ВПЕРВЫЕ в ЮЖНОМ ОКЕАНЕ

Для первого плаванья на Новозеландское плато было выделено лучшее по тем временам поисковое судно БМРТ «Академик Берг». Этот корабль относился к типу больших морозильных траулеров водоизмещением более 3 тыс.т. Он казался гигантом по сравнению с СРТ и РТ, к тому же сконструирован для кормовых тралений. Именно на БМРТ освоены советской рыбной промышленностью многие новые районы рыболовства в 60-е годы. Первый пришедший в рыбную разведку БМРТ по предложению А. Г. Кагановского был назван в честь академика Л. С. Берга, которого чета Кагановских считала своим учителем.

Перед рейсом произошло два внешне незначительных, но имевших определенный смысл события. Когда я написал рейсовое задание и оно было утверждено, мне стало известно, что директору И. В. Кизеветтеру предложил свой план экспедиции к Новой Зеландии Н.П. Новиков. При этом он утверждал, что накопленный на севере опыт дает право именно ему возглавить работы в новом южном направлении. Такой поворот событий для меня был совершенно невероятен. Но так как до этого Николай Петрович меня, в некоторой степени, опекал, не вмешиваясь, я растерянно ждал решения руководителей. При директоре было специальное заседание, на котором Н.П.Новикова довольно жестко отставили от данной экспедиции. Говорилось и о неэтичности его поведения. с этого времени у него началась серия неудач и недоразумений с начальством. Раньше он пользовался большим доверием у А. Г. Кагановского и, по-видимому, готовился ему в преемники на пост заместителя директора. Но наставник сошел со сцены, а на его месте сразу твердо взял власть в руки Б. Н.Аюшин. Как-то накопился груз недопонимания, было порядочно недоразумений, интриг и расхождений во взглядах, что отразилось в какой-то степени и на авторитете Николая Петровича в целом в институте. Регулярные в прошлом товарищеские подначки постепенно переросли в жесткие колкости и разыгрывания. Помню сцену на Ученом Совете, на котором он репетировал докторскую диссертацию. Работа была слабой, хотя Н.П.Новиков очень старался. Ему задали... 40 вопросов, часть из которых была явно предвзятой. Кончилось тем, что через несколько лет он уехал в Керчь, где вскоре стал директором. По-видимому, не раз вспоминал Николай Петрович тогда давнюю истину о дефиците на пророков в своем отечестве. Но звездный час Николая Петровича был впереди. Он еще дважды вернется на Дальний Восток и еще будет директором ТИНРО, но об этом позднее.

Ажиотаж вокруг Новозеландской экспедиции, помимо прочего, был подогрет вестями из Минрыбхоза. в ТИНРО сообщили, что на Новозеландском плато недавно побывал переоборудованный китобоец из китобойной флотилии «Советская Украина». Флотилией командовал знаменитый А. Н.Соляник — один из первых советских китобоев, Герой Социалистического Труда. Это был настоящий удельный князь, пользовавшийся абсолютной поддержкой министра А. А. Ишкова, к которому А. Н.Соляник, по его словам, «в кабинет открывал дверь ногой». На упомянутом китобойце плавал сын знаменитого отца — Г. А. Соляник, по образованию биолог. Папа-Соляник, по существу, подарил сыну-Солянику китобоец, разрешив ему плавать где тому заблагорассудится. Так вот, у островов Окленд, расположенных в южной части Новозеландского плато, младший Соляник сделал одно траление, но трал, якобы набитый деликатесной мраморной нототенией от тяжести рыбы оторвался. а другого трала на судне не было, поэтому более детально район не проверили. Сообщил в Минрыбхоз Г. А. Соляник и об огромных запасах у островов Окленд крабов.

