ОЧЕРЕДНОЙ КРИЗИС ТИНРО

Начало 90-х годов подтвердило бытующее мнение о том, что в конце столетий ход событий усложняется, становится более конфликтным и стремительным. От эйфории, сопутствовавшей сначала гласности, а затем суверенизации и демократизации, уже в конце 1991 г., и особенно в 1992 г., не осталось и следа. Вряд ли кто совсем недавно мог предполагать, что сладкое слово «свобода» обернется разочарованиями и у многих людей проснется ностальгия по власти коммунистов и Сталину. Народ, который несколько десятилетий жил под постоянным контролем и запретами жесткой распределительной системы и свыкся с тем, что «нельзя за флажки», не выдержал испытания свободой. Печально, но это так. Развал власти и непрерывная борьба за нее, неуважение к законам, национализм, конфронтация и агрессивность, нарушение обязательств, почти нулевая отметка ответственности и нравственности, развал производственных связей, падение производительности труда, расцвет коррупции и всех других видов преступности, спекуляция вместо рынка — все это реалии новой России в первые годы после провозглашения ее независимости. Может быть, это можно назвать смутным временем, а возможно, это, кроме того, неизбежные болезненные конвульсии переходного периода. Как будто начали подтверждаться слова А. И.Солженицина в его печатном выступлении в 1990 г. «Как нам обустроить Россию»: «Часы коммунизма — свое отбили. Но бетонная постройка его еще не рухнула. и как бы нам, вместо освобождения, не расплющиться под его развалинами».

Жизнь, конечно, не остановилась. и я думаю и хочу говорить не только негативное о согражданах, моих современниках. Может быть, главное состоит в том, что россияне в очередной раз показали свою неповторимую способность к выживанию в сложных условиях.

В трудном положении оказалась и рыбная промышленность страны. При старой системе у рыбаков отбирали почти всю прибыль, однако государством централизованно исправно поставлялись суда, топливо, снаряжение и т. д. в рыночных условиях, когда все, в том числе суда, невероятно подорожало и когда за все нужно платить, рыбаки со своей дешевой рыбой оказались в очень невыгодном положении. Началась борьба за выживание, которая, к сожалению, временами принимала сомнительное содержание. Получив право на свободную реализацию рыбы, рыбаки бросились зарабатывать валюту, продавая рыбу на внешнем рынке. Жить нужно, и здесь трудно что-либо возразить. Однако торговать нужно уметь. Продавцов стало много, при этом далеко не цивилизованных. в таких условиях сами россияне сбили цены на рыбу, в результате чего и страна, и продающие ее рыбодобывающие организации уже потеряли многие миллиарды.

Но если бы только продавалась рыба и рыбная продукция. в наши воды, откуда иностранные флотилии ушли после введения в 1977 г. экономической зоны и в результате чего состояние запасов многих объектов улучшилось, вновь были запущены рыбаки других стран. Как это ни покажется странным, но среди них ежегодно приглашаются в наши воды десятки японских судов с дрифтерными лососевыми сетями, т. е. с орудиями лова, необходимость запрета которых обоснована в целом ряде международных документов.

На Дальнем Востоке рыба как нигде стала одной из основных разменных монет. Квоты на морскую рыбу начали выделять для организаций и учреждений, которые даже отдаленно не имели никакого отношения к рыбным делам, типа футбольных команд, универмагов, казачьего войска и т. д.

Рыночная экономика предполагает в первую очередь производство продукции и ее реализацию. в данном случае все обстояло иначе. Все старались урвать кусок общенародной собственности, кстати, данной нам от бога, и выручить за нее деньги, чтобы опять ничего не производить. Решительно протянули руки к рыбным ресурсам дальневосточных морей и московские деятели всех рангов, включая ВНИРО. Тот самый ВНИРО, который в своих перспективных разработках никогда не видел главных перспектив рыбной промышленности страны в дальневосточных морях. ВНИРО, который всегда ратовал за Атлантику, открытый океан и Антарктику. Сейчас на некоторых японских коммерческих судах, ловящих рыбу в российской экономической зоне дальневосточных морей, на бортах, кроме обязательного»... мару», красуются русские буквы ВНИРО. На глазах часть научных сотрудников этого института превратилась в энергичных коммерсантов, которые вовсю развернулись в различных совместных и иных предприятиях. Упомяну только одного хорошо мне известного ихтиолога ВНИРО — Ю. И. Дудника. Он многие годы был связан с Дальним Востоком, и его даже присылали на усиление Сахалинского отделения ТИНРО, где он работал порядочное количество лет. Ничего не создав серьезного в научном плане, Ю. И. Дудник, под видом науки, стал заядлым коммерсантом и одним из проводников японцев к российской рыбе.

Особенно разгорелся аппетит к дальневосточной рыбе у бывших минрыбхозовцев, ныне работающих в Комитете по рыболовству. Того самого Минрыбхоза, заглавные чиновники которого грозились в свое время отдать меня в желтый дом за то, что я, вопреки московским позициям, доказывал приоритетность рыбных ресурсов дальневосточных морей для развития рыбного хозяйства страны. Показательно, что не верившие в это минрыбхозовские чиновники, потянувшиеся ныне к обильной дальневосточной рыбе, не извинились передо мной хотя бы задним числом. Очень существенен в этом смысле еще один штрих. Чтобы хозяйничать в дальневосточных морях, Комитет по рыболовству приложил свою руку к сильному ослаблению здешнего координирующего объединения — Дальрыбы. Подыгрывание областным и краевым суверенитетам в данном случае вполне соответствовало принципу«разделяй и властвуй». Аналогичный сценарий разыгрывался и по отношению к системе ТИНРО, которая стала разваливаться в связи с суверенизацией отделений нашего института.

Говоря об обратной стороне медали московской политики, я далек от мысли, что ее носители по нравственным меркам так уж сильно отличаются от среднего советского типа людей, получивших свободу и переставших бояться контролирующих и карательных органов. Наперегонки бросились распродавать российские рыбные ресурсы и не выдержали валютного шелеста купюр высокого достоинства и дальневосточники. и некоторые события на эту тему принимают временами поистине не только нелогичный, но и аморальный характер. Многим, например, памятен шум вокруг иностранного промысла минтая в нейтральной полоске вод центральной части Охотского моря в последние годы. Аналогичный промысел в середине 80-х годов польские, корейские и японские суда вели в центральной части Берингова моря. После того как численность беринговоморского минтая заметно снизилась, уловы упали и промысел стал нерентабельным, почувствовавшие вкус к чужой рыбе поляки и корейцы, а затем и китайцы перешли в Охотское море, где приступили к облову здешнего минтая, который из границ зоны России заходит в формально нейтральную полосу вод на нагул. в бытность могучего Советского Союза об этом никто из них не осмелился бы даже мечтать. Ведь небольшая полоса так называемых международных вод образуется при проведении 200-мильных границ от берегов одного государства, т. е. России. Кроме того, минтай, нагуливающийся в нейтральном участке, размножается исключительно в пределах российской экономической зоны. Следовательно, этот минтай наш и именно благодаря многолетним, при этом очень дорогим, исследованиям ТИНРО были отработаны некоторые принципы эксплуатации его ресурсов после введения в 1977 г. советской рыболовной зоны. Рыбаки перечисленных стран, не вложив в изучение охотоморского минтая ни копейки, пользуясь безвластием и кризисом в России, быстро развили здесь крупный промысел минтая. Понимая сомнительность этой акции, воздержались только японцы, надеясь также, что это пойдет в их актив в споре за«северные территории».

