Европейцы совсем недавно вышли к берегам северной части Тихого океана: в 1639 году Иван Юрьевич Москвитин "со товарищи"-казаками открыл море Ламское - Охотское, - а в 1648 году русские морские суда-кочи промысловой экспедиции Ф.А.Попова - С.И .Дежнева оказались и в Беринговом море.
Вот с этого периода и начинается освоение северной части одного из самых богатых океанов в мире - Великого или Тихого океана.
Да, он очень богат и в первые годы щедро и безвозмездно отдавал людям все, что имел. Но быстро прошли те благополучные времена, и, как вы помните, первой жертвой стала морская корова Стеллера. А затем обрушились беды и на других обитателей океана; катастрофически сократилась численность тихоокеанских моржей, китов, морских бобров-каланов, котиков, потом лососей, трески, сельди...
Это большая, важная и печальная страница в истории освоения человеком океана. И ее нужно знать, чтобы осторожнее, бережнее обращаться с живыми ресурсами океана сегодня. Он, хотя и Великий, но не бездонный... А человек способен в самые минимальные сроки не только подорвать, но и уничтожить полностью его запасы. Об этом нам забывать нельзя.
Моржи
"...160 году пошли мы в судах на море, чтоб государю учинить прибыль большая, и нашли усть той Анандыру реки корга (морская отмель, коса - С.В.), за губою вышла в море, а на той корге много вылягает морской зверь морж и на той же корге заморной зуб зверя того. И мы, служилые и промышленные люди, того зверя промышляли и заморной зуб брали.
А зверя на коргу вылягает добре много, на самом мысу вкруг с морскую сторону на полверсты и больше места, а в гору сажен на тридцать и на сорок... А положили мы в государеву казну, служилые и промышленные, того рыбья зубу весом три пуда, а числом четырнадцать".
Это писал казак Семен Иванович Дежнев в 1655 году. Писал, не подозревая, что заполняет самую первую страницу в летописи освоения русскими людьми северной части Великого океана. Тот год - 7120 от сотворения мира - стал началом новой эпохи, которую кто называет эпохой освоения, кто - эпохой колонизации, а кто-то - эпохой разорения... Потому что было и то, и другое, и третье.
Промысловый азарт привел сюда, на край земли, землепроходцев. Мы чтим имена приказчика московского купца Усова - Федота Алексеевича Попова-Холмогорца - руководителя первой русской промысловой экспедиции на Тихом океане и его помощника казака Семена Ивановича Дежнева. Они совершили по тем временам невозможное, да и после них еще долгие годы мало кто рисковал пройти морем Берингов пролив.
Но рыбий зуб - моржовая кость, стоившая больших денег, манила наиболее отважных и наиболее предприимчивых. Они шли сквозь тундру к моржовым коргам, вступая в смертельную схватку с воинственными местными племенами. Так пройдена была Чукотка, преодолено Корякское нагорье и по реке Пенжине русские промышленники во главе с Михайлом Стадухиным вышли на побережье Охотского моря.
И здесь, в Пенжинском заливе, встретились им моржи. Позже их больше уже здесь не видели . И потому не верили рассказам Стадухина "со товарищи". И только через двести с лишним лет после этого похода археологи подтвердили, что Стадухин ничего не выдумал : моржи в Охотском море водились и прежде, оставив особые метки - мореную кость, пролежавшую в морском песке столетия.
Куда же делись здешние моржи? Неизвестно. Почему они ушли отсюда? Неясно. Желание обвинить во всем промышленников, как это будет сделано позже, необосновано: промысел велся совершенно ничтожный, если судить о промысловых запасах зверя, да и велся он в те годы только на Чукотке.
Местные племена, чья жизнь самым непосредственным образом зависела от природы, не могли нанести ей, вернее самим себе, вреда.
Возможно, что во всем виноваты камчатские вулканы, точнее тот пепел, который выбрасывается на огромные пространства в океан и содержит немало не только полезных, но и вредных веществ, которые остаются в естественных природных фильтрах - моллюсках, являющихся, в свою очередь, излюбленным кормом для моржей.
Это, конечно, гипотеза, но как еще по-другому можно объяснить, что через столетие после Стадухина Георг Стеллер "большим чудом" считал появление молодого моржа на южной оконечности полуострова Камчатка - мысе Лопатка, а Степан Крашенинников утверждал в это же, примерно, время на основе собранного им материала, что моржей на Камчатке нет.
И вот что особенно странно - в ХIХ столетии промысел тихоокеанских моржей резко возрос. Известный популяризатор-эколог Ричард Перри отмечал, что только за 6 лет (с 1868 по 1874 год), с момента зарождения моржового промысла, с китобойных судов было истреблено 85 тысяч зверей. За 20 лет - уже 200 тысяч.
Но в это же самое время численность тихоокеанских моржей стремительно увеличивается.
Карл фон Дитмар, путешествуя в середине века по Камчатке, писал: "Мы встретили описываемого зверя на крайней южной границы его распространения: в Камчатке все считают, что южнее мыса Кроноцкого моржи не показываются; точно так же их совсем нет в Охотском море".
Прошло ещё полвека. В книге Н. В. Слюнина "Промысловые богатства Камчатки, Сахалина и Командорских островов" читаем, что моржовые лежбища на Камчатке сместились ещё южнее, почти к Петропавловску-Камчатскому, городские жители ежегодно добывают для своих нужд вблизи устья реки Жупановой до десяти зверей.
По неизвестной причине природа выдерживала в те годы яростное наступление на моржовые лежбища зверобоев. И не только выдерживала, восполняя чудовищный урон, нанесенный браконьерами, но и расширяла границы распространения моржей, уводя их все дальше на юг: до мыса Лопатка, разделяющего Охотское море с Тихим океаном, оставалось уже ничтожно малое расстояние.
Почему так происходило? На этот вопрос ещё никто и никогда не отвечал. Но нам необходимо будет всё же понять механизм этого природного феномена, чтобы оценить реальные возможности всего того, что можно было бы получить от природы безвозмездно, не нанося ей при этом вреда.
Северная Пацифика обладает колоссальными возможностями для человечества, если обращаться со всем этим бережно - обращаться так, как это было принято испокон веков у местных племен.
Пока мы знаем другое: традиции можно поломать и "инородцев" заставить истреблять живое, заинтересовав их "огненнойводо"(спиртом) и ради других каких-то сиюминутных интересов.
"По рассказу одного старика оказывается, что в 1865 и 1866 гг. американские китоловы устраивали целые экспедиции на моржей; жители бросались на них с копьями и добывали свыше тысячи пар клыков. По словам этого же лица, принимавшего участие в этих экспедициях, Карагинский остров бывал сплошь покрыт телами моржей, кожи и бивни американцы увозили, уплачивая жителям по 2 р. за пару клыков". (А.А.Прозоров. Экономичекий обзор Охотско-Камчатского края. СПб., 1902. С.210)
В 1900 году экипаж зверобойной американской шхуны "Пай" во главе с капитаном Протом только за один рейс уничтожил крупное моржовое лежбище на Семёновской косе всё того же острова Карагинского, истребив полторы тысячи зверей.
Видимо, этот год и стал переломным: моржи покинули остров и ушли с камчатского побережья.
Но это было только ещё началом беды, а не самой бедой. Зверя, несмотря на резкое сокращение его численности, продолжали безжалостно уничтожать: чем меньше было теперь моржей, тем дороже ценились их клыки.
В феврале 1916 года в адрес Приамурского генерал-губернатора пришла телеграмма от камчатского губернатора: "Чукотский начальник доносит побережье бухты Провидения мыса Дежнёва 25 селениях половина ноября по случаю упадка промысла моржей начался голод питаются ремнями кожами точка".
Главная причина ухудшения промысла моржей массовое хищническое истребление наших берегов американскими шхунами 1915 году каждая шхуна промышляла до двух тысяч моржей пользуясь клыками кожею жиром выбрасывая мясо море точка (ЦГА ДВ РСФСР, ф.702, оп.2,д.229, л.278)
В фондах архива мне не удалось отыскать ответа генерал-губернатора на эту отчаянную телеграмму. Скорее всего, ответа просто не было. А если и был, то что мог пообещать дальневосточный наместник: охрану всех промысловых районов Дальнего Востока, беспощадно уничтожаемых и чужими и своими, осуществляли всего два специальных судна.
И потому в начале нашего столетия тихоокеанскому стаду моржей был нанесен такой сокрушительный удар, что только через 70 лет снова появились моржи в камчатских водах.
Морские коровы
Тот день, когда вперые был начат промысел на этих необыкновенных животных, известен нам благодаря Г.Стеллеру, который был первым и ...последним ученым, описавшим командорскую морскую корову-монати: столь стремительно исчезла она с лица планеты.
Итак, слово Стеллеру:
"Вдоль всего берега, особено где в море впадают ручьи и где разного рода морские животные водятся особенно часто, животное, прозванное морской коровой, держится в громадном количестве.
21 мая (1742 года. - С.В.) была сделана первая попытка зацепить это сильное и громадное животное специально изготовленным большим железным крюком, привязанным к крепкому длинному канату, и вытащить его на берег, но попытка не удалась: кожа оказалась жесткой и крепкой, а крючок слишком тупым.
Пытались изменить его, но дальнейшие попытки приводили к тому, что животные срывались в море вместе с крюком и канатом. В конце концов нужда заставила нас прибегнуть к гарпуну. С этой целью починили шлюпку, сильно пострадавшую осенью, снабдили ее гарпунщиком, штурманом и четырьмя гребцами и каждому дали по гарпуну с очень длинным, как при ловле китов, канатом, другой конец которого находился на берегу в руках остальных 40 человек.
С возможной осторожностью подплывали к животным, которые стадами бродили по своему водному пастбищу вдоль берегов. Лишь только гарпунщик вонзал в животное гарпун, люди, находившиеся на берегу, начинали постепенно тащить его из воды, в то время как сидевшие в шлюпке приближались к животному и наносили ему удары ножом и штыками , пока оно не истекало кровью, которая фонтанами била из его ран.
При приливе животное вытягивалось на берег и там прикреплялось. Как только вода сбывала , и животное лежало на суше, у него вырезали мясо и жир и с радостью доставляли к жилищам, где мясо укладывалось в бочки, а жир развешивали на высокие козлы. Вскоре мы сделали такие запасы, что беспрепятственно могли продолжать постройку нашего судна.
