КАК УСТЬ-КАМЧАТСК ГОТОВИЛСЯ ОТРАЖАТЬ ДЕСАНТ

Естественно, что в условиях взаимного недоверия и подозрительности по отношению друг к другу между двумя тоталитарными режимами могли возникать различные недоразумения, усугублявшие и без того сложную обстановку. Во избежание подобных происшествий, весной 1936 г. секретарь областного комитета ВКП(б) В. Орлов обратился к районным партийным комитетам и политотделам рыбокомбинатов АКО с секретным посланием, после ознакомления с содержанием которого адресатам следовало его уничтожить. Документ разъяснял необходимость принятия самых строгих мер по предотвращению конфликтов с японскими рыбопромышленниками и боевыми кораблями, «охранявшими рыбалки», чтобы избежать поводов к осложнению и без этого напряженных отношений с Японией.

«Попытка фашистских групп японского империализма спровоцировать Советский Союз на войну особенно усилилась за последнее время. И эта попытка до сих пор не увенчалась успехом лишь благодаря правильно проводимой мирной политике нашей партии, всеми дальневосточными организациями в своей повседневной практической работе. У нас здесь на Камчатке соприкосновение с японским империализмом осуществляется через рыболовные вопросы. Рыболовные же вопросы на Камчатке сейчас стоят в центре внимания наших взаимоотношений с Японией. И, надо полагать, что и на этом участке фашистские группы японского империализма будут всячески провоцировать нас в наступающем рыболовном сезоне». Тем не менее, ожидая возможных инцидентов, правительство СССР распорядилось пресекать «в рамках корректного и вежливого обращения» все нарушения обязательств по рыболовной конвенции со стороны японских рыбопромышленников.

Рыболовный сезон предыдущего 1935 г. прошел с меньшим количеством нарушений с японской стороны, чем другие годы. Это в значительной степени было связано с тем, что наступил срок пересмотра японо-советской рыболовной конвенции, заключенной в 1928 г. 26 мая 1935 г. японское правительство официально заявило о своем желании заключить новое соглашение о рыболовстве.

С советской стороны в 1935 г. «имели место случаи нехороших действий» отдельных работников промыслового надзора, в том числе взятки, грубое поведение и предъявление японцам необоснованных требований. Отмечались попытки некоторых директоров комбинатов АКО по собственной инициативе вступать во взаимоотношения с японскими рыбопромышленниками.

Для сведения к минимуму контактов с иностранными гражданами отныне все связи с ними разрешалось поддерживать только официально уполномоченным на это органам: дипломатическому агентству НКИД, НКВД и Дальрыбе. Представителям властей на местах (председателям райисполкомов) в случае обращения чиновников японского консульства, выезжавших на побережья для инспекции, следовало «оказывать необходимое законное содействие как официальным чиновникам страны, находящейся с нами в нормальных взаимоотношениях… Этим узким кругом взаимоотношений формального порядка и ограничиваются все функции отношений с японцами местных советских властей. Никакой инициативы в смысле ведения со своей стороны сношений с японцами местные власти проявлять не должны».

Еще одной стороной взаимодействия советской стороны с японцами была передача имущества рыбопромысловых фирм на охрану в зимнее время, производившаяся по окончании промыслового сезона. Им считалось 28 сентября. Ранее японцы оставляли зимовать на промыслах нескольких своих сторожей, но с начала 1930-х гг. этот порядок был изменен и теперь имущество сохранялось специально нанимаемыми советскими сторожами. Договор об охране японские фирмы заключали с правлениями колхозов, расположенных неподалеку от арендуемых ими участков.

При заходе японских кораблей в территориальные воды СССР местные власти не могли вступать с ними в какие-либо контакты, а о каждом таком случае им следовало немедленно извещать «соответствующие областные организации», то есть НКВД и дипагенство НКИД.