Попутно замечу, что довольно некрасиво выглядели в споре о минтае Охотского моря и польские ученые. Во-первых, они показали дремучую неосведомленность о массе опубликованных российских работ, посвященных экологии и популяционной структуре минтая Охотского моря. Во-вторых, они стали разглагольствовать о самостоятельной единице запаса минтая в центральной полоске вод Охотского моря. Повторилась история с беринговоморским минтаем, где на сделку с совестью в таком же плане пошли японские ученые и те же поляки. Слабым и лживым оказывается человек любой нации и политической системы, когда нравственность и объективность застилаются корыстными соображениями. Воистину, как говорили еще древние, — все продается и все покупается. Но и на этот раз всех превзошли мои соотечественники. Кто только не выступал с протестами по поводу вторжения иностранных флотилий в центральную часть Охотского моря: Комитет по рыболовству, депутаты, рыбохозяйственная наука и больше всех — рыбные организации Дальнего Востока. Сколько было гневных радиограмм и открытых писем в адрес президента, правительства и законодательной власти. Эти праведные обвинения вскоре, однако, оказались несколько подмоченными. Оказалось, что на корейских судах по каким-то соглашениям сидят наблюдатели Хабаровского и Камчатского отделений Госкомитета по охране природы. Если говорить откровенно, то природоохранные блюстители просто продались. Этим наблюдателям корейцы выплачивали валюту. На эту тему была обильная пресса, но краски стыда на лицах охранителей природы не было.

Раньше я считал, что система ТИНРО и рыбоохрана должны войти в новый Комитет по охране природы. Не очень ведь убедительно выглядит, когда на одно ведомство, в данном случае Минрыбхоз, а теперь его преемник — Комитет по рыболовству, замыкается и промысел, и изучение ресурсов, и их охрана. Но после описанного конфуза я присоединился к противоположному мнению. Его сторонники полушутя-полусерьезно говорили о том, что минрыбхозовцы уже наворовались и, будучи сытыми, хоть как-то будут работать. в новом же природоохранном ведомстве появились новые, голодные и еще не наворовавшиеся чиновники, которые меньше всего будут думать о деле.

Но главное с охотоморским минтаем было впереди. Оказалось, что польским судам рыбные организации Камчатки, Сахалина и Приморья за валюту оказывали содействие — принимали на ремонт, отдых, бункеровку, а приморцы выделяли даже танкер. Воистину двойная мораль, свойственная носителям советской коммунистической идеологии, вошла в плоть и кровь наших людей всерьез и надолго.

Общее нравственное разложение, инициируемое реальными трудностями жизни, не могло не задеть и рыбохозяйственную науку. Ее трудности начались с возникновением проблем финансирования науки. Но не только. Успех функционирования ТИНРО, при всей важности исследований в лабораториях, все же в первую очередь закладывается в море, т. е. в экспедициях. Всего несколько лет назад ежегодно по тематике ТИНРО осуществлялось по 70-80 и даже 90 рейсов. Институт был не в состоянии переварить информацию такого количества рейсов, а оно было по любым меркам чрезмерным. Тем не менее это позволяло держать под контролем состояние запасов многих популяций промысловых объектов. и вот настало время, когда ТИНРО, по существу, потерял экспедиционную базу — флот. Формально считается, что это связано лишь с резким ограничением финансирования рыбохозяйственной науки. Но это только одна причина.

В условиях свободы быстро и окончательно разложился судовладелец- ТУРНИФ. Еще при нормальном финансировании научного флота главной для управления ТУРНИФ стала добыча рыбы. ТИНРО с его проблемами и задачами уже воспринимался в этой организации как зубная боль. о нравственном уровне людей, задающих в управлении тон, говорил хотя бы факт их претензий на научную информацию экспедиций уже после того, как они полностью стали финансироваться ТИНРО. Прогнозные подразделения разведки разными путями добывали тинровские отчеты и материалы и повторно продавали информацию рыбакам через подготовленные на их базе пособия или договоры по обслуживанию промысловых экспедиций. Невероятно, но многие тинровцы не только не видели в этом ничего предосудительного, но и способствовали жиганам из разведки получать информацию из архива ТИНРО. Падкость чиновников управления ТУРНИФ к чужому отметила в то время даже далекая«Комсомольская правда», опубликовавшая заметку«Обшарпанная элита». Почему обшарпанная? Все просто: однажды Дальрыба централизованно закупила в Японии большую серию видеосистем«Шарп» для установки их на судах. в ТУРНИФ системы на суда в тот раз не дошли. Начальство из управления этой организации распределило их между собой. а всесоюзная огласка на них какого-либо впечатления не произвела.

Аналогичных примеров можно привести много, но ограничусь еще лишь одним. в одной экспедиции в Антарктику турнифовская публика высаживалась на побережье южного материка в море Росса. На берегу они обнаружили законсервированную научную станцию одной из европейских стран. Станция была с азартом разграблена, тащили все, даже посуду и одеяла. Одним из организаторов этого веселого мероприятия был Л. Н.Свиридов, ныне входящий в руководящее звено ТУРНИФ.

Имея в виду сугубо корыстные цели, руководство ТУРНИФ сделало решительную попытку вообще отмежеваться от ТИНРО, приватизировав флот. к этому времени численность судов в разведке составляла многие десятки единиц. Весь этот флот в свое время получили бесплатно от государства для обслуживания рыбохозяйственной науки. а замысел этой приватизации был элементарным — быть независимыми и использовать флот по наиболее выгодным для управления вариантам. а таких вариантов просматривалось несколько. Это лов и продажа рыбы, в том числе на иностранный рынок, промысел по контрактам с инофирмами, сдача научных судов в аренду, лучше в другие страны. Не отрицалось предоставление флота и для тинровских экспедиций, но только на условиях ТУРНИФ. Как временщики, турнифовские управленцы, помимо прочего, по-видимому, исходили из того, что имеющегося флота до его износа на их жизнь хватит и нужно успеть, пользуясь безвластием и беспорядком, отхватить каждому свой кусок. а что дальше — не их дело. о закупке новых судов из-за дороговизны в такой ситуации не могло быть и речи. Впрочем, на эту тему вряд ли кто в ТУРНИФ серьезно ломал голову. Более того, часть флота была продана.

Полная приватизация флота сначала не удалась, вернее, на правительственном уровне сначала ее приостановили. Однако это пока ничего не изменило в смысле использования научного флота. Рыбаки перестали финансировать научные исследования. Мало что в условиях хозяйственной самостоятельности предприятий могла сделать и Дальрыба. Комитет по рыболовству на данном этапе больше думал о своем выживании и был даже в растерянном состоянии. Таким образом, ТУРНИФ действительно оказался в трудном положении, в результате чего часть кораблей была поставлена, по существу, на прикол. в тех же случаях, когда выделялись средства на отдельные экспедиции, отношение к таким рейсам было во многом безразличным. На эти суда давали худшие кадры и материальное снабжение. Существенно и то, что работа на научных судах стала для моряков непрестижной, ведь на них были самые низкие заработки. в то же время на соседних судах, работающих не на рыбохозяйственную науку и разведку, а на промысел и коммерцию, экипажи имели и имеют в несколько раз больше в материальном смысле. Вряд ли нужно удивляться, что это создало тяжелую психологическую обстановку, каждодневно влияющую на порядок и производительность труда. Эффект подобных перекосов хуже издержек принудительного труда. Любопытно, но в самые трудные моменты, например при дефиците топлива или когда из-за отсутствия денег не выдавалась зарплата, управление ТУРНИФ себя не забывало, в частности находило и валюту, и все прочее на постоянно работавшие челночным методом рейсы в Японию за автомашинами.