Это ставшее нам столь полезным морское животное было открыто впервые испанцами в Америке и названо ими "манати"...
Самые крупные экземпляры этого животного достигают 8-10 метров в длину и в окружности около пупа 9 метров. Вес, по моим расчетам, включая кожу, жир, мясо и внутренности, доходит до 120 пудов. До пупа оно походит на тюленя, от пупа до хвоста - на рыбу.
Череп напоминает лошадиный, покрытый шерстью и мясом, он до некоторой степени, особенно губами, похож на голову буйвола.
...Эти животные, как и рогатый скот, живут в море стадами, обыкновенно самец и самка держутся рядом, детенышей они гонят перед собою. Спина и половина туловища находятся постоянно над водой. Их единственное занятие - отыскивание пищи. Они питаются, как и животные, живущие на земле, медленно двигаясь. Ногами они сдирают морскую траву с камней и беспрерывно жуют ее.
...При еде они постоянно двигают головой и шеей, как быки, и каждые две минуты высовывают голову из воды, чтобы набрать свежего воздуха, сопровождая это ржанием, подобно лошади.
Когда вода спадает, они уходят в море; когда же она прибывает, они опять появляются у берега и подходят так близко, что мы могли достать и бить их палками. Они ни сколько не боятся человека.
Признать особого ума я у них не могу, их необыкновенная любовь друг к другу проявляется в том, что стоило только ударить одного из них, как другие бросались ему на выручку. Одни старались замкнутым кругом отстранить раненого товарища от берега; другие пытались перевернуть шлюпку; иные ложились на канат и старались вырвать гарпун из тела , что им иногда и удавалось.
Мы с удивлением наблюдали также, как самец в течение двух дней подбирался к лежащей на берегу убитой самке, как бы справляясь о ее состоянии. Но сколько мы их ни ранили и ни убивали, они не уходили от этого места.
Предаваясь отдыху на воде, эти животные ложились на спину в тихой бухте и отдавались, как колоды, на волю волн. Во все времена года они в таком обилии встречаются около берегов Камчатки, что жители ее восточного побережья из году в год в изобилии обеспечены их мясом и жиром.
Жир не маслянист, а жестковат, бел, как снег; если он полежит несколько дней на солнце , то становится приятно желтым, как лучшее голландское масло. Топленый, он превосходит вкусом лучший говяжий жир; прокипяченный, он цветом и текучестью напоминает свежее деревянное масло, вкусом сладкое миндальное масло и исключительно приятен запахом и весьма питателен, так что мы пили его чашками, не испытывая никакого отвращения.
Хвост состоит почти исключительно из жира. Мясо детенышей напоминает поросенка, мясо взрослых - телятину; оно варится в течение получаса и при этом так разбухает, что увеличивается в объеме почти вдвое. Мясо старых животных не отличить от говядины ; оно может в самые жаркие летние месяцы неделями лежать на вольном воздухе, не приобретая дурного запаха, хотя оно настолько загрязняется мясными мухами, что покрывается червяками.
Это свойство мяса объясняется отчасти пищей животного. Насколько целебно оно для питания, мы вскоре испытали на себе, особенно те, кто пострадал от последствий цинги. Мясом морской коровы запаслись мы и при отъезде".
Морская корова была обречена. Обречена морскими бобрами, которые водились на острове Беринга в изобилии и сразу же привлекли к себе внимание камчатских промышленников.
Кстати, исчезновением морской коровы объясняется и то, что в течение двух веков морские бобры, выбитые на острове Беринга, не переселялись сюда с соседнего острова Медного , хотя изредка и появлялись у берегов острова Беринга - было нарушено вековое экологическое равновесие: корова регулировала (поедала) количество морской, "бобровой", капусты, среди которой в изобилии водились морские ежы - излюбленный корм бобров-каланов, а переизбыток капусты, вероятно, изрядно потеснил этих соседей по экологической нише, а может быть, и погубил - ведь переизбыток капусты должен был породить дефицит кислорода и вызвать даже заморские явления в островном прибрежье.
Хотя, возможно, причины могут быть и несколько иного рода - на острове Медном за эти двести лет ни разу не создавался переизбыток морских бобров, не подрывалась собственная кормовая база острова и потому не создавалась естественная база для переселения каланов с острова Медного на остров Беринга, как это произошло в семидесятых годах нашего уже столетия, когда калан был взят под охрану государства и численность его резко возросла.
Но продолжим наш рассказ о причинах, обрекших морских коров на уничтожение.
Обречены они были и районом своего обитания - узкой полосой островного прибрежья - мелководья, и вкусным мясом, добыть которое не представляло особого труда. Очень скоро промышленники, отправляющиеся на бобровые промыслы к побережью Америки, научились охотиться на коров.
"А промысел бывает сим образом: когда ветров и в море волнений не бывает, то выезжают в байдаре коженой из десяти человеках, из них двое, а иногда и один стоит у кормы той байдары, приготовяся с шестом, у которого на конце бывает железная длиною четвертей в пять и в шесть, поколюга, манером, как шпажная полоса, а иногда и шпажные полосы употребляют.
И увидя оную корову, в море стоящую на одном месте, которая иногда для еды или сна , или же сося дитя стоит, подгребают тихонько к оной корове сажени две печатных или ближе и колют тою поколюгою, норовя против передних ног; и как лишь уколят, то того ж часа из всей силы в той байдаре и угребут от нее, чтоб не потопила (ибо оная корова, как уколют в ее, то бьет ластом раз до десяти, и ежели близь ее быть и не угрести, то может от того буруном золить), а потом уходит, не отдаляесь берегу вдоль и не весьма быстро в ходе своем; а они в байдаре своей за ней гонются и, опередя , колют носками железными, что длиною бывают вершков в шесть и вкладываются в шест ; а за середину того носка привязываетца веревка, длинная, саженей пятьдесят или менее ; а как утонут, то тако покуда не уснет, держа за ту веревку гонятца, а как уснет , то притягивают к берегу и по убыле воды, изрезав, употребляют в пропитание свое".
Так промышляли на острове Командорском (Беринга) промышленники с судна купцов Постникова, Красильникова, Кулькова "Захарий и Елизавета", отправлявшегося на Алеутские острова.
Морская корова была обречена еще и потому, что район ее обитания находился на пути из Камчатки в Америку и благодаря запасам морской говядины и жира промышленники были обеспечены продовольствием и в течение нескольких лет могли, особо ни в чем не нуждаясь , осваивать пушные богатства северных тихоокеанских островов и американского побережья.
И не случайно, торопясь за "золотым руном", промышленники теряли драгоценное промысловое время и обязательно зимовали на Командорском острове, ходу до которого на шитике при попутном ветре от устья реки Камчатки пять (а то и меньше) дней, хотя М.Неводчиков в 1745 году проложил прямую морскую дорогу от Нижнекамчатска до Ближних Алеутских островов.
Таким образом, Командорский остров превратился в продовольственную базу русских промысловых экспедиций. Но запасы острова были ничтожно малы по сравнению со все возрастающей потребностью в солонине камчатского и охотского промысловых флотов.
И всего лишь за четверть века с небольшим съели наши прожорливые соотечественники морскую корову.
Одно непонятно, неужели никто этого не видел, не понимал, не знал и не предупреждал как самих промышленников, так и камчатскую администрацию, которая могла бы вмешаться и спасти морскую корову от уничтожения?
Был такой человек - горный мастер из Нерчинска П.Яковлев, который в середине пятидесятых годов того же века искал медь на острове Медном. Он предупреждал! Требовал! Взывал!
Но никому не было дела до этого клочка земли в океане, где обитало какое-то морское чудовище. Никому! А сегодня все человечество мечтает об этом чуде природы: отыскать бы хоть одну пару морских коровенок, чтобы возродить стадо и обеспечить планету вкусным и дешевым мясом.
Но теперь эта мечта уже из сказки. А реальное - кости коровы Стеллера в краеведческом музее на острове Беринга. В назидание потомкам...
Каланы - морские бобры
Сегодня эти сообщения великого Крашенинникова неожиданны и печальны: "...В Паратуне острожке у тойона Карымчи... один кошлока платит", - то есть в ительменском поселке на побережье Авачинской бухты один "ясашный плательщик" несет ежегодную дань в царскую казну шкурой молодого морского бобра.
"... в Купкином острожке... у тойона Тареи...один платит бобра, другой кошлока" - это уже в Тарьинской (ныне Крашенинникова) бухте, напротив Петропавловска-Камчатского. И даже в черте нынешнего города - "в острожке у тойона Ниаки двое платят по кошлоку" - в Ниакиной бухте, названной Берингом Петропавловской или Ковшом.
"В Колыхтырях у тойона Апауля один платит бобра" - это уже с океанской стороны. И далее по Восточной Камчатке на север: "...на Налачевой у тойона Мгата трое платят по бобру, двое по кошлоку".
Кроноцкий залив в бытность студента Степана Крашенинникова имел другое название - Бобровое море - из-за обилия этого морского зверя. И только здесь особо выделяются "ясашные плательщики" - это "бобровщики" (в отличие от "собольников" и "лисишников").
В Кроноцком острожке таких было шестеро. В Усть-Кроноцком - один. В Кемше - пять. По одному в Шемячинском, Березовском, Калигарском и Шипунском острожках. Двое в Жупановском. Девять в Островном.
Сегодня можно представить по этим пунктам границы обитания удивительного морского зверя с ценнейшим на земле мехом - калана.
Севернее Бобрового моря камчатские казаки не брали ясак бобрами, но если вспомнить, что река Озерная (Восточная) называлась в ту пору Каланной, то, думается, что русские застали и здесь множество бобров.
Вполне вероятно, что именно с этих мест - Каланной реки - и пошло первое сообщение в Якутск о необычном морском звере - калане, напоминающем по внешнему виду обычную русскую речную выдру или бобра. Сообщение, полученное якутским воеводой, было отправлено с Камчатки еще в восьмидесятых годах XVII столетия.
Но не прошло и полувека, как количество морских бобров на Камчатке стремительно сократилось. Это особенно хорошо можно проследить по ясачным книгам той поры: с каждым годом все больше и больше "бобровщиков" были не в состоянии выполнить этот <казенный план>. В середине XVIII века морские бобры стали редкостью на камчатских побережьях.
