НЕУДАЧИ ПЕРВОЙ ПРОМЫСЛОВОЙ ЭКСПЕДИЦИИ в ЮЖНОЕ ПОЛУШАРИЕ

В состав научно-промысловой экспедиции в Большой Австралийский залив вошло шесть судов, в том числе два сейнера для облова поверхностных косяков. От ТИНРО для научно-поисковых работ были выделены «Академик Берг» и РТ «Сескар». Замысел здесь состоял в том, что я на «Сескаре» буду делать широкие поисковые съемки, а «Академик Берг» более тщательно, путем микросъемок, оконтуривать районы повышенных концентраций рыб. Экспедицию спланировали так, чтобы в заливе пришлось работать в разгар летнего сезона южного полушария.

Во время перехода я, как и раньше, наблюдал за морем, считал летучих рыб и морских птиц. Но на этот раз тропическая экзотика не трогала. Безразлично отнесся я к пересечению экватора и появлению на ночном небосклоне созвездия Южный крест. Все больше в душе и голове появлялись сомнения относительно успешности начавшегося предприятия. Я помнил, что, когда мы на «Академике Берге» в прошлом году возвращались через Большой Австралийский залив, скоплений берикса там уже не встретили. Заранее давила ответственность за промысловые результаты экспедиции.

«Сескар» и «Академик Берг» подошли в Большой Австралийский залив на несколько дней раньше промысловых судов и сначала проверили места, где «Таджикистан» имел высокие уловы берикса. Устойчивых скоплений берикса мы не нашли, а следовательно, и не получили сносных и, главное, стабильных уловов. Но нужно было выходить на связь с подходящими промысловыми судами. О. И. Ламаев не очень расстроился, услышав мой неутешительный доклад. Он, по-видимому, сначала отнес все на наше неумение, одновременно надеясь на свой рыбацкий опыт. Но скоплений берикса действительно не было. Он держался рассеянно лишь по краю шельфа.

Чтобы разобраться в ситуации, на «Сескаре» я начал съемку всего залива. Большой Австралийский залив в форме пологого лука окаймляет южное побережье Австралии. Он имеет обширный пологий шельф и довольно крутой материковый склон, над которым и проходит граница залива. За свалом глубин начинался великий Южный океан, откуда иногда доходила до залива уставшая пологая зыбь. Во внутренней части залива обстановка была совсем иной, обычно стояли тихие погоды, а синяя вода внешней части залива заменялась здесь мутно-зеленой. Позднее, когда были обработаны планктонные сборы, оказалось, что в этих частях обитают два совершенно разных планктонных сообщества. Состав рыб также оказался во многом различным. в прибрежной части преобладали австралийская сардина и другие мелкие пелагические рыбы и молодь многих рыб, взрослые особи которых обитают во внешней части залива. Вся эта мелочь держалась мелкими стайками и не образовывала заметных скоплений. а по весу в уловах в целом преобладал довольно крупный желтый спинорог, в заливе он играл роль хищника. в частности, в его питании наиболее часто встречалась именно сардина. Зубы у спинорога срослись в режущие пластины, которыми он быстро выводил из строя кутцы тралов, легко перекусывая капроновые нити.

Встречался спинорог и по внешней части шельфа залива. Уловы здесь в целом были более экзотическими. Регулярно встречались красный берикс и берикс ласточка, розовая красноглазка, скумбрия, кабан-рыбы, рексия и другие. Особенно красочное зрелище представляли отдельные промысловые подъемы с преобладанием красного берикса. Внешне эта рыба напоминает крупного морского окуня: большие глаза, твердая, как панцирь, мощная чешуя, а общий ярко-красный цвет, оттеняется нежным золотистым блеском. к сожалению, такие уловы были редкими; к тому же не было ни одного случая, чтобы при хорошем улове удавалось сразу следующим тралением повторить успех.

