Чтобы понять и объяснить все последующие события, нам нужно вернуться назад и рассказать о двух кровных врагах, без которых история Большерецкого бунта, вряд ли, получила бы продолжение.

Федот Попов, московский купец, руководитель промысловой экспедиции, в составе которой был казак Семен Дежнев, прошел Берингов пролив еще в 1648 году, но сколько минуло еще лет, прежде чем Иван Федоров, Михаил Гвоздев и Кондратий Мошков привели в августе 1732 года бот «Святой Гавриил» к американским берегам.

И еще бы десятилетия покоя в освоении окраинных земель, если бы на историческую арену не вышли бы эти двое, и не сцепились между собой не на жизнь, а на смерть.

Один из них родился под Тобольском — в деревне Ярковой. Второй был из Иркутска. То есть оба они были сибиряками. И, по видимости, оба — из поморов. По крайней мере закваска, что у одного, что у другого — старорусская, северная.

Тобольчанин Емельян Софронович Басов — выходец из крестьян. В 1726 году (в возрасте примерно двадцати лет) поверстан в казаки.

Первая встреча его с иркутским посадским Никифором Мокиевичем Трапезниковым могла произойти в Якутске, Охотске или Большерецке, где один проходил службу, а другой вел торговлю камчатской пушниной.

О судьбе Емельяна Басова известно несколько больше, чем о судьбе Никифора Трапезникова. Только в «Описании земли Камчатки» С. П. Крашенинникова мы встречаем за период с 1737 по 1740 год единственную запись о том, что недалеко от Большерецкого острога располагалась его заимка. Вот и вся информация на сегодняшний день о деятельности будущего купца до начала его промысловой деятельности в Восточном море. Оно и понятно: держал лавку да вел торговлю с камчадалами, а потом вывозил вырученную пушнину в Охотск, Якутск, Иркутск и снова торговал. Ну, может быть, еще тайно сплавлял пушнину через Кяхту в Китай, нарушая царскую монополию на торговлю особо ценными мехами. И так из года в год одно и то же.

У Басова же все было поярче, побогаче, покруче, позаковыристей…

Начнем с того, что служба его в Якутске сразу же пошла несколько необычно. Вместо того, чтобы отправить молодого казака в отряде какого-нибудь десятника, пятидесятника или сына боярского в дальний острог для сбора в казну ясака с инородцев, ни с того, вроде бы, ни с сего «в числе тридцати человек, в качестве головы, его послали по р. Лена к морю для проведывания пути в Камчатку» (Зубкова З.Н. Алеутские острова, М.,1948, с.11 ).

Совершенно невероятная информация с точки зрения нормальной логики: молодой казак — глава ответственной экспедиции… Но для биографии самого Басова, как выясняется, — самая типичная. И в этом вы скоро убедитесь сами.

Дело в том, что в Якутске Басов попадает на службу к казачьему голове Афанасию Шестакову — главному командиру северо-восточного края России, руководителю крупнейшей для тех лет экспедиции по изысканию новых земель «противу» устьев рек Колымы, Анадыря, Камчатки, Пенжины, Охоты, Амура — то есть в двух океанах — Северном и Восточном.

В состав экспедиции Шестакова были переданы суда Первой Камчатской экспедиции «Фортуна», «Святой Гавриил», а также были построены в Охотске два новых бота — «Лев» и «Восточный Гавриил».

Пятым судном экспедиции был эверс, построенный на собственные средства монахом Игнатием Козыревским. Именно на этом эверсе и должен был Басов со своими товарищами дойти до берегов Камчатки, Курильских островов и Японии, следуя по маршруту, проложенному еще во времена Семена Дежнева.

Эта — грандиозная по замыслу — экспедиция Шестакова нынче почти забыта. И забыта несправедливо. Хотя, нужно признать, что поначалу шестаковцев преследовали одни сплошные неудачи.

В сентябре 1729 года в устье р. Ямы сожжен коряками «Лев». 14 марта 1730 года на р.Эгач в бою с чукчами погибает сам руководитель экспедиции казачий голова Афанасий Шестаков. 2 октября 1730 года потерпел крушение у берегов западной Камчатки «Восточный Гавриил». «Фортуне» не удается пройти далее Пятого Курильского острова из-за различных препятствий, чинимых местным сборщиком ясака Матвеем Новограбленовым, признавшего в руководителях судном своих ревизоров. Бот «Гавриил» в это же время безуспешно бороздил Охотское море — постоянные шторма рушили всякие надежды на успешное завершение экспедиции 1730 года.

Столь же неудачно складывались дела на р. Лене. Эверс был раздавлен льдами на р.Сикток. Построив три шитика, казаки в течение еще двух навигаций боролись со льдами, пытаясь выяснить хотя бы уже не для себя, а для будущих навигоров — «откуда — куда возможно впредь морскими судами иметь плавание».

И все же неудачный 1730 год завершился для шестаковцев открытием мирового значения. Эта удача выпала на долю членов экипажа бота «Святой Гавриил», которым все же удалось преодолеть сопротивление Охотского моря, выйти к Шантарским островам, описать их и спуститься на юг к устью реки Амур (Л.А.Гольденберг «Между двумя экспедициями Беринга», Магадан, 1984, стр.69):

Но не дошли до современников результаты этой экспедиции. И потому, когда через семьдесят с лишним лет Крузенштерн, исследуя устье Амура, совершил грубейшую ошибку, посчитав это устье несудоходным, после него еще более полувека эта ошибка первого адмирала российского флота давлела над мореплавателями, пока Невельской с риском для собственной карьеры не доказал то, что было известно русским мореходам с 1730 года, — устьев у Амура два!

До нас же эти сведения дошли только благодаря очень оригинальной форме российской информатики — из доноса.

Как из доноса же — кстати, одного и того же человека — Скурихина — помянем же его добрым словом — узнали впоследствии современники и о другом великом географическом открытии членов экипажа «Святого Гавриила»: о том, что 21 августа 1732 года (по старому, разумеется, стилю) « …пополудни в 3-м часу стал быть ветр пособный, и пошли к Большой земле и пришли ко оной земли и стали на якорь в верстах четырех.» Так и была открыта, наконец, Северо-Западная — та самая, Русская, — Америка.

Но вернемся к нашему герою. После неудач на Лене Емельян Софронович в 1733 году был назначен в Охотскую казачью команду, произведен в сержанты и поступил в распоряжение начальника Охотского порта — ссыльного «птенца гнезда Петрова» Григория Григорьевича Скорнякова-Писарева.

Именно в том же году — 1733 — в Охотскую канцелярию пришли бумаги от командира бота «Святой Гавриил» Михаила Гвоздева об открытии Большой Земли — Аляски, и вместе с письменным сообщением был отправлен командиру порта и вахтенный журнал бота. Охотск молча проглотил и пережевал информацию. Нужно сказать, что вообще очень уж много нясностей с информацией по поводу русских исследований и открытий в Тихом океане. В России об этих открытиях и не подозревали, в Европа пользовалась. Кому-то было очень выгодно, чтобы исторические документы внезапно терялись и обнаруживались через десятилетия забвения, а сами открытия приписывались потом совсем другим.

Знал ли Басов об открытии Гвоздевым северо-западных берегов Америки? В этом не может быть никакого сомнения. Сама география служебных походов Басова в период 1733–1740 годов исключает какие-либо сомнения. Мало того, что он был в личном подчинении командира Охотского порта и следовательно был свидетелем всего, что происходило в Охотской канцелярии и слышал все, о чем здесь говорилось, обсуждалось, решалось. Более того — он был отправлен на Камчатку руководить сбором ясака, затем — в Якутск для наблюдения о поставках в Охотск провианта, и, наконец, — в Москву, в Сибирский приказ, с дорогими собольими и лисьими сороками мехов государевой казны.