Но в 1741 году члены экипажа пакетбота "Святой Петр" открыли бобровые лежбища на острове Беринга, и первая партия бобровых шкур - 700 штук - была доставлена с Командорских островов в Петропавловскую гавань.
В 1744 году первая промысловая экспедиция русских зверобоев во главе с передовщиком Е.С.Басовым добыла на острове Беринга 1200 бобровых шкур.
Далее события развивались совсем как на Камчатке, "...если в 1747 и 1749 гг. Басов убил на о.Беринга до 1350 бобров, то за зиму 1749-1750 гг. промышленники добыли уже 47, а в 1754-1755 гг. всего 5 бобров.
В 1756 г. и 1757 г. промышленники на о.Беринга уже не видели ни одного бобра (увидели здесь каланов снова только через двести с лишним лет. - С.В.). Остров Медный посещался охотниками реже, и там бобер сохранился дольше. Еще в 1754 г.с него вывезли 790 штук ; зато уже в 1762-1763 гг. добыто лишь 20 штук". (Зубкова З.Н. Алеутские острова. М., 1948. С.15).
Но промысловый азарт, как мы уже говорили, никогда на падал вместе с численностью зверя, а, наоборот, только пуще разгорался: цены на шкуры росли тем быстрее, чем меньше оставалось на Земле редкого пушного зверя.
В 1760 году шкура бобра стоила 15 рублей. Через столетие - 400. В начале ХХ века - 2000. В двадцатых годах - 5600 рублей (1400 долларов).
Поэтому морской бобр выбивался беспощадно и повсеместно: на Камчатке, Командорских, Курильских, Алеутских островах, у берегов Аляски и Калифорнии.
"...Только с 1853 по 1877 годы компания Гудзонова залива (одна из крупнейших в мире пушных организаций) продала на международном пушном рынке свыше трех миллионов бобровых шкурок" (Дежкин В.В., Мараков С.В. Каланы возвращаются на берег. М., 1973. С.9).
Доля камчатских и командорских каланов в общем промысле была, конечно, невелика: за 1814-1822 годы, например, у берегов полуострова было добыто всего 49 морских бобров (преимущественно в районе мыса Камчатского).
В фондах Центрального государственного архива Дальнего Востока РСФСР (ф. 1044, оп .1, д.104, л.9) есть документ, в котором сообщается о состоянии запасов этого ценнейшего морского пушного зверя: "Ранее бобры водились на Курильских островах, где в 1871 г. добывалось у одного только острова Шумшу до 400 бобров (с 1875 г. Курильские острова отошли к Японии в обмен на Южный Сахалин. - С.В.). У Лопатки же заметили появление бобров, как видно из донесения Петропавловского исправника 1880 года, только в этом, 1880 году, и по отзывам аборигенов Камчатки, не видели бобров перед тем более 20 лет".
Каланы возвращались к древним местам обитания: видимо, в это время зверя по какой-то причине (скорее всего, случайной) не тревожили. В 1895 году Н.В.Слюнин выяснил, что "теперь предполагается два лежбища: одно - между Камчатским и Столбовым мысами (севернее п.Усть-Камчатск. - С.В.), второе - на Желтом мысе близ камней "Три сестры" (ближе к мысу Лопатка. - С.В.).
Первое лежбище никто не обследовал, второе - больше известно... Все лежбище состояло из 20 бобров. Позже появилось до 10 бобров в б.Гавриловской" (Слюнин Н.В. Промысловыя богатства Камчатки, Сахалина и Командорских островов. С.102).
В наше время в "Вопросах географии Камчатки" (Петропавловск-Камчатский, 1977. Вып.7.С.19) появились сногсшибательные данные: в 1896 году у берегов Камчатки учтено 596, в 1901 г. - 704 калана. Если это правда, то камчаткий калан должен был чувствовать себя превосходно - иначе откуда такая численность.
Но посмотрим, что говорят по этому поводу архивы.
Вот справка начальника Петропавловского уезда (ЦГА ДВ РСФСР,ф.1044,оп.1,д.122,л.86):
"На южной оконечности Камчатского полуострова на мысе Лопатка водятся морские бобры , промысел на которые до 1892 года был совершенно свободен для всех, но главным образом промышляли бобров жившие в то время на мысе Желтом алеуты, впоследствии переселенные на Командорские острова.
В 1892 году г.Петропавловск посещает бывший военный губернатор генерал Унтербергер , ныне Приамурский генерал-губернатор, и по ознакомлении с промыслом бобров, предписанием N10643 дает распоряжение о посылке в 1893 г. на мыс Лопатку охраны из 7 человек, во-первых, для воспрепятствования хищническому промыслу этого ценного и редкого зверя, а во-вторых, для того, чтобы более подробно выяснить условия промысла и жизни бобра , причем, этим предписанием разрешена добыча его в количестве 14 штук, от продажи которых вырученная сумма делится поровну: одна часть выдается промышленникам, а другая зачисляется в депозиты военного губернатора".
Смелое, особенно по нашим современным оценкам, решение - материально зависеть от того, что охраняешь. Мы в настоящее время до такой смелости еще не доросли. И силы на охрану бобров Унтербергер бросил немалые (даже по нашим современным, повторяю, представлениям) - семь вооруженных казаков. Сейчас один инспектор охраняет все морское зверье Северных Курил. Три ихтиолога изучают жизнь каланов Южной Камчатки.
Правда, и времена были другие.
В 1892 году казаки не подпустили к бобровым лежбищам две хищнические шхуны. В 1894 году - одну, поднявшую американский флаг, и две, оставшиеся неизвестными. В 1896 году - уже пять парусных шхун в районе мыса Три сестры.
Вроде бы, немного. Но редкость появления браконьерских шхун на Лопатке была мнимой . В документах той поры находим: "...хищники не забыли о бобрах на Лопатке и, видимо , узнали о времени отправления охраны на Лопатку, потому стараются побывать там до прихода промышленников" (ЦГА ДВ РСФСР,ф.1044,оп.1,д.22,л.13 об.).
Дело в том, что охрана на Лопатке выставлялась только весной, когда освобождалась ото льда Авачинская бухта и можно было свободно выйти на шлюпке в море. Позже, поняв хитрость браконьеров, казаки изменили маршрут и добирались теперь до мыса Лопатка по западному побережью - через Большерецк и Явино.
Не имея доступа к Лопатке, хищнические шхуны шли на север - к мысу Столбовому, где не было никакой охраны. В 1897 году некий Сноу добыл здесь 60 бобров. Он, видимо, выбил всех, потому что с началом русско-японской войны и позже предпринимаются неоднократные попытки браконьеров высадиться в районе лежбищ Южной Камчатки. Охрана переходит на военное положение.
И снова обращаемся к документам. 5 июля 1904 года охрана уничтожила отряд японских браконьеров.
Кроме того, "...замечено: 6 июля на мысу Лопатки (так в тексте -С.В.) свежие следы японцев, приходивших в юрту... 24 июля на берегу Старой или Американской пристани, где были убиты 18 японцев, снова свежие следы... и 12 августа на оконечности Лопатки следы одной шлюпки и очага" (ЦГА ДВ РСФСР,ф.1044,оп.1,д.104,л. 49).
В 1905 году охране пришлось несладко: 27 мая подошла первая шхуна, 28 мая - еще четыре, 30 мая две шхуны подошли к мысу Бараньему.
Всего с 26 мая по 15 июня в районе мыса Лопатка побывало 12 японских шхун. 22 июня японская шхуна появилась у острова Гаврюшкин Камень; 9 августа три шхуны подошли к мысу Сопочному; 12 августа появились еще три шхуны; 14 августа было совершено нападение на бобровое лежбище в районе Гаврюшкина Камня (ЦГА ДВ РСФСР, ф.1044, оп.1, д.255, л.14,17,20,21).
Нападения на лежбища продолжались и после подписания мирного договора с Японией: 17 и 18 мая 1907 года японские шхуны появились у Гаврюшкина Камня и у южной оконечности мыса Лопатка. Охрана отразила эти нападения, как и предотвратила высадку браконьеров 17, 18, 27 и 28 мая 1908 года в районе мыса Три Сестры (ЦГА ДВ РСФСР, ф.1044, оп.1, д.122, л.99,131; ф.702, оп.2, д.229, л.202).
Так что трудно поверить в благополучие камчатского калана в период с 1896 года по начало двадцатого столетия.
Что же происходило на Командорских островах, точнее, только на одном из них - острове Медном (на остров Беринга тогда еще морские бобры не возвратились)?
Здесь "...еще в 1901-1909 гг. в среднем добывалось по 289 бобров в год, в 1910 году добыто 86 бобров; а в текущем (1911.-С.В.) году только 41" (ЦГА ДВ РСФСР, ф.702, оп.1, д.668, л.18об.).
В чем причина падения промысла? При отсутствии серьезной охраны бобровых лежбищ и сюда, к берегам маленького скалистого островка, устремлялись, получив отпор на Лопатке, зверобойные браконьерские шхуны.
И снова свидетельствуют документы.
В июне 1906 года "бобровые караулы" алеутов ежедневно замечали в море 4 японских браконьерских шхуны; восемь раз - с 9 по 16 июня шла перестрелка караульных с браконьерами (ЦГА ДВ РСФСР,ф.1044,оп.1,д.253,л.18).
"...1907г. первая шхуна пришла к острову Медному 27 апреля, за все лето было шесть шхун до 19 июля, которые только и нападали на бобровые местообитания и крейсировали в Сев.-Западной оконечности и Юго-Западного берега, в самых главных местообитаниях.
Военно-Морская же охрана транспорт "Шилка" прибыла к острову Медному только в конце июля месяца и лодка (канонерская - С.В.) "Манджур" - в августе, когда уже шхун не было.
Шхунам благоприятствовали погоды для охоты на бобров в море, когда в тихие погоды бобры уходят. Было несколько перестрелок со шхунами и шлюпками, 19 мая арестовано 3 шлюбки с 12 вооруженными лицами. Что касается береговой охраны, то на Медном числится 37 человек, это количество не достаточно для исполнения караульной службы, если не будет надежной морской охраны, так как в последние 4 года пришлось вызывать все взрослое население для защиты островов и звериных лежбищ...
...были моменты, когда с 12 до 10-летнего возраста все население мужского пола по несколько суток были в карауле без смены..." (ЦГА ДВ РСФСР, ф.1005, оп.1, д.40, л.18-18 об.).