В общем, в ТИНРО заняться этим интригующим районом поручили мне, и я также немного поддался азарту. Однако кроме веры в мою научную перспективность у руководителей ТИНРО уже было относительно меня небольшое «но». Я оказался из неподдающихся, очень настойчиво и часто отстаивал свое мнение, не давал никому спуску, то есть в некоторой степени был неудобным и не всегда управляемым, а жизнь постигал путем собственных ошибок. Меня немного кольнуло, когда я узнал, что начальник разведки В. А. Ковшов специально приходил на судно, разговаривал с помполитом И. М. Каталашвили и просил его при возможных конфликтах сдерживать свой грузинский темперамент и дипломатично гасить мою горячность. В. А. Ковшов явно перестарался в своих опасениях, а с И.М.Каталашвили мы так понравились друг другу, что стали настоящими друзьями. Он с самого начала заверил меня, что сделает все для того, чтобы работы наши удались. Исидор Михайлович оказался невероятно колоритной личностью. Усатый красавец, бывший офицер, мастер спорта по вольной борьбе, он случайно оказался в помполитах, поэтому относился к должности с легкой иронией и как к временной. Заходя в партком в своем управлении, он иногда в шутку приветствовал своих коллег как «рыцарей замочных скважин». Кто-то обижался, кто-то в ответ говорил не менее остроумное.

Вообще мне довелось плавать со многими помполитами. и хотя я никогда не был в партии большевиков, а со временем стал вообще ярым антикоммунистом, я ни одного из них не могу вспомнить плохим словом. Все это были абсолютно нормальные люди, которые шли работать на законные по тем временам должности. Им приходилось выполнять наблюдательные функции, но на то были соответствующие инструкции. у меня со всеми из них складывались нормальные товарищеские отношения, и могу утверждать, что и «воспитательную» работу в экспедициях они действительно направляли на выполнение рейсовых заданий.

Когда «Академик Берг», миновав Сангарский пролив, взял курс на юг, все связанное с берегом как-то отодвинулось на задний план и начался нетерпеливый отсчет дней до Новой Зеландии. Это был мой первый трансэкваториальный маршрут, и появилась возможность проследить распределение морских птиц и летучих рыб через все зоны океана. Весь переход стояли хорошие погоды, и «Академик Берг», ежесуточно оставляя за кормой по четыре широтных градуса, довольно споро продвигался на юг. в сравнении с небольшими судами, на которых я плавал раньше, на БМРТ было более чем комфортно. Кроме того, в низких широтах было тепло, много солнца, а вокруг приветливая синь океана. Где-то далеко остались заботы и проблемы нашей беспокойной жизни. Стало ясно, почему маршруты академических экспедиций с некоторых пор стали пролегать именно в тропики.

На середине перехода я получил радиограмму от одного из патриархов российской ихтиологии Ю. Ю. Марти. На «Академике Книповиче» он шел аналогичным маршрутом в Южную Атлантику. Юлий Юльевич желал нашей экспедиции успешного поиска и счастливого плаванья. Не скрою, что было приятно почувствовать себя не последним действующим лицом в огромном деле союзного масштаба. Я ответил ему аналогичной радиограммой, при этом обратил его внимание на символичность названий наших судов, которые носили имена людей, прославивших российскую науку.

Когда миновали тропическую зону и спала жара, я стал ожидать встречи со знаменитым странствующим альбатросом. Из литературы мне было известно, что эта птица с размахом крыльев 3,0-3,5 м является одним из романтических символов Южного океана. а первые знания о нем принесли из края айсбергов в свое время китобои, которые раньше других освоили Антарктику. Писали, что область альбатросов начинается с 40° ю.ш., то есть с северной границы зоны Западных ветров.

Мой первый странствующий альбатрос действительно запомнился, и я об этом писал в своих записках «В Южном океане», опубликованных в альманахе «Океан и Человек» (1979): «...утром меня разбудил мой друг И. М. Каталашвили и возбужденно сообщил, что за судном летит огромный, как птеродактиль, альбатрос... Я быстро поднялся на кормовую палубу и сразу узнал в планирующей за судном птице странствующего альбатроса. Это был крупный экземпляр, судя по оперению, среднего возраста. На море было маловетрие, но альбатрос спокойно и уверенно планировал над самой водой, иногда задевая ее концами крыльев. Он то приближался к самой корме, то уходил на несколько сот метров в сторону и вновь приближался к судну. Весь величественный облик красивой крупной птицы, ее сильный размашистый планирующий полет были под стать океанскому простору. Вскоре к нему присоединился еще один, а когда через сутки мы подошли к Новой Зеландии, за кормой держалось уже около десятка странствующих альбатросов...» За южными альбатросами наблюдать оказалось легко, они постоянно, как чайки, сопровождают суда, дожидаясь различных отбросов. При тралениях же их вообще у борта скапливалось по нескольку сот штук. к тому же новозеландский район является своеобразным альбатросовым центром Мирового океана. Здесь встречается девять их видов.