Чем же занимается Басов в Москве? Выбивает в Сибирском приказе документы, предоставляюшие ему право приводить в подданство России жителей «незнаемых» островов Восточного моря.

Куда же собирался в поход казак-мореход? Какие «незнаемые» острова манили его. И не имеет ли он вместе с командиром Охотского порта какого-либо отношения к исчезновению из Охотской канцелярии документов, присланных Михаилом Гвоздевым? Тем паче, что Емельян Софронович даже на старости лет был склонен к поступкам весьма решительным.

Да и последующие события в Охотске как-то очень уж подозрительно раскручивались. Судите сами: в Иркутске на основе бумаг Сибирского приказа Басов получает подарки для будущих подданных России, ружья и порох для пушного промысла на «незнаемых» островах. В Охотске в это время сменилось начальство: вместо Скорнякова-Писарева восседал товарищ его по «гнезду», заговору и сибирской ссылке бывший генерал-полицмейстер и свояк князя Александра Даниловича, из-за которого и хватили «подельники» по длинному сибирскому сроку, Антон Эммануилович Девиер, который, в отличие от бывшего президента Морской академии, корабела и строителя каналов, способен был похвастаться разве лишь тем, что прекрасно вычищал сапоги и мундиры Петра Великого.

К тому же Антон Эммануилович только — только спровадил на Камчатку Витуса Беринга со всей его экспедицией, и снова — как снег на голову — еще одна бумага из Москвы — готовь новую, промысловую.

«Никаких экспедиций! — грохнул кулачищем по столу бывший генерал-полицмейстер. — Казенных денег нет. Хочешь — строй судно и снаряжай его сам, на свой кошт.»

Это одно — может быть, даже вовсе и не вызывающее подозрений, напротив — все логично: нет денег — какие там экспедиции.

Странность в другом — в это самое время (уж не на основе ли требования Басова?!) — а прошло ни много, ни мало, а восемь лет(!!!), ни с того вдруг, ни с сего ссыльный канцелярист Илья Скурихин вспоминает вдруг (да не в летаргическом ли сне он был все эти годы?!), что летом 1732 года участвовал в плавании на боте «Святой Гавриил» и своими собственными глазами видел Америку и живых американцев.

Девиер находит и допрашивает Гвоздева — тот, естественно, ничего не скрывая, подробно докладывает о маршруте бота «Святой Гавриил» в навигацию 1732 года.

И что же дальше? А ничего — до октября месяца Девиер не выносит информацию из стен Охотской канцелярии.

11 июля 1741 года Басов получает разрешение отправиться на Камчатку и готовить свой поход к «незнаемым» землям. За свой, разумеется, счет.

Тогда сержант подряжается конвоировать на Камчатку ссыльного князя Александра Долгорукого,сосланного по известному делу Анной Иоанновной.

В Большерецке Басов договорился было с Мартыном Шпанбергом — третьим руководителем Второй Камчатской экспедиции — о походе на Курильские острова на морской байдаре вместе со своим братом. Ушли в экспедицию — но с полпути были возвращены по приказу того же Шпанберга.

Зиму 1741–42 г.г. Басов проводит в Большерецке, изыскивая любую возможность для организации своего предприятия. И может быть первый, к кому обратился Емельян Софронович и был иркутский посадский Никифор Мокиевич Трапезников. И он же был первый, кто отказался участвовать в столь сомнительном мероприятии. И, увы, не последний.

Но продолжим о наших подозрениях (точнее, о подозрениях моего друга, автора романа «Ясак и пашня» Николая Бушнева, который и обратил первым внимание на подозрительную возню Девиера и Шпанберга). В октябре 1741 года Девиер наконец-то сообщает в Иркутскую провинциальную канцелярию о походе «Святого Гавриила» и результатах этого похода, предлагая, чтобы Витус Беринг после возвращения из Второй Камчатской экспедиции построил в Анадыре из местного леса шитики и обследовал Большую Землю.

А не происходило ли еще каких-либо событий в промежутке между апрелем и октябрем 1741 года? Естественно, происходило — ни с того ни с сего, в нарушение инструкций, Шпанберг собирает весь флот экспедиции (за исключением пакетботов «Святой Петр» и «Святой Павел», ушедших искать мифическую землю да Гамы и открывать Америку) в устье реки Большой и оставляет их экипажи здесь на зимовку, хотя весь запас провинта для них находился, как было известно, в Охотском порту, обрекая тем самым матросов и офицеров на полуголодное существование.

Чего же ждал и, увы, не дождался Шпанберг? Великой миссии первооткрывателя — вернутся ни с чем пакетботы, а тут он уже готов к новому плаванию и — раз! два!! три!!! — пошел напрямую открывать Америку.

Но его ждало разочарование — в Петропавловскую Гавань вернулся пакетбот Алексея Чирикова «Святой Павел» с вестью об открытии Америки. Шпанберг был посрамлен — ему нечем было крыть — остался без всех козырей! — нечем было оправдывать незаконную зимовку и вынужденную голодовку в Большерецке. Не будешь же говорить, что зная от Девиера об открытии Гвоздева и координатах нахождения Большой Земли, готовился ранним летом 1742 года бросить туда свой флот и навечно застолбить свое имя в истории.

Не получилось. А впрочем не больше повезло и Чирикову. Как не повезло вовсе Гвоздеву — о нем попросту не знают, кроме, разве уж, узких специалистов. Как не повезло и нашему герою — о нем вообще мало кто знает. Всех их затмил Витус Беринг. Самый удачливый неудачник, какого только можно было бы еще отыскать в истории. Но это не тема нашего повествования.

26 августа 1742 года в Петропавловскую Гавань вошел гукор «Святой Петр», построенный из остатков потерпевшего крушение пакетбота. На гукоре вернулись назад на Камчатку оставшиеся в живых члены экипажа. Они вернулись не пустые — с грузом драгоценнейшей пушнины — привезли семьсот шкур морских бобров, добытых во время зимовки на Командорском (Беринга) острове.

Теперь у Басова были (правда, пока еще не в его собственных руках) доказательства того, что эти «незнаемые» острова, на открытие и освоение которых у него было разрешение Сибирского приказа, хранят пушные сокровища.

Именно в Нижнекамчатском остроге, многие из жителей которого были участниками экспедиций Беринга и вояжа Гвоздева, Басову, наконец, удалось найти пятерых единомышленников и образовать первую в истории Русской Америки «складственную артель». В нее помимо Басова вошел казак Евтихий Санников, промышленники Попов и Холщевников, посадские Данило Сосин и Паншин. Нижнекамчатский казак Петр Колокольников, несколько лет назад срубивший первую камчатскую церковь Успения пресвятой Богородицы, поддавшись на уговоры, согласился построить для компаньонов шитик. В долг под будущие трофеи. Участники Второй Камчатской экспедиции, нижнекамчатские же казаки Лука Наседкин и Петр Верхотуров, дали свое согласие быть в том походе «встречь солнцу» вожатыми. Кроме того, вызывались идти на морские промыслы к «незнаемым» островам еще двенадцать зверобоев.

1 (12) августа 1743 года шитик «Святой Петр» вышел из устья реки Камчатки и взял курс на Командорский остров.

6 августа первые российские аргонавты-тихоокеанцы высадились на берег необитаемого острова и начали устраиваться на зимовку, готовиться к промыслам.