Переговоры о продлении рыболовной конвенции закончились в ноябре 1936 г. подписанием особого соглашения. Но в связи с тем, что Япония и Германия 25 ноября 1936 г. заключили Антикоминтерновский пакт, советское правительство отказалось утвердить его. С 1936 по 1940 гг. действие старой конвенции ежегодно продлевалось временными соглашениями. Японское правительство в течение этого периода неоднократно пыталось добиться утверждения советской стороной решений 1936 г. или начать переговоры о заключении новой конвенции.

Тем временем на Дальнем Востоке продолжали сгущаться тучи. В 1935 г. СССР, опасаясь военного конфликта, был вынужден уступить Китайско-Восточную железную дорогу. Летом 1937 г. началась японо-китайская война. СССР поддержал Китай не только дипломатическими и финансовыми мерами, но и поставками вооружения, а также отправкой военных советников и добровольцев. Это также не способствовало улучшению отношений с японской стороной. Ко всему этому добавлялись многочисленные пограничные инциденты.

19 февраля 1938 г. грузовой пароход «Кузнецкстрой» с экипажем в 25 человек и 37 пассажирами был вынужден зайти за углем в япон-ский порт Хакодате, где его задержала морская полиция. Японские власти обвинили капитана В. С. Калитаева в незаконном заходе в японские воды. Через месяц, 19 марта 1938 г., состоялся суд, приговоривший его к штрафу в 1 500 иен. В конце месяца судно было отпущено и 7 апреля вернулось во Владивосток.

По словам капитана, «Кузнецкстрой» 12 февраля вышел из Петропавловска во Владивосток. Первые пять дней плавание протекало при благоприятной погоде, но вечером 17 февраля в Сангарском проливе пароход застиг сильный шторм. Запасы топлива на судне подошли к концу, оно несколько раз теряло управление. Капитан дважды информировал портовые власти Хакодате о необходимости захода в порт. После прибытия сюда, где его поначалу встретили как обычное судно, на «Кузнецкстрой» поднялись пятнадцать полицейских, проведших обыск и грубо обращавшихся с командой и пассажирами. Угля японцы не дали.

Кроме «Кузнецкстроя» был задержан один из советских рефрижераторов, потерпевший аварию возле японских берегов. Японские власти арестовали и судили его капитана.

Вечером 3 июня 1938 г. к Петропавловску подошел пароход «Довер-Мару». В это время порядком штормило и стоял плотный туман. Для встречи судна вечером 3 июня и утром следующего дня из Ковша выходил катер. Так как оно не подавало сигналов, то найти его в тумане не удалось. Портовые власти ожидали, что с улучшением погоды пароход вновь появится, но когда туман рассеялся, на рейде его не оказалось. 16 июня стало известно, что японская печать представила дело так, что портовые власти Петропавловска отказались принять «Довер-Мару». Расследование показало, что это был вымысел.

По установившемуся порядку, суда входили в порт только с лоцманом на борту. Они должны были накануне сообщать о времени своего захода. Вероятнее всего, произошло обычное недоразумение: «Довер-Мару» выполнял случайный рейс, назначенный вместо регулярного, совершавшегося экспрессом «Синдо-Мару». Вполне возможно, что его капитан не знал этого порядка.

Этот случай, в свою очередь, мог отозваться на судьбе советских судов, проходивших вблизи японских вод. Для предупреждения возможных осложнений, 17 июля 1938 г. капитан парохода «Харьков», стоявшего в Петропавловске, просил сообщить ему о том, какие формальности необходимо выполнить для беспрепятственного захода в Хакодате, куда он предполагал выйти на следующий день. Японский консул в ответ на это заявил, что «Хакодате — открытый порт, и что пароходы могут заходить туда свободно». Советской стороне это было известно, но помятуя о случившемся с «Кузнецкстроем», она запрашивала о том, нет ли каких-либо изменений в существовавшем порядке захода. Он сводился к следующему: капитан должен был примерно за сутки дать телеграмму начальнику таможни с указанием времени прибытия. Советские капитаны обычно давали телеграммы начальнику порта, но в японских портах такой должности не было, а все необходимые формальности выполняла таможня.