Я довольно быстро сориентировался в поведении тунцов, заметил, что на поверхности моря они чаще всего появлялись в периоды пониженного атмосферного давления. Почти каждый день еще до обеда удавалось найти группу косяков, но капитаны сейнеров вскоре перестали реагировать на наши призывы. Были случаи, когда мы буквально въезжали в огромные косяки тунцов и по нескольку часов держали их у ; борта, орошая воду струями из пожарного шланга. Просили обметывать нас вместе с тунцами или один сейнер другим, обещая подстраховку. Но никто не хотел рисковать, тем более что рыбакам шла гарантированная зарплата.

В таких разочарованиях прошло южное лето. Рыбаки опустили руки, но берег не давал добро на сворачивание экспедиции. По просьбе О. И.Ламаева я отправил развернутую радиограмму, в которой обосновал целесообразность отзыва сейнеров вместе с одним из больших судов. Остальным же предлагал перейти к Новой Зеландии и проверить наличие осенних скоплений ставриды. Я помнил, что в предыдущем рейсе промысловая обстановка стала явно улучшаться к концу лета. Уже наступала осень, и предложение в ТИНРО и Дальрыбе было принято.

У Новой Зеландии после расширения ею зоны территориальных вод, доступных мест для поисковых работ на шельфе было мало. Проверку начали с залива Тасман. Ставрида оказалась на месте, скопления ее имели промысловый уровень, но не столь мощные, чтобы можно было поднимать полные кутцы. «Академик Берг» и РТМ «Каллисто», на котором был О. И.Ламаев, остались экспериментировать на ставриде, а я на «Сескаре» спустился на юг в залив Кантербери. Как и раньше, здесь были скопления снека и резко увеличилось по сравнению с летом количество кальмаров, уловы которых достигали промысловой величины. Здесь же в заливе Кантербери мы имели большой улов серого каменного окуня — мощного, по 5-20 кг весом хищника с деликатесным мясом. а на другой день по кромке свала глубин набился полный трал тяжелой пятнистой сериолеллы. На судах с бортовым тралением уловы поднимают джильсоном и сушилкой, которые пропускаются через блоки, закрепленные на передней мачте и на соединяющем мачты штаг-карнаке. При подъеме полного кутца, когда он наполовину вышел из воды, штаг-карнак оборвался, в это время лопнул и кутец. Судно содрогнулось, как от сильного взрыва, при этом от сотрясения разрушилась вся антенная система. Двое суток мы были без связи, восстанавливая повреждения. Когда «Сескар» был опять в строю, я стал звать на юг «Каллисто» и «Академик Берг». Но все уже выдохлись, при этом на судах кончались регистровые сроки, а до дому было еще не меньше месяца пути.

Было ясно, что изначальный замысел научно-промысловой экспедиции реализовать не удалось. Я заранее представлял, сколько будет скепсиса в ТИНРО, Дальрыбе и Минрыбхозе. Настроение было подавленное, его не скрашивали и орнитологические наблюдения. Я машинально делал учеты, подсчитывал за кормой альбатросов. Позднее эти данные мне дали возможность разработать довольно стройную схему их сезонного распределения как в новозеландском, так и в австралийском районах. Но в тот момент все мои мысли были связаны с предстоящим отчетом. Так как работали мы в паре с «Академиком Бергом», было целесообразно делать общий отчет. Поэтому на обратный переход я перешел на «Академик Берг». Команда там в основном осталась прежняя. и хотя на«Сескаре» у меня отношения с экипажем также вполне сложились, было приятно оказаться среди старых бравых товарищей во главе с помполитом И. М. Каталашвили.

К приходу во Владивосток материалы были обобщены и получился неплохой отчет, если иметь в виду научные результаты. Но разочарование промысловыми итогами было столь большим, что я перед приходом в порт заболел. Сказались нервные нагрузки. Как я уже писал, не без нервного напряжения проходила и первая южная экспедиция. Когда судно швартовалось, я все еще лежал, сломленный жгучими болями в желудке. Ходивший в этот рейс паразитолог Ю. В. Курочкин заставил меня выпить полстакана неразведенного спирта, который снял остроту боли, и я впервые за несколько дней разогнулся. Домой меня довел встречавший судно В. В.Федоров.