13 августа 1744 года Басов с товарищами возвратился в Нижнекамчатск. И понеслась-полетела по России-матушке весть о пушных закромах Восточного моря, о том, что шесть компаньонов и полтора десятка зверобоев за одну только зиму добыли тысячу двести бобровых шкур, коим цена баснословная, и четыре тысячи — сто сороков — песцовых… Было от чего прийти в волнение людской молве, во все времена жадной и завистливой. Да и у кого не екнет тревожно-радостно сердце при мысли: «А ведь что… Дак и я мог бы… »

Одним из первых кто понял, что ему нужно делать, был иркутский посадский Никифор Трапезников. Даже не представляю, какова была бы история Русской Америки, и была бы ли таковая история, если бы не столкнулись между собой эти два сибиряка — богатыря.

Что было бы, например, если бы Басов унял гордыню и взял в долю иркутянина, и они вместе повели бы дело.

Для России это было бы крахом — ибо сплотившись, они сломали бы хребет любому, кто попытался бы посягнуть на их промысловую монополию, и вычистив от пущного зверя острова, захирели бы и отошли от дел, для которых, скорее всего, не нашлось бы уже продолжателя. Пример тому есть — захиревшая и брошенная на произвол судьбы Русская Америка, которую источил изнутри, как червь, монополизм Российско-Американской компании.

И слава Богу, ибо это было во славу Отчизне, что в 1744 году Басов и Трапезников снова не нашли общего языка, когда Трапезников попросился в долю. Расстались они врагами. Врагами на всю жизнь, ибо Трапезников поклялся свалить Басова. Тот в ответ на это только пренебрежительно сплюнул. Свалить его, действительно, было невозможно, ибо только в его руках — у единственного — было разрешение Сибирского приказа. Только у него был промысловый шитик. В карманах водились большие денежки. А от желающих отправиться с ним в очередной вояж отбою не было — все как с ума посходили.

Но Басов слишком плохо знал характер сибирских купцов.

Слишком поздно почувствовал Басов что-то неладное. В море с ним во второй вояж отправилось уже тридцать два человека. Плавание началось очень удачно — 16 июля 1745 года Басов открыл небольшой гористый островок (который еще сыграет свою трагическую роль в его типично русской судьбе). Не найдя подходящей для захода судна бухты, остановились лишь только для того, чтобы водрузить на острове крест и пошли дальше. Басов приказал мореходу Евтихию Санникову идти строго на полдень — на юг в поисках «чаемой земли да Гамы - Штеллера». Месяц шли на юг и вышли… к Командорскому острову, который всегда был на севере. Это была какая-то чертовщина. «Заплутался малость,» — простил передовщик своего непутевого морехода и отдал команду готовиться к зимовке. Промысел же снова был удачным, поэтому 26 мая 1746 года «Святой Петр» был спущен на воду, и зверобои отправились на восток в поисках новых островов, богатых пушным зверьем.

Снова месяц рыскал шитик по океану, держа курс на восходящее солнце. Многие промышленники видели в разрывах тумана землю на горизонте, но Санников молча и зло поворачивал кормило, уводя шитик в сплошной туман, в океан.

Это открылось не сразу. 7 июля вышли наконец к необитаемому гористому островку и увидели на скалах крест, срубленный и поставленный их собственными руками.

Басов хотел продолжить плавание, но взбунтовался экипаж — сыты по горло. Даешь промысел. Но трюмы и без того были уже забиты пушниной — поэтому не столько охотились, сколько отдыхали от многодневной океанской качки. 31 июля вернулись в Нижнекамчатск.

Здесь все раскрылось.

После встречи с Басовым в Большерецкой канцелярии, где тот докладывал командиру Камчатки об итогах плаания и промысла на островах, Трапезников развил бурную деятельность. Чтобы свалить Басова у него было два пути — завладеть «Святым Петром» или построить свой собственный шитик и опередить Басова, снарядив собственную промысловую экспедицию на те острова, которые «в великую погоду» Басов с товарищами видели на востоке от Командорского острова.

Слабых мест хватало и в том, и в другом планах промыслового «переворота». Чтобы стать главным компанейшиком на «Святом Петре», нужно было скупить больше половины промысловых паев, а цены кусались — теперь многие на Камчатке хотели бы вложить свои деньги в столь прибыльное предприятие.

Строить свой шитик? Но для этого нужно еще выхлопотать разрешение! И где гарантия, что Басов не опередит и не застолбит новые бобровые острова?!!!

Как бы там ни было, Трапезников решает действовать одновременно в двух направлениях. Заметим, что это вообще очень характерно для деятельности Трапезникова. Только один еще человек будет действовать столь же решительно и разносторонне — промысловый наследник Никифора Мокиевича Григорий Иванович Шелихов.

И очень это все ловко у Никифора вышло.

Во-первых, Трапезников, сразу же обзавелся союзниками. Это было как раз не трудно — Басов отваживал от себя купцов, затаив на них обиду за прошлое и не желая иметь каких-либо дел в будущем, поэтому злы на него были сейчас многие из толстосумов.

Особенно молодой селенгинский купец Андреян Толстых, которому не терпелось испытать свою промысловую удачу и готового даже кулаком прошибить упрямство несговорчивого передовщика с «Петра». Лютой ненавистью пылал и тотемский купец Федот Холодилов, жадный и хитрый, сразу почуявший, какие большие богатства можно извлечь из промыслов. В тайне от всех Трапезников договорился с этими двумя о создании новой «складственной» компании сразу после того, как будет свержен Басов — но для этого купцы должны перекупить паи, не жалея на то денег.

Одновременно Трапезников вступает в долю с купцом Чебаевским и строит шитик «Святой Евдоким», готовя собственную промысловую экспедицию на восток.

Но все это было очень и очень зыбко. Да и паи не были выкуплены — Холодилов не рискнул капиталом, а Толстых купил всего два пая. Так что если Басов пойдет на восток — вообще все планы могут рухнуть и Басов поднимется так высоко, что не дотянешься.

Оставался единственный путь — переманить — любой ценой!!! — подкупить, ошельмовать, споить, обольстить, опоить дурман -морехода Евтихия Санникова.

Вы уже поняли, что и подкупили, и переманили — за это предательство Санникову обещали доверить на очень хороших условиях новое судно компании Трапезникова-Холодилова-Толстых. Что касается его паев на «Петре» — компаньоны дали слово, что выкупят их по самой высокой цене.

От Санникова требовалось только одно — воспрепятствовать Басову в открытии новых земель.

Не знаю, в курсе ли событий были Холодилов и Толстых, когда Трапезников с Чебаевским, получив от Большерецкой канцелярии 25 февраля 1745 года разрешение «плавать около Камчатского и Кроноцкого мысов» отправили свое судно совсем в другую сторону. 19 сентября 1745 года «Святой Евдоким», вел который опытный мореход Михаил Неводчиков, минуя Командорский остров и не заблудившись в тумане, пошел прямо к «незнаемым» — Ближним Алеутским — островам и 24 сентября открыл первую страницу в летописи собствено Русской Америки и вписал в нее свое собственное имя. Навечно.

Но это станет известно еще только через несколько лет. Пока же все главные события происходили на суше.

Купцы-заговорщики сдержали свое обещание. Два пая Санникова покупает Толстых. Трапезников становится владельцем девяти. Но Басов еще крепок и снова не удается его повалить. Более того — Басов добивается от Большерецкой канцелярии запрета плавания для всех, кроме него самого, на Командорский остров, где хранятся казенные вещи Второй Камчатской экспедиции и отказывается взять с собой на промысел теперь уже главного своего компаньона Никифора Трапезникова.