В 1908 г. первая японская шхуна появляется у Бобровых Камней 4 апреля, 15 апреля - вторая (ЦГА ДВ РСФСР, ф.702,оп.1, д.229, л.199).
В 1909 году первая шхуна пришла уже 26 февраля. За последующие несколько февральских дней алеуты видели в море более 20 шхун. Вооруженные нападения на лежбища были отражены 8 марта, 9 апреля, 28 мая (в тот день объединились экипажи трех браконьерских шхун), 9,12,19,21,25 июня - всего действовали против островитян 15 экипажей промысловых шхун на 22 шлюпках (ЦГА ДВ РСФСР, ф.1005, оп.1,д.40, л.312,313,315,320).
Не сумев силою пробиться к лежбищам, браконьеры идут на другую подлость:
"Пользуясь благоприятным направлением волн, хищники выбрасывают в море вблизи бобровых лежбищ... банки с керосином, сделав в них большие дырочки. Почуяв керосиновый запах, бобры идут в море и попадают в руки хищников" (ЦГА ДВ РСФСР, ф.1005, оп.1, д.40, л.48об.).
Можно ли было в таких условиях сохранить этот вид?
В начале нашего века морские бобры оказались на грани уничтожения. И мы вспоминали бы о них, быть может, как о морской корове, если бы в 1911 году между США, Россией, Японией и Англией (за Канаду) не была подписана международная конвенция об охране морских бобров.
Каланы были занесены в Международную Красную книгу.
За последующие годы камчатские и командорские бобры появились снова в местах своего прежнего обитания. Так, в семидесятых годах они вернулись на остров Беринга. Примерно в это же время первые каланы появляются в Бобровом море - Кроноцком заливе. В середине восьмидесятых - южнее реки Каланной-Озерной у мыса Камчатского и мыса Столбового.
Морские котики
Первый промысловый забой морских котов провел все тот же энергичный Е.С.Басов, который организовал первую складственную промысловую артель на Камчатке и построил первое же промысловое судно - шитик "Святой Петр" для походов "встречь солнцу". В 1748 году Басов привез в Нижнекамчатск с Командорских островов 1990 шкур морских котиков.
Увы, на этот раз ему фортуна не улыбнулась - грубая ость котовых шкур никого не привлекла. Обратили разве что внимание опытные купцы на шкуры котиков-подростков - "сереньких" или "серебристых" - эти были и мягкими, и пушистыми.
Поэтому нашелся все-таки такой, что на свой риск скупил по самой дешевой цене партию котиковых шкур и отвез их в Кяхту - столицу пушной торговли Сибири с Китаем.
Китайцы тоже купили эти шкуры по самой дешевой цене, но, выбрав грубую ость, превратили котовый мех в восьмое чудо света - долгие годы не выходит он уже из моды.
Но китайцы долгое время и не раскрывали свою технологическую тайну обработки шкур, и русским промышленникам было невыгодно терять драгоценное промысловое время на каких-то там дешевых котов, одна шкура которых стоила один рубль, когда на Алеутских и Курильских островах водились еще морские бобры, песцы, лисицы.
Но на Командорских островах очень скоро наметился перелов, потому Басов и в следующий свой вояж не "побрезговал" добыть здесь 3000 шкур.
По наличию этих шкур в трюмах промысловых шитиков и ботов долгое время можно было безошибочно определять промысловую удачу тех, кто вернулся в Нижнекамчатск.
Так, например, артель Андреяна Толстых доставила на своем "Иоанне" только 840 шкур , хотя пробыла на Алеутских островах с 1749 по 1752 год.
Почему не больше? Потому что промышленники грузили сначала дорогую пушнину, а потом уже все остальное. Лишнее - читай котовое - можно было и бросить без всякой жалости : командорское стадо в те годы насчитывало, по современным оценкам, до двух миллионов голов.
Нигде больше, вплоть до американского побережья, котики не водились (острова Прибылова были открыты позже), а Командоры лежали на перекрестке промысловых дорог, поэтому неудачу на бобровом промысле всегда можно было покрыть на обратном пути, зазимовав на Командорах.
И вот смотрим на результаты: артель купца Рыбинского с "Иоанна" (за 1750-1752 годы) - 7010 шкур. Артель купца Е.Югова (за 1751-1754 годы) - 2222 шкур. Артель купца Н.Трапезникова с "Бориса и Глеба" (в 1752 году) - 250, его же артель с "Николая" - 10 шкур.
Во второй половине 60-х годов XVIII века русские промышленники отправились осваивать Южные Курильские острова.
Там, как оказалось, пушные запасы были более скудными, нежели на Алеутском архипелаге. Потому главная промысловая ставка здесь - морские котики. Это видно и по трофеям. Артель купца П.Протодьяконова привезла 39500 котиков, добытых в 1769-1773 годах. Артель купцов Л.Алина и Г.Шелихова со "Св.Павла" добыла в 1776 году 33840 котиков.
Неудовлетворенные результатами курильской экспедиции, Л.Алин с Г.Шелиховым отправляют "Св.Павел" на Алеутские острова, и за 1781-1786 годы промышленники добыли здесь шкуры бобров, лисиц и песцов, но котиков не трогали.
Артель купцов П.Лебедева-Ласточкина и Г.Шелихова добыла там же за 1777-1778 годы всего 190 котиков. Артель И.Голикова и Г.Шелихова с "Андрея Первозванного" - 4715 (1777-1784 годы). За период с 1779 по 1785 годы артель купцов И.Голикова и Г.Шелихова доставила на "Иоанне Предтече" всего 440 шкур морских котиков.
И так продолжалось до 1786 года. Именно до этого времени неудачливые зверобои добирали недостающие до полной загрузки судна дешевые шкуры морских котиков на Командорских островах, чтобы хоть с чем-то вернуться назад.
В 1786 году ситуация меняется в корне. Во-первых, Гавриил Прибылов открыл крупнейшие в Тихом океане лежбища морских котиков на Прибыловых островах - Святого Павла и Святого Георгия. Во-вторых, резко поднялась в мире цена на котиковые шкуры.
Поэтому можно смело утверждать, что Гавриил Прибылов своим открытием спас от уничтожения командорскую популяцию морских котиков: их попросту смели бы со своего пути на восток русские зверобои, как это случилось на ее и нашу беду с морской коровой.
Я сообщал уже, что по современным оценкам численность морских котиков на Командорских острова до появления здесь промышленников определяется цифрой во двух миллионов голов.
Промысел начат в 1748 году. И вот что читаем в книге Е.К.Суворова "Командорские острова и пушные промыслы на них" (СПб.,1912.С.18): "...безжалостный промысел котиков на Командорских островах достигает таких размеров, что по словам Эллиота, между 1760 и 1768 гг. русские совсем не били котиков и даже не знали, куда они исчезли".
Думается, что это утверждение изрядно преувеличено, но, тем не менее, котам могла быть уготована судьба коровы Стеллера: "История котиковых промыслов показывает, что с начала открытия островов Прибылова и Командорских били всех, без различия пола и возраста, котиков; каждый охотник или артель старались, ради личных выгод, убить по возможности больше, снимая шкуры только с одной спины и высушивая их в сушильнях.
Так, например, Прибылов в 1786 г. на Св.Павла и С.Георгия в течение двух лет добыл 30480".
В 1799 году наступает конец промысловой конкуренции в северных тихоокеанских водах. Российско-Американская компания монополизирует все промыслы на Алеутских, Командорских, Курильских островах и в Русской Америке.
И что же в итоге? То же, что и прежде: уничтожение ради сиюминутной прибыли. И можно ли спокойно читать эти вот строки из книги Е.К.Суворова:
"О деятельности Р.-А.Ко сохранилось мало сведений. Несомненно только, что постановка пушного промысла у нее была далека от самых элементарных требований хозяйственного расчета.
И запуски морских котов, установленные на Прибыловых островах в 1803 г. - на о.Св.Павла на 4 и на о.Св.Георгия на 2 года - были вызваны отнюдь не боязнью за будущее промысла , а просто явились следствием чересчур интенсивного бесцеремонного убоя котиков в предшествовавшие годы.
Как оказывается, в 1803 г. на названных островах накопилось до 800000 котиковых шкурок.
Выпуск на рынок такой массы котиков неминуемо должен был бы надолго понизить цены - и вот К. решает сжечь и выбросить в море до 700000 шт.шкур. Нечто подобное, только в более скромных размерах, было учинено в Иркутске в 1820 г.
Промысел в то время производился исключительно на серых котиках, т.е. котиках-сеголетках возраста около 3-4 месяцев; били их без разбора, не щадя ни самок, ни самцов... Обстоятельства дела заставили объявить на Командорских островах запуск котиков с 1843 по 1847 гг., но и он, как кажется, мало помог делу: по крайней мере, в 1847 г. было вывезено с о.Медного всего 900, а в следующем году с Беринга только 447 шкур, а с 1861 г. устанавливается ежегодная добыча в 4000 шк.
Лежбища стали быстро поправляться с 1866 г., когда прекращен был промысел серых котиков и к убою стали назначать только холостяков".
В 1825 году необитаемые до того Командорские острова, изредка посещаемые только промышленниками-зверобоями, были заселены алеутами. Промысел котиков на островах приобрел с той поры планомерный, а не как прежде, от случая к случаю, характер. Кроме того, что очень и очень важно, промысел этот стал проводиться с учетом пожеланий местного населения, то есть стал, хоть и в примитивной форме, регулироваться с расчетом на будущее котикового хозяйства и судьбу поселившихся здесь зверобоев-алеутов.
Учитывая опыт первых лет, правление РАК внесло в организацию промысла довольно существенные коррективы. Так, например, прежде били всех котов подряд - правление ограничило промысел только "серенькими", которых добывали в строго определенные сроки: "...в октябре, когда шерсть на котике сменилась и из черной сделалась серебристой с образованием нежного густого подшерстка" (Н.В.Слюнин "Промысловыя..." С.5).
Начиная с 1805 года вводится "запуск" - временный запрет промысла до восстановления подорванных запасов.
В 1821 году специальным указом царское правительство запретило иностранным судам приближаться к побережью и островам Русской Америки - таким образом были приняты чрезвычайно важные правительственные меры по охране русских промыслов от браконьерских хищнических набегов.
В 1822 году сокращен промысел "сереньких". Теперь добывалось только строго определенная часть - остальных отпускали на волю для пополнения запасов стада.
