ДВЕ ВОЙНЫ ПЕТРОПАВЛОВСКА

Весть о разразившейся русско-японской войне достигла Петропавловска около 10 часов вечера 21 апреля 1904 г. (здесь и далее все даты указаны по старому стилю). Ее доставил гонец-казак, отправленный с «полетучкой». Официальное уведомление пришло спустя почти три месяца после ночного нападения японских миноносцев на русскую Тихоокеанскую эскадру, стоявшую в Порт-Артуре, и героического боя крейсера «Варяг» и канонерской лодки «Кореец» с отрядом кораблей контр-адмирала С. Уриу.

22 апреля 1904 г. начальник Петропавловского уезда коллежский асессор поручик запаса Антон Петрович Сильницкий издал приказ № 204, извещавший население о начале боевых действий. Уже первая фраза этого документа свидетельствует о том, что камчатский руководитель не имел полной информации о происходившем в мире: «27-го января сего 1904 года Россия объявила войну Японии». Как известно, война началась внезапными, без какого-либо официального уведомления, атаками японского флота на русские корабли.

Далее приказ гласил: «Все запасные нижние чины, льготные и отставные казаки, а равно и волонтеры от населения, приглашаются к формированию дружины для поддержания строгого порядка и тишины в Петропавловске и в уезде. Распоряжается воинской силой штабс-капитан Векентьев. Все жители, невзирая ни на какое лицо, обязываются чинить мне и штабс-капитану Векентьеву полное во всем послушание, обусловливаемое обстоятельствами военного времени. Приказ сей немедленно объявить по городу под расписку, а в копиях полетучкой послать по всему уезду. Верьте, братцы, в Бога и Царя».

К полудню 22 апреля 1904 г. «все население города Петропавловска, от стара до мала, а равно и инородцы из внутренних селений страны», собралось на молебен «о ниспослании победы Государю Императору и Его победоносному воинству». Молебен служили настоятель городского собора благочинный Камчатских и Гижигинских церквей отец Николай Комаров и диакон Павел Ворошилов.

Известие о начале войны сплотило расколотое городское «высшее общество». Незадолго до ее получения, часть «петропавловской публики» объявила Сильницкого душевнобольным. Реакцию уездного начальника на произошедшее отражает его приказ № 171, изданный 12 апреля 1904 г. «В ночь с 9-го на 10-е апреля сего 1904 года семь человек петропавловских жителей, не принадлежащих к коренному населению города Петропавловска, будучи недовольны моими действиями по службе, основанными на точных и ясных законах, а потому и совершенно для меня обязательных, позволили себе, дабы воспрепятствовать исполнению лежащих на мне обязанностей по должности Петропавловского уездного начальника и сопряженных с оною властью судебного следователя, учинить тайный сговор, на котором я, Петропавловский уездный начальник коллежский асессор Сильницкий, объявлен сумасшедшим, а потому и подлежащим смещению с упомянутой должности. Сместить меня с должности могут Великий Государь и Наместник Его Императорского Величества на Дальнем Востоке, но уж никак не тайное ночью сборище семи человек…».

Сильницкий опасался, что теперь его распоряжения, направленные на приведение уезда в оборонительное положение и формирование ополченческих дружин, могут быть истолкованы как «акт безумия». Но этого не произошло. Как он указывал впоследствии, «с удовольствием могу отметить, что к этому решению примкнули и мои враги, которые протянули мне руки и сказали: "Что было, то было, а теперь все будем делать одно дело"».

После службы «именитые» горожане и чиновники собрались в Петропавловском уездном управлении на совет для выработки мер по защите полуострова от возможного нападения врага. Минимум информации о происходивших в мире событиях и почти полное отсутствие на Камчатке военных сил и средств (здесь не было ни регулярных воинских частей, ни артиллерии) вынуждали провести обмен мнениями между жителями. Такое коллективное обсуждение в условиях ограниченных ресурсов, коими располагали официальные власти, позволило бы принять наиболее правильные решения. Предложения решено было заносить в специально заведенную для этого в управлении книгу.

«Всякому, кто услышит, что-либо достойное внимания и относящееся до войны… вменяется в обязанность являться в управление и за полным своим подписанием с обозначением числа, часа и минуты, записывать сей слух, не объявляя сей слух никому до записи в книгу. Если кто из граждан города Петропавловска, а равно из жителей Петропавловского уезда, имеет предложить ту или иную разумную меру, вызываемую возможностью ежеминутного нападения на нас врага, излагать таковую письменно в книге, которая отныне… будет выдаваема желающему во всякое время дня и ночи». Окончательное решение по всем высказанным предложениям Сильницкий оставлял за собой.

Первая запись в книге, страницы которой были поделены на две колонки — «Слух или мера» и «Отметка начальника уезда» — появилась 23 апреля в 15 часов 20 минут (точное время обозначено в соответствии с решением совета). Ее внес один из первых камчатских рыбопромышленников — А. Т. Зубков, приглашенный на полуостров еще в 1896 г. компанией «Камчатское торгово-промышленное общество» (КТПО) в качестве засольщика рыбы.

По мнению Зубкова, неприятель мог высадиться в следующих местах побережья: в Петропавловске, в районе Апачинского и Коловского перевалов, возле Усть-Камчатска, на Уке, в бухтах Столбовой и Чажма, в Тигиле. Промышленник предлагал перевезти запасы продуктов, имевшихся у населения устьев рек Камчатки и Уки, вглубь полуострова и приказать жителям экономить порох и патроны в преддверии возможных столкновений с японцами.

Из Петропавловска на случай нападения с моря следовало эвакуировать женщин и детей. Наиболее безопасным местом для них назывался район села Мильково. Продовольствие сюда можно было доставить по реке Камчатке, в устье которой имелся паровой катер КТПО. Для вывоза людей в Петропавловске нужно было собрать все собачьи упряжки, за исключением двух нарт, оставленных в каждом селении «на предмет экстренных сообщений». Часть незамужних женщин могла, по желанию, остаться в городе «на помощь на перевязочном пункте и для приготовления пищи».