Можно представить себе душевное состояние купца… А тут сваливается на голову еще большая неудача — 20 июля 1747 года возвращается Неводчиков. Без шитика — тот погиб, разбившись о скалы острова Карагинского. Без пушнины — сгинула в океане вместе с шитиком. Без доброй половины экипажа — погибли в стычке с алеутами, умерли от цинги и голода, утонули, замерзли в пургу после кораблекрушения, были убиты при нападении на карагинских коряков их северных соседей — олюторов.

Трофеи — алеутский мальчишка Темнак, которого в том же — 1747 — году окрестили в церкви Успения Божьей Матери и тем самым открыли эпоху продвижения русского православия в Америку; 320 шкур морского бобра с Ближних Алеутских островов; и наброски карты, сделавшей имя Неводчикова известным всему миру. Но это мало радовало Трапезникова.

Правда, и печалиться было некогда — в конце августа 1747 года уходило в море первое собственное судно Трапезникова — «Святой Иоанн». Его вел мореход Евтихий Санников. Компаньонами — совладельцами судна и будущих драгоценных мехов — были тотемский купец Федот Холодилов и селенгинский купец Андреян Толстых.

Ни один из промысловых шитиков в тот год не прошел дальше Командорских островов. Басов разбил свой «Петр» на кекурах открытого им безымянного островка и занимался ремонтом судна. В следующем году он вернулся в Нижнекамчатск и вместе с пушниной привез с острова, с той поры и получившего название Медный, 50 фунтов самородной меди отличного качества. Промысел же был не ахти — 970 бобровых шкур и 1520 — голубого песца. Поэтому, чтобы не возвращаться полупустыми, промышленники забили — на пробу! — две тысячи морских котиков, которые в огромном числе пришли весной на остров для продолжения рода.

У Андреяна Толстых, который пошел передовщиком на «Иоанне» и Евтихия Санникова, зимовавших на острове Командорском — Беринга, были иные планы — они хотели пойти на юг и отыскать ту самую землю, которую уже искали Беринг и Басов — Землю да Гамы (на Камчатке ее называли землей Штеллера, заразившись убежденностью ученого в том, что эта земля существует на самом деле, и искали ее в течение многих лет).

Я же хочу обратить внимание читателей на другое — уже известно, что на востоке от Камчатки находится огромный архипелаг, богатый пушным зверьем. Эти острова видели члены экипажа пакетбота «Святой Петр».Эти острова видели промышленники Басова . Эти острова уже «пощупали» зверобои со «Святого Евдокима». И в это же время промышленники с «Иоанна», вышедшие в море для добычи зверя и приличного заработка, вместо того, чтобы идти «встречь солнцу», идут на полдень…

Не связано ли это с тем, что люди морехода Михаила Неводчикова, спеша обойти Басова, должны были «наследить» (что «успешно» и претворил в жизнь передовщик Яков Чупров, отданный потом под суд за свои злодеяния на Ближних Алеутских островах ), чтобы туземцы встретили потом «в штыки» Басова с компаньонами. Толстых же должен был опередить Басова на юге.

Таковы были условия борьбы — и потому компаньоны, рискуя получить вместо бобров «кота в мешке», готовы были пожертвовать сегодня даже возможной добычей ради будущего торжества на Восточном море-океане.

Да и ситуация начала меняться — и все в пользу Трапезникова. «Святой Петр» переходил в его руки, становился собственностью компаньонов. Басов был отстранен от руководства экспедициями. Теперь никто не мешал Трапезникову идти хоть в какую сторону. Никто не стоял на его пути. И никто не смел встать. Он был хозяином Восточного океана. Единоличным. Настоящим. Крепко стоящим на ногах. Мужающим на глазах у всех. Уничтожающим врагов своих.

А Басов? Басов похоже… не очень-то и переживал свое поражение, увлеченный новой идеей — разведкой месторождения меди на острове Медном. И мы не можем укорить его за это, коли сам Михайло Ломоносов ошибался, исследуя командорскую медь: «… швецкую медь добротою превосходит и от японской добротою не разнится чувствительно, чему и дивиться нельзя, для того, что Япония и Камчатка лежат на одной гриве, которая разорвана только морем и признаки свои из-под воды островами показывает:»

Басов тоже думал, что целыми островами лежат несметные богатства для России — залежи самородной меди. И не только думал, он, как всегда, стремительно действовал и по его требованию 23 марта 1753 года Нерчинское горное начальство направляет на Камчатку «по горному искусству разведывания самородной меди» мастера Петра Яковлева, который, по результатам обследования острова в 1754 и 1755 годах, делает отрицательный вывод о наличии промышленных запасов.

Напрасно затраченные казенные средства велено получить с того, кто ввел правительство в заблуждение, с того, кто все это и затеял. Знакомо?!

А вот и итог. Типичный, закоренелый в истории России, итог сыновнего служения нашему Отечеству. Дальнейшая судьба Басова такова: «Выгоды, полученые от промыслов, — пишет Полонский, — не подняли житейского уровня Басова выше бедняков, собратов его, населявших Нижнекамчатск». Басов жил с женой и детьми «постоянно в нищете и убожестве». Перед Рождеством 1755 г. он отлил из меди (ни с острова ли Медного и не для снаряжения ли новой горной экспедиции?!— С.В.) и олова фальшивые деньги. Дело скоро обнаружилось. Басова арестовали, отправили в Иркутск, а оттуда, уже в 1763 г., в Нерчинск, на каторгу. По определению Иркутской канцелярии от 4 сентября 1762 г. Басову было «учинено на публичном месте, при барабанном бое, позорное наказание». Изувеченный тяжким наказанием, 70-летний Басов не мог затем долго прожить. Дата его смерти (как и рождения) неизвестна.» (Зубкова З.Н., Алеутские острова. Стр.14-15).

На годы падения Емельяна Софроновича приходится расцвет деятельности Никифора Мокиевича. В течение двух десятилетий не было ему равных в Восточном море-океане. Ежегодно строились новые суда и снаряжались новые промысловые экспедиции, которые с богатым грузом возвращались в первую столицу Русской Америки — Нижнекамчатск.

Вот промысловая статистика за тридцать лет, взятая из книги Р.В.Макаровой «Русские на Тихом океане во второй половине ХYIII века» (М.,1968, Стр.182)

 

 

Таким образом, Никифор Трапезников за эти годы участвует в снаряжении двадцати двух промысловых экспедиций, будучи главным (или в числе главных) компаньоном. «Упромышленно» за эти годы на Алеутских островах пушных зверей на сумму один миллион 163 тысячи 467 рублей. Построено и снаряжено для плавания в океане восемь промысловых судов:«Евдоким», «Иоанн», «Симеон и Иоанн», «Николай», «Борис и Глеб», «Петр», «Троица», «Петр и Павел».

А ведь сам все начал. Не только строить, снаряжать, одевать-обувать, покупать-продавать, но и интриговать, шельмовать, сманивать, перекупать, стравливать…

Андреян Толстых не оправдал надежд. Став мореходом, он, как и Басов, потерял голову и перестал заботиться о приращении капиталов. Да и выпустил его Никифор из рук своих: тихий Холодилов перехватил инициативу и после гибели их общего «Иоанна», сколотили они отдельно от него свою складственную компанию, самостоятельно выстроив и оснастив «Андреяна и Наталью». Не заботясь нимало о промысловых делах, занялся Толстых описанием новой земли и народов, ее населяющих. Но удача его не покидала при этом — в 1759 году он привез Холодилову пушнины на 317 тысяч рублей.

