К ЧИТАТЕЛЮ

Я колебался, прежде чем начать писать эти записки. Конечно, история нашей страны поучительна и невероятно богата самыми разными, в том числе противоречивыми, событиями. Но кого сейчас можно удивить даже сверхинтересными воспоминаниями после огромного количества уже изданных мемуаров политиков, военноначальников и ученых, среди которых было много людей, имевших прямое отношение к рычагам больших дел и важных событий? И в то же время хорошо известно, что далеко не все решалось только «в верхах». Любые решения, принятые на верхних этажах власти, специфично преломлялись при их реализации в регионах, хозяйственных отраслях и коллективах людей.

В этом смысле всегда особое место занимали морская рыбная отрасль страны и обосновывающая пути ее развития рыбохозяйственная наука. Тем более сказанное справедливо для Дальнего Востока, где Россия выходит к Тихому океану с его масштабными и очень разнообразными биологическими ресурсами. Рыбный промысел здесь всегда был одной из профилирующих отраслей хозяйства. Сейчас же наш Дальний Восток вообще стал основным рыбопромысловым районом России.

Все морские профессии отмечены известным оттенком романтики. Море — это море. Море — это давно и многократно воспетые и зовущая за горизонт синяя даль и океанский простор, встречи и расставания, «алые паруса» и «неизвестные, неоткрытые» острова. Не представляет здесь исключения и рыбохозяйственная наука, ведь любая экспедиция под ее флагом всегда имеет шанс на интересные находки и даже открытия. Все это было и есть, но главное, конечно, не в романтике. Рыбный промысел давно перестал быть просто рыбалкой. Это сложная и мощная индустрия, эффективное функционирование которой нуждается в постоянном научном обеспечении. На научно-технический прогресс в рыбном хозяйстве и работает рыбохозяйственная наука. Среди многих забот и решаемых ею задач она ответственна за разработку для этой отрасли также различного рода прогнозов. в последнюю четверть века в делах рыбохозяйственной науки все большее значение приобретают исследования по рациональному использованию биологических ресурсов. На основании своего многолетнего опыта знаю, что все это очень и очень не простое дело, как может показаться на первый взгляд.

Истории рыбохозяйственной науки, в том числе дальневосточной, посвящено много обзоров. Регулярно такие обзоры появлялись и к различным юбилейным государственным датам, когда было принято подводить итоги пройденному наукой пути, выделять этапы и подчеркивать достижения. Однако это, в принципе хорошее дело, в условиях всеохватывающей цензуры и массы запретов быстро заформализовалось, и в последние десятилетия развитие рыбохозяйственной науки рисовалось только как путь уверенно продвигающихся в познании сложного все знающих наперед людей. До середины 80-х годов ни одна, даже научно-популярная статья, не говоря уже о книгах, не могла быть. опубликована без предварительной экспертизы Министерства рыбного хозяйства СССР или обосновывающего его научную политику также расположенного в Москве Всесоюзного научно-исследовательского института рыбного хозяйства и океанографии (ВНИРО). и я не раз имел возможность убедиться, что министерские бюрократы дело свое вели основательно, при этом любили резать по живому. Не случайно, что позднее это реакционное министерство первым поддержало путч в августе 1991 г.

В результате цензурных ограничений все относившиеся к истории рыбохозяйственной науки публикации невероятно сглаживались и упрощались, а точнее, лакировались. Истинная же история была весьма сложной, в ней было много драматических событий, захватывающих судьбы большого числа людей. Были открытия и удачные долгосрочные прогнозы, но были и крупные ошибки и просто провалы. Были большие дискуссии и многолетние противостояния, научное братство и подлость. Задели в свое время рыбохозяйственную науку лысенковщина, а в тридцатые годы — и большевистский террор.

Могу совершенно уверенно утверждать, что история нашего рыболовства и рыбохозяйственной науки по-настоящему поучительна. Нередкими были случаи, когда преобладающими становились неверные научные представления, и это соответствующим образом сказывалось на работе рыбной отрасли и ее планировании, с другой стороны, субъективные решения высокопоставленных руководителей рыбной промышленности иногда предопределяли негативные моменты в направлениях и содержании рыбохозяйственных исследований.

Многое из противоречивого прошлого время уже рассудило и расставило по местам, поэтому сейчас есть возможность делать ретроспективные оценки. Зачем это нужно? Бесспорно познавательное значение минувшего. Прошедшие события, конечно, интересны и сами по себе. Но основное заключается в ценности исторического опыта. Люди, к сожалению, не любят учиться на ошибках других, чаще предпочитают уроки своих просчетов. Но тем не менее, зная прошлое, легче ориентироваться в нынешних событиях и предвидеть будущее. Ведь каждое конкретное событие — это только связующее звено между прошлым и будущим. Наконец, обращение к прошедшему нужно во имя возвращения к ранее открытым, но забытым истинам и восстановления справедливости, если она была раньше нарушена.

