность, да и дух оппозиционности уже твердо поселился во мне. Я отказался, но А. Г. Кагановский не считал разговор оконченным.

В начале 1961 г. он вызвал меня и поручил подготовить рейсовое задание для рейса в Восточно-Китайское море, где в это время образовывала значительные концентрации японская ставрида, которую в большом количестве ловили японские рыбаки кошельковыми неводами. Так А. Г. Кагановский повернул меня в противоположное от Берингова моря направление. Но в конце 1963 г., после того как я уже несколько раз сходил в другие моря и уже не думал о Беринговом море, тот же А. Г. Кагановский направил меня на РТ «Пеламида» для проведения экспериментального лова палтусов и угольной рыбы на донные яруса именно в Беринговом море. Несколько раньше такие попытки в Беринговом море уже предпринимались. в частности, Н. П. Новиков пытался организовать ярусный лов на материковом склоне Берингова моря со зверобойных шхун, но добиться больших результатов ему тогда не удалось. Рыбаки же этим хлопотным видом промысла заниматься не хотели. Проще было ловить камбал, которые к тому же давали «вал».

Не могу назвать удачным и наш рейс. На судах типа РТ нет морозильных емкостей. Поэтому наловленные нами на пути в Беринговом море у берегов Японии для наживки кальмары испортились, пока мы дошли до места экспериментов. Пришлось ловить минтая и наживлять его на крючки. Однажды недалеко от Унимака, наконец, получили хороший улов белокорого палтуса. Когда выбрали ярус, на широкой палубе «Пеламиды» мощно били хвостами несколько десятков метровых красавцев палтусов. Успех этот, однако, развить не удалось. к нашему судну буквально привязалось несколько десятков сивучей и при выборке яруса они успевали срывать с крючков большую часть улова. Но, конечно, не очень успешное плавание на «Пеламиде» нельзя было связывать именно с бесцеремонным поведением сивучей. Мы много разбрасывались и порядочную часть времени потратили на поиск для рыбаков камбалы и сельди. Неожиданно хорошую зимнюю камбальную банку мы нашли, например, не на унимакском мелководье, а на материковом склоне к северо-западу от островов Прибылова. Добавлю также, что не повезло в этом рейсе и с капитаном. Командовал судном т. С. Лившиц, мнивший себя большим флотоводцем, поэтому почти ежедневно приходилось отстаивать рейсовое задание.

Неудовлетворенность экспедицией немного компенсировали наблюдения за птицами. к уже солидному банку птичьих учетов я добавил еще несколько сот учетов. Некоторые из них дали совсем неожиданные результаты. До моих наблюдений считалось, например, что темноспинный альбатрос, гнездящийся на Гавайских островах, в наших морях бывает только с весны до осени. Оказалось, что это не так, я неоднократно отмечал альбатросов во время плавания на «Пеламиде», т. е. зимой, вдоль Курильских островов, в камчатско-командорском районе и на юге Берингова моря. Зимой темноспинный альбатрос размножается, и взрослым птицам нет смысла летать в Берингово море, но половой зрелости эта птица достигает в возрасте около 10 лет, поэтому зимой до Камчатки и Берингова моря проникают, конечно, молодые птицы. Неожиданной была встреча зимой в северных водах и тонкоклювого буревестника. Но если в теплое время года здесь и бывают миллионы, то зимой, когда основная масса буревестников улетает на родину, т. е. в Южный океан, в северном полушарии остаются только отдельные птицы.

При описании своих впечатлений о природе Берингова моря я упомянул лишь те экспедиции, в которых сам принимал участие. Всего же за несколько лет в Беринговом море было выполнено несколько десятков научно-поисковых рейсов. в общем это было грандиозное мероприятие, поэтому Беринговоморская экспедиция заняла совершенно особое место в послевоенной истории ТИНРО. Через нее прошло много специалистов и можно сказать, что она стала полигоном, на котором были наработаны подходы и методы поисковых работ в период экспансии активного океанического рыболовства, когда маршруты научных рейсов постепенно расширились до Южного и Индийского океанов.

Строго говоря, большую часть рейсов по программе Беринговоморской экспедиции лишь с большой натяжкой можно назвать научными. в основном это были поисковые работы с несколькими научными сотрудниками на борту. Поэтому в каждом случае удавалось выполнять лишь ограниченный набор работ: поиск рыбы с помощью эхолотов и пробных тралений, оконтуривание скоплений промысловых видов и анализы проб из уловов, во время которых измеряется длина, вес, определяется стадия зрелости и наполнение желудков рыб. в итоге удавалось выяснять только самые общие черты биологии промысловых рыб и беспозвоночных. Это обстоятельство руководители экспедиции понимали, поэтому с самого начала был выделен один переоборудованный СРТ «Первенец», в рейсах которого выполнялись чисто фоновые работы, т. е. проводились исследования по гидрологическому и гидрохимическому режиму морей, зоопланктону и бентосу. Главными кураторами данного направления работ от ТИНРО был В. В. Натаров, а от ВНИРО — Д. Е. Гершанович.

