В ЯПОНСКОМ и ОХОТСКОМ МОРЯХ

Советско-Корейская экспедиция начиналась не с чистого места. в конце 40-х годов тинровцы под руководством А. П. Веденского немного работали по минтаю Корейского залива. Поэтому небольшие контакты у ТИНРО с аналогичным институтом в Северной Корее уже были. Несмотря на кратковременность исследований, они оставили после себя некоторый след. Я имею в виду несколько научных статей по размножению минтая и количественному распределению его икры. Эти статьи определенный интерес представляют и сейчас.

В 1962 г. работы Советско-Корейской экспедиции должны были начаться ранней весной с юга моря. Серьезного плана и строгих договоренностей с корейскими учеными не было, поэтому мы предполагали работать автономно. Морские работы А. Г. Кагановский полностью отдал в распоряжение моей интуиции, с одной только оговоркой: заниматься не рыбами вообще, а только пелагическим субтропическим комплексом-сайрой, скумбрией, анчоусом и сардиной иваси.

В начале марта выделенный для экспедиции СРТ «Алгама» вышел в рейс, а через двое суток мы уже стояли на сетях в Цусимском проливе. Если в заливе Петра Великого еще плавали льды, то на юге моря в разгаре была весна. Из Восточно-Китайского моря на север непрерывно летели птицы. Миновав пролив, часть из них рассыпалась по Японскому морю и продолжала движение на север. Вместе с тем явно выделялся поток птиц, главным образом пестролицых буревестников, куличков-плавунчиков и чаек-моевок, вдоль Японских островов. с другой стороны, вдоль корейского побережья, тянулись на север чернохвостые чайки и подлетавшие от Новой Зеландии черные бледноногие буревестники.

Было тепло, поверхностная температура воды на юге уже достигала 15°, начались и весенние перемещения пелагических рыб. Основным орудием лова у нас были дрифтерные сети с различной ячеёй. Некоторые надежды возлагались на кальмарные джиггеры и сайровое оборудование — световые люстры и бортовую ловушку. После первых сетедрейфов стало ясно, что нет никаких надежд на анчоуса, скумбрию и особенно на сардину иваси. в уловах встречались буквально единичные особи этих видов, не было и сколько-нибудь заметных эхозаписей косяков рыб. Все эти рыбы имели тогда низкую численность и «прижимались» к водам шельфа, который в Японском море узкий и находится в основном в пределах территориальных вод. Зато каждый дрейф приносил уловы сайры и некоторые из них достигали промыслового уровня. Сразу обратило на себя внимание то, что ловилась только отборная крупная сайра. Значительная ее часть находилась в нерестовом состоянии. Оказалось также, что в сети она хорошо ловится как ночью, так и днем. Более того, дневные уловы иногда были более высокими, так как сайра принимала сети за нерестовый субстрат и откладывала на них свою икру. Поняв, что успехов можно добиться работая именно по сайре, все внимание я решил сосредоточить в дальнейшем на ней. а чтобы усилить темп обследования больших акваторий, мы стали выставлять по два порядка сетей в сутки. в итоге за рейс набралось беспрецедентно большое количество дрифтерных станций, что очень облегчило оконтуривание участков с различной плотностью концентрации сайры.

При ночных дрейфах обязательно включались сайровые люстры. На ночных станциях в Японском море было, конечно, не так интересно, как в Тонкинском заливе, но хорошую информацию они все же давали. Нерестовая сайра, как известно, на электросвет реагирует слабо. Попадавшие в световое пятно отдельные рыбы или стайки обычно не задерживались у борта и сразу уходили в тень. Зато в большом количестве, буквально тысячами, под люстрами скапливались мальки сайры, которых на юг Японского моря выносило Цусимское течение из Восточно-Китайского моря. На каждой световой станции в течение всей ночи мы пытались облавливать и кальмаров. Опыта на этот счет не было совсем, но тем не менее почти сразу стало неплохо получаться. Впрочем в заметном количестве в это время встречался только один вид — тихоокеанский кальмар, являющийся объектом многолетнего традиционного японского промысла.