Допускаю невероятное: вдруг на научные рейсы началось бы выделение больших средств. Уверен, что даже минимально адекватной отдачи уже не получится. ТУРНИФ разложился окончательно, и болезнь, по-моему, неизлечима. Любые средства здесь уйдут, как в песок. Люди, познавшие вкус анархии и прибыльного дикого бизнеса задарма, уже не станут нормально работать, у них совсем иные интересы и приоритеты, тем более, что квоты рыбы они получают исправно. в управлении ТУРНИФ, на мой взгляд, почти не осталось руководителей, на которых можно положиться, как на честных партнеров. Некому с них и спросить. Поэтому я, будучи все годы связанным с экспедиционной тематикой, отчетливо понимаю, что ТИНРО в основном потерял научный флот и последствия этого будут в дальнейшем очень тяжелыми.

Проблемы с финансированием, конечно, отразились и на ТИНРО, вызвав, как цепную реакцию, массу негативных следствий. Резкое снижение количества экспедиций оказалось в этом смысле лишь одним из таких следствий. Как я уже говорил, для поддержки науки Комитет по рыболовству и Дальрыба стали выделять институту квоты по вылову рыбы, для освоения которых в нашу рыболовную зону начали запускать фирмы Японии, США, Кореи, Тайваня. ТИНРО получил возможность зарабатывать валюту и жить на нее. Масштаб этих мероприятий оказался весьма значительным. Ежегодно стали выполняться десятки рейсов. ТИНРО и его отделения по существу пересели на иностранный добывающий флот, запущенный под видом научных исследований в российские воды. Аналогичные плаванья начались и на отечественных коммерческих судах. Да, считается, что квоты для иностранцев и местных бизнесменов выделяются для обеспечения сырьевых исследований, объем которых на собственном научном флоте действительно сократился, Я понимаю позицию Комитета по рыболовству. Отдавая часть рыбы для приглашения иностранного флота в наши воды, он как бы спасает рыбохозяйственную науку от финансового голода. Во многом я понимаю руководителей ТИНРО, которым нужно платить зарплату своим сотрудникам и вообще поддерживать существование института. Они лишь частично лукавят, говоря, что институт, продавая иностранцам нашу российскую рыбу и крабов прямо в воде, ведет исследования и наблюдения за сырьевой базой дальневосточных морей. Но лукавят и все без исключения тинровцы, включившиеся в это бойкое дело, и, плавая наблюдателями, т. е. путешествуя за«бабками» на иностранном и ином коммерческом промысловом флоте, утверждают, что ведут исследования, выполняя научную тематику института. в действительности ни о каких серьезных исследованиях здесь речи быть не может. Что могут сделать один-два наблюдателя на бессистемно работающем промысловом судне? в лучшем случае констатировать состав улова, измерить и сосчитать«хвосты». Не случайно, что отчеты после подобных рейсов напоминают донесения тралмастеров турнифовских рейсов, когда дается схема точек с уловами и состав уловов. Каких-либо расчетов по таким данным делать невозможно. Любопытно, но обычно не представляются даже такие отчеты. к примеру, только в 1992 г. центральный институт ТИНРО провел 55 подобных коммерческих рейсов и был представлен... всего один отчет. Но если бы такие отчеты представлялись исправно, вряд ли некоторым из них можно было доверять. Какие, например, можно делать расчеты по оценкам биоресурсов или состоянию объектов, если в коммерческих рейсах тралы таскаются по 5-10 часов. Не вызывает в некоторых случаях доверия и добросовестность наблюдателей, нередко не специалистов. Дело ведь доходит до того, что устраивают в эти рейсы мало что умеющих своих детей-студентов. Так как наши наблюдатели на иностранных судах регулярно переговариваются по рациям друг с другом, стал известен такой, казалось бы, невероятный, но, по-моему, характерный факт. в южнокурильском районе работала группа тайваньских судов, на одном из которых наблюдателем был Е. П. Каредин. Прозагорав и ничего не сделав, в конце рейса он обратился по радио к плававшему на другом судне своему бывшему подчиненному, ныне заведующему лабораторией краткосрочного прогнозирования — В. Н.Филатову, и попросил поделиться... биостатистическими материалами на случай, если потребуется представить отчет. Но Евгений Петрович напрасно беспокоился. Отчет у него никто не потребовал.

И все же по многочисленным промысловым операциям коммерческих судов возможно построение планшетов и атласов. Определенную информативную ценность должны нести и обычные биостатистические материалы. Не представление отчетов на эту тему может говорить только об одном. Наблюдатели утаивают данные, по-видимому, в корыстных целях, а именно: для личного бизнеса.

Ю.И. Москальцов как-то в Дальрыбе, участливо комментируя просьбу Н.С. Фадеева послать его на японское промысловое судно, чтобы купить машину, назвал научных наблюдателей матросами шестнадцатой статьи (имея в виду, что высшей статьей является первая). Юрий Иванович при этом подчеркивал, что к науке нужно относиться более ответственно и нельзя доводить научных работников до состояния, когда они вынуждены зарабатывать, плавая наблюдателями. Но Ю. И. Москальцов не знал, что возможность плавать матросами шестнадцатой статьи тинровцы восприняли не как стыд, а как предел мечтания.

Загадок здесь, однако, никаких не было. Наблюдатели хорошо получают валюту, и один коммерческий рейс в этом смысле превосходит отечественные заработки на несколько порядков. Поэтому попасть на иностранные суда стало главной целью большей части тинровцев от многих младших научных сотрудников до заведующих биологическими лабораториями (Л. С. Кодолов, Ю. К. Ермаков, В. А. Снытко, Г. А. Шевцов, В. Н.Кобликов, И. В. Жигалов, В. Н.Филатов и др.), старших специалистов (А. С. Соколовский, В. Н. Долганов, В. Н. Долженков, В. А. Павлючков, Е. П. Каредин, М. А. Степаненко, А. И. Благодеров, В. З. Болдырев, В. Н. Тупоногов, В. А. Дударев, Г. В. Швыдкий, Ю. А. Федорец, Г. В. Хен и др.) и профессоров (Н. П. Новиков, Н. С. Фадеев). Все эти и другие тинровцы-наблюдатели составляют«биологический» актив института и определяют многое из его приоритетов в политике, а также в нравственности и бытии нашего коллектива.