Отрицательных эмоций добавило и сообщение жены о том, что ее в мое отсутствие вызывали в спецотдел организации, где числились суда рыбной разведки. в этом отделе работала особая публика, по-видимому, бывшие гэбешники. Про одного из них говорили, что он приводил в свое время исполнение приговоров. Они пытались узнать у нее непонятный им смысл моих личных домашних радиограмм: их, оказывается, в этом отделе«рецензировали». Дохнуло беспросветной враждебной атмосферой, в которой трудно было удержаться в равновесии.

На Ученый Совет, где я отчитывался за экспедицию, набился полный зал народу. И. В. Кизеветтер отсутствовал, а Совет вел его заместитель И. П. Леванидов. После доклада, где я говорил не только о выводах, но и предложениях на будущее, было много вопросов, при этом некоторые — явно с издевкой. Больше всего было разговора о непойманном бериксе. Готовясь к отчету, я тщательно еще раз просмотрел прошлогоднюю информацию В. Н.Макарова об этой рыбе и пришел к выводу о том, что он завысил количество берикса в несколько раз. Хорошие же уловы«Таджикистана» объяснились также довольно легко. Просто берикс в тот раз собрался на нерест на небольшом пятачке, на который и натолкнулся«Таджикистан». и когда В. Н.Макаров в прениях начал разглагольствовать о некачественной работе экспедиции, я взорвался и парировал очень резко. в перерыве ко мне подошел присутствовавший на Совете представитель рыбного отдела Крайкома КПСС и стал уточнять мои разногласия с В. Н.Макаровым. Рядом стояли некоторые члены Совета, и я еще раз назвал выводы В. Н.Макарова о масштабах ресурсов берикса липой. Нелестную фразу я отпустил и в адрес самого В. Н.Макарова.

После завершения заседания меня вызвали в кабинет И. П. Леванидова. Когда я вошел, там сидела наиболее активная часть Ученого Совета и партбюро. Поднялся дружный крик о том, что я дискредитировал институт и его руководство. Особенно усердствовали А. П. Веденский и И. А. Пискунов. Последний был также старым тинровцем, но уезжал на запад. Три года назад он вернулся и стал заведующим лабораторией, в которой работал В. Н.Макаров. Кроме того, И. А. Пискунов был парторгом. Оказывается, пока я плавал, администрация и партбюро активно и на всех уровнях пытались восстановить В. Н.Макарову визу, аттестуя его во всех отношениях в превосходных степенях. Буквально за несколько дней до Совета с помощью рыбного отдела Крайкома им это удалось. Я же, по их мнению, своими заявлениями против В. Н.Макарова в присутствии крайкомовцев поставил институт в двусмысленное положение. Я не сдался, азартно парировал и, конечно, сильно обидел своих оппонентов, сказав им, что если они так возносят проходимца, то сами ему подобны. И. П. Леванидов, будучи не злым человеком, понял, что с воспитательным собранием переборщил, и уже дружелюбно махнул на дверь. Вспоминая этот случай, я отчетливо понимаю, как легко в свое время могли устраивать единодушные коллективные осуждения.

В это время в Большом Австралийском заливе работала экспедиция на РТМ«Радуга» и возглавлял ее В. Н.Макаров. с ним была довольно сильная научная группа, включая друга В. В.Натарова — гидролога В. Н.Пашкина. Оба они были хорошими океанологами, при этом не боялись вникать и в экологию рыб. Некоторые их идеи я в дальнейшем использовал при объяснении закономерностей количественного распределения рыб и сезонных перестроек в ихтиоцене австралийских вод. На этот раз В. Н.Макаров сработал хорошо, если говорить о плавании«Радуги» в целом. Понимаю, что ему хотелось доказать, кто есть кто. Соревновательность, как известно, дает хорошие стимулы для работы.

Если говорить точнее, то наиболее удачными в этой экспедиции были работы по сардине, а также океанологические съемки, на базе которых В. Н.Пашкин сделал хорошее описание океанологического фона залива.«Радуга» имела подъемы сардины до 5 тонн, и это давало надежды. Но оста вались и сомнения, так как стабильных уловов добиться не удалось, а за все время выловили только 54 тонны сардины. Ничего не получилось у этой экспедиции и с бериксом. Районы его возможных скоплений проверялись несколько раз в разные сезоны, а «Радуга» проплавала больше восьми месяцев, но заметных и устойчивых скоплений не было.

