АРЕСТ ЯПОНСКОЙ ШХУНЫ

Утром 7 июля 1933 г. советские пограничные власти задержали на восточном берегу Камчатки в пятидесяти милях от Петропавловска промысловую шхуну «Котохира-Мару», принадлежавшую японской «Тихоокеанской рыбопромышленной компании». Судно, капитан и команда в числе одиннадцати человек были арестованы и под конвоем пограничников отправлены в Петропавловск. По мнению советской стороны, шхуна работала в запретном районе — в пределах трехмильной зоны территориальных вод СССР.

В этот же день работавший на Камчатке дипломатический агент Народного комиссариата иностранных дел (НКИД) СССР Г. Тихонов посетил японское консульство в Петропавловске, сообщил о задержании шхуны и просил представителя консульства присутствовать во время выяснения обстоятельств дела.

Подобные происшествия возле камчатских берегов наблюдались ежегодно. Япония признавала территориальными водами вначале России, а затем СССР трехмильную полосу вдоль их берегов. В 1908 г., принимая закон о морском рыболовстве, Россия установила двенадцатимильную зону территориальных вод. Так как Япония заявила о ее непризнании, а российская сторона на это ничего не ответила, то по этому спорному вопросу в то время не было достигнуто никакого определенного результата. После начала действия советско-японской рыболовной конвенции, заключенной в январе 1928 г., в октябре 1929 г. в СССР был принят закон, подтверждавший двенадцатимильное пространство территориальных вод. Японцы игнорировали и это решение. В результате из-за расхождения мнений сторон возникало множество случаев, когда японские суда арестовывались или подвергались осмотру с точки зрения Японии в международных, а с точки зрения СССР — в советских территориальных водах.

Нередко конфликты сопровождались потерей имущества (в результате конфискации судов и промыслового вооружения) и человеческими жертвами. Так, в 1925 г. в Охотском море был задержан краболов «Ристо-Мару», а в июле 1927 г. был убит капитан моторного катера «Нитто-Мару», принадлежавшего краболову «Кантон-Мару». По данным японской стороны, краболов пытался оказать помощь зафрахтованному СССР японскому судну, терпевшему аварию возле мыса Утхолокский. Когда катер подошел к нему, то был обстрелян, а его капитан погиб.

Частичное решение проблемы было достигнуто в 1928 г., когда в результате переговоров СССР обещал «не захватывать японских судов, не заходящих в трехмильную зону». В противном случае советские пограничники могли применять оружие. Так, в начале лета 1933 г. произошло очередное происшествие: пограничный наряд обстрелял группу японских рыбаков, в результате чего были убиты три человека. Впрочем, это действие было признано неправомерным. 2 июля 1933 г. в Москве советская сторона согласилась с требованием японского правительства о наказании виновных и возмещения причиненного вреда. Вскоре пограничники, причастные к инциденту, были арестованы. В их число попал начальник камчатской пограничной охраны Киселев.

Находившийся неподалеку от задержанной шхуны пароход «Хациман-Мару», ставший свидетелем происшествия, немедленно сообщил об этом японскому сторожевому кораблю, который в свою очередь сейчас же известил Морское министерство Японии. Последнее уведомило Министерство земли, леса и рыболовства (Минземлес), ведавшее японскими промыслами на Камчатке. В его распоряжении имелось охранное судно «Кинрэ-Мару», находившееся в тот момент в районе устья реки Камчатки. «Кинрэ-Мару» немедленно снялось в Петропавловск «для обследования положения».

Незадолго до этого происшествия японские власти задержали два советских парохода, принадлежавших Дальрыбе. Оба судна, зашедшие в японские территориальные воды в районе Курильских островов, под охраной отряда полиции были отконвоированы в порт Немуро. Первое — пароход «Снабженец» — 2 июля отправилось с Камчатки во Владивосток. По пути оно изменило курс для того чтобы снабдить водой севший в мае 1933 г. в районе Курильских островов на мель плавзавод «Постышев». Второе, также следовавшее во Владивосток, должно было зайти на Сахалин для высадки пассажиров, но отклонилось от курса из-за непогоды. На обоих пароходах находились 280 пассажиров и более сорока моряков.