Но даже тогда не могла прийти в голову Никифора мысль, что Федот плетет паутину против него самого, что это настолько злобный, жестокий и коварный конкурент, каких свет не видывал. Как можно было заподозрить Федота — свой же человек, компаньон. А потом было уже слишком поздно…

В 1758 году московский посадский Иван Никифоров построил на Камчатке первый промысловый бот — «гвозденник», который в отличие от шитиков, шитых ремнями из шкур морского зверя. сшивался настоящими гвоздями, — и не имея более собственных средств на снаряжение промысловой экспедиции, сдал его в аренду компании иркутского купца Никифора Трапезникова.

2 сентября 1758 года бот «Святой Иулиан», мореходом на котором шел яренский посадский Степан Гаврилович Глотов,вышел в море и прошел далее всех русских промысловых судов на восток и открыл острова невиданно богатые лисицами — чернобурыми, бурыми, седыми, красными «разных доброт» и крестовками, почему эти острова и получили название Лисьи.

Здесь он провел две зимы и в 1762 году доставил в Нижнекамчатск пушнины на 130 тысяч рублей (1389 шкур морских бобров и 1618 — лисьих).

И вот после этого посещения Лисьих островов в 1763-1764 годах на Лисьих островах произошла трагедия, каких никогда не знала ни раньше, ни позже Русская Америка — восставшими алеутами были уничтожены экипажи четырех промысловых судов — более ста шестидесяти человек.

Как же сложились отношения с островитянами у самого Глотова? Не спровоцировал ли он их на будущее выступление? Читаем его собственное свидетельство («Русские открытия в Тихом океане и Северной Америке в ХYIII-XIX веках», М.-Л., 1944, стр.23):

«… в том числе (1 сентября 1759 года — С.В.), по дарованию господню и по высокому ея императорского величества счастью, благополучным путешествием прибыли на остров, лежащий в северо-восточной стороне и, усмотря судну удобное к отстою место, пристали между лежащее к полдням того острова каменье на мяхкий песок без всякого о берег судну повреждения. А тот остров называется по названию тамошних народов Умнак, который у них почитается над вторым недальным островом же главным и первым. Оной их первой остров имеет в себе жительствующих народов около сот четырех человек, начальников лутчих двух мужиков, подобно как и здешние камчадалы, тоенов: первого именем Шашук, у него детей 3, второго Акитакуль, оной имеет у себя 5 детей. От того острова не далее в расстоянии примером верстах 15 тот второй остров, обширностию больше первого, называемой Уналашки. На оном острову имеется ис тех же народов жителей около трехсот человек, и точно исчислить и показать за пространностию того острова, к тому ж и те люди с острова на острова переезжают часто, никак было невозможно…

…по прибытии ж на предписанной первой остров тамошней незнаемой народ с первого их на оной прибытия вступили к ним навстречу со своими стрелами, которое так же, как и алеутский народ, имея в шестиках укрепленные кости и каменье острие, мечут из досок, и, учиня приступ, усилились было всех прибить и ранили Пономарева (нижнекамчатского казака — официальное лицо при промышленниках по обращению инородцев в русское подданство и сбору ясака на вновь открытых островах — С.В.) в правое плечо, камчадала Игнатья Уваровского в правую ногу, Стефана Уваровского убили до смерти, а протчих при том господь спас, токмо отбили у них байдару с кормы, с платьем и протчим шкарпетом да 2 топора, от которых, едва защищаясь зделанными на судне ис платья и протчаго оставшего шкарпету и досок щитами, спаслись. И с тем оной народ разбежался. А потом оные, не видя от них отмщения против их нападения, кроме ласковости, пришли к ним к судну вторично без всякой уже ссоры и нападения и встретили обыкновенно и с собою принесли к пропитанию их мяса и рыбы сушеной трески. Напротиво чего и они Пономарев и Глотов с товарищи что при ком отыскаться могло из мелочей, то есть, от игол, шильев и протчего, дарили. И по том своем приходе возъимели с ними дружеское обхождение они к ним ласку и привет. И возвратили они отбитую ими байдару с всем, что во оной было. И чрез оную их ласку и привет при таком дружеском их с ними обхождении на означенных двух отысканных островах приведено ими со всеми компанейщиками … в подданство и платеж ясака тамошних народов, а именно, на первом большем, называемом Умнак … оба предписанные два тоена: первой Шашук да сын ево Угольлак, второй Акитакуль с сыном же, имянем Алихшухух, командующих 11, того 15. На втором острову Уналашки тоены ж: первой Узулях, двое его сыновей: Алузгучах , Чикилжак, второй Седак, третий Умакуш, командующие их 8, в том числе живущей при том втором острову, в бухте, называемой Икалтинской, один, а всех на обоих двух островах и с тоенами 28 человек…

…А при отправлении с тех островов (3 мая 1762 года — С.В.) по добровольному оных народов к подданству склонению, а чрез их Пономарева и Глотова с товарищи ласку и привет, оные желание возъимели и впредь быть в подданстве и чтоб к ним российские люди всегда на судах ходили. И что они ясак будут платить бездоимочно, дали добровольно в аманаты (заложники — С.В.) первого острова тоена Шушака, малолетнего парня, именем Лушкаля, которого они назвали Иваном, возрастом, например, около 12 или 13 лет (об этом алеуте — Иване Глотове,— крещенном в Нижнекамчатской церкви Успения Божьей Матери, будет потом писать святой Иннокентий, как о главном тоене Лисьих островов — С.В.); при нем вывезено из тамошняго манира одна парка, изо птичьих кож шитая, одна шапка.»

То есть, делаем вывод: оснований, судя по сообшению Глотова, для столкновений русских с алеутами на Лисьих островах в тот год не было — наоборот, их ждали, как друзей.

А произошло же страшное…

И удивительное — на Лисьих островах, где до 1759 года не ступала нога русского человека, а известие об открытии пришло на Камчатку только 31 августа 1762 года, по осени 1763 года собрались экипажи сразу четырех (из пяти годных в тот год к плаванию) промысловых судов трех компаний — «Захарий и Елизавета» вологодских купцов Федора и Василия Кульковых, «Иоанн» соликамского и тюменского купцов Ивана Лапина и Ивана Протасова, «Николай» и «Троица» иркутского купца Никифора Трепезникова.

Но прежде чем выстраивать какие-либо версии, чтобы понять что-либо в этой трагедии, хотелось бы проследить связи земляков Холодилова — тотемцев— на тех пяти, имеющихся в наличии в тот год, промысловых судах — «Иулиане», «Захарии и Елизавете», «Николае», «Троице» и «Иоанне». На борту «Иулиана» вместе с Глотовым — в числе первооткрывателей — было два тотемца — посадский А.Холодилов, племянник и будущий наследник Федота Холодилова, и купец Петр Шишкин. Что касается Шишкина, который составил обширную карту Лисьих островов, то известно, что в 1763 году в Нижнекамчатске он пересел с «Иулиана» на «Николай» компании Никифора Трапезникова, и повел его вместе с известным мореходом, нижнекамчатским казаком, человеком спокойным и мирным, по многочисленным оценкам историков, Лукой Наседкиным к Лисьим островам — на третий большой остров архипелага — Унимак.

По версии Сергея Маркова алеутский бунт был начат именно на Унимаке, где и зимовал «Николай» (Марков С., Избранные сочинения в 2-х томах, М., 1990, стр.436).

Но существует и другая версия. Она принадлежит Василию Берху. Но прежде чем о ней говорить, хотелось бы уточнить, каким образом узнали о существовании Лисьих островов экипажи остальных трех судов?

Начнем с «Захария и Елизаветы» вологодских купцов Кульковых, мореходом на котором был курский купец Алексей Дружинин. Бот вышел из Охотска 6 сентября 1761 года, зимовал в Петропавловской гавани на Камчатке, а в сентябре 1762 года прибыл на Умнак. Берх сообщает, что здесь Дружинин встретился с Глотовым и остался после этого зимовать — но мы знаем, что Глотов уже 2 мая убыл с Лисьих островов и поэтому встретиться там с Дружининым никак не мог.