В середине июня 1938 г. сторожевой корабль «Воровский» арестовал и отвел в Петропавловск на разбирательство четыре японских шхуны: «Кисаки-Мару», «Томой-Мару», «Тайсей-Мару» и «Конпиро-Мару», ведших хищнический лов. В связи с их задержанием, японский консул в Петропавловске задал советским представителям вопрос: «Что же, это нужно рассматривать как ответную репрессию за рефрижератор?». Ответ гласил, что это «не ответная мера, но мы имеем полное право судить нарушителей. Пароход-рефрижератор, а также "Кузнецкстрой" были арестованы японскими властями незаконно, а мы имеем дело с нарушителями». Консул заметил, что японские власти тоже всегда могут найти формальную причину для ареста. В это же время было зафиксировано нарушение границы СССР эсминцем «Камикадзе». В свою очередь, 9 и 10 июня советские рыболовные суда, зашедшие на японский участок, порвали там 550 сетей.

В июле — августе 1938 г. у озера Хасан, расположенного в 130 километрах юго-западнее Владивостока у границы с Китаем и Кореей, произошел первый крупный военный конфликт. Он был вызван вторжением японских войск на территорию СССР. 29 июля японцы перешли советскую границу и захватили высоту Безымянную. 31 июля они заняли сопку Заозерную. В ходе ожесточенных боев 6—9 августа обе высоты были отбиты, а 11 августа военные действия закончились серьезным поражением агрессора.

Реальная угроза начала большой войны, особенно с учетом присутствия на полуострове японцев, общая численность которых в 1930 г. составляла 22 234, а в 1934 г. — 17 865 чел., способных, по мнению советских властей, сыграть роль «пятой колонны», требовала разработки мер оборонного и идеологического характера. В связи с этим был составлен мобилизационный план Усть-Камчатского района, подготовлены необходимые материалы и проведены учения по сосредоточению военнообязанных на пунктах сбора и «сгона тяговой силы» в сельсоветах. Их организация возлагалась на военного инспектора райисполкома и военного комиссара.

В плане содержалось обращение к населению, в котором упоминались только что произошедшие хасанские события. «Вопреки мирной политике нашей партии и правительства, японские империалисты, поддерживаемые капиталистами других стран, напали на родину трудящихся, страну Ленина — Сталина. Вооруженные крейсерами, танками, аэропланами, они без соблюдения каких-либо международных правил, без объявления войны вторглись внутрь страны Советов для уничтожения форпоста социализма на Дальнем Востоке, для того, чтобы легче и безнаказанно грабить трудящихся Китая, Маньчжурии и трудящихся советских рубежей… Товарищи рабочие и колхозники! Враг у ворот Дальнего Востока и Камчатки, местами вторгается на советскую землю. Нет места унынию и панике!».

Спустя год мобилизационная готовность Усть-Камчатского района прошла проверку в обстановке, максимально приближенной к боевой.

В мае — сентябре 1939 г. произошли бои в нижнем течении реки Халхин-Гол, протекавшей по территории Монголии и Китая. Здесь советские и монгольские части нанесли крупное поражение вторгнувшимся на территорию Монголии японским войскам. Первое боевое столкновение случилось 29 мая. В начале июля японская ударная группировка, состоявшая из 38 тысяч человек, была разгромлена советскими и монгольскими подразделениями под общим командованием комкора Г. К. Жукова. Очередные столкновения имели место 8—11 и 24—25 июля 1939 г. 20 августа советско-монгольские войска перешли в наступление, и к 31 августа территория Монголии была освобождена от японцев. 4 и 8 сентября они вновь попытались вторгнуться сюда, но потерпели неудачу. В сентябре над Монголией шли упорные воздушные бои. Военные действия здесь закончились 16 сентября 1939 г.