Как-то днем я заметил, что около каждой сплавины саргассовых водорослей обязательно маячат чернохвостые чайки, при этом что-то деловито склевывают. Оказалось, что плавающие саргассы густо облеплены икрой сайры на разных стадиях развития. На некоторых сплавинах было по нескольку килограммов икры, почти прозрачной на начальных стадиях развития, и более поздней голубой с хорошо развитыми эмбрионами. Используя данные сетедрейфов, световых станций и учетов саргассовых сплавин, удалось оконтурить крупный нерестовый район сайры на юге Японского моря. Не знаю почему, но тинровские сайровики ни тогда, ни позднее этим не заинтересовались и все внимание сосредоточивали на изучении размножения сайры зимой у тихоокеанских берегов Японии. Но привезенные в ТИНРО саргассы, покрытые тяжелыми гроздями икры, произвели большое впечатление на Б. Н.Аюшина. Вскоре, став заместителем директора ТИНРО, он попытался организовать разбрасывание веток и сена с проходящих через сайровые районы судов, надеясь, что это усилит воспроизводство сайры.

А.Г.Кагановский перед рейсом сказал мне, что для субтропического комплекса рыб какое-то особое значение имеет температура воды около 10°. Положение изотермы 10° поэтому значит больше, чем просто определение северного предела распространения субтропических рыб. Эту закономерность, по его словам, он заметил в 30-е годы, когда занимался изучением подходящей к приморским берегам сардины иваси. Я помнил напутствие профессора, но ничего подобного не заметил. Как сайра, так и тихоокеанский кальмар, основной массой держались между изотермами 12 и 18° и с прогревом вод, по мере продвижения этих изотерм на север, они также мигрировали в общем северном направлении. в диапазоне указанных изотерм наблюдались и наиболее высокие биомассы зоопланктона.

Весенние процессы развивались быстро. Северные птицы вскоре в основном отлетели на север, и на юге моря стало пустынно. Стояли тихие погоды, и над темно-синей поверхностью моря лишь изредка можно было увидеть одиночек, реже — небольшие группы буревестников или напоминающий белую косынку далекий трепещущий силуэт чайки. Оживленно было только вдоль Хонсю в водах теплого Цусимского течения. Сюда стая за стаей прибывал пестролицый буревестник. в этом районе на мелких островах располагалось несколько его гнездовых колоний.

Когда изотермы 12 и 18° поднялись в центральную часть Японского моря, окончательно прояснились пути миграций сайры и тихоокеанского кальмара на север. Хотя оба вида распространялись непрерывно, определились два потока мигрантов — вдоль Хонсю и более мощный — по западной части моря. Все охватить было невозможно, поэтому основное внимание мы сосредоточили на обследовании западной части моря. На границе Корейского залива вновь получили неплохие уловы сайры, хотя наши сети и не были приспособлены для лова этой рыбы. у корейцев такой лов освоен давно. Так как сайра держится у самой поверхности, они использовали сети с невысокой стенкой, что позволяло выставлять большие порядки и сравнительно легко их обрабатывать.

Пользуясь случаем, что мы поднялись почти до залива Петра Великого, удалось на несколько дней заскочить во Владивосток и одновременно забункероваться. Когда я подробно рассказал чете Кагановских о том, что мы «наплавали» на старом СРТ с научной группой всего в пять человек, они были более чем довольны. Александр Григорьевич загорелся даже желанием попытаться срочно организовать экспериментальный лов сайры сетями на подходе ее к заливу Петра Великого.

Ну а СРТ «Алгама» в начале лета снова вышел в море. Было ясно, что сайра и тихоокеанский кальмар уже переместились основной массой на север Японского моря. Но работы мы снова начали с Цусимского пролива, так как хотелось посмотреть, какие рыбы в это время заходят из Восточно-Китайского моря в Японское. Сейчас здесь стояло уже жаркое лето, и многое напоминало даже тропики. Мелькали стайки летучих рыб, которые, оказывается, неплохо попадают и в сети. Под люстрами собирались различные южные животные, в том числе экзотические. Но особенно много, буквально тысячами, скапливались мальки сайры, но на этот раз не принесенные течениями с юга, а от описанного выше местного весеннего нереста.