Не обошлось и без шпиономании: Зубков подозревал англичанина, жившего в Уке, в сговоре с японцами и желании прервать сообщение Камчатки с материковой Россией через Тигильский перевал. Англичанин, приехавший «на собаках из Тигиля в селение Еловку, покупал у моего каюрщика лыжи… при том что у этого англичанина были лыжи не одни… Для какого предмета он закупал лыжи и притом большой запас продуктов и товара?.. Не имеется ли союза у Англии с Японией против нас, и также не имеют ли в виду они прекратить сообщение с материком?..».

Здесь же он просил начальника уезда принять его в формируемую ополченческую дружину. «Присовокупляю Вашему Высокоблагородию с сего 1904 г. апреля 23-го просьбу зачислить в вольную дружину защиты Нашего Батюшки Царя и Отечества. Александр Тихонов Зубков».

Записавшийся следующим горный инженер коллежский советник Александр Михайлович Симонов, состоявший при Геологическом комитете, детализировал предложения Зубкова.

«1. …Население, неспособное к самозащите, надлежит вывести (за исключением желающих остаться при отцах и братьях) вглубь страны, каковою является долина реки Камчатки от Верхне-Камчатска до Кырганика включительно. 2. Для беспрепятственного быстрого переселения (пока есть санный путь) следует ныне же затребовать собак и каюров (хотя бы по одному на две нарты, ибо многие женщины умеют каюрить) от Петропавловска до Малки для перевоза населения в Малку, а от Малки до Кырганика — собак для доставления переселяемых из Малки в Верхне-Камчатск, Мильково и Кырганик. 3. Часть собак одновременно должна быть задолжаема и на перевоз провианта, потребного для пропитания перевозимых в пути. 4. По переправе в долину Камчатки всего населения, неспособного к самозащите, собаки должны быть задолжены для доставки провианта в разные пункты по пути от Петропавловска к Мильково и части провианта в самое Мильково… чтобы этого провианта хватило на пропитание до подвоза провианта из Нижне-Камчатских складов Камчатского торгово-промышленного общества. 5. Из складов… общества у Нижне-Камчатска затребовать отпуск провианта в возможно большем количестве, и таковой батами по реке, на собаках, пока есть путь по берегу, и вьючно на собаках, лошадях — где как возможно — доставлять главнейший в Мильково, а равно и в Кырганик и в Верхне-Камчатск.

Такие меры будут весьма полезны, с одной стороны, на случай, если бы потребовалось оставшимся жителям в Петропавловске и других селениях бежать от врага, то удаляющиеся всегда по пути находили бы продовольствие, и это облегчило бы значительно их удаление, а с другой — если бы по воле Божьей суждено войне окончиться скоро, то таковое перемещение провианта не оказалось бы вредным, а наоборот, принесло бы пользу населению средней Камчатки, жители которой почти всегда терпят нужду в провианте. Для приведения в исполнение всего мною изложенного я, как состоящий на государственной службе, предлагаю лично свои услуги, как по переправе жителей и провианта, распределения по пунктам того и другого, так и для приведения в исполнение и иных распоряжений уездной власти в районах средней Камчатки».

В качестве помощников инженер просил назначить ему одного из работавших с ним горных мастеров и Зубкова, которому он намеревался поручить руководство отправкой людей в Малки и обратную доставку пустых нарт.

Недруг Сильницкого уездный врач В. Н. Тюшов предложил раздать населению казенные винтовки и патроны. Винтовок, по его словам, было около 1 500 (сам Сильницкий называл другие цифры: 4 000 винтовок и 800 000 патронов). «Будет неверно сказать, что каждый человек нашего населения имеет ружье. И не каждый… кто имеет винчестер или берданку, и тот патронов имеет крайне мало, рассчитывая только на охоту за медведем… Поэтому раздать теперь же весь запас ружей и патронов полагаю своевременным и полезным, буде придется вести и у нас в Камчатке войну».

Он также присоединялся к мнению о необходимости отправки женщин и детей «вглубь страны», где оно могло находится в безопасности. «Рассчитывать на гуманное обращение не только макак (так презрительно Тюшов называл японцев — С. Г.), но и наций просвещенных во время войны не полагаю возможным. Война — война и есть. Оставить здесь из женщин можно только желающих, остальные будут только помехой».

По всеобщему убеждению, наиболее подходщим местом для эвакуации населения являлось Мильково. Сюда и следовало свезти все запасы продуктов, казенные деньги и ценности, в том числе и церковные. Кроме того, признавалось, что «каждый человек должен озаботиться сохранением своего достояния или отправкой внутрь страны, или сокрытием где-либо здесь же в окрестностях Петропавловска».

В ходе обсуждения оборонных мероприятий высказывались предложения в случае прихода в Авачинскую губу японского судна сжечь стоявшую здесь шхуну и имевшиеся в складах Морского ведомства на мысе Сигнальном запасы угля для пароходов. В случае же, если представитель русской власти должен будет отправиться к японцам на переговоры, ему советовали одеться не в парадную форму, а в домашний костюм (тужурку), дабы показать этим свое презрение к врагу.

Священник Н. Комаров, принявший активное участие в выработке мер по подготовке уезда к обороне, рекомендовал не делать этого. 27 апреля он записал: «На мой взгляд, приведение такой меры в исполнение, не принеся ровно никакого вреда для неприятеля, который, несомненно, если придет, то имея с собою транспорт с углем и провиантом, а не будет рассчитывать на чужой предполагаемый уголь, может, однако, принести громадный ущерб нам же самим. С одной стороны — это приведет японцев в страшное раздражение, и тогда, разумеется, о белом (парламентерском) флаге не может быть и речи, и от Петропавловска не останется камня на камне, с другой — вслед за японским судном может придти наше русское, которое, будучи осведомлено о запасе угля в Петропавловске, может придти без своего угля…

В случае прихода неприятельского судна имеется, кажется, в виду поездка на судно для сдачи Петропавловска представителя административной власти. Такое намерение, на мой взгляд, не может быть оправдано ни с точки зрения международного этикета (ведь мы считаемся культурным европейским народом), ни по своей конечной цели — показать презрение к японцам, но тогда лучше, безусловно, совсем не ездить на судно».