На Камчатке отражением этих драматических событий стало резкое обострение отношений с японцами, пришедшееся на 18—21 августа 1939 г. в Усть-Камчатске. Непосредственным поводом к нему стал ультимаум японской стороны о выдаче ей к полудню 20 августа катера, задержанного советскими пограничниками за браконьерство еще в мае этого года. Действие разворачивалось следующим образом.

Во второй половине дня 18 августа на рейде рыбоконсервного завода АКО № 2 в полутора — двух милях от берега появились два эсминца. От их бортов отвалили два катера, «наполненные вооруженной до зубов морской пехотой в металлических шлемах во главе с морскими офицерами». Один из катеров подошел к стоявшему у завода под выгрузкой угля пароходу АКО «Чавыча» и через переводчика потребовал у вахтенного помощника капитана передать властям или представителям НКВД два пакета. Вахтенный помощник И. Д. Кадет принять их отказался, заявив, что бумаги следует передать властям непосредственно на берег. Капитан «Чавычи» предложил японцам отойти от борта парохода. Посовещавшись с переводчиком, японский офицер приказал отчалить, и катер пошел к ближайшему неводу № 3, у которого стоял морской катер комбината.

Японцы, приблизившись к бригаде советских рыбаков, предложили им принять пакеты. Рыбаки Осипов и Ахрипкин взяли их, а японцы «сделали угрозу: "Смотрите, не утопите пакеты, а то будет плохо! Сейчас же передайте пакеты начальнику НКВД!"». В одном из пакетов находилось требование о выдаче катера, во втором — документ о несогласии с таможенным уставом, в котором японцы указывали, что «советское правительство задевает интересы японского государства». Рыбаки отдали бумаги на катер, а позже моторист Калягин вручил их лейтенанту-пограничнику Маркину.

После этого японцы предложили всем стоявшим поблизости судам уйти к крайнему неводу, освободив тем самым рейд. Затем их катера подошли к своим рыбакам.

В половине восьмого вечера 19 августа секретарь Усть-Камчатского райкома ВКП(б) Кузьмин созвал «суженое» совещание, постановившее «раскрепить» партийный актив за заводами № 1 и 2 для «оказания помощи парторганизациям». Директор рыбокомбината Алексеев и начальник политотдела Санько к девяти часам вечера собрали в помещении конторы весь партийно-комсомольский состав предприятия. Всего здесь оказалось около 95 человек. Не явились двое членов ВКП(б), которых нигде не могли найти. Собравшимся роздали противогазы, организовали из них патрули, отдельных коммунистов послали на территорию «для проведения светомаскировки и разъяснения населению порядка». При ответственном дежурном по комбинату для связи и выполнения различных поручений находилось еще десять комсомольцев.

Пятерых коммунистов решили отправить в ближайшие колхозы «для развертывания агитационной работы по выборам (подразумеваются выборы в местные Советы — С. Г.), а также международному положению». По комбинату также были разосланы агитаторы «для разъяснительной работы и рассасывания скопившихся групп населения».

Особую группу комсомольцев выделили для наблюдения за территорией соседних японских заводов. Утром она обнаружила, что на одном из них все ранее забитые окна вскрыты, а группа рабочих копала траншею. Как японцы объяснили позже, это была «канава для отходов». Вероятно, земляные работы были расценены как рытье окопов, что окончательно убедило советскую сторону в военных приготовлениях японцев.

Из женщин рыбокомбината сформировали санитарный отряд численностью 37 человек во главе с военврачом Возной и членом ВКП(б) Афонасьевым. Пункты медпомощи развернули в заводской амбулатории, библиотеке, больнице и «за протокой в квартире кандидата ВКП(б) Неворотовой». В медикаментах ощущался острый недостаток: особенно мало было бинтов, марли и йода.