Одно наблюдение на ночной станции оказалось вообще сенсационным. в световое поле попало целое скопление крупных аргонавтов. Одного из них я успел выхватить сачком. Его великолепная ажурная раковина была едва ли не с тарелку. Как-то после рейса К. И.Панин, который ко мне особенно расположился за то, что я сумел во вьетнамской экспедиции провести наблюдения за морскими змеями и летучками, явно гордясь, показал мне пару раковин аргонавтов размером около 5 см, привезенных ему из калифорнийского района одной из тинровских экспедиций. Но когда Кирилл Иванович увидел моего аргонавта, будучи по-настоящему любознательным человеком, он долго с широко раскрытыми глазами и ртом не мог от восторга вымолвить даже слово. Попутно замечу, что еще тогда, в бытность К. И.Панина директором ТИНРО, был разработан первый проект океанариума, но прошло целых тридцать лет, прежде чем океанариум во Владивостоке был действительно построен, правда, по менее интересному проекту.

В смысле новых находок результативными оказались наши работы и на севере Японского моря. в сети кроме рыбы регулярно запутывались птицы, много их попадало в мои руки и в туманные ночи, когда они падали на палубу, привлеченные светом ярких люстр. Я продолжал начатый еще в Беринговом море сбор шкурок птиц, которые хорошо пополнили орнитологическую коллекцию МГУ. Однажды, когда мы стояли на сетях немного южнее Владивостока, выйдя рано утром на палубу, я увидел зависшего над мачтами огромного фрегата. Без единого взмаха крыльев он буквально стоял на одном месте. Широкие и в то же время острые с изломом назад крылья, вильчатый хвост и длинный с крючком на конце клюв рисовали стремительный силуэт птицы, хотя она в это время была неподвижна. Фрегат напоминал гигантскую, с более чем полутораметровым размахом крыльев ласточку. Пока я бегал в каюту за ружьем, фрегат оставался на месте. Сбить его оказалось совсем просто, я в то время стрелял почти без промахов. Это был второй или третий известный за всю историю случай залета фрегата в наши воды. Родина этой птицы — тропический пояс, где они терроризируют местных крачек, чаек и олушей, а в высокие широты с попутными ветрами и теплыми течениями иногда «забредают» склонные к нестандартным странствиям бродячие особи.

Впервые для вод Приморья и Сахалина я отметил в этом рейсе и южнополярного поморника, который гнездится на берегах Антарктиды. Это единственная птица, залетающая на Южный полюс. Отмеченные мною в наших водах несколько южнополярных поморников не были залетными, они, как и некоторые южные буревестники, совершают регулярные трансэкваториальные миграции в северное полушарие.

Хороших уловов сайры на севере Японского моря не было. Дело в том, что облавливаемые весной особи имели предельный возраст. На этом этапе жизненного цикла сайра имеет высокую естественную смертность и довольно быстро сходит на нет. Однако любопытно, что и эти остатки производителей были с икрой и откладывали очередные ее порции на плавающие предметы и водоросли. На севере моря — в Татарском проливе и перед проливом Лаперуза, неожиданно в большом количестве стала встречаться мелкая сайра. с юга Японского моря весной она не мигрировала. в то время я объяснял ее появление на севере моря миграцией через проливы Лаперуза и Сангарский из Тихого океана и Охотского моря. Такая версия исходила из представлений о том, что сайра живет около четырех лет. То, что осенью мелкая сайра проникает в Японское море через проливы Лаперуза и Сангарский, факт и сейчас бесспорный. Но оказалось, что большая часть сайры живет около полутора лет. Поэтому некоторое количество молоди осенью в Татарском проливе-это успевшие вырасти за лето те самые мальки, которых было много весной на юге моря.

С практической точки зрения особенно интересными во время работ на севере моря оказались исследования по кальмарам. Как только наступал вечер и «Алгама» становилась на сетедрейф, несколько добровольцев с кальмарными удочками выстраивались у борта и начиналось соревнование, а критерием было количество кальмаров, пойманных на один крючок за час. Особенно много кальмаров скопилось в Татарском проливе, где уловы наиболее удачливых рыболовов достигали 100-150 штук за час. Стоял теплый сентябрь, редкие циклоны обходили пролив. Хорошо помню те вечера: штиль, без движения зеркальная поверхность моря, огромное солнце плавно опускается к воде, но горизонт почти не виден, так как блестящая морская поверхность сливается со светлым небом. «Алгама» уже дрейфует с порядком сетей, на судне царит особая умиротворенность и спокойствие. На трюме сидит тралмастер с баяном и задушевно играет знакомую мелодию. Моряки не спеша готовят снасти. и вот, еще до того как солнце скроется в море, начинается азартный клев кальмаров. Со свистящим фырканьем, выбрасывая фонтаны воды и чернильную жидкость, на палубу один за другим шлепаются кальмары и сразу, переливаясь всеми цветами радуги, меняют окраску.