Хочу более четко определить свою позицию в этом вопросе. Можно только приветствовать, что десятки в общем низкооплачиваемых наших людей получили доступ к приличным заработкам. Плохо другое: вкусившие это люди, с одной стороны, перестали серьезно работать, а с другой — с умным видом за научное стали выдавать весьма сомнительное. Показательно, что все с точностью повторилось как в центральном ТИНРО, так и в его отделениях. Уровень биологических сырьевых исследований здесь окончательно упал до тралмастерского рейсового донесения и «самки два, желудок ноль». Ситуация усугубилась тем, что за работу в ТИНРО перестали спрашивать, а пример удачливых матросов шестнадцатой статьи, которые забросили науку, поставил в сомнительное положение тех, кто еще пытался ей служить. Произошел столь мощный перекос приоритетов, что деформация научного поля ТИНРО, падение нравственности и гражданственности его сотрудников стала не только зримой, но и определяющей стиль бытия института.

Все это немедленно отразилось на качестве научной деятельности и практических рекомендаций института. За два года в три раза сократилось количество работ, сдаваемых научными работниками ТИНРО в печать, при этом значительная часть их приходилась на тезисы докладов и откровенно слабые депонированные рукописи.

Ранее всегда весьма ответственными в ТИНРО были годовые отчетные сессии. Сейчас они превратились в формальные мероприятия, так как моим коллегам в массе стало не о чем говорить. Большинство представляемых на сессию биологами докладов являются лишь фрагментами посредственных рейсовых отчетов. а значительная часть старших специалистов вообще избегает научных трибун.

Я несколько лет был членом аттестационной комиссии. Падение научного рейтинга большинства старших специалистов ТИНРО в последнее время стало катастрофически обвальным. Актив многих из них, о чем можно судить по количеству и качеству публикаций, сейчас столь мал, что при строгой оценке мало кто из ведущих и старших сотрудников биологических направлений мог бы пройти на младшего научного сотрудника. Поразительно, но я ни разу не заметил что-либо похожее на смущение, не говоря уже о стыде. Более того, в походке, жестах и особом сытно-плутовском блеске в глазах можно было видеть уверенных хозяев жизни и законодателей новых житейских мод. Некоторые из них, правда, чтобы не привлекать внимания рэкетиров, стали одеваться подчеркнуто непритязательно, иногда почти с заплатами.

Временами, когда приходилось объяснять свое научное бездействие, коммерциализированная научная публика сетовала на дефицит научных рейсов. Аргумент этот, однако, при всей его правдоподобности в данном случае является в общем-то слабым. Архивы ТИНРО буквально забиты обширной информацией, собранной в предыдущие годы. Осмыслена и использована эта информация не более чем на десять процентов. а сколько можно узнать новых данных из литературы, слежение за которой также большинством специалистов ТИНРО сильно запущено.

Все это могло произойти только в одном случае, а именно: при отсутствии интереса к новым знаниям и невосприимчивости к результатам научно-технического прогресса. То есть здесь разговор должен идти о том, что эти люди к науке имеют в общем мало отношения. Опасность описанной ситуации состоит в том, что тон и пример задают старшие специалисты и ветераны. Молодежь неизбежно идет по их следам, и научная халтура уже вошла в привычку многих специалистов института. Девальвация ценностей и приоритетов, на мой взгляд, достигла уровня, когда можно говорить о разложении с элементами необратимости.

Не хочу утрировать, но то, что происходит сейчас в ТИНРО, еще раз демонстрирует слабость человека к соблазнам. Валюта подчинила магически и на сто процентов. Сила мозга при таком раскладе направлена только на одно — обосновать продление нынешнего смутного состояния, позволяющего быть активным участником пира во время чумы. в этом смысле без уговора автоматически организовался круг единомышленников по принципу круговой поруки. Хорошо знаю и помню, как почти по всем вопросам центральное отделение ТИНРО всегда расходилось со своими филиалами. в данном случае наблюдается полное единодушие. На годовой сессии ТИНРО по итогам 1992 г. руководители КоТИНРО доказывали, что первым условием сохранения функционирования науки является доступ японских коммерческих судов в воды Камчатки, конечно, с наблюдателями на борту из КоТИНРО. Вторя им, но, по-видимому, испытывая все же некоторое неудобство, другой поборник иностранной экспансии рыбаков других стран в наши воды — А. С. Соколовский уточнял, что со временем, может через несколько лет, иностранный флот нужно из наших вод начать вытеснять, сейчас же без него не обойтись. Но почему именно вытеснять? Ведь все иностранные суда приходят в наши воды по соответствующим соглашениям. Почему через несколько лет? Ну, здесь вообще все очень просто. Пока неразбериха в стране, можно успеть урвать от сохранившихся ресурсов, продавая их за валюту. Кроме того, многим«иностранным ветеранам» ТИНРО подходит пенсионное время, поэтому нужно успеть обеспечить свою старость. По-человечески все это понятно. Но зачем лицемерить? Честнее помалкивать и, отводя глаза, делать свое дело.

Не думаю, что я сделал открытие, рассуждая на тему человеческих слабостей и девальвации нравственных принципов. Все это уже было. Еще во времена Ветхого Завета великие пророки, осмысливая сущность человеческих поступков, доказывали, что нет ничего нового под Солнцем, а что уже было, то и будет. Знаменитый Екклесиаст, например, говоря о том, что не самым быстрым достается успешный бег, не смелым — победа, не мудрым — хлеб и не разумным — богатство, а также, имея в виду свойственные людям пороки и нередкую несправедливость судьбы, предложил спасительную философскую заповедь о том, что вся земная жизнь — это только«суета сует, — все суета и томление духа».

Все так, величие древних мудрецов неоспоримо. Не случайно их имена и их мысли пережили тысячелетия. Но все же: суета суетой, однако, куда деться от ожидания лучшего и справедливого, что и составляет томление духа? Поэтому нынешний зигзаг рыбохозяйственной науки я воспринимаю через призму нравственных заповедей пророка поэта, являющегося моим современником. Я имею в виду В. Высоцкого, слова которого взяты эпиграфом к этой главе.

Да, я не представлял, что результатом демократизации нашего общества станут нынешние перемены. Я не думал, что в науке, и в частности в нашем институте, столь велика доля людей, для которых собственно наука мало что значит. Наконец я был уверен, что запас достоинства и патриотизма у моих современников все же больше, и не предполагал, что в массе большая часть может покупаться.

Ну а что же нынешние руководители ТИНРО? Ясно, что они попали в трудное положение и их возможности влияния на обстановку были в целом ограниченными. к тому же нынешний ход дел в институте и резкий упадок научного уровня работ оказались и для них неожиданными. Но в сознательно внедряемой ими в практику политике хорошо видно несколько больших проколов. Несомненно, ошибочной была попытка сохранить при сокращении финансирования численность и структуру института. Тупиковые направления в этом смысле давно обозначились. Не было секретом и то, что не менее двухсот человек постоянно бездельничают и являются для института попросту балластом. Не на высоте оказалось руководство института и в связи с созданием обстановки ущербной социальной несправедливости. Произошла даже не уравниловка. Непрестижной стала именно научная, при этом хорошая работа. Она перестала отмечаться и материальными и моральными поощрениями. Не получили поддержки у руководства и предложения о введении специальных премий имени знаменитых тинровцев прошлого за заслуживающие внимания достижения в разработке различных научных проблем. Такой же оказалась судьба предложений по ежегодному определению рейтинга лабораторий в зависимости от научных и прикладных достижений. При такой политике выгодно стало заниматься не исследованиями, а околонаучными и нетрудными вопросами из функций рыбной разведки. Если говорить о биолого-фоновых направлениях, то за некоторыми исключениями институт превратился в разведку, но разведку плохую, так как оперативной обстановкой в промрайонах мало кто хорошо владеет. Из обихода сырьевиков и обслуживающих их фоновых подразделений выхолостилась экология — база познания динамики численности промысловых объектов. По-настоящему это руководство института не задело. По-видимому, в основном из-за недопонимания. Наконец, самой дирекцией был выпущен джин из бутылки, называемый коммерциализацией науки. Года два назад стало поощряться создание различных малых и совместных предприятий и товариществ с ограниченной ответственностью. Части из них присваивались позывные типа«ТИНРО-1»,«ТИНРО-7»,«ТИНРО- РЕГИОН» и т. д. Характерно, что даже люди, мало что знающие о ТИНРО и его истории, очень популярную и известную в хорошем смысле слова аббревиатуру — ТИНРО — стали с удовольствием использовать в своих в общем шкурнических интересах.