Неудачный исход описанной промысловой экспедиции настроил против австрало-новозеландского района и Минрыбхоз. в ТИНРО, однако, при всем различии взглядов точку ставить не собирались. Все понимали, что нужно продолжить исследования с обязательным охватом всех сезонов года. Я, к примеру, очень большие надежды возлагал на зимний период, особенно в новозеландских водах. Но так как Минрыбхоз не давал на это мероприятие валюты, идею зимней экспедиции пришлось пока отставить. Появилась возможность несколько месяцев посидеть на берегу и поработать с материалами и литературой.

С птицами, как всегда, проблем не было, и я довольно быстро обработал материалы последней экспедиции и отправил в печать серию статей. Гораздо сложнее получилось с материалами по рыбам. Нескольким участникам экспедиций в австрало-новозеландский район, а это были не столько тинровцы, сколько ихтиологи разведк.и, я«раздал» наиболее массовые виды рыб. Была написана серия статей, и в общей сложности получился довольно объемный сборник. Увидеть свет ему, однако, не довелось. Цензура Минрыбхоза и ВНИРО его не пропустила, так как он касался исключительно новых районов промысла. Не удалось разместить статьи этого сборника и по различным изданиям. Было очень обидно, так как в этих экспедициях мы собрали действительно масштабный и уникальный даже по сегодняшним меркам материал. Сами австралийцы и новозеландцы тогда вели только прибрежные исследования.

В дальнейшем я научился частично обходить цензурные препоны. Писать статьи по отдельным промысловым видам рыб было бесполезно. Я попробовал готовить работы по экологии ихтиофауны того или иного района в целом, избегая элементарных промысловых вопросов. Промысловые виды в таких статьях как бы терялись среди латыни многочисленных непромысловых рыб. к чисто научным статьям министерские чиновники были менее внимательными, поэтому мне многое удалось опубликовать в академических изданиях. Знаю, что большинство моих статей австралийцы и новозеландцы переводили и перепечатывали в своих журналах.

Из изложенного выше видно, что мои отношения с руководством института в описываемый период складывались не в мою пользу. Тем не менее в тематический план ТИНРО включили тему рыбных ресурсов новозеландских и австралийских вод и меня назначили руководителем этой темы. Не было у меня и проблем с большинством рядовых тинровцев. Лаборатория ихтиологии тогда несколько расширилась и обновилась молодежью, а в соседних комнатах располагалось управление рыбной разведки. Оно также расширилось, при этом появилось много молодых специалистов ихтиологов и гидрологов. На некоторое время тогда перешел в разведку А. И.Чигиринский. Он был заместителем начальника, и это способствовало более тесным контактам между ихтиологами ТИНРО и разведки. у меня и других моих тинровских сверстников к тому времени уже был солидный авторитет. Поэтому вокруг нашей лаборатории в перерывах между рейсами постоянно группировалась молодежь. Были серьезные разговоры, споры, порой резкие, не одновременно и много шуток, а перед праздниками наше товарищество вообще напоминало запорожский лагерь. Помню, как Н.П.Новикову и В. В.Федорову в портфели подкладывали кирпичи. Первый был всегда начеку и каждый раз вовремя раскрывал наши козни. В. В.Федоров же мог по неделе таскать тяжелый портфель, ни о чем не подозревая. Однажды он несколько дней ходил с большой кокардой на затылочной части шапки.

Б.Н.Аюшин на посту замдиректора ТИНРО большую часть времени занимался общими организационными вопросами и взаимодействием с Дальрыбой и Минрыбхозом. Экспедиционные дела института больше замыкались на В. В.Натарова, который плотно работал с рыбной разведкой. Однажды мне показалось, что он настроен оттеснить меня от австрало-новозеландского района. Весной 1967 г. вместе с начальником разведки В. А. Ковшовым он, сославшись на то, что нет валюты, но есть свободный«Академик Берг», предложил мне пойти на нем в орегоно-калифорнийский район. Там работал наш флот на хеке, поэтому проблемы с бункеровкой не было. Мне не хотелось менять район исследований. Были новые материалы, появилось много идей. Хотя съемки наши часто ломались, все же накапливалась неплохая информация по биологии рыб, а также океаническим и гидробиологическим условиям как новозеландского, так и южноавстралийского районов. Оставались надежды и на промысловые успехи, особенно на Новозеландском плато. Я уже заметил, что от лета к осени промысловые условия здесь поступательно улучшались, поэтому была уверенность в более стабильной обстановке в зимний период.