В 1830 году в связи с очередным упадком промысла на о.Св.Павла правление компании приказало перейти здесь на промысел самцов 2-3 лет, "а на островах Беринга и Медном совсем прекратить промысел, так как здесь животные стали быстро уменьшаться. Это уменьшение продолжалось до 1847 года" (Н.В.Слюнин Промысловыя...С.6).
В 1832 году компания вводит лимиты на промысел котиков: разрещается ежегодная добыча не более 4 тысяч животных.
Вот так, постепенно, на основе собственных просчетов и неудач, начинаются складываться и разрабатываться рациональные основы промысла.
Но в 1867 году Российско-Американская компания была упразднена. После этого три года подряд на Командорских островах продолжалась промысловая вакханалия: ресурсы распродавались на корню всем желающим.
Если в 1847 году, когда был снят запрет на промысел командорских котиков, добыча на острове Беринга составила 1337 зверей, а за двадцать лет (с 1841 по 1861 годы) было вывезено 9526 котиковых шкур (на о.Медном промысловая обстановка была лучше, и здесь ежегодно добывалось по 2000 котиковых шкур), то в 1868 году на Командорах было добыто 15750 котиков, в 1869 - уже 21100, а в 1870 - 27500...
То есть снова возникла ситуация уничтожения командорской популяции котиков. Нужен был хозяин, заинтересованный в том, чтобы это стадо существовало и приносило дивиденды.
Поэтому царское правительство отдает командорские промыслы в аренду на 20 лет американскому торговому дому "Гутчинсон, Кооль и К°" (впоследствии Гутчинсон, Кооль, Филиппеус и К°). Арендаторы обязались платить русской казне пять тысяч рублей ежегодно и, кроме того, два рубля за каждую вывезенную с Командорских островов шкуру морского котика.
Лимиты на добычу определялись местной администрацией - начальником Командорских островов.
Новые хозяева начали свою деятельность с внедрения старых, отживших уже принципов: получения максимальных сиюминутных выгод. И численность командорского стада стремительно покатилась вниз.
В 1886 году арендаторы все же вернулись к положительному опыту РАК и отказались от промысла "сереньких", по внешнему виду которых трудно было отличить самцов от самок, и перешли на промысел 2-3 летних самцов-холостяков.
Но не нужно обольщаться нововведениями - хозяин островов был все-таки временным, срок его деятельности истекал в 1891 году, и поэтому трудно было ожидать от торгового дома, что на островах не будет устроено побоище. Единственной преградой на пути арендаторов могла быть местная администрация, но, видимо, она не очень долго сопротивлялась, судя по цифрам добычи уже в первые годы аренды островов.
Истинное лицо временщика проявляется во времени. И у нас имеется возможность восстановить этот процесс, сопоставив первоначальную и конечную добычу.
Вопрос об аренде достаточно актуален и для нашего времени, поэтому стоит напомнить некоторые уроки истории.
До 1880 года промысел котиков на Командорских островах ежегодно возрастал и достиг, наконец, рекордной цифры - 18490 зверей было добыто на острове Беринга и 30014 - на острове Медном.
В 1881 году намечается упадок промысла : 16076 и 23236. В 1882 году арендаторы пытаются взять "реванш": о.Беринга дал в тот год 18502 шкуры, а о.Медный - всего 21966. В 1883 году пришлось установить лимит добычи: видимо, стада заметно поредели: 13456 и 13170. В 1884 году администрация уступает: 21126 и 18090. В 1885 году - снова уступки: 20834 и 21090.
1886 год стал годом критическим, и арендаторы вынуждены были перейти на промысел самцов-холостяков. Эта мера носила двойственный характер: с одной стороны, промысел сокращался и нужно было предпринимать какие-то решительные действия, но, с другой стороны, арендаторам по-прежнему хотелось взять с островов как можно больше шкур.
Посмотрим, что же было главным в этой мере - сохранение стада или увеличение добычи: в тот год на о.Беринга добыто 23720 шкур, на о.Медном - 30301. Увеличение добычи - это и было главным.
В 1887 году снова ужесточается лимит - 21484 и 25047 - видимо, администрацию забеспокоило стремительное сокращение численности командорского стада. В 1888 году - 21581 и 21937.
В 1889 году представителям торгового дома стало известно, что русское правительство не намерено подписывать с ними новый контракт на аренду островов и собирается передать пушные промыслы русским арендаторам. И оно резко увеличивает добычу зверя при явном попустительстве командорской администрации. 1889 год - 21849 и 30224. 1890 год - 22698 и 32737.
Но это еще не все. После того, как контракт торгового дома "Гутчинсон, Кооль и К°" теряет силу, и во владение вступают новые хозяева, пароход "Александр", принадлежащий торговому дому, доставляет в Сан-Франциско 3 июня 1891 года еще 5800 котиковых и 72 бобровых шкуры с Командорских островов.
Начальником Командорских островов все эти годы был некий Гребницкий. Новые арендаторы - Русское товарищество котиковых промыслов - приняли в 1891 году разоренное котиковое хозяйство.
Но это было еще полбеды - поправимо.
Настоящая беда пришла оттуда, откуда ее не ждали. На котиковые лежбища обрушились браконьеры. Первые зверобойные хищнические шхуны были замечены у Командорских островов еще в 1880 году. Их было четыре. Через шесть лет в командорских водах рыскало уже 34 шхуны. В 1892 году - 122...
Если в 80-х годах на долю браконьеров приходилось около 5 тысяч убитых зверей, в 1889 - 16 тысяч, то после 1891 года эта цифра подскочила до 80 тысяч.
Какова же причина?
Обратимся к документам: (ЦГА ДВ РСФСР ф.702, оп.2,д.67, л.80-80/об):
"Для котикового промысла у берегов Восточной Сибири наступило тяжелое время - он производится с прошлого года при ненормальных, крайне неблагоприятных условиях. Работавшие до сих пор в скромных размерах пиратство и незаконный убой морских животных развиваются с изумительной быстротою со времени передачи промыслов как в России, так и в Америке , новым контрагентам при одновременном значительном повышении платы ими за шкуры.
Если в прежнее время дешевая арендная плата не давала шансов на выгодный сбыт хищнических шкур, то ныне, когда одна поштучная плата обходится русским контрагентам в 10 руб.38 коп. золотом, такой сбыт для хищников вне всякого сомнения, и сравнительная безопасность добывания шкур помимо этой оплаты превратила прежнее хищничество из рискованной спекуляции в дело, имеющее твердое основание для успеха.
Поэтому в прошлом промысловом сезоне (1891 год. - С.В.) и появилась в Беринговом море целая флотилия флибустьеров, не встречавшая надлежащего отпора: более 20000 котиков было поймано в американских прибрежьях судами, которых не видал ни один из девяти иностранных сторожевых крейсеров, охранявших Берингов пролив, и более 10000 этих животных было убито в русских водах, в близком расстоянии от Командорских островов и на самих островах без того , чтоб суда, занимавшиеся этим хищническим промыслом были замечены русским военным крейсером.
Но этими цифрами не ограничивается число хищнически упромышленных шкур. По собранным нашим товарищем (представителем Русского Товарищества котиковых промыслов. - С.В .) Павлом Михайловичем Гринвальдом сведениям количество котиков, добытых флибустьерскими шхунами в Беринговом море, за прошлый сезон простирается до 60 тысяч штук, из коих 24000 было убито к юго-востоку от Берингова пролива.
(При этом Русское Товарищество котиковых промыслов добыло на Командорских островах в 1891 году 30689 зверей. - С.В.) Из этого видно, что убой котиков незаконно действуюшими промышленниками, прежде едва простиравшийся до 20000 штук в год, ныне достиг таких громадных размеров, что пиратами доставляется на рынки несравненно большее количество шкур, чем прямыми контрагентами".
Еще более грандиозный размах приняло браконьерство в прибыловских водах. 622 тысячи зверей было хищнически уничтожено здесь в 1891 году. Американское правительство тут же защитило своих контрагентов - в тот же год был объявлен запрет морского промысла котиков в восточной части Берингова моря и в 100-мильной зоне от побережья Аляски. На охрану прибыловских котиков вышли американские крейсера.
И тогда вся армада хищнических шхун обрушилась на беззащитные Командорские острова.
"Главные пункты (браконьеров. - С.В.) отправления, - сообщал Н.В.Слюнин, - Ванкувер , Сан-Франциско, где существуют целые компании (как Мебер, Бешторес и К° и др.), хотя большинство шхун принадлежит отдельным лицам.
Одни из этих шхун поднимаются на север по пути переселения котиков до Сайнт-Пойнт и затем вдоль Алеутской группы спускаются к Командорским островам и доходят до Камчатки.
Другие избирают южное направление и в начале марта заходят в Иокогаму, откуда уже следят за передвижением к северу животных. Таким образом, главный район хищнического промысла летом сосредоточивается вокруг Командорских островов.
Переселение котиков кончилось, начался период лежбищ, и вот тут-то хищнические шхуны, оцепив кольцом наши острова, ждут того времени, когда котики начинают гулять и ходить на места кормежки" (Промысловыя... С.31).
И вот наступил сезон 1891 года. В Беринговом море рыскали в поисках легкой добычи 34 американских и 48 английских (канадских) шхун. Экипаж канадской шхуны "Джейворд" добыл в тот сезон 1540 командорских котиков, "Оушен Белл" (Канада) - 1929, "Фаворит" (Канада) - 2374, "В.А.Эрль" (Канада) - 2076, "Вебстер" (США) - 2000, "Генри Денис" (США) - 750... Всего же в тот год было добыто 58 534 котика, не считая подранков и утонувших зверей (ЦГА ДВ РСФСР, ф.702, оп.2, д.67, л.78 об.).
Добыча Русского Товарищества котиковых промыслов, наоборот, резко сокращалась. В том же, 1891, году добыча Товарищества уменьшилась в два раза по сравнению с тем, сколько добывали здесь их предшественники. Так, на острове Тюленьем (Сахалин) русские арендаторы добыли 540 котиков, а на борту задержанной в территориальных водах России канадской шхуны "Мистери" оказалось полторы тысячи котиковых шкур, добытых на лежбищах этого же острова.