Так получилось, что еще до начала траловых работ мое знакомство с природой новозеландских вод началось с птиц. Кроме альбатросов здесь обитает большое количество буревестников, тайфунников, качу-рок и других птиц. Среди них и виды, которые на время зимы в южном полушарии летают к нам на север. Мы подошли к Новой Зеландии первого декабря, начиналось южное лето и время выведения птенцов, поэтому птиц здесь повсеместно было много. Но на Новозеланских островах гнездится также около десяти видов пингвинов, однако за пределы прибрежных вод они почти не заплывают, поэтому в моих учетах они были представлены мало.

От первых тралений в новозеландском районе у меня осталось двойственное впечатление. Сначала мы вышли на сравнительно обширный шельф, разделяющий главные острова Новой Зеландии — Северный и Южный. у северной оконечности о.Южный расположен большой залив Тасман, где получили первые заметные уловы ставриды. Но это были только центнеры, а все ждали тонны. По тому, что в уловах присутствовали только отборные крупные особи, стало ясно, что основная масса этой ставриды должна быть севернее. Ведь только начиналось южное лето. Поэтому с тралениями мы стали подниматься на север. Через пару дней как будто замаячила первая серьезная надежда. Под вечер мы обогнули мыс Эгмонт на о.Северный и вошли во внешнюю часть залива Таранаки. Был штиль, с одной стороны простиралось синее море, а с другой спокойно дремали уютные зеленые новозеландские берега. На фоне слабо гористой суши величественно возвышался вулкан Эгмонт, над белой шапкой которого стояло тарелкообразное облако. Внезапно мы оказались со всех сторон окруженными плещущимися косяками ставриды. с обоих бортов косяки просматривались до горизонта, а эхолот показывал наличие косяков и в толще воды. Ставриды было много, но за два дня тралений удалось получить лишь один приличный улов. Тралить мы могли только в донном варианте. Кроме того, тогда на вооружении наших судов еще не было крупногабаритных пелагических тралов и приборов контроля за ходом трала. Поэтому приходилось надеяться лишь на донные скопления.

Что касается чисто ихтиологических впечатлений от первого знакомства с ихтиофауной Новой Зеландии, то временами создавалось ощущение, что мы работаем на юге Японского или в Восточно-Китайском море. Самой массовой оказалась новозеландская ставрида, близкая японской ставриде. Характерными также были австралийская сардина, австралийский анчоус, морской петух, японский солнечник, скумбрия, морской карась-тай, желтохвост-сериола, колючие акулы. Аналогичные близкие виды есть в субтропических водах и в северном полушарии.

Новая Зеландия занимает в южном полушарии географическое положение, аналогичное Японии в северном полушарии. к Японии с юга подходит теплое течение Куросио, к Новой Зеландии такое же Восточноавстралийское течение. с севера к Японии спускается холодное течение Ойясио, а южная часть Новозеландского плато омывается холодным течением Западных Ветров. Таким образом, северная часть Новозеландского плато расположена в субтропической зоне, а южная — в умеренной. Как можно было понять из описания первого этапа работ, мы начали поисковые исследования в субтропических водах, что и объясняет перечисленный состав уловов.

Вскоре мне изменила выдержка. За несколько дней пришла уже вторая радиограмма от Б. Н.Аюшина, который просил постараться быстрее найти рыбу и показать большие уловы. Это нужно было для укрепления позиции ТИНРО перед Минрыбхозом. Кроме того, Будда Николаевич предполагал при нашей удаче для развития успеха добиться отправки к Новой Зеландии промысловой экспедиции.

Не получив устойчивых уловов в субтропических водах, мы бросились южнее пролива Кука в умеренные воды. Там доминирующие виды были уже другие. Сначала встретили хорошие эхозаписи шпрота, но в обычном трале эта мелкая рыба в основном процеживалась сквозь крупную ячею. к сожалению, мелкой дели для вставки в кутец в багаже тралмастеров не оказалось. Тралениям по шпроту предшествовал интересный случай. Выйдя через пролив Кука в воды восточного побережья Новой Зеландии, мы стали продвигаться на юг вдоль кромки шельфа. Проводя учет птиц, я заметил каких-то крупных животных, появлявшихся на поверхности моря. Размер их был со среднего кита, но в движениях они напоминали гигантских тюленей. Необычные животные встречались на протяжении нескольких десятков миль. Мелькнула мысль о Несси, в существование которой я не верил. Но все оказалось до удивительного простым. в улове первого трала в этом районе оказался и один из таинственных незнакомцев. Это была десятиметровая гигантская акула.