Но наиболее значимыми были результаты промыслово-биологического изучения рыб, крабов и креветок. Из-за прикладной направленности экспедиции внимание, конечно, уделялось в первую очередь промысловым объектам. Установили и описали сезонное распределение камбал, окуней, минтая, палтусов, угольной рыбы, сельди, макрурусов, камчатского краба и креветок. Характерно, что, имея большой поисковый потенциал, экспедиция не замкнулась только на Беринговом море. Вскоре поисковые работы расширились в залив Аляска и далее вдоль американского шельфа на юг. к обнаруженным скоплениям промысловых объектов в Беринговом море добавились скопления морских окуней, минтая, палтусов, терпуга и креветок в заливе Аляска. Поисковые экспедиции, спускаясь вдоль Америки на юг, как говорится, нечаянно «наехали» на мощные концентрации хека, одной из самых массовых рыб у тихоокеанского побережья Америки. Среди многих публикаций того времени по рыбам и промысловым беспозвоночным Берингова моря и залива Аляска выделялись статьи Н. П. Новикова по палтусам, Н.С.Фадеева по камбалам, т. Г. Любимовой по окуням, Б. Г. Иванова по креветкам, И. И. Серобабы по минтаю.

П. А. Моисеев, который вступил в это время в золотую пору расцвета своего таланта, великолепно обобщил многочисленную информацию и сумел сформулировать важные выводы об общих закономерностях формирования рыбопродуктивности в морях и океанах. Некоторые из них вошли в учебники и крупные сводки, в том числе в его дважды изданный фундаментальный труд «Биологические ресурсы Мирового океана». А. Г. Кагановский был уже на излете и самостоятельно написать ничего существенного не смог, тем более сделать крупное обобщение.

Некоторые теоретические и практические выводы Беринговоморской экспедиции имели значение, выходящее за рамки данного региона. Я имею в виду вопросы, касающиеся проблемы распределения биологической продукции в Мировом океане, влияния рельефа дна и динамических факторов на формирование участков с повышенной биопродуктивностью, эффективности переноса продукции по трофическим уровням, структуры трофических цепей и т. д. в частности, П. А.Моисеев и Д. Е. Гершанович обратили внимание на то, что био-, а также рыбопродуктивность обширных пологих шельфов на единицу площади более низкие по сравнению с узкими шельфами, где материковый склон располагается вблизи от побережий. Объяснялось это тем, что в районах со сложным и крутым рельефом дна глубинные воды благодаря интенсивному вертикальному перемешиванию поступают в верхние слои моря, обогащая их биогенными элементами. Зоны материковых склонов в этом смысле нередко являются аналогами гидрологических фронтов с интенсивными гидродинамическими процессами. Эти выводы в принципе вполне правдоподобны, но только если говорить о продукции на единицу площади. Валовый же запас гидробионтов и их продукция на обширных шельфах может быть выше за счет большой площади. Таким районом, в частности, является большое мелководье восточной части Берингова моря с его большими запасами рыб и беспозвоночных. Что же касается бентосной фауны, то на шельфе, особенно в зоне холодных пятен, она неизмеримо богаче, чем на материковом склоне.

К слову говоря, через несколько лет на материалах Беринговоморской экспедиции я обосновал, что направления главных трофических связей рыб, в том числе хищных, на материковом склоне в отличие от шельфовых рыб замыкаются на планктон — прямо или через планктоноядных рыб и кальмаров. Повышенные же биомассы планктона в водах материкового склона — это результат высокой динамической активности вод в зоне перепада глубин. Подробно останавливаюсь на данном вопросе в связи с тем, что в 60-е годы широкое распространение имели взгляды академика Л. А.Зенкевича о том, что обилие рыб на материковом склоне связано с богато развитым бентосом.

Я уже заметил выше, что обнаружение промысловых концентраций многих гидробионтов в Беринговом море и заливе Аляска не было результатом научного предвидения. Суть поиска, как правило, состояла в методическом обследовании по разрезам всей доступной для работ площади моря. Но и при этом простом подходе иногда случались проколы. Так, никому в голову не пришла мысль проверить приалеутские воды. Причина простая — мало пригодный для траления скалистый грунт. Промысловики же, проходя через этот район в залив Аляска, случайно наткнулись на хорошие эхозаписи окуней и немедленно приступили к их облову. Этот козырь в укор науке они не раз впоследствии использовали на различных совещаниях и конференциях.