А.А.Прозоров, один из представителей товарищества, в своей книге "Экономический обзор Охотско-Камчатского края" (СПб,1912) пытался подсчитать урон, нанесенный хищниками командорскому стаду котиков. В 1891 году, - пишет он, - убито в море 8432 котика, в 1892 году - 26 750, 1893 - 66 143, 1894 - 79 305. Браконьерский промысел в 1894 году вели в командорских водах 94 шхуны.
"С каждым годом растет дерзость этих шхун, - писал Н.В.Слюнин в 1895 году,- в 1891 г . шхуна оказала вооруженное сопротивление; в 1892 г. шхуна "Росие Олсен" промышляла у острова Беринга с марта месяца, а летом того же года Командорские острова положительно находились в блокаде: 3-го Июля на Лебяжьем лежбище, вне ружейных выстрелов, промышляли три шхуны, четвертая прошла проливом, где была арестована крейсером "Забияка".
8-го Июля были видны шхуны в тумане; 13-го Июля усмотрены три шхуны, и одну из них арестовал компанейский пароход "Котик"; 14 Июля вблизи Полуденного лежбища на острове Беринга "Забиякой" была арестована еще шхуна.
Шкипер и команда при допросе показали, что у Командорских островов находится 11 промышляющих шхун, из них шесть - специально у Медного. По словам старшины и караульных этого острова в течение лета видали до 40 шхун и один большой барк.
Кроме того, 1-го Сентября 1893 г. видели с Медного двухтрубное военное судно с английским флагом, ведшее на буксире шхуну проливом к югу. В то же лето крейсер "Витязь" также арестовал одну шхуну.
Транспорт "Якут", крейсировавший у острова с 16-го Августа по 22-ое Октября 1892 г., не видел ни одной шхуны; это можно объяснить тем, что, так как с половины Августа котики линяют, шкуры убитых в это время котиков не имеют хорошей цены, то в указанное время шхуны не промышляют; или же тем, что означенные "Крейсером" шхуны (таких было три в 1892 г.) предупредили остальных" (Промысловыя... С.31-32).
Каждая шкурка котика приносила браконьерам 14 долларов. Особо же ценился мех самок - и их били в море тысячами, в то время как на берегу арендаторы добывали только самцов-холостяков.
Поэтому правительство России в 1893 году подписывает с правительством Великобритании, а в 1894 году - с правительством Соединенных Штатов Америки соглашение о запрете морского промысла котиков в 10-ти мильной полосе вдоль русских берегов и в 30-мильной полосе вокруг Командорских островов и острова Тюленьего.
1894 год стал пиком браконьерства в командорских водах - убито 79 305 котиков.
А в 1895 году, когда соглашение уже вступило в силу, в Иокогаме в ожидании открытия зверобойного сезона готовились к выходу шхуны "Агнес Мак-Дональдь", "Арети", "Борвид", "Карлотта", "Каско", "Город Сан-Диего", "Диана", "Марвин", "Женева", "Дейн-Грей", "Джозеф Ми", "Моррел", "Мэтти" , "Оушен Белл", "Росие Олсен", "Роус Спакс", "Савил Тепел", "Сэф-Пен", "Умбрина", "Вера", "В.П.Холл", "Винчестер", "Волон" и другие - семнадцать под английским и восемь под американским флагами.
В тот год было добыто 37935 морских зверей. В 1896 - 24191. В 1897 - 13802.
О том, как промышляли зверя, расскажет член экипажа американской зверобойной браконьерской шхуны "Софи Сазерленд" - Джон Гриффит - он же великий американский писатель Джек Лондон - в своей книге "Морской волк": "Мы плыли на северо-запад, пока не достигли берегов Японии и не натолкнулись на большое стадо котиков.
Явившись сюда откуда-то из безграничных просторов Тихого океана, они совершали свое ежегодное переселение на север, к лежбищам у берегов Берингова моря. Повернули за ними к северу и мы, свирепствуя и истребляя, бросая ободранные шкуры акулам и засаливая шкуры, которые впоследствии должны были украсить прелестные плечи горожанок.
Это было безжалостное избиение, совершавшееся во славу женщин. Мяса и жира никто не ел. После дня успешной охоты наши палубыбыли завалены тушами и шкурами, скользкими от жира и крови, и в шпигаты стекали алые ручейки.
Мачты, снасти и борта - все было забрызгано кровью. А люди с обнаженными окрававленными руками, словно мясники, усердно работали ножами, сдирая шкуры с убитых ими красивых морских животных".
Затем на смену американцам и канадцам приходят японцы.
31 марта 1897 года японское правительство в виде поощрения и развития промысла в отдаленных морях издает специальный закон и выдает поощрительные премии. В числе объектов промысла, за которые положены поощрительные премии, назван и морской котик.
Японские браконьеры переняли опыт канадцев и американцев. Уже в 1881 году на Лондонском пушном аукционе Япония представила 8 тысяч шкур морских котиков, половина из которых, по оценкам специалистов, были добыты в командорских водах.
Какой же опыт переняли японцы? 30 августа 1881 года произошло нападение на лежбище в районе Секачинской гавани - били котиков прямо на берегу, ночью - сколько было убито и вывезено, неизвестно, но остались брошенными на лежбище 405 мертвых зверей; 16 сентября этого же года совершено нападение днем - оно было отбито; 18 сентября ночью - снова набег в районе Секачинской гавани - на этот раз не успели вывезти 70 убитых котиков ; 26 сентября - нападение экипажей трех шхун на Северное лежбище, снова ночью, били всех котиков подряд, грузили не сдирая шкур, вывезли примерно 300-350 зверей; 28 сентября - высадка в Старой Гавани; 29 сентября - три шхуны в Корабельной.
И с этого дня браконьерские шхуны видели у островов ежедневно, особенно в районе самого крупного лежбища - Палаты.
В октябре здесь высадились 60 человек с трех шхун - их отогнали ружейным огнем. Тогда ночью экипажи двух шхун напали на Секачинское лежбище, а третья, отвлекая внимание караула, осталась у Палаты. Около 300 мертвых зверей осталось на лежбище в ту ночь. В основном это были самки.
14 октября было совершено нападение экипажа шхуны "Диана" на о.Медный: в перестрелке было убито трое и ранено пятеро браконьеров; 17 октября в Петропавловской гавани эта шхуна была арестована, на ее борту обнаружена 91 шкура морского котика (ЦГА ДВ РСФСР,ф.702,оп.2,д.31, л.80).
Что же касается промысла русских арендаторов, то он с каждым годом все больше и больше хирел. Если в 1891 году на о.Беринга добыто 13825 зверей, а на о.Медном - 16324, в 1894 - 13165 и 13122, то в 1897 году уже - 5921 и 7699. В 1900 году (последний год десятилетней аренды) - 4437 и 4778.
Надеясь, что правительство России заключит с правительством Японии такое же соглашение о запрещении морского промысла котиков, как с правительством Великобритании и Соединенных Штатов Америки, арендаторы продлевают срок аренды командорских промыслов еще на десять лет. Только меняется вывеска - Русское Товарищество котиковых промыслов преобразуется в Камчатское торгово-промышленное общество.
Надежды не оправдались: с 1906 по 1911 год арендаторы добыли на островах около 30 тысяч морских котиков, японцы в море - более 80 тысяч...
Губернатор Камчатки В.П.Перфильев в бессилии разводил руками:
"...японцы хищничают безнаказанно. Как велика их дерзость, видно из того, что даже и при этом слабом надзоре охранное военное судно захватило в трехмильной зоне и в прошлом, и в текущем (1911. - С.В.) году по одной шхуне.
С береговой же охраной, состоящей из местных жителей, перестрелки хищников происходят каждое лето. Так, в 1909 году было 12 перестрелок и убито 3 японца; в 1910 году было 15 перестрелок и с 2 убитыми, и захвачено 4 шлюпки, 1 японец живой и 2 убитых> (ЦГА ДВ РСФРС, ф.702, оп.1, д.668, л.18).
Остановить произвол японских хищников могла только международная конвенция о полном запрете морского промысла котиков, подписанная на правительственном уровне - иначе командорская популяция была обречена на полное уничтожение в самое ближайшее время.
В 1911 году в Вашингтоне была проведена международная конференция представителей четырех стран, ведущих этот промысел, - России, США, Англии (представляющей интересы Канады) и Японии. На этой конференции была выработана и подписана Международная конвенция о запрещении морского промысла котиков.
В тот год на командорские лежбища вышло всего 9 тысяч зверей. Многие лежбища были совершенно разорены. Это все, что осталось тогда от стада, насчитывавшего во времена Беринга до 2 миллионов голов.
Двести с лишним лет назад на Командорских островах русские мореплаватели столкнулись с удивительным животным - манати или морской коровой. Ее мясо пришлось по вкусу даже самым разборчивым, что в итоге и погубило это удивительное животное.
День 21 мая (1 июня н.с.) 1742 года, когда был начат промысел морских коров, открывал эпоху их истребления. Хотя какая эпоха: буквально за четверть века животное исчезло, и человечество потеряло великолепную возможность создания морского животноводства и получения отличного мяса, не уступающего по вкусу лучшим сортам говядины.
Почему же мы, люди, оказались не в состоянии сберечь это уникальное и столь необходимое нам всем сегодня животное? Потому что командорских морских коров было слишком мало и уж очень они были вкусны...
Ну, а тихоокеанскую олюторскую сельдь все-таки удалось попробовать многим из ныне живущих. Ее было так много, она ржавела в магазинах от Камчатки до Закарпатья и от Мурманска до Кушки... А сегодня этой сельди нет. Почему? Потому что ее было слишком много. И ловили не жалея...
Вот что еще в 1965 году, за три года до гибели стада олюторской сельди, писал журналист Василий Песков: "Зацепил, например, сейнер две тысячи центнеров, а залить в трюм можно сто пятьдесят (с нарушением норм судоходства - двести - триста). Куда остальную? Позвать бы соседа - ему отдать. Некогда, каждая минута - большие деньги.
Вывалил мятую рыбу за борт и ходом на базу. Дошел. А на базе очередь. Простоял - триста центнеров в третий сорт превратилось, невыгодно сдавать - за борт. Вот и сгинули две тысячи из невода. И у другого так, и у третьего. Сегодня, завтра, несколько лет подряд...
На берегу та же картина. Засолили партию рыбы. Заплатили и рыбаку, и засольщику, и за бочку заплачено. Вдруг выясняется: много продукции накопилось, не скоро вывезут, а тут другого сорта пошла сельдь, более жирная. Что делать? На свалку". (Птицы на проводах. М.,1982).