Попутно добавлю, что когда через несколько лет у Новой Зеландии начался оживленный траловый промысел рыбы, мертвыми гигантскими акулами была буквально «засорена» западная часть Чатамского хребта. в одной научно-поисковой японской экспедиции выловили такую полуразложившуюся акулу и приняли ее за Несси — гигантского морского змея. фотография с этой «Несси» с крупными заголовками обошла весь мир. Ссылались на нее и наши советские поклонники Несси. Мой ученик Г. М. Гаврилов на эту тему написал позднее высмеивающую статью, в которой наглядно показал, как рождаются лжесенсации.

Южнее, в обширном заливе Кантербери, мы получили промысловые уловы снека — интересной рыбы, внешне напоминающей морских щук. Взрослые особи снека имеют примерно метровую длину, а челюсти их вооружены крупными клыковидными зубами. Любопытно, но имея такое вооружение, снек питается не только мелкой рыбой, а в равной степени и планктоном. Несмотря на хорошие уловы, снек нас быстро разочаровал. Он оказался сильно зараженным паразитами. Его деликатесное мясо было как вермишелью нашпиговано белыми гельминтами. Здесь же в заливе Кантербери по кромке свала глубин один раз подняли полный трал деликатесной пятнистой сериолеллы — крупной рыбы, с вальковатым телом, имеющим фиолетовый оттенок. Но повторные траления были уже непромысловыми.

Оставалась надежда на самую южную часть Новозеландского плато, где младший Соляник «оборвал с мраморной нототенией трал». у островов Окленд мы действительно поймали несколько нототений и крабов, но каких-либо заметных скоплений их не было. Стали понятны и обстоятельства потери китобойцем трала. в том районе задевистые скалистые грунты. При донных тралениях в таких случаях порывы и даже обрывы трала — дело обычное. Кстати, трал с рыбой, пока он в воде, от тяжести вообще оторваться не может.

Так, в надеждах и разочарованиях прошел месяц. Подошло время бункеровки, и мы зашли в порт Веллингтон. в те годы в новозеландских портах к советским судам были еще не привычны, поэтому, как только мы пришвартовались, на «Академик Берг» началось настоящее паломничество. Перед рейсом нас инструктировали скрывать при заходах истинные «рыбные» намерения и говорить лишь о том, что мы просто изучаем природу океана. Такая наивная дезориентация входила составной частью в политику Минрыбхоза в период экспансии океанического рыболовства. Но я врать не смог. Да и странно было говорить о чисто научных интересах, плавая на мощном рыболовном траулере без единой лаборатории, при этом с небольшой научной группой. Кроме того, береговая новозеландская служба засекла нас с самого начала появления у их берегов, и несколько раз самолеты облетали и фотографировали тралящий «Академик Берг». Поэтому, когда посыпались вопросы о том, кто мы и что нам нужно, я говорил о научно-поисковых рыбохозяйственных исследованиях, но подчеркивал, что работаем только в нейтральных водах, на что имеем безусловное право. Сразу скажу, что побывавшие на борту «Академика Берга» ученые из различных научных учреждений Веллингтона были очень дружелюбны, а когда мы стали наносить ответные визиты, буквально завалили нас оттисками научной продукции.

Но самый большой сюрприз ожидал меня на второй день стоянки в новозеландском порту. Утром у соседнего пирса я увидел абсолютно ржавый советский китобоец. Это заскочил на сутки в Веллингтон тот самый Г. А. Соляник. в тот же день он на ботдеке китобойца давал большой прием для научной общественности Веллингтона. Размах был купеческий: много выпивки, разнообразная закуска. Г. А. Соляник был даже не кандидатом наук, но представлялся профессором. Одевался он в морской китель с количеством нашивок на рукавах не менее, чем на «адмирала всех океанов». Капитан китобойца выглядел рядом с этим молодым человеком скромным юнгой, хотя и был гораздо старше по возрасту. По примеру своего папаши Г. А. Соляник возил с собой на судне молодую жену — украинскую киноактрису, которая числилась марсовым матросом.