Затянувшиеся следственные действия, ведшиеся японской стороной, тяжело отразились на ни в чем неповинных людях. 11 июля 1933 г. газета «Асахи» сообщала о том, что их пассажиры и экипажи «из-за недостатка пищи находятся в тяжелом состоянии. Имеется один случай смерти и несколько тяжелобольных».

Японцы, считавшие задержание «Котохира-Мару» незаконным актом, рассматривали его как своеобразную месть за арест названных выше судов. Минземлес через японское Министерство иностранных дел заявило советскому правительству строгий протест и сожалело, что «несмотря на все учащающиеся конфликты, японские сторожевые корабли все же не имеют возможности высаживаться на советской территории». Японские дипломаты решили начать переговоры с совет-ским правительством о том, чтобы впредь при возникновении подобного рода конфликтов можно было бы допускать на советскую территорию японские сторожевые корабли «по мере возможности».

Видимо, советские власти чувствовали себя неуверенно. Японский консул информировал свое правительство о том, что «со стороны СССР проявлена осторожная позиция». «Так как японская сторона стоит на твердой позиции, то со стороны СССР заметна вроде некая боязнь в отношении того, было или нет незаконное действие японского парохода. Поэтому СССР считает наилучшим выходом из положения обоюдное тщательное обследование обстоятельств дела, но до окончания обследования СССР требует 900 иен залога и согласен сейчас выдать обратно пароход "Котохира"». Тихоокеанская рыболовная компания, считая требование советской стороны неосновательным, дала распоряжение капитану Ямадзаки повременить с уплатой залога.

По заявлению японской печати, «настоящий инцидент с пароходом "Котохира" и прочие инциденты крайне ухудшили обстановку в местностях Камчатки. С возникновением инцидента о расстановке сетей в устьях рек, японская сторона в прошлом году на конференции рыбопромышленников (в 1932 г. — С. Г.) вынесла решение об обеспечении безопасности во время рыбного лова, однако СССР не считался с этим решением. Поэтому заинтересованные японские рыбопромышленники требуют заявления СССР строгого протеста в отношении инцидента с пароходом "Котохира"».

В ходе следствия капитан Ямадзаки заявил о том, что его судно занималось рыбной ловлей на расстоянии около пяти миль от берега. Со стороны мыса Шипунского появились два небольших сторожевых судна, командиры которых приказали остановить лов. Японский капитан стал доказывать, что он занимался промыслом вне территориальных вод, но его доводы не были приняты во внимание, и ему пришлось подчиниться требованиям пограничников следовать в Петропавловск для разбирательства.

В его ходе между японским представителем, секретарем консульства Гото, и дипломатическим агентом Наркомата иностранных дел СССР (НКИД) Г. Тихоновым также «получились разногласия в определении территориальных вод: первый настаивал, что пароход находился вне территориальных вод, а второй — наоборот». Споры продолжились и в дальнейшем, теперь уже с участием консула С. Огата.

10 июля пароход «Унио-Мару» обследовал район конфликта и установил, что «Котохира-Мару» занимался промыслом вне территориальных вод СССР и никаких правил не нарушал. На основании этого японский консул заявил строгий протест камчатским властям, потребовав освобождения судна.

11 июля капитан Ямадзаки сообщал руководству своей компании о том, что «команда парохода находится в благоприятном состоянии». Вскоре часть рыбаков выпустили из-под стражи.

23 июля 1933 г. Петропавловский народный суд вынес приговор по делу о задержании в советских водах японской шхуны «Котохира-Мару». На ее капитана наложили штраф, у него конфисковали пятьдесят плавных рыболовных сеток и гарпунное ружье. Японская сторона не согласилась с таким решением и обжаловала его в вышестоящих советских судебных «инстанциях». Летом следующего года приговор был отменен: 9 июня 1934 г. Хабаровский краевой суд ограничился объявлением капитану Ямадзаки предостережения о необходимости соблюдения им в будущем правил плавания в территориальных водах СССР.