Упоминающиеся Комаровым слова «белый флаг» и «сдача Петропавловска» следует понимать не как рассуждения о предстоящей капитуляции, а как реакцию на возможное предложение противной стороны вступить в переговоры об этом. Имеющиеся материалы говорят о небывалом патриотическом подъеме и единодушном желании всего камчатского населения постоять за Отечество, да и весь последующий ход событий не позволяет предположить противное.

Священник, учитывая «тягостную неизвестность», в которой находилось все камчатское население, предлагал подготовить к плаванию и отправить стоявшую в Петропавловске шхуну «за известием хотя бы в Аляску, где есть телеграфное сообщение с миром. Такое сношение могло бы быть, по мнению моряков, окончено при благоприятной погоде и, принимая в соображения господствующие в настоящее время ветра, в две-три недели, тем более, что в Петропавловске есть опытный моряк, разумею А. П. Кантор, который, вероятно, не откажется послужить общей пользе. Такое применение шхуны мне казалось бы полезнее ея сожжения».

Шхуна действительно была снаряжена и вышла в море, но позже и с другой целью.

Наиболее вероятным способом захвата Петропавловска мог стать десант, высаженный прямо в Авачинской губе или на прилегающем к ней побережье. В связи с этим, особое внимание следовало уделить наблюдению за морем с Петропавловского маяка и ближайших мысов. Здесь в пределах видимости предлагалось установить сигнальные мачты. Местами их размещения могли стать мысы Бабушкин, Раковый, Сигнальный, «каковые пункты и служили пятьдесят лет тому назад» (подразумеваются события 1854 г.).

Передача сигналов посредством мачт была возможна только в ясную погоду. Наступающий же сезон обычно отличался обилием туманных дней. Поэтому смотритель маяка Косачев считал более надежной «шлюпочную сигнализацию». Для ее организации он просил отдать в его распоряжение две парусных шлюпки с экипажами.

Неизвестное судно с маяка можно было обнаружить за 20—25 миль. Это расстояние оно могло преодолеть не менее, чем за два часа. В случае его появления, с маяка в Петропавловск тотчас же отправлялась бы первая шлюпка с известием об этом. Дойти до ковша она могла за два часа при ходе под парусами и за два с половиной — на веслах. Вторая шлюпка высылалась бы после того, как была определена национальная принадлежность судна.

Помощник Сильницкого штабс-капитан В. Р. Векентьев разделял мнение Косачева о том, что в туман «шлюпочная сигнализация» будет более полезна, чем любая другая. Ее недостатком был тихий ход шлюпок, особенно в бурную погоду. К тому же в сильный туман эти суденышки, не имевшие компасов, могли заблудиться. Туман, окутывавший мысы, мешал передавать с них сигналы и посредством «береговой сигнализации». Правда, оставалась надежда на то, что в непогоду противник не рискнет входить в Авачинскую губу, опасаясь напороться на прибрежные камни.

Передача сигналов с мыса на мыс длилась не более двадцати минут. Векентьев предлагал предусмотреть три их разновидности (днем подаваемых дымом, ночью — огнем). Первый сигнал обозначал, что на горизонте появилось японское судно, второй — русское, третий — под любым другим флагом. На каждом из трех передаточных постов следовало разместить по три человека с палаткой, теплой одеждой и запасом продуктов. Сменять их можно было через каждые пять суток.

Заведующий Петропавловским городским училищем Л. Л. Роберт соглашался с Комаровым и высказывал «свою искреннюю просьбу к Петропавловской администрации что в случае прибытия в Петропавловск японцев или представителей другой какой-либо враждебной нам нации, никакой враждебности к ним не выказывать. Это будет самое лучшее, что в данном своем положении мы только и может сделать».

Ответом на мнения Комарова и Роберта, так же как и прочих лиц, стал приказ начальника уезда населению № 238 от 30 апреля 1904 г.

Дальнейший ход событий излагается в его послании усть-камчат-скому частному командиру. Оно было оглашено на общем сходе жителей Усть-Камчатска 30 мая 1904 г. «Весть о войне России с Японией достигла Петропавловска 21 апреля около десяти часов вечера. Молебен. Формирование дружины из камчатских казаков, чинов запаса. Дружина 77 человек. Это кадр поголовного ополчения страны, прекрасных охотников, искусных стрелков численностью около 4 000 душ. Розданы ополченческие кресты, сделанные из жести местными мастерами. Раздача крестов сопутствовалась прекрасным словом благочинного Комарова, моим посыльным приказом. Слово читалось в церквах и часовнях, приказ — на полевых сходах.

Боевые и продовольственные припасы передвигает во глубь страны горный инженер Симонов, вооружает население доктор Тюшов. Организует дружины, устанавливает их службу, в зависимости от вероятных и даже несомненных случаев нападения на Камчатку вооруженных японских хищников, — Векентьев.

Установлена сигнализация с маяком. Желающие женщины и дети из Петропавловска вывезены. Из прочих береговых селений, по случаю отдаленности от якорной стоянки, вывоз женщин и детей воспретить. Принять строгие меры по сохранению обычной жизни страны в отношении торговли, занятий и промыслов населения. Назначить смотрителей хозяйствами камчадалов».

Естественным союзником камчатских жителей в предстоящей борьбе с японцами должна была стать природа. «Неисчерпаемые дары местной природы, рыба, птица… олени, зверь, особливо медведь, огромное количество рогатого скота на западном берегу и по долине реки Камчатки, надежда на хороший урожай картофеля и прочих огородных овощей, старые запасы соли и муки… обеспечивают продовольствие страны на любое время. Сколько бы врага не появилось на Камчатском полуострове, откуда бы он не появился, будем его бить во славу Царя и Отечества без всякого милосердия, и, глубоко убежден, победим, потому что наш союзник — дикая и величественная природа девственной, бездорожной, гористой, лесистой и болотистой Камчатки, и враг, кто бы то он ни был, сильнее нас в том только случае, если у него есть пушки…».