Вскоре к помещению комбинатской конторы стали подходить беспартийные рабочие и служащие, выражавшие недовольство тем, что собирают только коммунистов и комсомольцев, и заявлявшие, что они «также желают принять участие в оборонных мероприятиях и просят снабдить их оружием и противогазами». Ночью заведующий химической лабораторией просил допустить его на территорию завода затем, чтобы достать имевшиеся там у него взрывчатые вещества. «Рвач и дезорганизатор С…, работающий токарем, в течение пятидневки отказывавшийся отремонтировать катер из-за несходности в цене, отремонтировал необходимую деталь в три-четыре часа».

Морально-политическое настроение руководителей было, в основном, хорошее, некоторые из них отличились в подготовке плавсредств, предназначавшихся для переброски к Усть-Камчатску советских войсковых частей. Особенно хорошо здесь поработали Волошин, Пташков-ский и Алексеев. Правда, начальник водного транспорта АКОторга Г…, как следует из донесения, «четыре часа саботировал в предоставлении плавсредств, старался узнать, для чего нам нужны плавединицы. С работы Г… сняли, о партийности ставим вопрос 5 августа на бюро».

К 8 часам вечера 18 августа была подготовлена светомаскировка, и с наступлением ночи комбинат погрузился в темноту. На главной котельной на всякий случай спустили пары. Около 9 часов вечера оба японских корабля осветили территорию комбината прожекторами, сосредоточив основное внимание на здании радиостанции и на прибрежной полосе. Всю ночь они продолжали освещать комбинат, одновременно ведя переговоры по световому телеграфу со своим заводом. Между кораблями все время курсировали моторные шлюпки. Пушки эсминцев были наведены на РКЗ № 2 и Усть-Камчатск. Корабли следили и за воздухом: когда днем 19 августа неподалеку пролетал советский гражданский самолет, на него сразу же были нацелены стволы их зенитных орудий.

Ночью 19 августа японцы зачем-то сбросили в воду несколько ящиков яблок, которые прибило к берегу возле РКЗ № 2. «К утру весь берег был усеян прекрасными на вид яровыми яблоками, сброшенными в количестве пяти-шести ящиков с кораблей. Ни одно яблоко не было тронуто трудящимися и детьми». Несколько плодов начальник усть-камчатского гарнизона Лючников взял для проведения анализа, остальные приказал закопать в землю. «Двое комсомольцев собрали их и зарыли».

В ночь на 19 августа к берегу начали прибывать советские воин-ские части, оснащенные техникой и артиллерией. Среди них находился артиллерийский дивизион, вооруженный 152-миллиметровыми орудиями. Ранее он принимал участие в Хасанских событиях. Территория комбината постепенно заполнялась военнослужащими. Настроение населения, увидевшего военных, поднялось. Все указания командования выполнялись им беспрекословно. Люди помогали разгружать вооружение, рыли окопы, оборудовали стрелковые гнезда. «Для маневрирования войсковых частей» потребовалось срочно построить мост. Его соорудили силами партийцев и комсомольцев, трудившихся без отдыха в течение двадцати часов. «К всеобщему удивлению, особо четко работал телефон с районом». В кабинете директора комбината шли непрерывные совещания. Отсюда поддерживалась связь с военным и политическим командованием подходивших частей.

Попутно с размещением войск, были намечены возможные пункты эвакуации населения. Для этого приготовили кунгасы, расставили трапы, назначили кунгасников и провожающих. За протокой построили сходни и пристани. Политотдел комбината подготовил к эвакуации партийные и комсомольские дела, прочие документы. Типография также была готова к отъезду. Но эвакуацию не начинали.

Напряжение достигло пика к полудню 20 августа. «Весь состав партийной организации и комсомола и основной костяк коллектива был в полной мобилизационной готовности и мог, в случае необходимости, дать 400—500 бойцов». Обстановка несколько разрядилась после обеда, когда комендант погранохраны Величко передал японцам арестованный катер и от имени СССР предложил их кораблям покинуть советские воды.