14 июня 1934 г. конфискованное имущество было возвращено в Петропавловске японскому консулу Сайто. Он выдал местному суду расписку в том, что «консульством на основании решения краевого суда по делу японской шхуны "Котохира-Мару" получены от власти города Петропавловска 50 (пятьдесят) штук плавных сеток, а также и гарпунное ружье со всеми к нему принадлежностями для передачи их владельцу Ямадзаки Кацузиро». На этом данное происшествие было исчерпано.

Пограничные инциденты, связанные с задержанием судов, в 1930-х гг. были нередки. Японцы арестовывали советские суда, заходившие в прибрежные воды принадлежавших Японии Курильских островов, подозревая их в ведении разведки по отношению к расположенным здесь военно-морским базам. Показательной в этом плане является история ареста в 1931 г. траулера «Буревестник». Судно ловило рыбу в районе Озерной. По окончании промысла оно отправилось в Петропавловск для сдачи улова. При подходе к Первому Курильскому проливу траулер был окутан сплошным туманом. Капитан решил пройти через Четвертый Курильский пролив, но здесь судно попало в шторм. Малое количество оставшегося угля вынудило его подойти к острову Парамушир и отдать якорь в надежде переждать непогоду. Подошедший японский эсминец арестовал судно за нарушение границы и отвел его на буксире в порт Немуро. Здесь «Буревестник» находился 29 суток, ожидая своей участи. Затем его отпустили, предварительно снабдив углем и водой.

Аналогичная история приключилась с траулером «Пешков». 20 мая 1934 г. в Токио было достигнуто соглашение о возвращении его в СССР. 31 мая судно отправилось во Владивосток.

Как видно, причиной захода советских пароходов в японские территориальные воды становились навигационные ошибки или тяжелые метеоусловия: они не располагали обычными для современных судов эхолотами, локаторами и прочими средствами, облегчавшими судовождение. Зачастую их капитаны не имели и метеопрогнозов. Спецслужбы обоих сторон делали свои выводы: японские подозревали наших моряков в шпионаже, а советские — нередко обвиняли соотечественников в попытках «угнать суда в Японию».

Вблизи советских берегов нарушения пограничного режима заключались, как правило, также в заходе в территориальные воды. Кроме этого, японские промысловики нередко нарушали правила рыболовства, установленные рыболовной конвенцией 1928 г. и дополнительными соглашениями к ней.

13 июня 1934 г. пограничный сторожевой корабль «Воровский» обнаружил неподалеку от мыса Лопатки стоявшую на якоре шхуну № 3417. Заметив строжевик, шхуна выбрала якорь и полным ходом пошла на юго-запад вдоль берега, не выходя из территориальных вод. После троекратного предупреждения гудком с «Воровского» шхуна остановилась и была досмотрена. На ней оказались девять человек экипажа, сто свежевыловленных рыбин и мокрые тресколовные сети. После составления акта пограничники отпустили судно.

В японскую печать попали слухи о том, что «Воровский» обстрелял рыбаков. Их источником стала шхуна «Кайо-Мару», находившаяся неподалеку от места происшествия. 16 июня 1934 г. НКИД поручил своему дипломатическому агентству проверить эту информацию, которая не нашла подтверждения. 18 июня советский дипломатиче-ский агент передал японской стороне официальный протест против имевшего место 13 июня нарушения границы. В нем указывалось, что советские пограничники, «исходя из искреннего желания избегать конфликтов и осложнений, для первого случая в этом рыболовном сезоне обошлись весьма либерально с хищнической шхуной, однако дипагентство совсем не уверено, что они будут поступать таким же образом при повторении случаев хищнического лова в наших водах и нарушений территориальных вод СССР…».

В 1934 г., помимо захода в трехмильную зону, наблюдались хищения японскими краболовами сетей, выставленных советскими судами. Всего было зарегистрировано семь таких случаев. Так, в начале августа исчезли 1 880 сеток стоимостью свыше 35 тыс. руб., принадлежавшие «Второму краболову». Подозрение пало на плавзаводы «Ваканура-Мару» и № 33.