На заключительном этапе экспедиции я планировал более основательно заняться мелкой сайрой и попытаться ловить ее на электросвет. Но экспедиция закончилась досрочно, хотя в общей сложности продолжалась она почти восемь месяцев. На бункеровку топливом мы зашли в сахалинский порт Корсаков, и команда, хорошо работавшая и державшаяся весь рейс, вдруг перепилась во главе с капитаном. в таком состоянии снимались в море и при отходе от пирса намотали на винт швартовый конец. При помощи спирта наняли водолазов, и они с большим трудом очистили винт, после чего мы опять вышли в море. Долго работать, однако, не пришлось. в спецотделе флота, видимо, получили от информатора описание нашего портового происшествия, и судно было отозвано для разжалования капитана.

На берегу пришлось засесть за составление сводного отчета, тем более что ждали приезда корейцев. в разведке же, где в то время в связи с уходом Н.А.Егорова на пенсию сменился начальник, относительно меня были другие планы. Стоял на отходе один из СРТ, на который не могли укомплектовать научную группу. Вспомнили обо мне. Кончилось тем, что представитель разведки по научным кадрам — Н.В.Супоницкая специально приходила в ТИНРО на переговоры о переводе меня в институт. Ясно, что им не нужен был специалист, которым они не могли распоряжаться. А. Г. Кагановского на время отпуска в тот момент подменял Б. Н.Аюшин, он удивился, узнав, что я не тинровец. Так, только через три года я «заслужил» право на работу в ТИНРО.

Отчет по Корейской экспедиции с советской стороны получился неплохим. Я писал для него разделы по сайре и кальмарам. С. М.Кагановской понравилось и мое обобщение по морским птицам Японского моря, которое я готовил к печати, и она его также включила в отчет. Приезжала корейская делегация, было два или три заседания, на них мы обменялись докладами. Корейцы остались довольны, так как они сами смогли работать только в своем заливе. а здесь к их услугам была информация по обширным районам сопредельных вод.

А.Г.Кагановский вновь пытался внедрить результаты экспедиции в наших рыбных организациях. Но сайру сетями рыбаки ловить и хотели в принципе, а к промыслу кальмаров в то время они был попросту не готовы даже психологически. Ориентация лишь на традиционные промысловые объекты была доведена тогда до абсурда. Приведу в связи с этим один очень характерный эпизод. в то время А. Г. Кагановскому как раз исполнилось 60 лет. Этот юбилей отмечали на Учено Совете, на котором Александр Григорьевич делал научный доклад. докладе он попытался проанализировать изменения в запасах рыб под влиянием промысла. Докладчик он был никудышный, к тому же приведенные им примеры, в том числе из Северной Атлантики, заканчивались только снижением запасов рыб. На красочных графиках все кривые уловов неизбежно показывали вниз. Присутствовавшие на Учено Совете руководители рыбного главка (помню только В. Г. Липанова М. И.Дроздова) дружелюбно поинтересовались, что же остается ловить рыбакам, когда все идет только на снижение. Отвечая, Александр Григорьевич назвал минтая, которого тогда наши рыбаки еще почти и ловили. Руководители рыбной промышленности дружно и заразительно хохотали вместе с залом, приняв это за удачную шутку.