Создание коммерческих структур в институте преподносилось как путь внедрения в практику научных достижений и цивилизованный путь в рыночную экономику. Говорилось и о том, что через малые предприятия институт подправит свои финансовые дела. Получилось все или почти все с обратным знаком. Не состоявшаяся в науке публика бросилась в бизнес, но он, как правило, оказывался примитивным, и малые предприятия продолжали жить за счет института. Обилие новоиспеченных предпринимателей и дельцов еще более разложило коллектив ТИНРО и сделало обстановку в нем часто совсем не научной.

Справедливости ради нужно сказать, что на базе некоторых малых предприятий часть лабораторий института вполне законно смогла зарабатывать себе тринадцатую зарплату. Это удавалось делать, проводя через малые предприятия дополнительные договоры с различными организациями. Кстати, и в этом деле руководство института временами занимало абсурдную политику. Во всех институтах всегда поощрялось заключение хоздоговоров на выполнение дополнительных научных работ. Во времена командно-административной системы это даже требовалось. Если было много договоров, институт получал дополнительные средства, а для заинтересованности исполнителей им выплачивались премии. в период коммерциализации ТИНРО чиновники финансовых подразделений ТИНРО с ведома руководства института разработали такие положения к договорам, согласно которым исполнителям почти ничего не оставалось. Цель этого«грабежа» была ясна, для функционирования института, в том числе содержания бюрократии, обеспечения массы командировок и прочих расходов, нужно много средств, а концы с концами здесь в последнее время не всегда сходились.

В такой обстановке оформление договоров через малые предприятия позволяло дополнительно заработать, при этом честным путем. Ну а сами товарищества выступали здесь как простые перекупщики. Но что с них было взять, ведь они имели статус«ограниченной ответственности». Впрочем, без серьезных накладок не обошлось и здесь. Небольшой шум и пересуды вызвала, например, одна операция, проведенная через малое предприятие«ТИНРО-РЕГИОН». Н.С.Фадеев выпросил в Дальрыбе квоту в 2 тыс.тонн минтая для того, чтобы, реализовав его через один рыболовецкий колхоз, якобы организовать дополнительное исследование этой рыбы. Передача колхозу совсем не малого количества рыбы проходила не напрямую, а через упомянутое товарищество. Это было, конечно, очень сомнительное дело, и еще несколько лет назад его бы рассматривал не Ученый Совет института, а строгие органы, при этом как уголовное. в данном же случае все ограничилось лишь многозначительными намеками и укоризненным покачиванием головами на Ученом Совете.

Идея малых предприятий, а также то, что они будут подпитывать институт, явно не оправдалась, более того, итоги ее стали просто конфузными. в институте появилась новая прослойка людей, ничего не делающих для его функционирования по основному назначению, а живущих по-прежнему за счет средств организации. Вошли во вкус предпринимательства и некоторые научные работники. Нет, они стали продавать не свой законно им принадлежащий интеллект. Бизнес стал делаться на базе богатых информационных архивов ТИНРО, которые стали попросту обкрадываться, тем более, что доступ к ним оставался простым. По институту был издан приказ о пропускной системе и прекращении доступа в него коммерсантов с дурной репутацией. Приказ этот никакой роли, конечно, не сыграл, так как сами тинровцы здесь выполняли роль троянских коней. Ведь им-то доступным оставался любой отчет. Таким путем, по-видимому, создал свой информационный центр бывший замдиректора ТИНРО О. А.Булатов, к которому ушел еще один наш сотрудник — К. А. Згуровский. Часть предпринимательских дел совместно с другими учреждениями создавалась на паях, при этом суть их пряталась под маркой различных ассоциаций. Сфера эта невероятно запутана, и многие тинровцы могли судить об этих туманных делах лишь по репликам в газетах.

Но главной разменной валютой тинровских предпринимателей стала все же рыба, являющаяся федеральной собственностью. На этом поприще развернулись и стали настоящими бизнесменами люди, которые по штатному расписанию отвечают за изучение конкретных ресурсов. Появились соглашения и совместные предприятия с иностранными фирмами. Правда, слово«предприятие» здесь можно было применять весьма условно, ибо все ограничивалось доступом на промысел в наши воды иностранных судов, на которых, помимо прочего, подкармливались наблюдателями инициаторы такого сотрудничества и многие другие. Этот сорт предпринимательства под видом научных исследований широко развернули сотрудники отдела промысловых беспозвоночных В. Н.Долженков, В. Е. Родин и др.), заведующий лабораторией глубоководных рыб Л. С. Кодолов, у которого статьей бизнеса стал белокорый палтус, руководители лаборатории по изучению кальмаров Ю. А. Федорец, Г. А. Шевцов и примкнувший к ним главный научный сотрудник ТИНРО профессор Н. П. Новиков. в случае с кальмарами вышла вообще абсурдная ситуация. Соглашения с японскими, корейскими и тайваньскими фирмами заключались как бы для изучения кальмаров и расширения сырьевой базы именно кальмарного промысла. в действительности же иностранцы вели обычный промысел рыбы. Не кальмаров, а именно рыбы!

Когда тинровцы возвращались из подобных коммерческих рейсов, они меньше всего говорили о результатах научных наблюдений, экологии объектов и т. д. Главной темой обмена мнениями были объемы заработанной валюты, привезенные машины, их продажа, цены на товары в тех странах и т. д. и т. п. Наблюдая эту вакханалию, я часто ловил себя на мысли, что многие из моих коллег способны продать за тридцать сребреников не только российскую рыбу.

Почувствовав, что ситуация становится неуправляемой, руководство ТИНРО стало делать попытки наведения хотя бы минимального порядка в делах института и вольном бизнесе. Но время было упущено, и переставших бояться совков остановить вряд ли уже удастся. Справедливости ради скажу: кое-что все же в этом смысле сделано. Было проведено некоторое сокращение штатов и пересмотрена структура ТИНРО. в частности, закончила свой далеко не успешный путь лаборатория генетики и ликвидирован большой отдел марикультуры. Замысел реорганизации состоял в перегруппировке сырьевых исследований по двум направлениям. Часть лабораторий была сгруппирована в отдел прибрежных ресурсов, куда помимо прибрежных ихтиологов вошли лаборатории промысловых беспозвоночных и водорослей, а также специалисты бывшего отдела марикультуры. Возглавил этот отдел вновь ставший замдиректора института В. Е. Родин.