«1934 г., августа второго дня, Охотское море, плавзавод "Второй краболов". Мы, нижеподписавшиеся, старшина кавасаки № 5 Ефимов Л. И., моторист Ольховой, ловцы товарищи Доценко, Песковец и Сердюков составили настоящий акт в следующем: 1) 28 июля 34 г. нами было поставлено… 150 сетей, при съемке 30 июля 34 г. обнаружили, что 110 сетей сняты японским краболовом № 33. 2) 31 июля 34 г. нами поставлено… 100 сетей, при съемке обнаружено, что 60 сетей 2 августа 34 г. сняты японским краболовом № 33. Что и постановили записать в настоящий акт».

Нередки были случаи «пересыпки» сетей, то есть постановки ловушек поверх уже стоявших. Так, «Ваканура-Мару» пересыпал 4 735 сеток краболова «Коряк». При подъеме сети «Коряка» частично порвались, частично остались в море. 7 августа 1934 г. был составлен следующий документ. «Мы, нижеподписавшиеся, составили настоящий акт в том, что после постановки и освоения нами нового крабового поля… явились 3 августа в 9 часов вечера два японских разведчика, принадлежащие японскому краболову "Ваканура-Мару", и пересыпали все выставленные нами сети в количестве 4 735 шт. на глубине 28—30 саженей. При съемке сеток наши сети рвались, лебедки, вследствие тяжести при такой глубине, ломались, и при всей съемке из-за данного случая потеряно в море 225 сеток, что принесло краболову значительные убытки. Командир краболова "Коряк" Егоров, помкапитана по политчасти Лебедев, завловом Шашин, старшина кавасаки Глазенко, предсудзавкома Лузин».

В свою очередь капитан краболова «Сингу-Мару» Хорагучи обвинял советский краболов «Микоян» в пересыпке его сеток. Он обратился к капитану «Микояна» с таким посланием. «Передайте это письмо всем советским краболовам. Милостивый государь, пользуясь случаем с нашим добрым соседом, имею честь глубоко приветствовать. Сим имею честь обратиться к Вам с маленькой просьбой. Дело как нижеследующее: Ваш краболов как раз выбросил сети среди нашего участка… Однако мне думается, что направление Ваших сетей не такое, как наше, следовательно, полагаю, что сети Ваши находятся над нашими сетями. Покорно прошу Вас, чтобы Вы приняли доброе мероприятие к этому делу. Несмотря на нашу скромную просьбу, если Вы не примите никакого мероприятия или не хотите иметь взаимно добрые отношения, то мы вынуждены для защиты своего интереса снять все пересыпанные сети. Рассчитывая на Вашу доброту, я заранее благодарю, что Вы примите какие-нибудь меры. В ожидании Вашего скорейшего ответа с совершенным почтением остаюсь. Пароход "Сингу-Мару", управляющий Хорагучи. 8 июня 1934 г.».

Проведенное расследование показало, что Хорагучи ошибся: скорее всего, пересыпку произвел какой-то из японских краболовов. Поэтому японцы прекратили дальнейшую переписку.

12 июня 1934 г. краболов «Сануки-Мару» в районе Ичи за пределами трехмильной полосы поставил свои сетки на ловушки участка завода № 6 АКО. 20 июня советский дипагент предложил японскому вице-консулу принять срочные меры к тому, чтобы краболов покинул участок АКО. Вице-консул ответил, что японский краболов не нарушил советские территориальные воды, поэтому может оставаться там и продолжать работу. Дипагентство сообщило о происшествии НКИД СССР. Наркомат предложил разъяснить японцам, что в данном случае речь идет не о монопольном праве АКО на часть участка, выходящую за пределы трехмильного пространства, а о недопустимости японцам ставить сети там, где уже имеются сетки других промышленников, в частности, АКО. Японская сторона согласилась с разъяснениями и указала своему консулу, чтобы он разобрался на месте с действиями «Сануки-Мару» и принял меры для урегулирования конфликта.