Миллионы центнеров выгребались из бездонных карманов Посейдона, и, как песок, сочились эти богатства меж пальцев. И сегодня этой знаменитой жирной олюторской сельди днем с огнем не сыщешь в магазинах. И вкус ее уже забыт не только в Ужгороде и Заполярье, но и на самой Камчатке...
Итак, морских коров съели, потому что их было слишком мало, а селедку - потому, что ее было слишком много. Где же логика? Парадокс какой-то...
Однако никакого парадокса нет. В коровьей и селедочной беде есть общее: ту и другую погубили по одной причине - людей (ни в позапрошлом, коровьем веке, ни в нынешнем, селедочном) не волновало будущее, никто из них не думал о завтрашнем дне.
Хотя были рядом с ними и те, кто предупреждал о наступающей трагической развязке такого вот отношения к животному Но в XVIII веке на предупреждения эти, извините, начхали. А ученым-прорицателям ХХ века... объявили выговор.
Можно сказать даже так: люди не просто не думали о будущем - они от этого будущего всеми правдами и неправдами открещивались, плевали в колодец, из которого потом самим же пришлось пить.
И в истории Камчатки это было не так уж редко...
...Шел 1908 год. До командорской котиковой трагедии оставалось три года. И в Петербурге 20 ноября состоялось частное совещание "по обсуждению современного положения котикового промысла на Командорских островах".
Его представляли достаточно влиятельные для судьбы котиков командорской популяции фигуры - директор департамента земледелия, действительный статский советник Н.Крюков, председатель правления Акционерного Камчатского торгово-промышленного общества, арендовавшего командорские промыслы, действительный статский советник А.Прозоров, член правления того же общества присяжный поверенный Э.Мандель, чиновник по особым поручениям при военном губернаторе Приморской области С.Власьев, помощник уездного начальника Командорских островов, коллежский асессор В.Векентьев, доверенный Камчатского общества на Командорских островах А.Кантор, исполняющий обязанности старшего специалиста по рыболовству при департаменте земледелия коллежский советник Р.Брошниковский.
То есть здесь были те, кто владел обстановкой этого самого "современного положения", и те, кто своей властью мог на это положение влиять.
Итак, начнем...
Первым слово взял Власьев: охрана котиковых стад с моря неудовлетворительная - русские военные суда приходят поздно и крейсируют без толку - браконьерские японские шхуны в этот период уже возвращаются домой, так как котики линяют.
И не такие уж дураки эти японцы: в наших водах они держат старое судно - в 1908 году это был крейсер <Конго> - снабженное <беспроволочным телеграфом>, а на острове Парамушир есть станция <беспроволочного телеграфа>, которая позволяет <стационеру> <Конго> получать все сообщения о проходящих через Курильский пролив русских судах и оповещать об опасности браконьерские шхуны.
"Береговая охрана бессильна бороться с хищниками, которые во многих случаях не входят в сферу огня охраны, а кроме того, шхуны всегда снабжены небольшой пушкой".
А далее я не буду соблюдать протокольный порядок выступлений.
Мандель: в морскую охрану не верю - пустяк-с "... в то время как легальный промысел на островах дал в 1908 году едва три тысячи шкурок, хищники (по преимуществу японцы) добыли их 13 тысяч штук".
Необходимо соглашение с самой Японией о запрещении морского котикового промысла. А не получится - так забить всех котов до последнего, выручить от продажи шкур миллион, положить его в банк и на проценты содержать командорских алеутов, которые живут только за счет этого промысла... И все - иначе всех котов перебьют в море японцы.
Векентьев: на Командорских островах сейчас 100000 котиков (цифра явно преувеличена! - С.В.). Секачей - 80 штук (а это уже, как выяснилось позже, явный обман! - С.В.). Самок - 70-80 тысяч. Естественно, что основная часть самок - стельные. Кроме того, молодые самцы выбиваются законным промыслом. Потому администрация Командорских островов предлагает перейти на промысел... самок.
Когда я читал эти строки в протоколе совещания, то мне казалось, что после этих слов Векентьева все в зале ахнут: ведь забой самок - это уничтожение стада.
Но ахнул лишь только некий Кузнецов, даже не указанный в списке присутствующих: как же вас понять, господа, если "все единогласно свидетельствуют о том, что при промысле в море главным образом гибнут матки, все-таки оказывается, что большинство котикового стада (до 80 процентов) составляют те же матки, столь безжалостно и в таких огромных количествах истребляемые в море?" И что же вы нам предлагаете? Убийство?
Но в ответ на это одинокое восклицание Векентьев тут же выдвинул исключительно гуманный довод, тщательно запротоколированный помощником столоначальника: "Конечно, другой мерой в этом направлении мог быть запуск, т.е. полное прекращение боя котиков на некоторое время, но в таком случае придется отпускать из казны известную сумму на продовольствие жителей, существующих исключительно за счет промысла, не говоря уже об убытках контрагентов казны Камчатского торгово-промышленного общества...".
Вот так, прячась за народные нужды, прикрывались истинные мотивы предложений о продолжении промысла - убытки, которые в противном случае вынуждены будут понести контрагенты-арендаторы.
А что они? Мнение Манделя мы уже знаем: если уж не всех сразу забить, тогда остается единственное - начать забой самок.
Прозоров: я тоже предлагаю перейти на промысел самок из расчета четыре с половиной тысячи самок от шести тысяч "упромышленных" зверей.
Кантор: Самок!!! Конечно же, с условием усиления морской охраны, необходимостью переговоров с Японией о запрете морского промысла - но все это завтра. а сегодня вы уж позвольте нам бить самок - как-никак контракт через два года кончается... Да и администрация островов не имеет ничего против, наоборот, считает, что так будет больше пользы всем - и котикам, и алеутам, и нам, арендаторам.
И в 1909 году генерал-губернатор Приамурского края Унтербергер, тот самый, который высказал мнение, преподанное на совещании Манделем, о поголовном истреблении командорских котиков, дает телеграфное "добро":
"По мнению Приморского губернатора разрешение Камчатскому Обществу текущем году убоя 4000 холостых маток представляется возможным, так как первое по донесению Командорского уездного начальника последние годы за недостатком секачей часть маток остается неплодотворными, второе при полном отсутствии охраны зверя море меры его берегу приносят вообще мало пользы, третье уменьшение промысла отзовется вредно на благосостоянии жителей".
И вот он, промысел 1909 года. На острове Беринга забито 927 холостяков, 1157 самок. Остров Медный - 1955 холостяков, 1772 самки. Конечно, все это мизер по сравнению с тем, что творили в море хищники. Но это было и последней каплей...
16 сентября 1910 года. Уездный начальник Командорских островов Сокольников сообщал губернатору Камчатки: "...Привал морских котиков на Командорских островах был с.г. значительно меньше прошлогоднего. В настоящее время лежбища почти пусты. Убито пока:
1) на острове Беринга - 206 холостяков и 1064 матки,
2) на острове Медном - 502 холостяка и 1568 маток.
Замечается очень много дохлых котиков (щенков), что ясно указывает на чрезмерное истребление плодовых маток.
Старых маток, которых был еще запас в прошлом году, уже почти нет, а потому, если продолжить убой маток до разрешенного количества в 4500 шт., то мы рискуем идти очень быстрыми шагами к полному истреблению здешних котиковых лежбищ..."
Но было поздно. Зоолог Евгений Суворов, присланный департаментом земледелия для ревизии котиковых стад на Командорах, сообщал в тот год: "И лежбища, и стада морских котов совершенно разорены...
Столь резкое падение промысла находит себе объяснение в непомерно высоком бое, который производился без особого хозяйственного расчета как на берегу, так, в особенности, на море... должен быть объявлен запуск (запрет. - С.В.) на 5 - 6 лет".
И вот итог - в 1911 году на лежбищах Командорских островов было всего 9 тысяч зверей. В 1908 году, если поверить сообщению Векентьева, 100 тысяч, в середине прошлого века - два миллиона... Так что это была катастрофа!
...Прошло 60 лет. Запасы котиков восстановились. И вновь случилось то же самое, о чем позже расскажет бывший районный инспектор с Командорских островов - Алеутского национального района - впоследствии заместитель начальника Камчатрыбвода Валентин Евгеньевич Пинигин.
СИТУАЦИЯ 1. "Тот год был особенный, юбилейный. Каждый из нас понимал это и стремился внести свой вклад в успех общего дела. К юбилею готовились все.
Промысловики решили в бригаде встретить праздник успешным выполнением плана добычи ценных зверей. И потому в цехе обработки шкур бригада стала задерживаться дольше обычного: каждый старался отмездрить хоровину как можно лучше и сдать ее бригадиру на "отлично".
Мы в свою очередь старались тщательнее обрабатывать материал по промыслу и проводить работы по учету численности котиков для разработки мер по улучшению структуры стада и увеличению его продуктивности.
Участились отгоны котиков и стали чуть ли не ежедневными. Некоторые секачи, уже не раз попадавшие в отгон и набившие глаз своими индивидуальными приметами, приловчились или сразу прорывались к воде, или оставались на месте, не мешая загонщикам.
К таким секачам относились с обшим уважением: "Ученый!" А вот самок стало отгоняться все больше и больше. Случалось, что отгонялось две - три сотни голов, а холостяков среди них набиралось не более трех десятков. Это понимали все.
Понимал это и бригадир Иван Федорович. Освободился он от забот трудового дня поздно вечером, и мы встретились, чтобы держать "генеральный" совет.
ОТНОШЕНИЕ 1. "Иван Федорович внимательно изучил цифры, поводил пальцем по кривым линиям графиков, признался:
- Да, зверя нынче мы гоняли часто. Но что прикажешь делать? Задание есть задание, промысел надо продолжать. Если ты принял решение запретить - запрещай, можешь даже на меня штраф наложить - уплачу. Но приказ есть приказ, план есть план...
Иван Федорович вправе называть меня на "ты": он и по возрасту вдвое старше меня, и на островах работает почти два десятка лет... И доводы его по-житейски практичны: как может инспектор запретить промысел, если есть официальное разрешение на его продолжение.
И другое: подумаешь, сто рублей штрафа! Это пустой звук по сравнению с премиальными. Да и моральная сторона дела: победителей не судят, а вот должностные почести бригаде - это уж как пить дать!