Остальные биологи вошли в состав отдела океанических ресурсов, который, возглавил бывший сотрудник моей лаборатории Л. А.Борец.

Обновленная дирекция неоднократно пыталась изменить обстановку, но делала это весьма вяло. Пока зримых изменений не заметно, да и времени прошло немного. Делая такой вывод, я не считаю, что научное вообще ушло из института. Нет, даже в слабо работающем большом, в несколько сот человек коллективе всегда есть шанс появления интересных разработок. Да и не все сотрудники ТИНРО пошли в разнос, часть их (к сожалению, меньшая) продолжает заниматься научной работой, делать обобщения, писать статьи и книги. в этом смысле приятным сюрпризом оказался факт завершения в ТИНРО в последние два года пяти докторских диссертаций. Они явились результатом солидных обобщений исследований по марикультуре, паразитологии, краткосрочному прогнозированию и технологическим разработкам. Все они, однако, явились итогом многолетних исследований, которые были заложены еще в коноваловское время. Хочу особенно выделить диссертации Л. М. Эпштейна и т. Н.Слуцкой, первая посвящена биологически. активным веществам, получаемым из гидробионтов, а вторая — теоретическому обоснованию получения и применения биологически активных ферментных препаратов в технологии рыбных продуктов. Эти работы являются образцовыми в смысле удачного сочетания теоретических и прикладных аспектов.

Отличную и в некоторой степени даже эстетически красивую докторскую диссертацию по систематике и эволюции одной из слабо изученных и даже запутанных групп паразитов подготовил С. Е.Поздняков. в этой работе становление данной группы паразитов он удачно связал с эволюцией рыб, коралловых рифов и историей океанов и морей. Отмечу и обобщение Л. Н.Бочарова о методических подходах к проблеме краткосрочного прогнозирования промысловой обстановки.

То, что упомянутые обобщения пришли из недавнего, но прошлого нашего института, было видно по их предварительному обсуждению на Ученом Совете ТИНРО. Впрочем, обсуждения как такового не было. Уже давала знать о себе невосприимчивость большей части актива института к серьезным научным проблемам. Например, после доклада С. Е.Позднякова члены Совета поинтересовались лишь съедобностью рыб, пораженных паразитами. а когда нужно было делать оценки и высказывать мнения относительно научных построений диссертантов, Ученый Совет дружно молчал.

Не исключаю, что нынешнему положению в институте, наверное, можно дать и иные оценки. Допускаю, что кто-то смотрит на все происходящее как кратковременное явление на фоне общего кризиса в стране и надеется, что все в конечном счете образуется. Может быть и так, и дай бог, чтобы было так. Но на мой взгляд, все гораздо серьезнее, и если сказать жестко, то институт болен, и я не верю в его близкое выздоровление даже в случае улучшения положения в стране в целом. Шлейф от разложения будет не только тянуться, но и напоминать о себе вторым и третьим эхом. в науке ведь преемственность, как нигде, имеет большое значение. Об этом говорит трудность формирования научных школ и традиций. Большинство ветеранов выдохлись и, как я уже говорил, пошли по околонаучному пути. Они задали тон для подражания и молодежи, среди которой лишь единицы сохранили в последние годы живой интерес к научным проблемам.

Не все подразделения ТИНРО сегодня в этом плане равнозначны. Без особых потрясений работают технологи и свою планку они, по-видимому, сильно не опустят. Обо всех других направлениях так однозначно я загадывать не могу. Ушли или почти ушли в небытие тинровские математики, экономисты, генетики, добытчики. Усыхание некоторых из этих подразделений, и в первую очередь добытчиков, носило длительный и мучительный характер. Казалось, они должны были получить новое дыхание, начав в последние годы контактировать с японскими специалистами по технике добычи. Получилось совсем обратное. Собственные мысли на тему теории и практики конструирования орудий лова с учетом поведения объектов они порастеряли. Как можно судить по программному выступлению нынешнего лидера тинровских добытчиков А. И.Шевченко, основное направление их деятельности на предстоящее будущее видится в испытании на российских промысловых объектах различных японских орудий лова. Люди, еще не очень давно писавшие неплохие диссертации, добровольно стали японскими подмастерьями. Впрочем, здесь все, по-видимому, закономерно. Как и биологи, побывав наблюдателями на иностранных судах, они также стали«матросами шестнадцатой статьи». с японцами все понятно, им нужен под разными поводами доступ в российские воды, где они раньше хозяйничали без ограничений.

Нельзя не сожалеть, что деформировался некогда большой и сильный отдел марикультуры ТИНРО. Я все же думаю, что наиболее квалифицированные специалисты по марикультуре, оказавшись в отделе прибрежных ресурсов, смогут найти себя в комплексном изучении шельфа дальневосточных морей. Сейчас уже, кажется, никто не отрицает факт, что в прибрежье тесно переплетаются проблемы рационального рыболовства и искусственного воспроизводства гидробионтов.

Во многом безнадежной на данном этапе я считаю ситуацию, сложившуюся в сырьевых подразделениях. Круг научных вопросов, решаемых в лабораториях этого направления, сильно сузился, и за пределы учетных работ и элементарных оценок распределения гидробионтов в связи с температурой воды и их размерно-возрастного состава обычно наши сырьевики не выходят. Света в конце тоннеля здесь пока не видно. Еще в строю почти все ветераны, заложившие нынешний статус исследований. а именно их голоса оказывают решающее влияние на научный настрой и политику сырьевых исследований. Молодежь в основной своей массе идет этой проторенной дорогой и, кроме того, ее подкармливают, давая возможность ходить наблюдателями в коммерческие рейсы. Здесь нужен приток новых, возможно молодых людей с неиспорченной в рассматриваемом плане моралью. Реорганизации же с элементарной перестановкой кадров в данном случае, судя по всему, не будут достаточно эффективными. Как я уже писал выше, одними из пионеров коммерциализации науки явились лаборатории по изучению кальмаров и глубоководных рыб. Обе лаборатории при этом основательно растеряли свое научное содержание. Желая быстро изменить ситуацию, руководство института большую часть состава этих лабораторий собрало под эгидой главного научного сотрудника Н.П.Новикова, полагаясь на его организационный опыт. Ничего стоящего из этой перестановки, в смысле поднятия научного уровня работ, и ' кальмарщиков, и у глубоководников не получилось. Н.П.Новиков ЛАЛ один, а переданных на его воспитание людей много, и он без особых сомнений принял правила игры своей новой паствы, то есть вполне вписался в новый коллектив. Не обошлось, правда, и без накладок. Его споры с Л. С. Кодоловым и В. Н.Долгановым на темы участия в наиболее выгодных коммерческих рейсах напоминают жаркие схватки на войне.