При появлении японских кораблей в Авачинской губе Сильницкий намеревался оставить Петропавловск, ибо защищать его было нечем. «…Вот эти-то пушки и есть единственная причина, что я оставляю Петропавловск, если на его рейде появится неприятельское судно, вооруженное артиллерией».

В 1904 г. враг к городу не подходил. Боевые действия шли на западном побережье Камчатки. 6 мая в устье реки Озерной высадился японский отряд численностью 150 человек, занявший село Явино. 16 июля русские дружинники разбили его. Затем последовали неудачные попытки японцев высадить десанты возле Калыгиря, на Командорах и острове Карагинском. Они обошлись им, в общей сложности, в две сотни жизней.

Весной 1904 г. КТПО решило снабдить Командоры и Камчатку товарами и продуктами из Сан-Франциско. 4 мая 1904 г. в Петропавловск пришел зафрахтованный обществом пароход «Редондо». Судно доставило «полный груз всяких товаров». Часть его оказалась подмочена из-за значительной течи корпуса. На «Редондо» прибыл доверенный КТПО барон Н. Е. фон-Брюгген. Тенденциозно поданные им новости с театра военных действий, из которых следовало, что русская армия и флот разгромлены, ошеломили Сильницкого и Векентьева, но не повлияли на их решимость оборонять полуостров.

«Наша защита — беспредельная преданность всего населения Камчатки Обожаемому Монарху Николаю II, вере православной и горячо любимой Родине, и полная готовность каждого камчатского жителя, без всякого исключения, стоять за честь России, как стояли отцы и деды с 17 по 24 августа против англо-французской эскадры. И братская могила, и памятник Славы, что в Петропавловске, да будут порукой совершенной истины моих слов, идущих из глубины души верноподданного… Прошу глубоко верить, что на Камчатке ни при каких условиях не будет нарушена так дорогая всякому верноподданному честь Русского имени…».

На «Редондо» были переданы адресованные российскому консулу в Сан-Франциско «подробности всех наших камчатских действий по войне». 9 мая пароход ушел.

Сильницкий, ожидавший, что после начала войны снабжение Камчатки прекратится, решил отправить на западное побережье с продовольствием и подкреплением для ополченческой дружины, противостоявшей высадке на полуостров японского десанта, стоявшую в порту шхуну «Мария». Судном, конфискованным у японцев в 1903 г., командовал бывший старший штурман пароходства КВЖД Ц. Жаба, его экипаж состоял из трех человек. Шхуну с большим трудом удалось подготовить к выходу в море, часть снаряжения и якоря для нее позаимствовали со складов КТПО. В середине июня 1904 г. судно вышло в море. По пути в Тигиль на него напала большая японская шхуна. Завязавшаяся между ними перестрелка закончилась для русских удачно, никто из них не пострадал.

Свое героическое плавание «Мария» завершила в августе 1904 г. на тигильском рейде: здесь она потеряла якоря и была выброшена штормом на мель. Попытки стянуть шхуну на воду оказались безуспешными. Корпус судна разобрали, из его остатков решили соорудить шлюпочный сарай. Имущество «Марии» распродали на аукционе местным жителям, имевшим большую нужду в различного рода посуде, тросах и поделочном железе.

Вот как позже Сильницкий вспоминал об обстоятельствах отправки «Марии». «Жаба приступил к конопатке шхуны, к осмолке, к шитью разорванных осеннею бурею парусов, к исправлению руля и к прочим ремонтным работам. Все делалось средствами, бывшими под руками… Шхуна с большим грузом казенных припасов, направленных мною в Гижигу, с запасом товаров, приобретенных покупкою в петропавлов-ских магазинах, и с командою в 32 человека (общая численность людей на шхуне, включая ее экипаж и ополченцев — С. Г.) вышла из Петропавловска 16 июня и направилась на западный берег Камчатки.

Ее плавание, могу сказать уверенно, составляет одну из отрадных страниц истории нашей войны с японцами. Утлое судно, кое-как скрепленное на петропавловских "верфях", отправилось в плавание за тысячи верст, рискуя ежеминутно встретиться с японским судном, а затем имея задачей высадить у селения Явинского "десант" для действия против высадившегося сильного врага. И шхуна блистательно исполнила свою задачу. Она не только высадила в указанном месте посланных мною дружинников, но и высадил их как раз вовремя, когда наши дружины уже разведывали расположение японцев. Вслед за соединением петропавловских дружинников, пришедших морем, и дружинников, пришедших сухопутьем, наши напали на японский лагерь…».

Результатом боя стало бегство захватчиков, потерявших 32 человека убитыми. Командир десанта лейтенант Гундзи попал в плен. «Истинно счастлив быть очевидцем несокрушимой беззаветной горячей любви народной в реальном проявлении ко всемилостивейшему Государю Императору Николаю Александровичу. Нет выше счастья, как переживать всеми фибрами своей души тот высокий и истинно патриотический подъем народного духа, который охватил теперь далекую Камчатку», — писал А. П. Сильницкий.

Следующим судном, пришедшем в Петропавловск, стала зафрахтованная КТПО в США «Минеола». Это был довольно большой грузовик вместимостью 3 500 т с ходом в 12 узлов. Командовал им капитан Кирквуд. Плавание возглавил уполномоченный министерства внутренних дел начальник уезда Командорских островов Н. А. Гребницкий. На «Минеоле» находились 1 280 т продуктов и товаров и 1 984 т угля. Помимо основной задачи экспедиции — снабжения края — Гребницкому поручалось выполнение еще одной деликатной миссии — он должен был вывезти из Петропавловска Сильницкого и Векентьева, отстраненных от должностей.