Кстати, японцы в восточную часть Берингова моря пришли раньше советских экспедиций на пять лет. в начале 60-х годов наш вылов рыбы в северо-восточной части Тихого океана достиг 300 тыс.т. Но японцы и в это время все равно добывали в два раза больше. Они раньше и лучше взялись не только за камбал, но также за палтусов, угольную, минтая, крабов и креветок. Наши же рыбаки сначала налегали на самый легкий вид промысла — камбальный. Переход на более сложный промысел рыб материкового склона сначала казался вообще почти невозможным. Начальник промрайона П. А. Демидов, который полностью доверял Н.П.Новикову, неоднократно просил его выступать с лекциями о промысловых рыбах материкового склона на капчасах. Ему же принадлежала идея о курсировании «Огня» с залитой красным окунем клювачом палубой между рыбацкими судами. Впрочем, окуневый промысел вскоре успешно освоили, и рыбаки более чем преуспели в нем. Гораздо хуже получалось с другими рыбами. Консерватизм и ориентация на одновидовой промысел были столь сильны, что попадавших в прилове к окуням и камбалам огромных белокорых палтусов рыбаки или выбрасывали, или пускали на кормовую муку.

И все же прикладные результаты Беринговоморской экспедиции были весьма значительными. Ежегодное нарастание советского дальневосточного вылова стало в те годы нормой. Появилась идея подать результаты на соискание Ленинской премии. Руководители Беринговоморской научной экспедиции подготовили обоснования и списки людей, внесших, по их мнению, наибольший вклад в успех поисковых исследований. Конечно, первыми в списке они были сами. Многие участники экспедиции посчитали себя обиженными так как представляли свой вклад не менее заслуживающим высокой оценки. Стали заявлять о себе и рыбаки. Началась самая настоящая склока, в высокие инстанции пошли письма с протестами. в итоге из-за неприглядности всей этой истории Ленинская премия не состоялась, правда, немного позднее некоторым участникам экспедиции дали медали ВДНХ.

Что касается рыбаков, то они, идя по следам науки и ежегодно наращивая уловы, благодарили редко. Более того, даже когда дела шли неплохо, ругали науку на всякий случай, так сказать, в запас. Немалую лепту в это «воспитание кнутом» научных работников вносили подстрекательские действия рыбных отделов большевистских обкомов. Нередко такой пример подавали и сами секретари партийных комитетов. Впрочем, и наука время от времени давала для этого поводы. о некоторых моментах на сей счет я уже говорил выше, но главное состояло в другом. в те годы еще очень слабо были отработаны принципы рационального рыболовства и противоречиво представлялась динамика численности промысловых объектов. Поэтому многие изменения, последовавшие вскоре после начала Беринговоморской экспедиции, застали науку врасплох.

Помимо объективных причин здесь определенное значение имела какая-то наивность и зачастую неумение даже собирать качественные пробы, отражающие истинные параметры структуры стад промысловых объектов. Н. П. Новиков, например, являвшийся одним из несомненных лидеров Беринговоморской экспедиции, при массовых измерениях рыб явно любил измерять...крупных особей. Совершенно очевидно, что при подобном сборе биостатистической информации происходило искажение реальной картины. Однажды такие данные по минтаю привели в полную растерянность С. М.Кагановскую, которая попыталась дать сравнительный анализ минтая из разных районов дальневосточных морей. Беринговоморский минтай явно выделялся своими гигантскими средними размерами. «Открытие», однако, не состоялось, так как стала известна причина столь больших различий.

Рациональный промысел в обязательном порядке должен основываться на знании популяционного состава, объема запасов облавливаемых объектов и темпах их воспроизводства. На базе этих параметров определяются допустимые квоты вылова. к сожалению, во время Беринговоморской экспедиции в основном не умели, а зачастую и не хотели определять численность рыб. Прогнозы вылова носили в основном волевой характер, а рыбаки ловили по потребностям. Расплата за это наступила буквально через несколько лет. Запасы многих популяций и видов донных объектов вопреки оптимистическим прогнозам постигла участь перелова. Характерно, что наиболее удачная попытка определения биомассы и квоты вылова в то время принадлежала не ихтиологам, а гидробиологу — А. А. Нейман, которая, исходя из площади мелководья с благоприятными температурами и биомасс бентоса, рассчитала величину ежегодного устойчивого вылова камбал на восточном шельфе Берингова моря. Сейчас уже очевидно, что А. А. Нейман была недалеко от истины. Главный камбалятник экспедиции Н. С. Фадеев подверг оценки А. А. Нейман критике, признав их заниженными. Но оптимизм Н. С. Фадеева продержался недолго. Уже в 1962 г. началось быстрое снижение запасов, а следовательно, и уловов камбал.