Не более чем на пятнадцать минут Г. А. Соляник зашел на наше судно, где я ему показал схемы наших работ и выразил сомнение по поводу сверхскоплений нототении. На том мы и расстались, а задержался я на этой персоне потому, что вскоре Г. А. Соляник дал о себе знать, при этом совершенно неожиданным образом. Из ТИНРО пришла шифровка, в которой сообщалось, что Г. А. Соляник информировал министра А. А. Ишкова о низком уровне научных работ на «Академике Берге» и запущенности нашего судна. Я взвился и ответил резкой шифровкой, которая начиналась весьма недвусмысленно: «Профессор Соляник, как именовал себя этот проходимец в Веллингтоне...» Поставил под шифровкой свою подпись и капитан А. Г. Степанов, человек более чем осторожный. Его особенно задели слова о плохом состоянии судна. «Академик Берг», не боюсь этого слова, был в образцовом состоянии. Он буквально блестел — так тщательно перед заходом судно было подкрашено и вымыто. Китобоец же был ржавым от ватерлинии до клотика. Мой ответ ТИНРО В. В.Натаров, будучи остроумным человеком, продублировал в Минрыбхоз. Судя по дальнейшим событиям, реакция Москвы была не в мою пользу. Там Соляники пользовались полным доверием, поэтому он и выступал как полпред.

Происшедшее сплотило экипаж, которому был не безразличен авторитет экспедиции. Вообще на «Академике Берге» подобралась очень крепкая команда. Так получилось, что, например, в большой машинной команде вообще каждый второй был личностью в серьезном смысле этого слова. Я был младше большинства из них, и меня они как-то по-доброму опекали. Сложилось настоящее морское товарищество, и я его хорошо до сих пор помню.

А пока мы продолжали траления и станции. После Веллингтона я решил не метаться в поисках большой рыбы, а начать методическое обследование новозеландских вод. с работами мы стали огибать остров Северный. Наконец, у северного побережья этого острова в заливе Пленти встретили устойчивые концентрации нескольких видов рыб. Полных кутцов мы здесь, правда, не вытаскивали, но уловы были промысловые и ... очень красивые. Их основу составляла крупная весом по 1 — 3 кг плоская ставрида. Ее зеленовато-золотистый цвет как бы разбавлялся синеватой новозеландской ставридой. Примерно в равном соотношении с плоской ставридой присутствовал морской карась — высокотелая крупночешуйная рыба весом по 1-5 кг, розовато-коричневого цвета, покрытая выше боковой линии яркими голубыми пятнышками. Вместе с ними в каждом трале были австралийский лосось и желтохвост. Первый из них по габитусу очень напоминает среднего размера лосося, но вообще эта рыба более близка к ставридовым, так же как и желтохвост, внешне и по размерам похожий на среднего тунца.

Далее мы перешли к заливу Тасман, где уже были сделаны первые траления в нашей экспедиции. Сейчас здесь была уже другая картина. Ставрида образовывала скопления на обширных площадях, и нам регулярно удавалось получать нормальные уловы. Правда, большая часть ее косяков держалась в толще воды. и все же тенденция к улучшению промысловой обстановки к концу лета вполне определилась, и я надеялся на эффектный финиш экспедиции. Но в это время из института пришла резкая радиограмма с приказом немедленно покинуть воды Новой Зеландии. За ней последовало более спокойное объяснение. Оказалось, что из Минрыбхоза сообщили о больших неприятностях по линии МИД. Новая Зеландия заявила протест по поводу нескольких нарушений ее территориальных вод советским траулером. Минрыбхозовские чиновники сразу вспомнили донос Г. А. Соляника и мою переписку на этот счет и без каких-либо сомнений решили, что в территориальные воды Новой Зеландии могли залезать именно мы. Руководство ТИНРО, кроме того, получило распоряжение строго со мной разобраться после прихода во Владивосток. По ТИНРО, как это бывает в таких случаях, поползли разные слухи.