18 июля судно пришло в Петропавловск. Здесь оно частично разгрузилось. Пристани, имевшиеся в порту, пришли в полную негодность. Глубоко сидевший в воде пароход не мог приблизиться к ним. Привезенное им пришлось передавать на кунгасы, а уже с них поднимать на пристань и оттуда носить в склады. Выгрузка казенного снабжения затянулась на неделю из-за недостатка грузчиков, отсутствия какого-либо оборудования и нераспорядительности служащих КТПО.

Теперь на складах Петропавловска имелся двухгодовой запас продуктов. Недоставало только муки, одну часть которой вывезли внутрь Камчатки, другую же (1 000 пудов) — отправили на «Марии» в Гижигу, где начался голод.

«Минеола» взяла на борт Сильницкого и Векентьева и их семьи, после чего 30 июля ушла на охотское и западно-камчатское побережья. 3 августа пароход зашел в Охотск, где с него были высажены невольные пассажиры.

8 августа «Минеола» пришла на рейд Явино, 11 — в Большерецк, 12 — в Облуковино. В этих пунктах выгрузиться ей не удалось. Селения казались пустыми: их жители к пароходу не выехали. Вероятно, они приняли судно за вражеский рейдер: недавно возле реки Озерной русские ополченцы сражались с японским десантом.

Отсюда «Минеола» двинулась к Тигилю. Утром 23 августа на подходе к селению, находясь в десяти милях от берега, она налетела на подводную скалу, получив три сильных удара. В трюмы стала поступать вода. Попытки разгрузить пароход и снять его с камней не удались. К ночи его стало сильно бить о скалы. Людей пересадили в шлюпки, в половине второго ночи 24 августа капитан и старший механик последними покинули «Минеолу». К пяти часам утра ее экипаж и пассажиры благополучно прибыли в устье реки Тигиль.

Итогом всех мероприятий, проведенных на полуострове весной и летом 1904 г., стало то, что японцы, понеся существенные потери, не смогли в этом сезоне закрепиться на его берегах и «не вывезли из Камчатки ни одной рыбы, ибо таковую охраняли наши дружинники».

20 апреля 1905 г. новый начальник Петропавловского уезда С. М. Лех подписал приказ № 2, которым весь уезд объявлялся находящимся на военном положении. Все пребывавшие в запасе офицеры и нижние чины призывались на действительную службу. Им следовало по объявлении «сего приказа немедленно представить свои запасные билеты местным сельским властям, в распоряжение коих они и поступят впредь до отправки на сборный пункт». Таковыми пунктами определялись: по западному берегу Камчатки — Большерецк и Тигиль, по восточному — Усть-Камчатск и Петропавловск.

Летом 1905 г. Петропавловск подвергся нападению отряда японских кораблей. 25 июля в порт зашел пароход «Австралия», привезший почту и деньги для местного полицейского управления в сумме 29 175 руб. 62 коп. Эти деньги вместе с другими хранились в несгораемом ящике. Ящик был опечатан, а ключ от него Лех держал при себе. На этом же пароходе прибыл теперь уже бывший начальник уезда Командорских островов Гребницкий, «из рассказов коего стало известно, что "Австралия" на пути из Охотского моря в Петропавловск встретила и была освещена прожектором японского крейсера "Идзуми"».

30 июля с маяка был замечен силуэт какого-то судна, опознать которое из-за сильного тумана не удалось. Как известно, «в туман ни один корабль по местным условиям в бухту Петропавловска войти не может». 31 июля на горизонте обрисовались силуэты уже двух кораблей, «которые в 9 часов утра, пройдя на расстояние орудийного выстрела, открыли по маяку стрельбу из пушек». Под обстрелом служители маяка разбили сейф, открыть который они не смогли, так как смотритель с ключами находился в Петропавловске, извлекли из него 4 200 рублей казенных денег и унесли их с собой. Вся сумма затем была возвращена смотрителю маяка.

Кораблями оказались японские легкие крейсеры «Сума» и «Идзуми». «Сума» имел водоизмещение 2 700 т и был вооружен 22 орудиями, «Идзуми» при водоизмещении 2 970 т располагал 16 пушками. Таким образом, против беззащитного города были выставлены 38 мор-ских орудий, из них четыре калибром в шесть дюймов (152 мм). Численность экипажей обоих кораблей насчитывала 675 человек и была сопоставима с населением порта.

«Приблизительно около 10 часов казак Крупенин, выезжавший ранее из Петропавловска на маяк и вернувшийся вследствие услышанной им пальбы обратно, доложил Леху о слышанных им выстрелах, высказав свое мнение, что этими выстрелами обстреливается маяк. Лех приказал ему "вновь отправиться и посмотреть, какое идет судно". В 11 часов уже на виду города показалась фигура черного судна. Минут пятнадцать Лех продолжал из дому разглядывать судно, флаг коего различить за десять верст нельзя, и стал в то же время переодеваться в лучшее платье, предполагая, что ему придется поехать на судно.

По истечении пятнадцати минут он услыхал три выстрела и заметил, что над городом пролетают снаряды. Тогда Лех пошел в управление спасать кассу, но, придя туда, обнаружил отсутствие ключей, оставшихся дома, вероятно, в прежнем его костюме. Лех вернулся домой, взял ключи, пошел обратно в управление, но по дороге увидел разорвавшийся близ управления снаряд, вернулся назад и опасаясь, что в случае его смерти или плена Камчатка останется без руководителя, уехал совсем из города, бросив кассу, в коей всего было около 40 000 рублей на произвол судьбы.

Здание управления было действительно повреждено впоследствии снарядами, причем по уходе японцев, съезжавших на берег, оказалось, что касса разбита и 40 000 рублей исчезли. За время бомбардировки помощник начальника уезда Павский, на обязанности коего было хранение и заведование кассой Командорских островов, успел прийти в управление и лично вынести лежавший на кассе управления ящик с кассой Командорских островов. То же управление за это время посетили Гребницкий и врач Тюшов, причем шкаф был тогда заперт и цел, и в управлении никого, кроме одного пьяного казака, не было. Между прочим, еще с апреля 1904 года было распоряжение хранить ценности в особых помещениях, и в случае появления японцев — спасать прежде таковые».