Одним словом, я отказался плыть в северо-восточную часть Тихого океана и предложил другой вариант использования«Академика Берга», который В. В.Натарову и В. А. Ковшову сначала показался совершенно несерьезным. Вскоре они, однако, не только согласился, но даже загорелись. а предложил я без заходов, на одном бункере сплавать на североавстралийский шельф, где экспедиции ТИНРО до этого не работали. После вьетнамской экспедиции на тропические шельфы смотрели вообще прохладно. Но здесь был какой-то шанс, тем более, что не нужно было валютных средств.

Обстановка на судне была непринужденной и деловой, правда, от старого экипажа осталось немного моряков. Особый ответственный настрой задавали капитан Г. А. Краснов и помполит И. М. Каталашвили. Оба они были в принципе симпатичными людьми, с которыми было приятно и работать, и беседовать, и выпивать. Я плавал со многими капитанами и с абсолютным большинством вполне срабатывался. Но Георгия Андреевича Краснова ставлю среди них на совершенно особое место. а И. М. Каталашвили был вообще по-дружески предан, и мне кажется, что он даже переоценивал меня. Правда, последнее шло на пользу делу, так как после его сверхоценок мои программы вызывали уважение почти любого члена экипажа.

Работа на североавстралийском шельфе пришлась на период юго-восточного пассата. Штормов не было, но упругий пассат хорошо сглаживал жару. Основное ощущение всего рейса связано с экзотической природой североавстралийских морей. Этот район океана является составной частью«сердца» тропической фауны как в прошлом, так и в настоящем. Одних рыб там обитает около двух с половиной тысяч видов. Почти все уловы были очень пестрыми по составу, а значительную их часть слагали рыбы всевозможных форм и расцветок. Особый колорит уловам придавали коралловые рыбы: рыбы-бабочки, радужные рыбы, рыбы-попугаи, спинороги, кузовки, рыбы-собаки, рыбы-ежи, рыбы-хирурги, хромисы, анемоновые и помацентровые рыбы. Многие из них напоминали яркие цветы с блеском драгоценных камней. Временами это буйство красок просто ошеломляло. Я среди ярких рыб особенно выделял двух: рыбу-императора из рыб-ангелов и золотую ставриду. Рыба-император имеет общий пурпурно-коричневый фон, испещренный извилистыми полосами ярко-желтого или оранжевого цвета. в зависимости от положения к свету и светлые, и темные полосы переливаются всевозможными оттенками. Золотая ставрида более однотонна, но не менее экзотична. Все се тело, включая плавники, имеет яркий золотисто-желтый фон, на котором лишь слегка угадываются темные поперечные полосы.

Но основу уловов составляли виды и группы рыб, с которыми я раньше познакомился в Тонкинском заливе. Назову только некоторых: сардинеллы, мелкие тропические сельди, среди них — с такими красивыми именами, как пеллона и дуссумсрия, ставриды, сребробрюшки, пеламиды, барабульки, ящсроголовы, немиптерусы, сладкогубы, летринусы, рифовые и каменные окуни. Вся эта разнорыбица создавала хорошую кормовую базу для акул и скатов. Они были в каждом трале, чаще встречались мелкие и среднего размера серые акулы, но попадались и в несколько метров длиной акула-молот, тигровая, скат-гитара, гигантские хвостоколы, пила-рыба.