Я не чувствовал за собой никакой вины, поэтому, покинув Новозеландское плато, мы пошли не домой, а повернули к Австралии, чтобы завершающую часть рейса поработать там. в ТИНРО с таким планом согласились, так как австралийский район стоял также в числе приоритетных для поисковых работ. Когда «Академик Берг» работал у Новой Зеландии, в Большом Австралийском заливе побывал шедший из новостроя на Дальний Восток такой же, как «Академик Берг», БМРТ «Таджикистан». На его борту была небольшая научная группа во главе с В. Н.Макаровым, который в то время из Москвы переводился на работу в ТИНРО. в присваловой части залива «Таджикистан» натолкнулся на плотные эхозаписи красного берикса, получил хорошие уловы и вскоре полностью загрузился им.

По пути в Большой Австралийский залив мы обнаружили скопление снека в Бассовом проливе, который отделяет от Австралии Тасманию, но к этой рыбе из-за зараженности у нас уже определилось безразличное отношение. Скоплений берикса в заливе к подходу «Академика Берга» уже не было, зато по внешней кромке шельфа и над материковым склоном встречались большие поверхностные поля косяков ставриды, скумбрии и тунцов.

Экспедиция заканчивалась, и пора было обобщать собранные материалы. Хотя рейс оказался не во всем удачным, информацию мы собрали более чем обширную. Было что анализировать, и, конечно, полученные данные давали богатую пищу для планирования будущих работ. Значительно расширил я и банк учетных данных по морским птицам. Весь рейс за ними продолжались наблюдения и даже на переходах каждый день давал по 3-4, а иногда и больше учетов. Полезным для меня оказался, в частности, и тысячемильный разрез через Тасманово море к Тасмании и юго-восточному побережью Австралии. Помимо альбатросов с особым интересом я фиксировал встречи тех самых массовых трансэкваториальных буревестников — серого и тонкоклювого, десятки миллионов которых летают в дальневосточные моря. Основные гнездовья серого буревестника располагаются на Новозеландских островах. Большие их скопления я наблюдал в южной части Новозеландского плато, но со стороны Тасманова моря встречались только небольшие группы и одиночки.

Тонкоклювый буревестник, который размножается только у Австралии, за экватор направляется в апреле. а в марте, когда мы пересекали Тасманово море, у него продолжался гнездовой сезон и большие его массы держались у Тасмании и в Бассовом проливе. Буревестники, как и альбатросы, половозрелыми становятся поздно, в возрасте 5-10 лет. Из этого следует, что в его популяциях всегда значительная часть приходится на неполовозрелых птиц. с возраста 3-4 года они также появляются на гнездовых колониях, как бы репетируя будущие брачные занятия. Несмотря на обилие тонкоклювого буревестника в водах Тасмании и Бассова пролива, все же чувствовалось, что скопления его не столь грандиозны, как это представлялось мне по литературным данным. и действительно — первое впечатление от наблюдений за тонкоклювым буревестником на его родине не обмануло. Позднее я вычислил, что значительное количество неполовозрелых тонкоклювых буревестников по примеру серого буревестника на южное лето летает в Антарктику.

При пересечении Тасманова моря стала заметна и повышенная встречаемость странствующего альбатроса, особенно у юго-восточного побережья Австралии. Он был весьма обычен и у Новой Зеландии, но там есть его колонии. Следующие ближайшие от этого района гнездовья странствующего альбатроса находятся на острове Кергелен, в индоокеанской части Антарктики. а так как в миграциях этого альбатроса вполне прослеживается как бы восточный дрейф в системе Западных Ветров, то можно было думать, что в Тасманово море заворачивают многие птицы с запада. Действительно, уже начавшееся тогда массовое кольцевание альбатросов показало, что в безбрежном Южном океане, по которому многие альбатросы огибают при миграциях земной шар, есть места, особенно ими предпочитаемые. Альбатросы их знают и летают туда постоянно и целенаправленно. Приведу лишь один пример. 25 августа 1959 г. австралийские орнитологи в водах юго-восточного побережья Австралии недалеко от Сиднея поймали и окольцевали странствующего альбатроса, которого 26 февраля 1962 г. встретили на острове Южная Георгия, расположенном в атлантической части Антарктики. 25 августа (опять 25 августа!) 1962 г. он был вновь пойман около Сиднея. а в июле 1963 г. его здесь же поймали в третий раз! Вот каким может быть тесным мир даже среди океанских просторов. Причина же тяготения альбатросов к определенным районам в общем понятна. в таких местах более благоприятны условия для добычи пищи. а для альбатросов при всей их всеядности излюбленной пищей всегда являются кальмары.