Впрочем, в большинстве случаев подобные происшествия конфликтами, как правило, не считались. «Обычно сетки, выставляемые краболовами, сносятся течением воды, теряются, путаются между собою, тонут и в отдельных случаях выбираются из моря вместе с крабами не тем краболовом, который их устанавливал. Подобные случаи потерь вместе с действительными хищениями за последние годы являются обычным явлением в практике работы советских и японских краболов. Представить действительное положение вещей в этом вопросе невозможно. Поэтому в случаях, приведенных в актах, не носящих формы конфликтов между нашими и японскими краболовами, дип-агентство не считало возможным и полезным ставить вопрос перед японским консульством, так как япконсул в ответ на это смог бы привести десятки аналогичных обвинений против наших краболовов».

Одной из причин, заставлявших японцев идти на нарушения, стало истощение сырьевой базы традиционных промысловых районов. В 1934 г. японские плавучие крабозаводы, на которых работало около 3 000 чел., выпустили примерно 180 000 ящ. консервов (в среднем, 25 600 ящ. на судно) стоимостью 7,5 млн иен. Эти показатели резко уступали достигнутым в предыдущие годы. Снижение крабовых запасов было особенно заметно на береговых участках, где для приготовления одного ящика консервов вместо 55 крабов в 1928 г., в 1934 г. требовалось уже от 95 до 120.

Рыболовный сезон 1935 г. прошел без особых нарушений правил рыболовства с японской стороны. Наиболее серьезное происшествие вновь было связано с работой одного из краболовов. В середине мая 1935 г. краболов «Дзингу-Мару» на полях советских частных компаний («Дальрыбопродукт» и «Торговый дом Бр. Люри») в районе Крутогорова пересыпал своими ловушками 3 500 сеток этих фирм. Поднимая их, «Дзингу-Мару» забирал крабов из советских сетей, резал и топил их. К тому же, его катера ставили ловушки в запретном районе в полутора милях от берега. К 30 мая обе фирмы потеряли около 840 сеток.

Представитель НКИД СССР Ф. Чужеземцев заявил японцам протест и потребовал от консула С. Огата принятия мер. По его словам, консул в течение месяца заверял о том, что он сообщил о происшествии в Москву и Токио, но не имеет никакого ответа. Взамен консул предлагал: «Пусть ваши рыбаки режут японские сети, или пошлите "Воровского" напугать японский краболов».

На предложение отправить на место происшествия надзорную шхуну Минземлеса Японии «Сюнкоцу-Мару», консул ответил, что не может сделать этого, так как шхуна ему не подчинена, и что она может выйти туда только после того, как закончит исследователь-ские работы на восточном берегу Камчатки. Пока шел обмен дипломатическими посланиями, краболов выбрал улов и ночью 21 мая ушел из района. Шхуна «Сюнкоцу-Мару» пришла сюда только вечером 20 мая, когда промысел уже был завершен. Ее командование обратилось к руководству советского завода № 9 с заявлением, что оно хочет выяснить причины его недовольства. Но первые его вопросы не имели ничего общего с происшествием, а касались численности работавших на предприятии, выяснению мест их вербовки и количества рабочих-корейцев.

Администрация завода отказалась вести переговоры, переадресовав их в Петропавловск японскому консульству и дипагентству НКИД. Японский консул, узнав о таком повороте событий, выразил неудовольствие и неоднократно обращался в дипагентство затем, чтобы оно дало указание администрации завода на ведение переговоров с представителями шхуны. «Остается предполагать одно — что консул в данном случае очень хотел, чтобы с нашей санкции администрация завода выехала вместе с представителями "Сюнкоцу-Мару" на крабовые поля, убедилась в том, что японских сеток (которые ночью были сняты "Дзингу-Мару") там нет, и доказать этим всю неправоту и необоснованность наших заявлений в отношении действий краболова…», — подозревали советские представители.

3 июля пограничники и рыбнадзор зафиксировали, что на участке № 11 в Иче, занимаемом АКО, «Дзингу-Мару» также поставил свои сети, к тому же в трехмильной зоне. Акты, составленные на советских предприятиях, показали, что ущерб, нанесенный им действиями этого краболова, составил 108 904 руб.