В новых условиях сначала растерялись и сникли специалисты фоновых подразделений. Но затем и они пристроились в кильватор к сырьевикам и стали копировать их во всех отношениях. Интересы моей лаборатории, а вернее ее тематики, особенно задело разложение лаборатории морских экосистем, т. е. гидробиологической лаборатории. Мы вместе начинали комплексные биоценологические съемки, которые во многом изменили представление о природе наших дальневосточных морей. к сожалению, гидробиологи также потянулись к легкой жизни и выработали очень щадящий режим своей работы. Они в перемежку с коммерческими рейсами по-прежнему ходили в наши совместные экспедиции, но дальше рейсовых отчетов при анализе огромных массивов информации по планктону не шли. Собственно лабораторная научная работа была, по существу, остановлена. Мужская часть лаборатории, и в первую очередь ее лидеры — В. Н.Кобликов, А. Ф. Волков и В. И.Чучукало, собирались на рабочих местах в основном для того, чтобы пространно поговорить о жизни, иногда выпить, а затем, натыкаясь на углы, разбредаться по домам, чтобы, отдохнув, заниматься в первую очередь личными делами. Глядя на лидеров, перестали работать и остальные сотрудники лаборатории. Я много раз пытался по-товарищески поговорить со своими коллегами и внушить им, что нельзя заваливать наше общее дело, для реализации которого нам, как никому, несмотря на финансовые трудности, выделяются научные суда.

Вопросов же по планктону стало даже больше, чем ранее. Для понимания закономерностей функционирования планктонных сообществ было явно мало данных о видовом составе, количественном распределении планктона и валовых биомассах его по группам. а именно этим и ограничивались гидробиологи при обработке материалов, которые собирали в ставших очень дорогими экспедициях. Такой интерпретации информации не хватало и для более углубленных разработок по структуре и функционированию нектонных сообществ, да и просто для понимания многих сторон экологии рыб и кальмаров. Необходимы были данные по закономерностям формирования скоплений планктона, его продукционным характеристикам, жизненным циклам массовых гидробионтов, трофической структуре планктонных сообществ и ее межгодовой динамике. Некоторые из этих вопросов требовали немедленного пристального внимания. Я уже упоминал, что с начала 90-х годов обозначились существенные изменения в соотношении мирного и хищного планктона в большинстве районов дальневосточных морей, что, с одной стороны, говорило о кардинальных перестройках в экосистемах, а с другой, — могло означать изменения в кормовой обеспеченности рыб. Чтобы продвинуться по всем перечисленным вопросам, требовались изменения в методике экспедиционных исследований, а главное — серьезная работа в лаборатории над уже имеющимися массивами данных.

К сожалению, я не был услышал моими коллегами, и они в условиях бесконтрольности, царившей в институте, стали с особой пренебрежительностью демонстрировать наплевательское отношение к работе. Не скрою, меня это задевало и чисто по-человечески, и я, помня о наших совместных исследовательских планах, считал и считаю, что они изменили и слову и делу.

Более внимательный анализ ситуации у гидробиологов говорил о том, что нынешний кризис в общем-то начался не сейчас. Когда А. Ф. Волков возглавил лабораторию морских экосистем и стал внедрять новые приемы сбора и обработки материалов, он встретил серьезную оппозицию учеников М. С. Кун, не желавших отходить от привычного. в итоге он спасовал и перешел в ведущие научные сотрудники, сдав лабораторию В. Н.Кобликову, который сам специализировался по бентосу. к слову сказать, введение в, то время в штаты института должностей ведущих научных сотрудников с окладами завлабов сыграло не очень хорошую роль. На этих должностях спряталось порядочное количество опытных специалистов, они никуда и никого не хотели или не могли вести за собой. Большая часть их заняла ниши, подобные тем, которые в свое время занимали инспектора по кавалерии в прежней армии.

В.Н. Кобликов, несомненно, интеллигентный и грамотный человек, не смог сохранить лабораторию морских экосистем в работоспособном состоянии. Он постепенно сам увлекся коммерческими рейсами и однажды едва не потерялся в Китае. Но, слава богу, нашелся и, к радости его паствы, появился на своем месте. Деградация гидробиологической лаборатории началась с развала бентосного направления, за которое у завлаба, казалось бы, должна была болеть голова в первую очередь. Оно зачахло, а у руководителя просто не оказалось интереса его спасать. Первоначальный же замысел здесь был во многих отношениях интересным. Бентосники собирались заняться продукцией бентоса, его кормовой ценностью, что очень важно для познания трофической структуры донных сообществ. Начали они заниматься калорийностью гидробионтов, для чего в лаборатории создали группу физиологов под руководством подающего надежды молодого кандидата наук Г. В.Швыдкого. в дальнейшем, однако, дело дальше деклараций, умных поз и хныканья, к сожалению, не пошло.

В планктонные дела В. Н. Кобликов особенно не вникал, так как здесь было два сильных лидера планктонолога — А. Ф. Волков и В. И.Чучукало. Ну а они, как я уже говорил выше, перешли на облегченный образ жизни в науке. До поры до времени их кроме меня никто не беспокоил, к моим претензиям они быстро адаптировались, как к звуку маятника от часов и, когда я начинал настаивать, довольно пренебрежительно отмахивались. Ни у кого из них ни разу не возникло даже сомнения в том, что их лаборатория так и не стала лабораторией морских экосистем.

В.Н. Акулин считал, что в этом подразделении дела обстоят неплохо и что у нас существует полный деловой контакт. Я был вынужден его разочаровать, а о постоянных пьянках у гидробиологов он уже знал.

Когда я несколько обострил вопрос, В. Н.Кобликова перевели заведовать лабораторией промысловых беспозвоночных, а заведующим лабораторией морских экосистем вновь назначили А. Ф. Волкова, который вскоре, будучи нетрезвым, подал директору два нелепых рапорта об отставке с поста завлаба. Наконец В. Н.Акулин решил ситуацию изменить кардинально. Возник даже вариант ликвидации лаборатории при переводе в мою лабораторию тех сотрудников, которые еще в состоянии и желают работать. Мужская часть лаборатории такого поворота событий сначала не очень испугалась, так как надеялась перебраться в сырьевые лаборатории, где наука переплелась с коммерцией и в этом смысле жизнь била ключом.

В связи с тем что полным ходом шла подготовка очередной комплексной экспедиции и в ней собирались участвовать семь сотрудников из лаборатории морских экосистем, я попросил директора решение вопроса перенести на послерейсовое время, надеясь, что в процессе экспедиции я все же смогу расшевелить гидробиологов и настроить их на рабочий лад. Не допускал я и мысли о полной ликвидации гидробиологической лаборатории, так как это сильно бы ослабило изучение фонового окружения промысловых гидробионтов.

Я подробно остановился на состоянии дел в лаборатории морских экосистем, чтобы на хорошо известном мне примере показать механизм деградации целого направления. Пример этот в общем-то для ТИНРО на данном этапе довольно характерный.