Во время тралений как у Новой Зеландии, так и у Австралии за судном постоянно летало большое количество птиц. Добывать некоторых из них было просто, даже сачком, не говоря уже о ружье. в итоге я собрал довольно большую коллекцию шкурок для музея ТИНРО, а также в коллекцию МГУ. На обратном пути, в Индийском океане южнее Зондского пролива, когда мы проходили мимо острова Рождества, над судном стали появляться необычные фаэтоны. в оперении всех фаэтонов преобладает белый цвет. На острове же Рождества гнездится особая форма одного из видов фаэтонов — птица невероятной красоты. Весь он от клюва до конца нитевидных перьев в хвосте имеет ярко золотистую окраску, разбавленную розовым или абрикосовым оттенком. Настоящая жар-птица! Несколько экземпляров золотистого фаэтона попало и в мою коллекцию.

Если не иметь в виду родных, то встреча по возвращении во Владивосток была не очень радостной. Еще на причале мне передали, что в институте намечается серьезная разборка по поводу нарушений «Академиком Бергом» территориальных вод Новой Зеландии. Злой и решительный, я появился следующим утром у И. В. Кизеветтера. Почему-то он сразу все понял, как только я. переступил порог кабинета и умиротворяющим жестом пригласил сесть. Я все объяснил, показал схемы нашего рейса и как будто все стало улаживаться. Окончательно все утряслось после того, как специальная комиссия разобралась с судовыми документами и официально убедилась, что нарушений у «Академика Берга» не было.

Вскоре сообщили, что министр А. А. Ишков желает лично подвести итог первого массированного похода в тропики и за экватор судов его ведомства. Помимо нас таких рейсов было не менее десяти, большую часть их проводили институты западных бассейнов страны. Одновременно в Т и Н РО сообщили, что по экспедиции «Академика Берга» будет особый разговор в связи с все теми же «нарушениями» чужих границ.

А.А.Ишков мне понравился энергичностью, умными репликами и терпением, с которым он выслушивал многочисленные сообщения. Уже в течение заседания я с тоской почувствовал свой и других дальневосточников провинциализм. Наши западные коллеги вели себя совсем по-другому. Свои рассказы они подкрепляли образцами выпущенной из южных рыб продукции. Прямо перед А. А. Ишковым подобострастно, как официанты, разворачивали красиво упакованные солености и копчености, которые он деликатно, буквально «на зубок» пробовал. Когда совещание заканчивалось, министр сказал, что с Атлантикой ему все понятно, необходимо наращивать поисковые усилия и развивать промысел. Дальневосточники, по его словам, убеждали недостаточно, поэтому необходим еще один разговор на следующий день. На другой день я кое-что повторил по рейсу «Академика Берга», В. Н.Макаров-«Таджикистана», а заведующий лабораторией промокеанографииЭ.И.Черный — о рейсе с ярусами в мексиканский район. в последнем районе, кстати, с необорудованного СРТ удалось получить великолепные уловы парусника с приловом марлинов, тунцов и акул. Все портил лишь один факт: парусник был сильно заражен ракообразными паразитами.

Подводя после обсуждения последнюю черту, А. А. Ишков сказал, что охватить огромный Тихий океан научными экспедициями нам сейчас не по силам. Но на Дальний Восток постоянно из новостроя идут промысловые суда и вот с них попутной нужно провести разведку новых районов. Не исключал, однако, министр и организацию специальных экспедиций в наиболее перспективные районы.

В связи с экспансией советской рыбной промышленности и неизбежным вторжением наших судов в шельфовые воды у берегов других стран, были изданы приказы о секретности тематики рыбохозяйственных исследований в новых районах промысла. Шифровками стала передаваться и вся ежедневная информация из экспедиций. Таким путем помимо прочего пытались охранить поисковую информацию от перехвата вездесущими японцами. Для научных работников все это означало только одно: нельзя было публиковаться в открытой печати. в качестве спасительной соломинки на этот счет в соответствующих распоряжениях делалась оговорка о возможности открытых публикаций работ с чисто научным содержанием, то есть без данных о количественном распределении рыб, их уловах и промысловых рекомендаций. Каждая статья после этого приказа помимо просмотра институтской экспертной комиссией посылалась на заключение в Минрыбхоз (иногда во ВНИРО), чиновники которого на всякий случай, а иногда просто по-садистски, срезали почти все.