После отчета, ни на что не отвлекаясь, я подготовил большую серию статей как по материалам только что прошедшей, так и предыдущих экспедиций. Некоторые из них и сейчас выглядят неплохо. в «Зоологический журнал» была направлена статья, где я отвергал существующие схемы трансэкваториальных миграций тонкоклювого буревестника по петле в форме цифры восемь и давал свою. Для «Известий ТИНРО» написал статьи по миграциям тихоокеанского кальмара и сайры в Японском море. Мои схемы из этих статей позднее воспроизводились в других изданиях, что, конечно, говорит о наличии в них рациональной Но тут произошел один эпизод, который я не могу отнести к случайным. Заведующий лабораторией А. П. Веденский вдруг собрал коллоквиум на котором попытался организовать осуждение меня за то, что я... пишу много статей. Его аргументация была до смешного проста. Оказывается, я за год написал только в два раза меньше статей, чем он за всю свою жизнь. в этом эпизоде уже давал о себе знать тот провинцианализм тинровской науки, который заложили обстоятельства 30-х годов. и сейчас в ТИНРО есть люди, говорящие едва ли не о вреде писания книг и статей. Лаборатория не поддержала Алексея Павловича, кроме того я знаю, что Сарра Михайловна с ним на эту тему беседовала потом специально. Описанный случай сильно не отразился на наших с А. П. Ведонским дальнейших отношениях, более того, они до конца были в основном доброжелательными. в лаборатории ихтиологии, в которой я работал уже на законном основании, царила хорошая товарищеская и непринужденная атмосфера. Все дружно работали, одновременно много шутили, разыгрывали друг друга. Особенно «доставалось» Н.П.Новикову с его строго партийными и стандартными на все случаи жизни суждениями.

Впервые в то время я съездил на Всесоюзную конференцию молодых специалистов в Москву и делал там доклады по сайре и кальмару Японского моря. Доклады не привлекли какого-то особого внимания, но меня заметил один из больших авторитетов нашей рыбохозяйственной науки Ю. Ю. Марти, он по-доброму и напутственно со мной поговорил. Выезд в большой свет мне в целом не понравился. Бросались в глаза самоуверенные и спесивые москвичи, перед которыми робко держались провинциалы. Слушавших доклады было мало, а многие вообще больше ходили по богатым московским магазинам. Моя разочарованность увиденным была столь сильной, что я после этого вообще почти не ездил на конференции и симпозиумы.

Когда летом 1962 г. я плавал в Японском море, за экватор сходила первая тинровская экспедиция на СРТМ «Орлик». в ней участвовал заведующий лабораторией промокеанографии В. В. Натаров. с научно-поисковыми работами экспедиция дошла до южноавстралийского шельфа, но заслуживающих внимания прикладных результатов не получила. Стало известно, что Минрыбхоз собирается выделить средства для расширения поисковых работ не только вдоль американского побережья, где дела шли неплохо, но и по западной части Тихого океана. Появилась идея, миновав тропики, сразу заняться поиском рыбы в умеренных водах южного полушария. в этом плане интригующе выглядело Новозеландское плато, стоящее на пути знаменитого течения Западных ветров.

Мною уже владело желание «заполучить» новый, «не занятый» район и, начав с поисковых работ, самому основательно изучить его. А. Г. Кагановский на этот раз пошел мне навстречу и я подготовил рейсовое задание. Для первого рейса в новозеландский район был выделен РТ «Сескар», однотипное судно с «Огнем» и «Пеламидой». Внезапно из Минрыбхоза пришло распоряжение об отмене южного рейса. Но выкрашенный в белый цвет «Сескар» уже был готов к плаванью, и нужно было результативно где-то его использовать.

Плаванье в Охотском море было интересным, обширный материковый склон до 1000 м мы покрыли густой сеткой тралений, но больших скоплений рыб на нем не оказалось. Для окуней, угольной рыбы и стрелозубых палтусов в Охотском море было холодно. Этот водоем уже давно именуют арктическим водоемом в умеренных широтах. Но почти в каждом трале, включая предельные глубины, попадал черный палтус Обычными были подъемы и по нескольку центнеров на часовое траление. Но по аналогии с Беринговым морем нам нужны были тонны. Однако таких уловов ни тогда, ни позднее в Охотском море никто не получал, хотя общие ресурсы черного палтуса здесь не меньше, чем Беринговом море. Объясняется это весьма просто. Материковый склон в Охотском море пологий, в несколько раз шире, чем в Беринговом Поэтому палтусы держатся более рассредоточенно, что и отражается н уловах. в следующем десятилетии, когда стали немного больше внимания уделять не только валу, но и качеству, рыбаки хорошо приспособились облавливать эти неплотные концентрации и иметь приличны экономический эффект.