Мои оценки нынешнего состояния дел в ТИНРО и облика его коллектива, наверное, могут показаться жесткими. Допускаю, что я чрезмерно требователен в оценке поступков. На эту тему я много размышлял и пришел к выводу о том, что в таких вопросах большое значение имеет точка отсчета. и еще, если говорить об отдельных персонах, то в большинстве своем они нормальные, часто милые люди. Снисходительно ведь смотрят даже на безалаберных бездельников, если они не являются злыми и не плетут интриги. Умиление может вызвать в определенной ситуации пьяный профессор, который засыпает уткнувшись лицом в чашку с закуской. и это понятно, так как при личностных контактах на первое место выступают не профессиональные критерии, а чисто человеческие мотивы. Позитивное есть ведь даже у неприятных типов. Помню, как в былые времена, когда перед праздниками прямо на работе было принято делать«круглые столы» с музыкой и выпивкой, многие сотрудники сбрасывали привычные маски и представлялись раскрепощенными, при этом вполне приятными людьми. Если исходить из таких оценок, нужно быть снисходительными к слабостям людей и по христианским заповедям прощать их. Но в моих записках я вел разговор о другом. Я имел в виду, что если коллектив, даже милых людей, бездельничает и даже минимально не оправдывает получаемые государственные средства, если, как в нашем случае, науку подменяет околонаучным, если растрясает и разбазаривает созданный предыдущими поколениями авторитет института, если азартно принимает участие в распродаже за бесценок российской рыбы, — то такое поведение производственной совокупности людей безнравственно и лишено минимального потенциала гражданственности и патриотизма. Отсюда мой неутешительный диагноз нынешнего состояния ТИНРО. Институт болен и даже разлагается.

О нравственном кризисе большого коллектива можно было судить даже по событиям внешне незначительным. Приведу один такой пример. Весной 1992 г. в ТИНРО проходила конференция молодых специалистов. По положению первый призер должен был получить солидную премию. На первое место претендовал мой сотрудник В. И.Радченко с докладом по морскому периоду жизни лососей и один способный ихтиология лаборатории Ю. К. Ермакова. Чтобы вывести в победители своего сотрудника, входившие в жюри Ю. К. Ермаков и его заместитель Е. П. Каредин обвинили В. И. Радченко в плагиате и предложили вывести его из состава призеров. Их поддержали другие члены жюри — Ю. В. Новиков и Г. В. Швыдкий. Последний при этом старался протолкнуть к премии своего товарища по Совету молодых ученых. Узнав все это уже задним числом, я пытался пристыдить нечестных судей, но инициаторы интриги попросту послали меня по-крестьянски. Но самое интересное произошло позднее. Ровно через полгода на отчетной сессии Е. П. Каредин по-настоящему попался на плагиате. Ему нужно было отчитываться за многолетнюю тему по мезопелагическим рыбам. Он же несколько лет попросту бездельничал. Невероятно, но факт — Евгений Петрович вышел на отчете с данными, почти полностью списанными из рукописных работ моих сотрудников, в том числе того же В. И.Радченко. Конфуз получился полный. Я потребовал создания комиссии, и она была создана. Работала комиссия, однако, странно: дала Е. П. Каредину несколько месяцев на подготовку нового отчета, чтобы затем оценивать его на предмет плагиата. в процессе же отчетной сессии Е. П. Каредина никто не осудил, более того, были голоса в его поддержку, и в конечном счете случай этот возвели в ранг забавного анекдота. Видя, что Евгений Петрович пытается замять дело, выглядит виноватым, я, не желая продолжения противостояния, попросил комиссию больше не заниматься этим вопросом. Кроме того, мне стало ясно, что общий нравственный настрой коллектива института находится на таком уровне, когда поступки подобного сорта уже не рассматриваются как неэтичные. Добавлю, что после конференции молодых ученых В. И.Радченко ушел в море изучать морской период жизни лососей и своими точными прогнозами с выходом на промрайоны не только показал, что хорошо знает лососей, но даже оказался удачливее в предсказаниях, чем некоторые лососевые специалисты.

Помимо написанного выше об объективных и субъективных причинах девальвации принципов, приоритетов и совести подчеркну еще два момента. Тинровцы, как и все наше общество, не выдержали испытания свободой. Теперь видно, что раньше рабочий ритм в институте поддерживался требовательностью и регулярными ревизиями Минрыбхоза, Дальрыбы, партийных органов и народного контроля. Без кнута дело разладилось, тем более что поощрительный пряник стал доставаться как раз людям, бросившим науку и поменявшим принцип«они для института» на«институт для них».

И еще об одном. Хорошо известен вред монополизма. Несомненно, правы были незабвенные классики марксизма-ленинизма, утверждавшие, что монополизм во всем приводит к загниванию. Все это наглядно подтвердила и рыбохозяйственная наука. Так как Академия Наук всерьез никогда не занималась биологическими ресурсами и рыбопро-дуктивностью водоемов, прикладные институты системы Минрыбхоза всегда владели монопольным, т. е. без конкуренции, правом на последнее слово о состоянии запасов и возможном вылове, хотя подчас за этим не стояли даже минимальные обоснования. Сейчас, например, у специалистов ТИНРО по промысловым беспозвоночным появилось очень широкое поле деятельности. в списке изучаемых объектов уже фигурируют десятки видов. Появилась возможность сказать новое слово об их ресурсах. Это хорошо, но при этом никто ни разу не обратил внимания на то, что именно монопольно работавшие по промысловым беспозвоночным специалисты, в основном центрального института ТИНРО, и создали в прошлом искаженное представление о ресурсах этих гидробионтов в наших морях. в прогнозах тех лет многие объекты просто не фигурировали. Считалось, что их нет.

Раньше нечто напоминающее эффект конкуренции все же создавался на заслушивании прогнозов во ВНИРО, где эксперты основательно щипали представленные прогнозы вылова и промобстановки. Это подстегивало исполнителей, отвечающих за изучение конкретных объектов, и заставляло их искать пути усиления эффективности исследований по динамике численности промысловых объектов. Налаженная система рухнула. ВНИРО, попав в настоящее время в трудную ситуацию, во многом потерял нити влияния в качестве головного учреждения. Не решается он и ссориться с периферийными институтами, боясь вообще остаться в стороне от рыбных ресурсов России, большей частью сосредоточенных в дальневосточных морях. Сейчас прогнозы принимаются без серьезной экспертизы, а в условиях сокращения поступления достоверной информации (не в коммерческих ведь рейсах ее добывают!) вряд ли кто возьмется оспаривать предлагаемые оценки запасов и квоты вылова. Все это еще больше усиливает разрушающий эффект бесконтрольности и отсутствия конкуренции. Думаю, что любые благие пожелания нынешнее положение не изменят. Сразу не получится что-либо изменить и волевым порядком. Ситуация стала малоуправляемой. Поэтому, пытаясь заглянуть на предвидимое будущее вперед, я остаюсь почти пессимистом или сверхосторожным оптимистом. к тому же я мало вижу тинровцев, которые захотели бы и смогли бы активно изменить нынешнюю суть бытия института. Не вызывает в этом смысле оптимизма и молодежь. Поэтому смутное время, на мой взгляд, к сожалению, пока будет продолжаться. Уверен, что прочитав мои оценки и трактовки поступков, многие тинровцы обидятся и даже отвернутся от меня. Я не боюсь такого поворота событий, чувствуя себя правым. Я сделал свой выбор сознательно и перешел в этом смысле свой Рубикон. Время нас рассудит.

Рад буду, если мое предвидение не оправдается. Где-то в душе я бы не хотел накликать плохое, как вещая Кассандра. Пусть я лучше ошибусь. Впрочем, прогнозы в любой сфере всегда были вещью неблагодарной. Не зря же знаменитый поэт, из стихов которого я взял несколько строк для эпиграфов к этой книжке, писал, что«ясновидцев... во все века сжигали люди на кострах».