Следствие о пропаже немалой казенной суммы после войны вел прокурор владивостокского окружного суда. В своем представлении прокурору иркутской судебной палаты он писал, что Лех был допрошен по делу и к нему была применена «подписка о неотлучке». Велись допросы и других свидетелей событий начала августа 1905 г. Расследование тянулось на протяжении многих лет и, судя по всему, закончилось ничем. Во всяком случае, С. М. Лех занимал должность Петропавловского уездного начальника еще осенью 1916 г. Другой фигурант по делу — Н. А. Гребницкий — скончался.

Высадившиеся в городе японцы в числе примерно 200 человек, по словам Сильницкого, занялись охотой на пасшихся на городских улицах коров. «Коров они стреляли из ружей. Здесь же, на улице, они потрошили подстреленных коров и свежевали их мясо. Затем в сопровождении офицеров они обходили дома, где, к их чести, решительно ничего не тронули…».

1 августа японские корабли покинули Авачинскую губу. Во время обстрела в городе было разрушено здание уездного управления, повреждены несколько частных домов и часовня на братской могиле защитников города в 1854 г.

Нападение на Петропавловск стало одним из последних эпизодов неудачной для России войны. Уже 25 мая 1905 г. Россия приняла предложение президента США Т. Рузвельта об организации мирной конференции, к проведению которой стремилась истощенная боевыми действиями Япония. 9 августа в США в Портсмуте начались переговоры между воющими сторонами, завершившиеся 23 августа 1905 г. подписанием мирного договора…

Спустя десятилетие, к 1914 г. в городе произошли разительные перемены. Теперь он стал областным центром и местом размещения резиденции губернатора. Заметно выросла численность населения, увеличилось количество зданий, появились элементы городского благоустройства. Улучшилась связь с материком и населенными пунктами самого полуострова: заработали телеграф и радиостанция, многократно возросло количество пароходных рейсов вдоль побережья и до Владивостока. На умы жителей воздействовало и первое местное «средство массовой информации» — газета «Камчатский листок».

Несмотря на то, что Портсмутский договор запрещал держать на Камчатке вооруженные силы, в Петропавловске уже несколько лет имелось небольшое подразделение, именовавшееся «жандармской командой», которая, по сути, являлась обычной воинской частью.

Летом 1914 г. в Европе вспыхнул пожар войны, вскоре ставшей мировой. События здесь разворачивались следующим образом. 15 июля 1914 г. Австро-Венгрия объявила войну Сербии. 17 июля Россия, традиционно поддерживавшая братскую славянскую страну, начала всеобщую мобилизацию. Спустя два дня — 19 августа — Германия объявила войну России. 4 августа русские армии Северо-Западного фронта перешли в наступление в Восточной Пруссии, а на следующий день Юго-Западный фронт атаковал австро-венгерские войска в Галиции.

Главный противник России — Германия — имела на Дальнем Востоке военные базы. В ходе подготовки к войне она развернула в портах своих колоний, в том числе и в Китае, крейсерские эскадры, способные перерезать морские коммуникации противника и тем самым затруднить снабжение его предприятий и населения. Одно из таких соединений под флагом адмирала графа Шпее базировалось в Циндао — административном центре арендованной Германией китайской территории Киао-Чао. Районом действия эскадры определялись южная часть Тихого океана и Индийский океан. В ее состав, кроме прочих кораблей, входил броненосный крейсер «Гнейзенау».

В течение первой недели августа 1914 г. в Петропавловске складывалась напряженная ситуация. Патриотический подъем, сопровождавший известие о начале войны, сменился тревожным ожиданием.

31 июля камчатский губернатор Н. В. Мономахов получил телеграмму из Хабаровска от приамурского генерал-губернатора Гондатти, извещавшую о том, что «по имеющимся сведениям, германский крейсер "Гнейзенау" пошел на Камчатку». 1 августа Мономахов обратился к населению города со следующими словами. «Мною… получено известие, что германский крейсер "Гнейзенау" направляется к берегам Камчатки. Следует думать, что он придет в Петропавловск, может быть, завтра или послезавтра. Так как мы находимся в войне с Германией, то считаю необходимым предупредить население, что со стороны вражеского судна могут быть предприняты против Петропавловска и его населения те или иные насильственные действия: насилия против личности, расхищение имущества, убой скота и тому подобное.

Предупреждая население о вышеизложенном, рекомендую жителям Петропавловска теперь же озаботиться о вывозе из Петропавловска в селения Завойко (ныне город Елизово — С. Г.), Паратунка и другие места женщин, детей, а также того имущества, которое они пожелают сохранить.

На случай, если для охраны порядка или для действия против неприятеля будет сформирован отряд добровольцев, предлагается лицам, желающим вступить в состав этого отряда, теперь же заявить о своем желании начальнику камчатской жандармской команды ротмистру К. Н. Бологовскому.

Уверен, что население города Петропавловска сохранит полный порядок и будет в точности исполнять указания тех лиц, которым мною поручены будут все действия и распоряжения, связанные с приходом неприятельского корабля».

Велика ли была вероятность нападения германского рейдера на столь отдаленный российский порт, которым являлся Петропавловск? Здесь не было ни военно-морской базы, ни развитого портового хозяйства, ни сколько-нибудь существенного грузооборота. Более вероятным представлялся набег на Владивосток, который, ввиду наличия железной дороги, соединявшей его с центральной Россией, мог быть использован для поставок продовольствия и военных грузов.

Тем не менее, меры безопасности были приняты. Впрочем, они, как и в 1904—1905 гг., могли быть лишь сведены к удалению из города мирного населения, казенных денег и бумаг, да к прекращению работы маяка.