О заходе Дружинина в Нижнекамчатск сведений нет — да и какая ему в том нужда. Из Петропавловской гавани бот «Захарий и Елизавета» вышел 24 июня — то есть, опять же, до того, как было получено на Камчатке известие о существовании этих островов. В экипаже этого бота было трое тотемцев — Степан Корелин, Дмитрий Брагин и Григорий Шавырин. Из всех уцелевших в тот год (всего было сто семьдесят пять человек) в живых осталось только шесть камчадалов и столько же русских — в их числе Корелин, Брагин и Шавырин.

Почему? Потому что они оказались — по неизвестным причинам — самыми предусмотрительными из всех русских зверобоев за всю предыдущую историю освоения Алеутских островов, из всех не только ста шестидесяти трех навечно оставшихся на Лисьих островах, но и тех, кто побывал до них уже на Ближних, Крысьих, Андреяновских…

Дружинин, предполагая найти более выгод на малом острове Иналаке, перебрался туда с своим отделом, и хотя от живших там тридцати Алеут и не приметил там никаких неприятностей, однако же построил из предосторожности (!!! — С.В.) крепостцу (первую, я это подчеркиваю, за всю двадцатилетнюю историю русского присутствия на Алеутских островах — С.В.) и содержал в ней безпрерывный (!!!-С.В.) караул. В один день отправил Дружинин пять человек осмотреть оставленные клепцы, и по уходе их разсудил с остальными, Степаном Корелиным, Дмитрием Брагиным, Григорием Шавыриным, Иваном Коковиным и еще одним промышленным, коего имя неизвестно, посетить жилища островитян. Побыв там несколько времени, начали уже они (все это со слов единственных свидетелей — тотемцев — С.В.) сбираться домой; вдруг один Алеут ударил Дружинина дубиною по голове, а остальные, кинувшись на него, зарезали его ножами. После сего напали они на Шавырина; но он, имея при себе топор, оборонился оным, и убежал в свое зимовье. Коковин, находившийся в сие время вне шалаша, был также окружен, повергнут на землю, и уже островитяне начали колоть его костяными ножами своими, как вдруг прибежал к нему на помощь Корелин, и разогнав сих неистовых Алеутов, спас своего товарища. Дикие обитатели острова Уналашки действовали заодно, по обдуманному (!!!-С.В.) плану, ибо около сего же времени напали они на остальные две артели, и убили всех без исключения. Ни одному из несчастных Россиян не удалось избегнуть смерти.» (Берх В., Хронологическая история открытия Алеутских островов или подвиги Российского купечества, СПБ.,1823, стр. 60).

Ту, особо выделенную мною мысль о том, что сценарий убийства россиян был заранее обдуман и расписан не только в каждом его действии, но и в каждом отдельном акте, понимал не только Василий Николаевич.

О судьбе двух других промысловых судов мы узнаем из рапорта оставшегося в живых (в числе тех шестерых) морехода и передовщика судна «Святая Живоначальная Троица» Ивана Коровина («Русские открытия в Тихом океане и Северной Америке в ХVIII веке», М., 1948,стр.120-141).

8 октября 1762 года экипаж трапезниковской «Троицы» (из новостроя) высадился на острове Медном для зимовки. В этот же день сюда же на зимовку пришел «Иоанн» компании Протасова-Лапина, мореходом на котором был Денис Медведев, штурманский ученик. «Иоанн» ушел в море еще в 1761 году, но промысел складывался для его экипажа неудачно. Коровин же не только знал об открытии Лисьих островов: Никифор Трапезников специально послал с ним тобольского крестьянина Кузьму Бурнашева, который только что вернулся вместе с Глотовым с Лисьих островов и неполный месяц отдохнув — погуляв в нижнекамчатских кабаках, ушел снова в море — 29 сентября «Троица» снялась с якоря.

Коровин предложил Медведеву объединиться в одну компанию, обменяться людьми и идти на Лисьи острова. Ударили по рукам. Семь промышленников с «Иоанна» перешли на «Троицу». Десять человек с «Троицы» — на «Иоанн». Упромышленное должно было делиться поровну.

1 августа 1763 года они вышли в море. Коровин высадился на Уналашке. Медведев — на Умнаке. Таким образом, они были последними, кто прибыл в тот роковой год на Лисьи острова. Первыми же, судя по всему, были люди с «Захария и Елизаветы». Они провели здесь уже год.

Ничто, как свидетельствует Коровин, не предвещало опасности. Алеуты не проявляли никакой агрессивности. Стычек вообще не было, потому что Бурнашева узнали сразу, и тойоны безо всякого сопротивления отдали в аманаты своих детей, полностью доверяя русским. И больше того — доверяя им, как покажут дальнейшие события, даже в период столкновений, что еще более удивительно.

Далее же мы можем проследить разворачивающиеся события на островах в хронологическом порядке.

17 августа промышленники перенесли всю пушнину (добытую на острове Медном) с судна в зимовье — барабору, а «Троицу» завели на зимовку в реку.

18 августа на свидание со своими детьми прибыли все три тойона, пробыли в русском лагере часа три, затем уплыли на байдарах на соседний остров Умнак и больше не возвращались.

15 сентября на двух байдарах — по десять человек в каждой (байдарщики — Коровин и Бурнашев), взяв с собой аманата Алексея, старшего среди детей и понимающего по-русски, отправились обследовать удобные для промысла места. На их пути встретилось три юрты — три поселения. У третьей юрты пристали к берегу, взяли в аманаты тринадцатилетнего сына тойона, которого назвали Степанкой. Алеуты предъявили ясачные квитанции Пономарева. Затем снова отправились в путь, повстречавшись с толмачом Глотова Кашмаком и взяв еще четырех аманатов. Все было спокойно.

В конце сентября вернулись назад, построили юрту для зимовки. 22 промышленника вместе с Козьмой Бурнашевым отправились на промыслы на восточное побережье острова, 16 человек вместе с Коровиным остались в гавани у судна.

8 декабря к вечеру неожиданно пришли к Коровину три камчадала с «Захария и Елизаветы» и «объявили нам, что де компании купцов Кулкова с товарыщи, как русские, так и камчадалы алеутами побиты, и судно ими же разломано». (Вспомним при этом, что тойоны еще в августе уехали на Умнак — то есть, по всей вероятности, первый удар по русским был нанесен там — С.В.).

10 декабря алеуты напали на коровинский лагерь. Отбивались от них четыре дня. Двое промышленников от полученных в бою ран скончались. На пятый день алеуты засели в каменной пещере и месяц держали русских в осаде. Бросив юрту, промышленники перешли жить на «Троицу». Быстро уменьшался запас продуктов — основные запасы остались спрятанными у юрты. Начиналась цинга. Томительно тянулись дни.

5 марта вывели судно в море и встали на якорь. Алеуты, видя, что русские стали недосягаемыми для их стрел, оставили, ставшую бессмысленной, осаду. Промышленники, пользуясь моментом, вырыли бочки с жиром и запасы питания и перевезли все это на судно, а затем снова вышли в море. Стояли, благо позволяла погода, до 26 апреля. Не дождавшись теплых весенних дней, умер от скорбута посадский из Енисейска Прокопий Болшаков.

Большой неожиданностью и радостью стал приход братьев аманата Алексея. Они пришли к «Троице» на байдарах и предупредили о готовящемся нападении на русских со стороны моря на байдарах. Кстати, это было второе предупреждение — накануне приходила свидеться с сыном мать Алексея и тоже предупредила о возможном нападении.