Несмотря на то что экспедиция на «Академике Берге» после семи месяцев плавания привезла огромные массивы данных, я не спешил с дополнительной их обработкой. Просто не хотелось писать для архива. Поэтому, ожидая решение А. Г. Кагановского о своей диссертации по палтусам, я засел за обработку учетов морских птиц и летучих рыб. Занятие этими животными даже в нашем институте рассматривалось как забава, поэтому статьи по ним цензура пропускала легко. Охотно принимали мои статьи на эти темы и достойные академические журналы.

Я стал самым печатающимся тинровцем, хотя и бывали некоторые осечки. Так, не удалось мне опубликовать тогда отдельную статью в «Зоологическом журнале» по странствующему альбатросу. Редакция отказала на основе отзыва одного известного орнитолога, который в рецензии писал, что странствующий альбатрос — это очень далекая от нас проблема. При этом он же в телепередаче «В мире животных» часто тогда выступал на тему африканских носорогов и слонов, не сомневаясь в актуальности этой темы. Не смог я в то время отстоять еще одну статью, на этот раз по птицам Берингова моря. Рецензировал ее известный специалист по морским млекопитающим С. К.Клумов — невероятно самоуверенный человек, имевший тогда дополнительный авторитет в связи с тем, что усиленно пропагандировал возможность обитания в сибирских озерах и едва ли не в арыках Средней Азии гигантского змея типа Несси. По поводу моей статьи он просто написал, что этого не может быть, так как не соответствует его наблюдениям в Беринговом море. Впрочем, в обоих случаях и я не очень настаивал, включив данные указанных статей в свои другие обобщающие публикации.

Эта неудачная полоса тогда задела еще две мои статьи. Компоновались труды Беринговоморской экспедиции и том «Известий ТИНРО» по сайре. Во ВНИРО мои статьи рецензировала и редактировала т. Г. Любимова. По другим делам она приезжала в ТИНРО, и мы вместе разбирали ее претензии к статьям. Держала она себя очень важно и даже надменно, подчеркивая, что является представителем головного института, а потому, видимо, хотела, чтобы замечания принимались без рассуждений. Я сопротивлялся как мог, отстаивая именно мои формулировки в статьях. Но последние штрихи в Москве поставила она, и статьи вышли изрядно изуродованными. Мне и сейчас за них немного неудобно. в дальнейшем, уже имея определенное имя в науке, я еще не раз испытывал аналогичные унижения по поводу моих публикаций и опять же во ВНИРО и Минрыбхозе.

В ТИНРО решили не отступаться от Австрало-Новозеландского района и вместе с Дальрыбой «пробили» организацию научно-промысловой экспедиции. Я предлагал Новозеландское плато. Но в ТИНРО считали, что «Таджикистан» сработал лучше, поэтому приняли решение направить экспедицию в Большой Австралийский залив. Из моих предложений услышали только напоминание о скоплениях поверхностных косяков в этом заливе.

Большую роль в выборе района для пробной промысловой экспедиции сыграла, по-видимому, и позиция заместителя директора В. В.Натарова. После ухода домой «Академика Берга» в Большом Австралийском заливе поработал СРТР «Орлик», экспедицию на котором возглавлял сам Валерий Валентинович. Они выполнили хорошую съемку залива и сделали вывод об очень крупных ресурсах сардины. Уловы «Орлика», правда, не превышали 1-2 ц. за траление, но это объясняли малой скоростью судна. Исходили же из эхозаписей косяков, которые отмечались на обширных площадях, правда, почему-то к сардине были отнесены буквально все штрихи на эхолентах. Сардиновый сверхоптимизм никто, кроме участников плавания на «Орлике», не разделял. Но где-то оставались и надежды на то, что с большого судна и с другим тралом можно получить промысловые результаты.

В.Н.Макаров в предыдущей экспедиции несколько «засветился» и стал на некоторое время невыездным, поэтому научно-поисковые работы в промысловой экспедиции было предложено возглавить мне. Руководителем всей экспедиции из шести судов назначили известного рыбака, Героя Социалистического Труда, капитана О. И.Ламаева из Находки. Он первым несколько лет назад в Беринговом море рискнул с камбал переключиться на добычу окуней, именно ему доверили в свое время возглавить первый пришедший на Дальний Восток промысловый БМРТ.