2 августа губернатор приказал его смотрителю Лосеву погасить маячный и створные огни и не зажигать их «впредь до особого моего распоряжения». Это должно было затруднить неприятельскому крейсеру вход в Авачинскую губу.

Для эвакуации населения использовались плавсредства, имевшиеся в порту, в том числе катера, принадлежавшие местному агентству Добровольного флота и областной администрации. Об этом свидетельствует заявление некоего гражданина Лунева об уплате ему 40 рублей, причитавшихся «за работу на катере во время эвакуирования жителей города Петропавловска по случаю предполагаемого прибытия германского крейсера в августе месяце 1914 г.», поданное в областной совет 26 мая 1918 г., то есть спустя почти четыре года после событий. Эту сумму по просьбе Лунева передали на благотворительные нужды.

4 августа 1914 г. Мономахов докладывал генерал-губернатору в Хабаровск о том, что он, «принимая во внимание полную беззащитность города», распорядился вывезти из Петропавловска в селение Завойко областное казначейство и важнейшее делопроизводство казенных учреждений, удалить женщин и детей, «что уже исполнено». «В дальнейшем буду руководствоваться долгом присяги… приму меры подготовки соответственно местным условиям, имеющимся в моем распоряжении средствам. Прошу указаний, должна ли жандармская команда оказывать врагу Родины вооруженное сопротивление всеми имеющимися средствами?».

Ответ пришел 6 августа. Действия губернатора были одобрены. «Примите все меры к охране на новом месте перенесенных денежных сумм и ценностей. При нападении врага, конечно, его надо отражать всем, чем только возможно. Камчатке не впервые меряться силами с неприятелем, и она знает, как его надо встречать».

Основной силой, которую можно было выставить против возможного десанта, была жандармская команда. Правда, ее командир ротмистр Бологовский докладывал Мономахову, что она «по своему состоянию вряд ли может оказать серьезное сопротивление неприятелю». Кроме того, ротмистр сообщил, что перед отправкой команды на Камчатку он получил от генерал-губернатора разъяснения о том, «что в силу политических договоров на обязанности камчатской жандарм-ской команды лежит только чисто полицейская служба, то есть охрана внутреннего порядка и спокойствия». Естественно, что последнее можно было отнести только к мирному времени. Телеграмма Гондатти снимала все сомнения в части использования команды.

Мономахов отдал Бологовскому следующий приказ: «Сообщая Вам взгляд главного начальника края (имеется в виду генерал-губернатор Гондатти — С. Г.) на государственную обязанность не только жандармской команды, которая по существу своему является воинской частью, но и обязанности каждого истинного сына Родины, вполне разделяемый мною, предлагаю Вам принять меры к тому, чтобы вверенная Вам команда была бы в полном своем составе наготове на защиту русской территории в случае нападения врага. Кроме того, я считаю безусловно необходимым, чтобы в помощь Вашей команде на время военных действий Вы сформировали бы из местных жителей вольную дружину, которая, находясь всецело в вашем распоряжении, могла бы в случае надобности оказать поддержку жандармской команде и надлежащий отпор врагу».

Отпор давать не пришлось. Вскоре Мономахов обратился к населению города со следующим посланием. «Ввиду изменившегося положения на театре военных действий, возможность прихода какого-либо германского военного корабля в город Петропавловск стала маловероятной. Поэтому жители, выбывшие из города ввиду могущей быть опасности от вражеского нападения, могут спокойно возвратиться к своим мирным занятиям».

Символом уменьшившегося напряжения стал вновь заработавший маяк. 7 августа последовало распоряжение губернатора его смотрителю: «Предлагаю Вам с сегодняшнего дня маячный и створный огни зажигать вновь. Убранные по моему распоряжению створные знаки сегодня восстанавливаются».

Что же произошло? В противостояние великих держав, основным театром которого являлась Европа, включилась Япония. 2 августа она, формально выступившая на стороне Англии, Франции и России, но преследовавшая собственные цели расширения влияния в Юго-Восточной Азии, предъявила Германии ультиматум с требованием немедленного удаления германских кораблей из японских и китайских вод и передаче ей не позднее 2 сентября без всяких условий и компенсаций территории Киао-Чао.

10 августа Япония объявила Германии войну. К концу осени после упорных боев она захватила Циндао и германские колонии — Марианские, Каролинские и Маршалловы острова. На этом ее участие в войне практически завершилось. Германский флот в Тихом океане был нейтрализован.

О том, какую опасность для русских мог представлять вражеский рейдер, говорит вот такой факт. 28 октября 1914 г. легкий крейсер «Эмден», входивший в ту же эскадру, что и «Гнейзенау», внезапно атаковал в порту Пенанг на острове Цейлон крейсер «Жемчуг», действовавший вместе с британским флотом. Русский корабль был уничтожен торпедами и артиллерией в течение нескольких минут. На нем погибли 82 и получили ранения 115 моряков.

Дальнейший ход мировой войны непосредственно Петропавловск не затронул. Но камчатская общественность не осталась в стороне от драматических событий, происходивших на фронтах. Своеобразным координирующим центром ее помощи российскому воинству стала редакция газеты «Камчатский листок». Население города и окрестностей, а также приезжие охотно жертвовали сюда денежные суммы, продукты, одежду и различные принадлежности. Об этом регулярно сообщала газетная рубрика «Солдату в окопы».

Только за первую неделю ноября 1916 г. в редакцию обратились О. М. Головко и Абрамов, которые передали пять пар перчаток, тридцать семь фунтов махорки, десять книжек курительной бумаги, рубашку, пару кальсон и полотенце. Рыбаки, работавшие на промысле Е. А. Колмакова: русские — Минаев, Винокуров, Корчевой и японцы — Фузита, Ивасаки, Маеда, Хисинума, Хамано, Ивасаки, Миязаки, Кудо и Окичи — пожертвовали 25 руб. Это вместе с ранее поступившими деньгами составило 72 руб. Секретари японского консульства Огата и Этоо передали союзникам тридцать фунтов махорки.