Была объявлена тревога. Каждый член экипажа занял свое место, образуя круговую оборону для того случая, когда алеуты обрушатся на «Троицу» со всех сторон.

Если бы не предупреждение алеутов, русские попались бы на удочку: байдарщики с приветливыми лицами лукаво изображали самые мирные намерения, желая, якобы, торговать с русскими. 40 байдар попытались было окружить судно и подойти вплотную. Байдарщиков отпугнули, и они начали метать свои стрелы. Русские открыли огонь из ружей. Алеуты отступили, и тут русские увидели, как они окружили братьев Алексея, не успевших скрыться, и убили их прямо на глазах младшего. Такой вот ценой удалось коровинцам остаться в живых.

Ночью к «Троице» подошла одна байдара. Отец Алексея забрал своего — единственного теперь сына — Алексея Глотова.

Трудно было понять, что происходит. Откуда, от кого исходит опасность?! Кто и почему убивает русских?

30 марта (то есть через три с половиной месяца после начала кровавых событий на Уналашке) на «Троицу» прибыли еще четыре человека с «Захария и Елизаветы». Это были уже знакомые нам тотемцы Степан Корелин, Дмитрий Брагин, Григорий Шавырин и устюжский крестьянин Иван Коковин.

Вот что происходило в течение этого времени, как выяснил Берх (на основании их собственных свидетельских показаний): «Вскоре после сего (убийства Дружинина — С.В.) островитяне напали на зимовье покойного Дружинина, и хотя промышленники, в оном засевшие, стреляли в них из ружей; но видя, что они продолжают свое нападение, решились по четырехдневной осаде сделать вылазку. Отважные Россияне, Шавырин и Коковин, кинулись первые на диких, и последуемые товарищами своими, положили на месте троих, ранили многих, а остальных разогнали. Во время осады показывали им дикие с торжеством одежду и оружие тех промышленников, кои, быв посланы осматривать клепцы, учинились их жертвою.

Ничуть не бывало — Шавырин был в здравии и выдержал морскую болтанку и в марте, и в апреле. А 20 апреля шторм сорвал «Троицу» с якоря. Восемь дней носило бот по океану — и не выдержал не Шавырин, не земляк его — тотемский крестьянин Иван Мясников.

28 апреля бот вышвырнуло на берег. Успели вынести почти все — ружья, порох, свинец, туши лахтаков, убитых накануне, паруса. Опоздали только с мехами — начался прилив и к боту невозможно было уже подойти. Плюнули на меха — жизнь дороже.

Но и ее уже на всех не хватало: утонул лалетянин Харитон Ощепков, умер вологодский посадский Михайло Музгирев.

Ночью, тайком, убежали восемь мальчишек-аманатов. Значит уже завтра можно было ожидать нападения. Заняли круговую оборону. С морской стороны сладили барабору, положив байдару и прикрыв ее тушами лахтаков, а со стороны тундры оборонились лахтаками же; расставили порожние бочки и поверх их натянули парусину — здесь, под символической крышей, разместились все оставшиеся в живых — девятнадцать человек. На караул выставили двух самых здоровых, чтобы смогли выдержать бессонную ночь.

Алеуты не заставили себя ждать. Они пришли на рассвете. Шли берегом, чтобы шум прибоя заглушал шаги. Подойдя к бараборе сажен за 10, начали метать стрелы, которые пробивали насквозь туши лахтаков, кожаную байдару и парусину. Все, без исключения русские были ранены. Наповал сражен иркутский посадский Алексей Орешников, смертельно ранен суздалец Яким Корноухов с «Иоанна» Лапина-Протасова. Были убиты и трое оставшихся с русскими подростка-аманата.

С копьями наперевес бросились на алеутов разъяренные Степан Корелин, Дмитрий Брагин, Иван Коровин, Иван Коковин и Данило Мусорин. Двое из алеутов были убиты наповал, многие ранены. Ряды нападавших смешались, и они бежали. Бежал вместе с ними и бывший до этого все время с русскими толмач Кашмак. Промышленники еле держались на ногах от усталости, с ужасом осознавая, что второго такого боя им не выдержать.

Ночью поднялся шторм и разнес «Троицу» вдребезги. Погибла вся пушнина. А главное погибла надежда выбраться из этого ада.

Алеуты снова пошли в атаку. Море, словно в насмешку, выкинуло к их ногам бочки с жиром, остававшиеся на «Троице». Алеуты, смеясь, расколотили эти бочки и вылили жир в море, точно в благодарность за совершенное. Тогда море вышвырнуло к их ногам сумы с продовольствием. Алеуты рассыпали еду по песку. Затем порубили оставшиеся на берегу снасти. Русский лагерь угрюмо молчал — отбивать все это было здесь некому.

Странно, но алеуты почему-то не стали добивать обреченных и ушли. Дали передышку до 30 апреля. Удалось подобрать кое-что из еды,подкрепиться. Но ряды их редели — от полученных ран и цинги скончался тотемский посадский Иван Батов.

30 апреля алеуты снова напали на русских. На этот раз бой начался не с метания стрел, как обычно. Нет, алеут стрелял из захваченного у русских ружья — пуля прошла над головами.

Сменили они и тактику боя, решив выжечь русских со своей земли — зажгли сухую траву вокруг и пустили огненный пал на них. Но, отстреливаясь из ружей, те смогли залить огонь водой, благо воды было много.

Тогда полторы сотни воинов, не ведающих жалости, не боящихся ран и не знающих страха, встали против горстки русских промышленников — слабых, голодных, израненных, жалких… Постояли  — и вдруг… ушли.

С 30 апреля по 21 июля жили оставшиеся в живых зверобои в своей лачуге и ни одна стрела не пронзила ее стены. За это время построили 4-х саженную по килю кожаную байдару, в которую загрузили все, что у них осталось с «Троицы», и сели в нее сами. Было их двенадцать человек — шестеро камчадалов, шестеро русских, из которых трое были тотемцами, а четверо — из крепости на острове Иналак.

21 июля 1764 года погребли к Умнаку. Здесь нашли обугленные остатки «Иоанна» — от него сохранился лишь обрубок мачты. Среди разрушенного и разбитого зимовья разыскали юрту и баню. В бане — Дениса Медведева и двадцать его товарищей. Их задушили (вероятно, сонными) — на шее остались следы. Убитых погребли на берегу гавани. Где были остальные — неведомо.

Решили строить юрту и дожидаться помощи. Но она пришла буквально через несколько дней — в августе их отыскал здесь Степан Глотов, возвращавшийся с открытого им острова Кадьяк. Он забрал зверобоев и позже доставил их на Камчатку на судне купца Ивана Саввича Лапина, чья промысловая звезда в эти трагичные дни, неожиданно для всех и его самого, становилось звездой первой величины на Восточном океане.

И не знал, не ведал Федот Холодилов, что промысловая удача Никифора Трапезникова, рухнув, похоронила под своими обломками… самого тотемца Федота Холодилова.

Срабатывал закон: не рой другому яму — сам в нее попадешь. Правда, сработал он только через семь лет после всего случившегося, но откровенно и полно, раскрыв все тайные помыслы и подлости Федота Холодилова.

Построив в Охотске после гибели своего «Андреяна и Натальи» новый бот «Святой Михаил», Холодилов держит его в полной готовности — снаряженным для дальнего плавания к Алеутским островам — в Охотске, не выпуская судно в море. И так… несколько лет.

А потом вдруг — среди зимы!!! в феврале 1771 года — отдает неожиданный для всех приказ — срочно выходить в море и идти на Лисьи острова. И это в период самых свирепых штормов, когда ни одно из тихоокеанских судов не рискует покинуть портового убежища.