Возврат катера многими расценивалась как уступка японцам. Вечером 20 августа в помещении райкома ВКП(б) даже прошло особое совещание с партийным активом с разъяснением о необходимости «проведения агитации среди населения, связанной с передачей катера». Как отмечал секретарь райкома, «по этому вопросу были разные толкования: кто говорил: "Не нужно было отдавать катер, а нужно уничтожить". По этим вопросам необходимо было вести разъяснительную работу».

Несмотря на то что японцы получили катер, их корабли оставались на месте до утра 21 августа. Затем они снялись с якорей и подошли к РКЗ № 2 на расстояние около километра, развернулись и двинулись вдоль берега в направлении РКЗ № 1. После этого эсминцы повернули в море.

Население реагировало на происходившее по-разному. «У 13-го барака группа домашних хозяек выставила на улицу патефон и организовала пляску. В землянке Сальниковой группа домашних хозяек в одиннадцать человек организовала попойку бражки. На столе стояла бочка с брагой. На вопрос: "Что является причиной такого веселья?", они отвечали: "Лучше на тот свет отправляться веселыми". К вечеру 19 числа начали появляться у отдельных лиц признаки беспокойства и паники. Машинистка Голованова спрятала в подполье чемоданы. Домашняя хозяйка Федорова надела на себя пятнадцать юбок и сбежала за протоку. Голованова ночевала в кустах. Комсомолка Федорова с грудным ребенком также намеревалась переехать за протоку, но была разубеждена. Комсомолка Богатырева забрала в сберкассе весь вклад и уехала за протоку. Плотник Корольков вырыл яму за ночь и залез в нее вместе с детьми. Это единицы. Основная масса населения была насторожена, но готова к организованным действиям и предлагала свои услуги командованию. Одна из домохозяек заявила: "Я теперь вижу, для чего нам нужны займы, прошу меня подписать еще на сто рублей!"».

Подавляющее большинство местных жителей и рабочих все время конфликта оставалось на заводах и в поселке. «Был один случай, когда женщина с двумя ребятами ушла 19 августа в село Николаевку, а 20 уже вернулась обратно». Правда, среди части работников возникли опасения за свои жизни. «На втором заводе были такие разговоры: "Здесь, наверное, сидят враги народа и поэтому не увозят отсюда население". Откуда идет этот разговор, точно установить не удалось», — сообщали «органы».

Оба завода АКО работали без перерывов, но на ночь рыбаков в целях безопасности снимали с неводов. 19 августа колхозники поймали в реке около 16 тысяч рыбин, но из-за отсутствия катеров, переданных военным, доставить их на заводы не удалось, почему улов весь испортился.

Все эти тревожные дни руководители района находились на комбинате. «Морально-политическое состояние было высокое и приподнятое». Секретарь Усть-Камчатского райкома ВКП(б) Кузьмин в докладе секретарю обкома партии Николину об обстоятельствах недавно завершившихся событий, датированном 23 августа 1939 г., сообщал: «В заключение могу передать: было единое мнение, как у войсковых частей, так и у рабочих, колхозников, советской интеллигенции — уничтожить зарвавшихся японских самураев. К этому мы готовы в любое время».

«Итогом событий явилось общезаводское собрание женщин-домохозяек и работниц. В переполненном клубе был сделан доклад о международном положении и о японской провокации. Выступавшие работницы высмеяли паникеров и заявили, что они чувствуют заботу партии и правительства и лично товарища Сталина, и готовы вместе со своими мужьями защищать священную советскую землю».

В последнем сомневаться не приходилось.

Старожил Усть-Камчатска В. И. Гранин так вспоминал об описанных выше событиях. «В 1939 году захватили японскую шхуну, двух или трех японцев водили на допрос. Пришли два крейсера: "Если не отдадите, расстреляем Усть-Камчатск!". Связались с Москвой. Отпустили. Потом наши артиллеристы сделали пробный выстрел по мишени — кунгасу — и попали точно в цель». 152-миллиметровый снаряд в щепки разнес мишень, стоявшую как раз на том месте, где немногим ранее находился японский эсминец.