Прослеживая изменение видового состава рыб с глубиной, я установил, что на материковом склоне, как и на шельфе, на границе водных масс у некоторых видов проходят вертикальные границы распространения. Позднее этот вывод на отчетах несколько лет пытался оспаривать В. В.Натаров и другие гидрологи ТИНРО, которые считали, что на свал глубин четкого расслоения водных масс из-за повышенной динамик вод не может быть. Этот спор стимулировал меня проверять свои выводы и в других районах, где доводилось плавать: в Беринговом море, позднее в водах Австралии и Новой Зеландии. Везде были выделен соответствующие группировки рыб, но вертикальные диапазоны и распространения в разных районах несколько различались. Одновременно в каждом районе значительное число видов свободно меняют глубину обитания. в том же Охотском море, например, черный палтус во время нашей съемки с километровой глубины регулярно поднимался к самой поверхности моря и охотился за лососями, о чем можно было судить по неоднократным находкам в желудках палтусов свежезаглоченных крупных горбуш.

Один приятный сюрприз в этой экспедиции дали наблюдения за морскими птицами. Во время тралений в западнокамчатском районе у судна появился необычный альбатрос. Судя по окраске, это был молодой экземпляр белоспинного альбатроса. Еще несколько лет назад он считался вымершим, а вернее истребленным. в литературе сообщалось, что с 1887 по 1903 г. японские заготовители перьев добыли около 5 млн. птиц. в начале 60-х годов белоспинный альбатрос имел численность всего в несколько десятков особей. Факт встречи молодой птицы говорил о том, что в маленькой популяции есть потомство и, следовательно, имеются некоторые надежды на спасение этой красивой птицы. Попутно замечу, что в дальнейшем белоспинный альбатрос действительно увеличил численность. в 70-х годах его насчитывали уже около 200 особей, но процесс восстановления происходил и происходит медленно. Плодовитость у этой птицы небольшая — всего одно яйцо.

Через три месяца «Сескар» был отозван из Охотского моря. Сначала мы решили, что пойдем к Новой Зеландии. На подходе к Владивостоку встретили РТ «Огонь», на котором Н.П.Новиков плыл в северо-восточную часть Тихого океана. От него узнали, что экспедиции в южное полушарие не будет. у меня в связи с этим сразу возник вопрос, как быть с темой. Прошло уже четыре года, как я не вылезаю из тинровских рейсов, а постоянной темы как не было, так и нет. Пора было думать о диссертации. Как тогда, так и позднее в системе ТИНРО, а впрочем и вообще в системе Минрыбхоза, ихтиологам положено было писать диссертации не иначе как по биологии конкретных, при этом промысловых, объектов. Н.П.Новиков предложил мне взять черного и стрелозубых палтусов, так как к тому времени он почувствовал, что для его кандидатской диссертации вполне хватит одного белокорого палтуса. Во Владивостоке я передал разговор А. Г. Кагановскому, но тот неожиданно радиограммой затребовал от Николая Петровича подтверждения его согласия «поделиться» со мной палтусами. Когда дело было улажено, я в темпе стал выбирать из архивов экспедиционных сборов информацию по черному и стрелозубым палтусам. Торопило и другое: вскоре пришлось собираться на РТ «Пеламида» в Берингово море для экспериментов по ярусному лову рыб. Об этой экспедиции я уже рассказывал выше.

В описываемый период внезапно произошли изменения в руководстве ТИНРО. Сначала у К. И.Панина, а затем и у А.Г.Кагановскор случился инсульт. Директором ТИНРО был назначен технолог профессор И. В. Кизеветтер, а заместителем по сырьевой базе Б. Н.Аюшин. За местителем директора вскоре стал и В. В.Натаров, которому было поручено курировать фоновые работы. Переехал во Владивосток и директо Сахалинского отделения ТИНРО И. П. Леванидов, который занял мест замдиректора по технологии. Смена начальства в общем не привела немедленным и принципиальным изменениям в политике института но некоторые новые оттенки все же появились. к счастью, и К. И.Пани и А. Г. Кагановский после первого инсульта, хотя и не полностью, н поправились и еще немного пожили на этом свете. Кирилл Иванови перешел в лабораторию по изучению тюленей и вполне успешно занимался котиками. Спустившись с директорского уровня, он легко вписался в коллектив, держался просто, как старший товарищ. Александ Григорьевич остался в институте в качестве консультанта.