Моя жизнь в рыбохозяйственной науке началась в 1959 г., когда после университета я приехал на работу во Владивосток — в Тихоокеанский научно-исследовательский институт рыбного хозяйства и океанографии (ТИНРО), где и работаю по сей день. Быстро пролетели десятилетия, и многое прошло перед глазами. Мне есть что вспомнить, хотя я никогда не занимал административных постов и почти не бывал на совещаниях за закрытыми дверями. Всю жизнь я стремился оставаться и оставался функционирующим научным работником, при этом всегда избегал шумных научных собраний и обществ, различных комиссий и разъездов, если не считать участия во многих научных экспедициях.

Между прочим, работа на Дальнем Востоке первоначально в моих жизненных планах не значилась. ...1957 год. Я студент третьего курса биофака Казанского университета. с особым интересом посещаю лекции по экологии птиц и зверей, которые читает В. А. Попов — замечательный натуралист, позднее создавший в Казанском университете первую в стране кафедру охраны природы. Выбор конкретной специальности мною уже давно сделан. Птицы и рыбы были главной моей привязанностью с детства. Значит — орнитология и ихтиология и обязательно в каком-нибудь заповеднике средней полосы России или на Урале, подальше от больших городов и людской суеты. Такой настрой был заложен еще в Школьные годы, которые прошли на Урале, на севере Свердловской области. Великолепная природа тех мест навсегда отпечаталась в душе и осталась в сердце как изначальная малая родина. Я и сейчас как хороших знакомых помню тысячи конкретных деревьев, кустов и даже отдельные кочки на лесных озерах в родном Зауралье.

Но моим планам не суждено было сбыться. Внезапно на нашей кафедре ихтиологии и гидробиологии появились ее бывшие выпускники — Ю. В. Новиков и Н. П. Новиков. Три года назад они уехали работать в ТИНРО, а оказавшись в Казани в отпуске, заглянули на кафедру, где их хорошо и по-доброму помнили. На встрече со студентами Н.П.Новиков очень интересно рассказывал о морских экспедициях, романтике научного поиска и агитировал парней попробовать себя на морской работе. Ю. В. Новиков был более сдержан и не скрывал, что работа в морс требует и сил и терпения. Позднее меня с Н. П. Новиковым многие годы связывали дружеские отношения и совместная работа. Могу утверждать, что это абсолютно прагматичный человек. Не случайно в условиях командно-административной системы он еще юношей, так сказать по зову сердца, вступил в партию большевиков, а затем стал идеальным научным чиновником в нормальном смысле этого слова. Но тогда в университете от его выступления дохнуло какой-то романтичной свежестью. в общем, агитировал он за Дальний Восток очень эффектно, и я заколебался в своем выборе жизненного пути.

А на следующий год в университет пришло письмо от профессора А. Г. Кагановского — замдиректора ТИНРО. Он писал, что в 1957 г. на Дальнем Востоке помимо оперативной рыбной разведки, которая непосредственно наводит рыбаков на скопления рыб, создана еще и перспективная рыбная разведка. Она вместе с ТИНРО должна готовить новые районы промысла для начавшей бурно развиваться отечественной рыбной промышленности. Письмо заканчивалось приглашением мужской части выпускников ихтиологов поплавать в тинровских экспедициях. Мне не чужды были тогда такие понятия, как передний край и то, что называлось комсомольской романтикой, и я, оставив сомнения, решил ехать на Дальний Восток. Но не в рыбную разведку, а в ТИНРО, чтобы не только искать рыбу, но и заниматься научной работой. Разрешил я свои сомнения и относительно орнитологических привязаностей. Плавая в морях, конечно, не удастся заниматься лесными и полевыми птицами, но ведь есть и морские птицы, а среди них и такие, в названиях которых звучит море — альбатросы, буревестники, тайфунники, фрегаты.

Деканат, кафедра и партбюро факультета специальным письмом рекомендовали меня на работу в ТИНРО и просили прислать вызов для распределения после окончания университета. Вспоминаю эту деталь в связи с необходимостью сделать небольшое отступление. Мои студенческие годы совпали с периодом активной борьбы здоровых сил советской биологии с поразившим ее страшным недугом — лысенковщиной. Лженаука, присвоившая себе имя «мичуринская биология», медленно, но верно в то время терпела поражение, но, к сожалению, только в столицах. На периферии все шло с запозданием, и на биофаке того же Казанского университета среди среднего преподавательского звена были активные сторонники Лысенко, которые пропагандировали его взгляды на лекциях и семинарах. Наш курс взбунтовался, были открытые дискуссии и разборки, которые в ответ на наши выступления затевали партбюро факультета и партком университета. Хлопот хранителям догм мы доставили тогда немало и, кажется, даже сначала потеснили своих противников, но под занавес... проиграли.