Усть-Камчатск был не единственным местом на камчатском побережье, где летом 1939 г. сложилась напряженная обстановка. Вот свидетельство старейшего работника рыбной промышленности Камчатки Г. Ф. Буйвола, работавшего в то время механиком промыслового флота Жупановского рыбокомбината. «В самый разгар путины у нас закончилось топливо. Директор комбината направил меня в командировку в Петропавловск на нефтебазу. В мое распоряжение выделили кавасаки с командой, состоявшей из старшины, моториста и матроса. Для выхода из советских территориальных вод требовалось разрешение начальника пограничной заставы. Ему также следовало докладывать и о возвращении.

Пост пограничной заставы располагался недалеко от второй базы. Получив разрешение, мы вышли в море. В Петропавловске погрузили топливо и отправились на вторую базу, чтобы доложить о возвращении. Когда мы подходили к месту, то увидели, что там стоят четыре больших японских военных корабля, а в бухте возле реки Жупаново находится наш сторожевик "Дзержинский".

Был воскресный день. Днем раньше японская рыболовная шхуна нарушила границу и зашла в наши территориальные воды. С пограничного поста ее заметили, из реки на перехват вышли два пограничных катера. Они арестовали шхуну за незаконный лов рыбы и привели ее в речку Жупаново. На правом берегу реки в то время располагался рыболовецкий колхоз. К колхозным рыбакам подошел японский военный корабль, и на русском языке с него спросили: "Не видели ли вы нашу шхуну?" Рыбаки, не подумав о последствиях, ответили, что она стоит в реке. Спустя некоторое время прибыли еще три японских корабля, перекрывшие нашим судам, в том числе и "Дзержинскому", выход из бухты.

Японцы выдвинули ультиматум: "Если в воскресенье к двенадцати часам дня шхуна не будет выдана, откроем огонь!".

В субботу, после того как они предъявили свои требования, женщин с детьми отправили в поселок колхоза, мужчины же, вооружившиеся чем попало, ночью охраняли берега бухты от возможной высадки японского десанта.

Когда мы заходили в бухту, то проходили мимо японских кораблей… Через некоторое время к нам пришел сам начальник заставы, который позволил нам идти по назначению… Когда мы проходили мимо японцев, то были спокойны, думали, что погони за нами уже не будет. И вдруг… увидели появившийся на горизонте японский корабль… Японцы решили взять нас на абордаж. На полном ходу к нам запрыгнули два матроса и офицер… В это время к борту подошел бот и с него высадились еще пять человек… Нас пришвартовали стальными тросами к головному кораблю, на котором находился их самый высокий чин, кажется, адмирал, точно утверждать не могу…

Вечером японцы стали вести переговоры флагами с "Дзержинским". Утром в понедельник они спустили катер, в который сели два офицера. Он отправился к нашему кораблю. Один офицер пытался подняться на него, но ему этого не разрешили. Тогда он передал нашим морякам какие-то бумаги и вернулся восвояси.

Полагаю, что вопрос о нашем освобождении и выдаче шхуны в обмен на нас решился в понедельник во второй половине дня. Японцы снова начали вести переговоры с командованием "Дзержинского". Они предложили нам приготовиться к отходу. Вскоре к нам подошел японский катер, но вдруг все приготовления приостановились. Оказывается, во время выхода японской шхуны из реки, она села на мель. В это время был отлив. Пришлось ждать, когда наш катер, вышедший из речки, стянет ее с мели. Теперь нам позволили следовать в сопровождении японского катера навстречу шхуне, ведомой нашим катером. Когда мы встретились, то японский катер стал провожать свою шхуну, а наш — нас, доведя кавасаки до "Дзержинского"».

Вскоре после этого японские корабли подняли якоря и ушли. До военных столкновений на Камчатке в 1939 г. дело не дошло.