Пожертвования сдавались и в губернскую канцелярию. Так, в октябре 1916 г. рыбопромышленник Ф. П. Татаренко представил сюда для отправки на фронт два с половиной пуда махорки, более пятисот книжек папиросной бумаги, тридцать трубок и два десятка теплых вещей. «Согласно просьбы жертвователя, половину пожертвованного его превосходительство приказал отправить в кубанский казачий полк, а вторая половина… будет отправлена на Карпаты пулеметной команде. За столь щедрое пожертвование нашим солдатам господином губернатором выражена Ф. П. Татаренко благодарность».

Более крупные пожертвования можно было собрать, устроив благотворительные мероприятия. Одно из них состоялось 26 ноября, в день Георгиевского праздника. В театре «Имени С. М. и Н. В. Мономаховых» (названном так в честь супруги губернатора, считавшей себя актрисой, и его самого, слывшего театралом) прошло «грандиозное кабаре», весь сбор от которого поступил в пользу семейств георгиевских кавалеров.

Под самый занавес относительно благополучного для империи 1916 г., 31 декабря, было опубликовано проникновенное «Открытое письмо петропавловцам», отражавшее чувства и чаяния многих горожан, особенно тех, чьи близкие находились в действующей армии.

«Чем ночь темнее — тем ярче звезды. Так и на мрачном фоне потрясающих бедствий и страданий, вызываемых войною, с особенной яркостью вырисовываются подвиги героизма как отдельных лиц, так и всего русского народа. Этот общий подъем духа с особой яркостью сказывается нынешними рождественскими праздниками и у нас на далекой неприветливой Камчатке, и в нашем Петропавловске. Здесь, вне смертоносной полосы, здесь, где почти не изменилось течение мирной жизни, почти все личное отошло на второй план. На первом месте во всех слоях общества, у богатых и у бедняков — одна преобладающая мысль, одно желание: помочь, облегчить великий подвиг наших воинов, дать им хоть маленькую радость, согреть зябнущих, помочь больным и раненым. В особенности ярко сказалось это в наших петропавловских школах, где дети все свои сборы со спектаклей решили отдать в пользу раненых и на подарки солдатам, отказавшись от личного удовольствия — от елок, а взрослые так сочувственно отнеслись к их чистому порыву, что совершенно не обращали внимания на дефекты их представлений, ободряли аплодисментами, и дали прекрасные сборы в пользу наших серых героев. Да хранит всех Вас Господь!

Война творит зло и ужасы без счета, но война же открывает безграничные возможности подвигов деятельного человеколюбия. И в этом сознании, и в осуществлении лежащего на всех нас нравственного долга — источник той силы, которая поможет нам пережить обрушившиеся на нас испытания.

А им — серым миллионам, разбросанным на тысячи верст, и сегодня, как и вчера, выходящим то здесь, то там на смертный бой — им, встречающим великий праздник в окопах за сотни и тысячи верст от родного дома, от семьи и друзей, — да поможет Бог. И пусть светлые и мирные образы великого сказания о рождении Спасителя мира вольют отраду и утешение в их усталые и измученные сердца».

Сбор пожертвований для армии продолжился и в 1917 г. Так, в июле моряки пароходов Добровольного флота «Тобольск» и «Ставрополь» вместе с горожанами собрали 165 руб. 50 коп. «на нужды войны в распоряжение военного министра Керенского».

Часть камчатцев призвали на службу. 4 июля 1917 г. на пароходе «Тверь», ушедшем во Владивосток, в действующую армию выехал бывший вице-губернатор области А. Г. Чаплинский. 9 июля на пароходе «Астрахань» отправились еще свыше пятидесяти мобилизованных.

При областном комитете, сменившим после отречения императора Николая II губернаторскую администрацию, действовал особый комитет «по предоставлению отсрочек военнообязанным от призыва в войска». 15 июня 1917 г. он рассматривал отношение агента Добровольного флота Н. Д. Голубецкого о предоставлении отсрочки «пакгаузному агентства Артюхину и его помощнику Коредясову, как служащим пароходного предприятия, работающего на оборону государства». Артюхину, отвечавшему за грузы, состояние причала, оформление прихода и отхода пароходов, «на должность которого на месте подыскать заместителя трудно», отсрочка предоставлялась с 1 августа с тем, чтобы агентство смогло подыскать ему замену (этого, впрочем, не произошло, и впоследствии В. И. Артюхин играл заметную роль в общественной жизни города, будучи гласным городской думы). Коредясову же было отказано ввиду того, что «на его место может быть допущен без ущерба каждый, без всякой подготовки».

14 сентября из Петропавловска ушел пароход «Симферополь», на котором в действующую армию отправились 25 солдат местной команды. Через газету они благодарили своего бывшего командира: «Отъезжая на пароходе "Симферополь" приносим искреннюю благодарность начальнику местной команды ротмистру В. А. Иеропесу за хорошее отношение к нам, солдатам местной команды, который всегда входил в наши нужды».

В сентябре 1917 г. казаки-фронтовики, служившие в 44-ом пехотном Камчатском полку, обращались с «великой просьбой… ко всем нашим землякам-камчадалам высылать нашу родную газету "Камчатский листок", нам так страстно хочется знать, что делается в настоящее время на нашей Камчатке в дни переустройства всей нашей жизни. Письма мы получаем очень редко, которые идут до нас три-четыре месяца. Если найдете возможным удовлетворить нашу просьбу, то вышлите, начиная с начала текущего года. Будем надеяться, что земляки не откажут нам». Письмо подписали казаки Нестор Толстихин, Феодосий Павлов и Михаил Помазкин.

Была у войны и такая сторона, как использование на хозяйственных работах военнопленных. В октябре 1917 г. областной комитет решил обратиться к краевому комиссару Временного правительства Русанову с ходатайством о присылке на Камчатку в следующем 1918 г. партии из двух сотен военнопленных, которых здесь намеревались использовать на строительстве дорог. Впрочем, этот проект не осуществился.