Как я уже говорил, работа«Академика Берга» на тропическом шельфе Австралии пришлась на время юго-восточного пассата, который сгоняет прогретые поверхностные воды с шельфа, что вызывает подъем богатых биогенами вод со свала глубин. в связи с этим на обширных площадях происходило мощное цветение фитопланткона, а на его базе — развитие зоопланктона. Значительная часть массовых рыб нагуливалась и не обнаруживала тяготения к каким-либо локальным зонам. Создавалось впечатление, что если в этом районе применить крупногабаритные тралы, например близнецовые, то можно получать хорошие уловы. При этом из разнорыбицы можно набирать порядочно крупной рыбы великолепного товарного вида — рифовых и каменных окуней, летринусов, сладкогубов, пеламид и других рыб. Когда такие предложения позднее делались мною рыбопромысловым организациям, скептики обоснованно возражали, что наши рыбаки, привыкшие заниматься одновидовой рыбалкой, не смогут и не захотят сортировать такие пестрые уловы. Так оно и случилось.

Пока я плавал по тропическим австралийским морям, на северотихоокеанском театре тинровской деятельности произошел случай, который, с одной стороны, стал укором для ТИНРО на несколько лет, а с другой — сделал необходимым внести серьезные корректировки в методики поисковых исследований в океане. в ТИНРО зашли два любознательных капитана-промысловика. Их интересовало, есть ли смысл при переходе через Тихий океан на промысел хека у берегов США попутно проверить какие-либо районы в открытом океане. в частности, они обратили внимание на мелководные банки-вулканы севернее Гавайских островов. в этом разговоре кроме кого-то из замдиректоров принял участие Н.П.Новиков. Тинровцы сомневались в возможности обнаружения больших скоплений рыб из-за малой площади банок. Правда, добавили, что проверять всегда есть смысл. Первым произвел переполох РТМ«Астроном». Вопреки тинровским сомнениям, над банками стеной стояла рыба. Рыбаки ошибочно назвали ее пристипомой. Позднее, когда разобрались, оказалось, что это кабан-рыба. Плотность ее концентраций была столь значительной, что за короткие 10-15 минутные траления набивались полные кутцы рыбы. На вопросы из Дальрыбы, есть ли смысл направлять на Гавайский хребет флот, никто в ТИНРО не смог ответить членораздельно. Рыбацкие суда стали подтягиваться сами, и вскоре рыбалка зашумела вовсю. Это был привычный для рыбаков одновидовой промысел. На окунях они к этому времени приобрели хороший навык тралений на скалистых грунтах. Уловы были хорошие, и их не нужно было сортировать. в ТИНРО ожидали, что рыба вот-вот кончится, так как слишком небольшую поверхность имели подводные банки, оказавшиеся не чем иным, как вершинами вулканов. Так думал и я. Случилось, однако, обратное, рыбаки нашли в том районе еще неизвестные банки и почти все они были с рыбой. Дальрыба командировала в район Ю. Г. Диденко, который к тому времени уже имел репутацию все пробивающего партизана, а в компанию ему дали В. В. Федорова. Последний и привез в институт первую конкретную информацию о загадочной рыбе. Неприятности, как известно, не приходят в одиночку. В. В. Федоров, будучи великолепным систематиком, сначала не смог определить видовую принадлежность рыбы и вслед за рыбаками называл ее пристипомой. Через некоторое время уже на берегу он с ужасом понял, что это не пристипома, а кабан-рыба. Но в магазины уже приходили первые партии, которые трафаретились пристипомой и менять промысловое название было поздно, тем более что любители-поэты посвятили именно пристипоме благодарственные стихи.

Наступал 1968 г. Минрыбхоз утвердил несколько программ экспедиций в южное полушарие. в этом году в строй должен был вступить новый корабль типа БМРТ, но построенный в научном варианте«Профессор Дерюгин». и первоначально предполагалось, что его дадут мне, при этом имелось в виду к Новой Зеландии идти прямо с Черного моря, где судно было спущено со стапелей. Но в последний момент решил в полукругосветку сходить В. В.Натаров, и И. В. Кизсветтер пошел ему навстречу. На приход в рыбную разведку«Профессора Дерюгина» смотрели как на большое событие, так как судну было присвоено имя основателя ТИНРО. с В. В.Натаровым полетела на запад принимать судно большая группа научных сотрудников ТИНРО, в том числе Ю. В. Новиков, который решил немного отвлечься от ежегодной рутинной работы на»сайровой путине.