Что же произошло?

Единственное — Холодилов задолго до возвращения Глотова знал о том, что на Лисьих островах неспокойно (скажем так!). И ждал известий. Только поэтому он держал «Михаила» — иначе бот мог пойти на Командорские, Ближние, Крысьи, Андреяновские острова и спокойно вести промысел. Нет, ставка купца — это очевидно — была сделана на другое — на Лисьи острова, сказочно богатые зверьем.

Тот, кто разрабатывал операцию по уничтожению своего конкурента, знал о том, что Трапезников пошлет на Лисьи острова основные свои суда (к этому времени он уже потерял «Петра», «Евдокима», «Иоанна», «Симеона и Иоанна», «Бориса и Глеба»). У него оставалось только три судна — «Николай», «Троица» и «Петр и Павел».

То, что «Захарий и Елизавета» уже в сентябре 1762 года был на Уналашке, только подтверждает тот факт, что его экипаж знал о местонахождении Лисьих островов. Строительство крепости тотемцами тоже многое проясняет на сей счет.

Но удар, как выяснилось, пришелся не только по Трапезникову, но — вот это было совершенно неожиданно — по второму конкуренту, который как раз в эти годы не вызывал никаких опасений, а на самом деле оказался вскоре одним из самых удачливых российских аргонавтов.

Это был соликамский купец Иван Саввич Лапин, судно которого и повел на Лисьи острова Денис Медведев.

Иван Саввич появился на Камчатке в самый расцвет промысловой деятельности — когда завершилась эпоха шитиков и начиналось строительство больших и надежных ботов -«гвозденников».

«Иоанн» было первое судно, которое отправил Лапин вместе со своим компаньоном тюменским купцом Иваном Протасовым (по другим сведениям — лальским и Яковом). В память о трагедии на Лисьих островах, бухта, где погиб «Иоанн» назвали позже Протасовской бухтой.

Не подозревая о трагических событиях, Иван Саввич в 1762 году совместно с лальским купцом Василием Поповым отправляет в море бот «Андреян и Наталья», который повел известный мореход Степан Глотов. И именно Степан Гаврилович привезет через четыре года в Нижнекамчатск страшную весть о лисьевской трагедии.

Но это будет в 1766 году, а в 1765 Лапин, объединившись в промысловую компанию с устюжским купцом Василием Шиловым и тульским оружейником Афанасием Ореховым, строят два промысловых бота — «Святой Петр» и «Святой Павел».

«Святой Петр» взялся повести в море купец-мореход Андреян Толстых. Это было его последнее плавание — после безуспешных поисков Земли Штеллера бот был разбит о скалы Шипунского полуострова на Камчатке, когда Толстых повел свой бот на Алеутские острова.

1 августа 1766 года ушел в море и «Святой Павел», взяв курс на… Лисьи острова. А буквально через несколько дней в Нижнекамчатск вернулся Глотов. Что мог он рассказать утешительного? Впрочем, Василий Николаевич Берх слышал эту историю из уст самого Ивана Саввича, с которым был хорошо знаком — они были земляками.

Мая 24 Глотов снялся с якоря, и прошед мимо полуострова Аляксы (это не ошибка, так писали тогда — С.В.), пристал 3 июня к острову Умнаку. Проведя здесь прежде две зимы в согласии с жителями, и почитая их своими приятелями, послал он тотчас байдару с десятью человеками на берег. Люди сии пошли прямо в прежнее зимовье свое, но как были они удивлены усмотрев, что за печкою сидит заколотый Россиянин, и что пол избы сей выломан и облит кровию! Приведенные в страх сим ужасным зрелищем, кинулись они немедленно к байдаре своей, и хотя в них пущено было из за камня множество стрел, добрались благополучно до судна.

Вот это все выслушивает Иван Саввич и принимает решение, которое поставило в тупик многих, прежде всего Федота Холодилова — он отправляет на помощь экипажу «Святого Павла» второе свое судно — «Андреяна и Наталью», которое повел в 1767 году мореход Л. Вторушин.

И теперь понятно, чего так долго ждал Холодилов — известия о плачевной судьбе своего второго — и последнего — конкурента, ибо тогда Холодилов — единственный серьезный промышленник с серьезным капиталом в Восточном океане.

Обстановка на Лисьих островах оставалась сложной. Вторушин находит экипаж «Святого Павла» в Протасовской бухте в тяжелом положении — от недоедания и цинги, от ран, полученных в непристанных стычках с воинственными алеутами, умерли шесть человек. Экипажи ботов объединили свои силы для обороны и промысла.

В 1768 году на Лисьи острова прибыли еще два судна — галиот «Святая Екатерина» и гукор «Святой Павел» — Секретная правительственная экспедиция под руководством морских офицеров П.Креницына и М.Левашева, в числе участников которой был и командир галиота штурман Максим Чурин.

В 1769 году, когда члены этой экспедиции возвратились на Камчатку, Лапин узнал много печального о судьбе своих людей. Михаил Левашев, зимовавший на Уналашке, встречался с Афанасием Очерединым, мореходом с «Павла», и узнал, что к шестерым умершим до прихода «Андреяна и Натальи», прибавились еще пятнадцать, зверски убитых алеутами на Кувалге и Акутане.

Сам Левашев ничем не мог помочь лапинцам. Более того — на «Екатерине» вместе с первым руководителем Секретной экспедиции Петром Креницыным находился и сам первооткрыватель Лисьих островов Степан Гаврилович Глотов и другие опытные мореходы и зверобои, которых привлекли к участию в правительственной экспедиции по описанию Алеутских островов и матерой Аляски для определения границ Российской империи. Стоит еще выяснить, как сложились взаимоотношения у мореходов с Креницыным, но обстановка на Унимаке, где зимовала «Екатерина», заблудившаяся в тумане и потерявшая из виду левашевский «Павел», была попросту невозможной для многих из них. По мнению Александра Степановича Сгибнева, Креницын был «предубежден» против алеутов и при первом же их появлении приказывал открывать огонь из ружей и даже пушки, что, конечно же, не могло привести к мирному исходу и облегчить каким-то образом существование самих членов экипажа. Не имея возможности добыть морского зверя, обходились солониной. Уже в декабре появились первые больные цингой. В январе уже у двадцати двух моряков и промышленников шатались зубы, кровоточили десны, опухали руки и ноги. К апрелю из семидесяти двух членов экипажа здоровыми были только двенадцать человек. Тридцать шесть человек не дождались спасительной весны и навсегда остались на Унимаке. Среди них был и яренский посадский, первооткрыватель Лисьих островов и Кадьяка, российский аргонавт Степан Гаврилович Глотов. Ему было всего только лишь сорок лет.

Можно представить себе, что чувствовал Лапин, слушая эти рассказы Михаила Левашева, Максима Чурина и тех промышленников, кто вернулся живым в Нижнекамчатск. Какая участь ожидала после их ухода с островов Очередина и Вторушина с товарищами?!

Поэтому, затаив дыхание, терпеливо ждал Холодилов роковой развязки, сдерживая в Охотске готовых уже взбунтоваться азартных своих промышленников во главе с их приказчиком — сотоварищем Андреяна Толстых по открытию Андреяновских островов тотемским посадским Алексеем Чулошниковым.

Упорно ждал Федот. Но рухнуло все в одночасье, обрушилось небо со всеми своими большими и малыми, золотыми и серебряными звездами удачи — в августе 1770 года возвратился в Охотск бот «Святой Павел» Ивана Лапина с богатой добычей и уже через месяц новый мореход — Иван Соловьев, — сменив экипаж, повел его снова на Лисьи острова.