Как я уже неоднократно подчеркивал, наиболее значительные результаты в Беринговоморской экспедиции дали научно-поисковые работы, благодаря которым была значительно расширена сырьевая база рыбной отрасли и за счет новых районов обеспечен поступательный рост вылова рыбы. Аналогичная картина, даже в больших масштабах, имела место на западных бассейнах нашей страны. Но, как ни покажется странным, на Дальнем Востоке у этого процесса оказалась другая, менее привлекательная сторона медали с далеко идущими последствиями.

С одной стороны, все было ясно и, кажется, правильно. Страна нуждалась в большом количестве рыбы, быстро рос флот, а во многих смежных, а также далеких районах были почти не затронутые промыслом большие рыбные ресурсы. Экономических зон, кроме южноамериканской в Тихом океане, еще не было, и наш флот мог рыбачить у чужих берегов. Так определилась стратегическая линия на активное океаническое рыболовство. Благодаря этому рыбная отрасль страны и смогла сделать впечатляющий и даже поразительный скачок вперед, уловы росли буквально на глазах и, как тогда часто говорили и писали журналисты, «на стол народный поступали миллионы тонн рыбной продукции». в 50-60-е годы, возможно, иного пути и не было, особенно на западных бассейнах. Но на Дальнем Востоке безоглядная ориентация на активное океаническое рыболовство имела серьезные негативные последствия. Дело в том, что параллельно с развитием океанического промысла и созданием крупных рыбопромысловых объединений сворачивалась береговая база отрасли и прибрежное рыболовство. Опустели и без того слабо заселенные побережья обширнейшего региона. Таким образом не была учтена специфика Дальнего Востока с его тысячами миль побережий, омываемых продуктивными водами Японского, Охотского и Берингова морей. Эту линию настойчиво проводило Министерство рыбного хозяйства СССР. Проводило, основываясь на волевых решениях и учитывая в основном опыт рыболовства, накопленный в атлантическом бассейне. Одним словом, и при взгляде на Дальний Восток давлело «атлантическое мышление». Вникать же в особенности региона с расстояния в десять тысяч километров от Москвы никто не хотел. Кстати, и наука в лице центральных академических институтов, и ВНИРО своими прогнозами ориентировали руководителей отрасли на Атлантику, постулируя, что якобы Тихий океан и дальневосточные моря менее продуктивны. Действительность оказалась иной. Через десяток лет научные и промысловые экспедиции с западных бассейнов страны все чаще стали проникать в «бедный» Тихий океан. Украинские траулеры доплыли даже до минтая Берингова и Охотского морей. На мой взгляд, исходные ориентации науки о промысловой перспективности разных океанов, морей и широт в начальный период экспансии активного океанического рыболовства в этом смысле до некоторой степени могут характеризоваться как ложные. Любопытно, однако, что никто впоследствии не вспомнил о своих ошибках и проколах ни разу, хотя обзоров по истории исследований было опубликовано очень много.

Для убедительности изложенного мною выше сошлюсь на два крупных, по нескольку сот страниц, коллективных труда, написанных в середине 60-х годов: «Дальний Восток. Экономико-географическая характеристика» (1966г.) и «Пищевая промышленность СССР» (1967г.). в них суммируются представления и планы того времени. Министром рыбного хозяйства А. А. Ишковым повторялась основополагающая мысль о том, что главные перспективы дальневосточной рыбной отрасли связаны с дальнейшим развитием океанического рыболовства в отдаленных районах восточной и южной частей Тихого океана. а ученые-экономисты, усиливая эти позиции, обосновывали необходимость сосредоточения флота и соответствующей базы его обслуживания в южных портах Дальнего Востока. Целесообразным в таком случае считалось сворачивание разветвленной сети береговых рыбокомбинатов и перенесение на океанический флот всех процессов лова, обработки и производства рыбной продукции. Развитию рыбного хозяйства в северной части дальневосточного региона отводилось в общем незначительное место. Как посмеялась история над московскими прорицателями в этом вопросе, разговор пойдет в заключительных главах записок.

Экспансия активного океанического рыболовства на Дальнем Востоке успешно распространялась на северо-восточную часть Тихого океана. После Берингова моря последовал залив Аляска, а затем ванкуверо-орегонский район с его большими запасами хека и окуней. Успех этих начинаний был связан с обилием в новых районах рыбы и пригодностью ее скоплений для традиционных орудий лова, в данном случае тралов. Ясно, что какой-либо принципиальной разницы в приемах лова окуней и в Беринговом море, и в орегонском районе нет. Что касается хека, то по характеру поведения он мало отличается от минтая.