На первых порах я мало общался с новым начальством, так как, не имея закрепленной темы, формально ни за что не отвечал. Поэтому когда я весной 1964 г. вернулся из Берингова моря, сразу засел за кандидатскую диссертацию по черному и стрелозубым палтусам. Материалов в ТИНРО по этим рыбам накопилось много, но все они был очень односторонними. Давала о себе знать поисковая направленность всех экспедиций. в такой ситуации я решил не терять на диссертацию много времени, а обойтись только приличным минимумом, необходимым для защиты, поэтому управился за два месяца.

Хотя диссертация в определенном смысле была скороспелой, за некоторые места в ней мне и сейчас не стыдно. в ней я впервые обосновав что основные трофические связи промысловых рыб материкового склона, в том числе палтусов, ориентированы прямо или через планктофагов на планктонные сообщества. Удалось мне также объяснить, по какому принципу в пределах всей северной части Тихого океана размещаются концентрации палтусов. Было выведено правило, из которой следовало, что палтусов может быть много только в тех районах, где материковому склону примыкает обширный шельф и если в его сторону направлены течения с глубин. Дело в том, что молодь всех палтусе живет на шельфе и, как камбалы, питается бентосом. Несмотря на то что в те годы еще не принято было оценивать запасы рыб в конкретных цифрах, а при определении возможного вылова чаще всего исходили из интуиции или косвенных признаков, я не обошел вниманием и вопрос о перспективах промысла. Кстати, моя интуиция здесь не подвела. Диссертацию я заканчивал выводом о том, что в пределах всего ареала можно ежегодно вылавливать до 50 тыс.т черного и стрелозубых палтусов. Сейчас можно сказать, что эта оценка была не далекой от истины. к сожалению, и в 60-е, и в 70-е годы наши рыбаки палтусами всерьез не занялись. Зато японцы более чем преуспели, особенно в Беринговом море.

А.Г.Кагановский к тому времени, как я закончил диссертацию, уже оправился от болезни, и я отдал ему работу на проверку. Опасаясь переутомления, он долго к ней не подступался. Я начал было нервничать, но вдруг стало известно, что рейс к Новой Зеландии все же состоится. Забегая вперед скажу, что когда я через семь месяцев вернулся домой, диссертацию Александр Григорьевич еще не прочитал. Наконец, он ее осилил, в принципе одобрил, но посоветовал кое-что разъяснить в ней подробнее. Когда все это я сделал, работу перепечатал и сдал в Ученый Совет по защитам диссертаций, необходимо было снова плыть на семь месяцев за экватор. Читатель, наверное, заметил, как часто мне приходилось ходить в море в первые годы работы на Дальнем Востоке. Следовал рейс за рейсом, но это касалось не всех. в ТИНРО работала в основном неплавающая публика с абсолютным преобладанием женщин. Поэтому тех, кто мог ходить в рейсы, попросту нещадно эксплуатировали. и это считалось в порядке вещей, никто ни разу на этот счет не обмолвился ни словом.

А готовая диссертация в общей сложности пролежала до защиты два с половиной года. Для меня это не прошло без следа. Когда позднее мне пришлось самому руководить соискателями, а я подготовил уже около 30 кандидатов наук, никогда не откладывал просмотр принесенных мне рукописей, даже если это было просто научное сообщение. Впрочем, скоро моей слабостью стали злоупотреблять и приносить еще очень сырые работы, зная, что я буду кропотливо их черкать и улучшать.

Но осенью 1964 г., когда я стал собираться в экспедицию на Новозеландское плато, не предполагал, что дело с защитой затянется. Поэтому оснований для плохого настроения тогда не было. Более того, наконец, представлялась возможность заняться новым нетронутым районом. Вся рыбохозяйственная отрасль страны и обслуживающая ее наука тогда жили и развивались под знаком освоения все новых и новых районов. Одна за другой уходили за экватор научно-поисковые экспедиции в Атлантике. За ними постепенно продвигались и промысловые флотилии. Наступил черед и ТИНРО.