Дело в том, что падающего Лысенко активно поддерживал тогдашний лидер коммунистов Н. С. Хрущев, а очередное заявление на этот счет он сделал в 1959 г., как раз, когда уже готовились документы на выпуск нашего курса. Получив столь мощную поддержку, партийные руководители университета посчитали необходимым примерно наказать основных «зачинщиков», а ими были мой друг Б.  М. Миркин и я. Старая профессура факультета, которая нам сочувствовала, помочь не могла, да и побаивалась. у всех в памяти еще свежи были гонения после победы Лысенко на печально известной сессии ВАСХНИЛ в 1948 г.

Б. М. Миркина, как подающего очень большие надежды в науке, первоначально собирались оставить на кафедре. Но все кончилось испорченной характеристикой, с которой он уехал на работу в Башкирию. Попутно замечу, что свой более чем яркий путь в науке в конечном итоге он прошел. к своим 50 годам уже был автором более чем пятисот научных публикаций, среди них несколько десятков книг. Это намного больше, чем у всех бывших наших оппонентов вместе взятых за всю жизнь.

Ну а меня оставили в покое, так как ранее университет, в том числе партбюро, рекомендовали мою кандидатуру в ТИНРО, откуда уже давно пришел вызов. Кроме того, в те времена Дальний Восток у большинства живущих в западной части страны где-то подспудно представлялся местом, куда ссылают. В этом смысле дальневосточники удачно шутили, что дальше Дальнего Востока не сошлют. Одним словом, прощание с альма-матер оказалось с определенным горьковатым привкусом, который сохранился на всю жизнь. Без прощального вечера мы разъехались согласно распределению. Накануне же я отправил коллективное письмо Н. С. Хрущеву, а копию в «Комсомольскую правду». Знаю, что позднее в университет по этому поводу приезжал известный журналист А. А. Аграновский. Через год о нас и за нас он напечатал большую, на целую страницу, статью. Я в это время уже проходил свои «морские университеты» в далеком Беринговом море.

Итак, в конце августа 1959 г. я оказался во Владивостоке, но приступить непосредственно к работе в ТИНРО смог...только в 1962 г. Директор ТИНРО — К. И. Панин, увидев, что я приехал с женой, которая дохаживала последние дни или часы беременности, сразу выразил большое неудовольствие и раздраженно объяснил, что надежды на квартиру нет, поэтому жену необходимо отправить назад, мне же дадут раскладушку и разрешат ночевать в лаборатории. Я отказался, после чего К. И. Панин прямо и жестко заявил, что в ТИНРО он меня не возьмет.

Я не очень представлял свои права, поэтому не знал, что говорить и делать. Но вдруг директор оживился и предложил пойти плавать в перспективную рыбную разведку, на что я сразу согласился.

В тот же день произошла встреча с начальником рыбной разведки Н. А. Егоровым. За небольшим столом сидел белый как лунь пожилой человек, с молодыми глазами и густыми белыми бровями. Хорошо помню, как он поверх очков дружелюбно осмотрел нас с женой и сразу похвалил — раз приехал в неизвестность с двумя чемоданами и с беременной женой, значит, всерьез и надолго. Такая поддержка после «конфуза» в ТИНРО значила много и, конечно, подбодрила. и позднее словом и делом Н. А. Егоров не раз поддерживал меня. Благодаря ему я всего через полгода получил квартиру — случай в нашей жизни совершенно беспрецедентный. На всю жизнь осталась благодарность к этому замечательному человеку. и в дальнейшем я не раз сталкивался с неправдой жизни, но каждый раз на пути встречались люди, которые протягивали руку и не давали остаться совсем одному. Добавлю, что Николая Александровича Егорова вообще отличало большое человеческое обаяние, и моряки разведки за глаза звали его «дед Егор» и «старик Хоттабыч». И в то же время он был старый морской волк. За его спиной была большая морская жизнь. В прошлом он много плавал, в том числе капитан-директором китобазы и крабового плавзавода.

Работая в рыбной разведке, я сходил в шесть экспедиций. Все экспедиции проходили по программе ТИНРО, и тинровские коллеги с первого рейса меня признали своим. Ровно через три года меня позвали работать в ТИНРО уже официально. с тех пор я не менял место работы и всю жизнь был тинровцем. Начало моей работы на Дальнем Востоке совпало с поворотом рыбной промышленности от прибрежного к активному морскому рыболовству. Это был весьма кардинальный поворот со многими принципиальными следствиями. Для лучшего восприятия данных событий есть смысл кратко остановиться на предыдущем этапе развития рыбной промышленности и связанной с нею рыбохозяйственной наукой. ТИНРО к тому времени уже имел почти 35-летнюю историю и определенный опыт исследований в дальневосточных морях.