Очередной отгон бригадир назначил через день".
СИТУАЦИЯ 2. "За ночь мне удалось обобщить данные по промыслу. Вывод получался такой: частоту отгонов, начальные и конечные сроки промысла необходимо сократить, прирост добычи - уменьшить.
Несоблюдение этих мер уже сказывается на темпах воспроизводства и может привести стадо командорских котиков к глубокой депрессии. Что касается промысла котиков в текущем году, то превышение научно-обоснованных норм добычи животных, даже в порядке исключения в течение одного сезона, неизбежно обернется впоследствии большими потерями".
ОТНОШЕНИЕ 2. "Познакомил с выкладками научного куратора лежбища Геннадия Александровича. Он выразил сомнение.
- И ты полагаешь, что можно предотвратить продление промысла? Вряд ли! По телефону же руководству всего не объяснишь, в телеграмме - тем более... Впереди два выходных дня... Думай. Решать тебе, исполнять решение - тоже тебе!"
ОТНОШЕНИЕ 3. "На попутном вездеходе я добрался до райцентра и рассказал все руководителям района. Решение о запрете промысла поддержки не нашло. Более того, мои действия были расценены как "срыв мероприятий по подготовке к юбилею".
Кто-то мимоходом с ехидцей спросил:
- А как это вы намереваетесь осуществить свой запрет? Встать завтра с пистолетом и никого "не пущать"?!
- Да, встать с пистолетом на границе лежбища и никого не пускать!
- А если люди все же пойдут?
- В этом случае предусмотрено делать предупредительный выстрел в воздух, так положено по инструкции.
Мой ответ был категоричным, но про себя подумал, что лежбище защищать нечем. Не стрелять же в самом деле! Значит, предотвратить нарушение - дело нереальное. Остается только констатировать факт и документы на виновного направить областному руководству".
СИТУАЦИЯ 3. "Рано утром бригада отправилась на вездеходе из поселка. Я поехал с ними и попросил бригадира собрать всех людей в промысловой юрташке. С интересом и недоумением одновременно наблюдали люди, как я развешиваю на стенах таблицы. Сообщение о необходимости прекращения промысла заняло десять минут. Все слушали с напряженным вниманием. Закончил я словами:
- Сегодня отгон котиков запрещаю! У кого есть вопросы?"
ОТНОШЕНИЕ 4. "Вопросов не было. Минуту длилось тягостное молчание, прерванное командой бригадира:
- Выходи строиться!
... Отгон был взят мастерски: от уреза воды зверей отогнали больше обычного, группами перегнали к забойной площадке. Безучастно наблюдал я за происходящим, машинально делая обычные записи в рабочем блокноте.
Ближе к концу забоя стало заметно, что партии тушек располагались особо четкими рядами , тогда как обычно приходилось такие ряды выправлять самому: то один, то другой рабочий громко объявлял цифры отпущенных после сортировки котиков: секачей, полусекачей, самок, двухлеток, хотя всегда я это делал сам; все обращали внимание друг друга на случайно забитую самку, тогда как обычно "старались" ее не замечать.
Все работали с молчаливой сосредоточенностью и даже, пожалуй, лучше, чем за весь сезон, но без привычных шуток, подначек, бодрых рабочих окриков.
Отработав последнюю партию, Иван Ножиков отбросил палку->дрыгалку> и вслух заключил:
Подошел бригадир. Сняв шапку и вытирая голову, как бы продолжил ответ на вопрос:
- Да, знаю! Больше половины самок оказалось в отгоне, черт бы их побери! Тринадцать штук тяжелые были, не выдержали, "загорелись".
- Четырнадцать. Под бугром еще одна. Надо послать кого - пусть разделают.
- А, черт бы их..."
Два мира. Два решения. Один финал. Накануне большой беды промысел не уменьшается,
как следовало бы ожидать, а увеличивается. Мотивы, вроде бы, разные: торгово-промышленное
общество не хочет терпеть убытки, райкому партии лестно отрапортовать о трудовых успехах
района накануне большого юбилея.
Но в целом позиция и тех и других объясняется одним - стремлением к личному благополучию, неважно, в чем конкретно оно выражается - в деньгах ли, в почестях и наградах. Результат один - разгром лежбищ. А потому и нет оправдания ни тем, ни другим.
Гражданственность и патриотизм - понятия общечеловеческие, но каждая новая ступень социального развития делает их еще более выпуклыми, более определенными.
Царь Петр Первый вводил в Россию первые природоохранные законы, но только ленинские декреты декларировали превращение их в конституционную норму нашей жизни.
Но во все все времена,в любых формациях было известно, что быть хозяином своей страны - это значит быть прежде всего ее гражданином и патриотом, то есть бороться за сохранение национальных природных богатств с теми, кто личное благополучие, сиюминутные интересы ставит выше будущего.
Но тем не менее командорский инспектор проиграл этот свой бой... И не он один...
Инспектор Восточно-Камчатского рыбоохранного района Тихон Алексеевич Рубинский еще раз внимательно прочитал написанное - это был годовой отчет за 1950-й год: "На основании выводов, сделанных и прилагаемых к данному отчету из сводной таблицы вылова лососевых пород за 19 лет в Камчатском заливе и реке Камчатке, прихожу к следующим заключениям:
I. Запасы красной в бассейне реки Камчатки с каждым годом становятся все меньше и меньше, о чем красноречиво свидетельствуют уловы последних трех лет, при этом следует отметить, что орудий лова - ставных неводов - в эти годы в Камчатском заливе даже больше, чем в прошлые - 1943-1947 годы, а количество орудий лова в реке Камчатке за последние три года увеличилось почти вдвое, но, тем не менее уловы в общих цифрах как по заливу, так и по реке снизились.
Говорить о неустойчивых запасах лососей - это значит, что не только японцы занимаются хищническим ловом с 1917 по 1941 год включительно, но и наши госкомбинаты, рыбацкие артели как в годы войны, так и в послевоенные годы, вплоть до отчетного 1950 года, производили лов далеко не по-хозяйски, благодаря исключительному покровительству районных и областных работников и нередко даже работников Министерства".
"Черт бы их всех побрал этих ответработников, - выругался про себя Рубинский. - И откуда они такие здесь, на Камчатке, берутся. Пишет же вот Виталий Закруткин в "Плавучей станице" о настоящих работниках! - Тихон Алексеевич поднялся со стула, достал с книжной полки потрепанный уже томик и легко открыл его на нужном месте: так часто зачитывал он эти строки, отчеркнутые ногтем, - слова секретаря райкома Назарова: "Наш человек становится истинным хозяином природы, ее творцом.
Он уже не раб природы, и не убийца ее, не транжир и не мот, не хищник, не иждивенец , а творец, а это и есть одно из самых важных условий построения коммунизма".
Или вот еще. Это, как Назаров спрашивает председателя рыбколхоза: "Как ты думаешь, Кузьма Федорович, рыбаки при коммунизме будут существовать? Будут. Значит и рыба нужна нам будет как хлеб, плоды, овощи, гуси, бараны и все, что потребляет человек. Только всего этого должно быть при коммунизме гораздо больше, чем было и есть..."
- А у нас что, - уже вслух, сердясь, заговорил Рубинский, - в ответ на такие же вот слова о будущем заявляют начальники: "Ловите рыбу где угодно, чем угодно и когда угодно. Рыбнадзор с тоней гоните к чертовой матери. И дураками будете, если подпишите протокол на штраф. Судитесь - поддержим".
Первый секретарь райкома партии Белопотапов, видя однажды, то ли в 48-м, то ли в 49-м году, что рыба ловится плохо, приказал рыбакам из колхоза имени Сталина связать вместе две сети и, перегородив реку от берега до берега, сплавляться до самого устья. Видя, что рыбаки не хотят такой рыбалки, Белопотапов сам сел в лодку бригадира и лично руководил этим хищничеством.
Ответработники из области заявляют еще похлеще: "Если будете тормозить лов рыбы колхозникам в устье реки Камчатки, отдадим под суд. Мы здесь олицетворяем волю партии и не позволим , чтобы какая-то там мелкая пешка от рыбнадзора встала на пути выполнения государственного плана".
Да что слова, когда эти ответработники самолично водили колхозников в устье ставить невода - по три невода в ста метрах от устья выставляли: какая же рыба их минет. А вычерпать таким макаром речку - ума большого не надо. Только что же тогда на завтра, для коммунизма, останется?!
Думают же об этом люди на материке, такие, например, как бригадир Антропов у Закруткина, - Рубинский снова легко нашел нужное место в книге: "Плохо мы в нашем рыбколхозе хозяйствуем , отстающее наше хозяйство. Все нас, рыбников, обгоняют - и полеводы, и виноградари , и животноводы. А почему? Потому что наш брат-рыбак по старинке на свое дело смотрит : он только берет от реки, на иждивении у нее состоит, а, по-моему, рыбак должен хозяином на воде стать, как крестьянин на земле".
Вот так думать сегодня надо. Или вот еще: "Добыча рыбы у нас на реке падает с каждым годом. А почему? Потому, милый человек, что мы в завтрашний день не глядим, потому что мы хотим жить не сеявши, и потому что любой лов рыбы у нас спокон веку за кражу не считался. Сеять надо рыбу, как полеводы сеют пшеницу, и выращивать рыбу надо, как знатная колхозница выращивает ягнят и поросят".
Золотые слова. Вот о чем там, на материке, на Азове-батюшке, думают. А у нас на Камчатке? Э-эх! Что говорить - одни сплошные закруткинские талалаевы да держиморды. План! - и баста. Любой ценой.
Это же надо такое придумать, до чего додумались секретарь Усть -Камчатского райкома партии Белопотапов и предрайисполкома Рябовский: приказали рыбоохране не выдавать разрешения на лов лососей для гражданского населения, пока район не отрапортует о выполении плана.
То есть оставайтесь люди в зиму без запасов рыбы. Собаки пусть подыхают с голоду без юколы. Срывайся охота. А сам Усть-Камчатск - районный центр - без собак, то есть без собачьего транспорта, оказывайся отрезанным зимой от всего мира. И только ради того, чтобы дать этот план, кстати, завышенный и нереальный.
Насколько же все это бесчеловечно! И как можно было со всем этим согласиться и дать разрешение на отлов рыбы? Прав или неправ коммунист Рубинский? Совесть говорит , что прав, а на сессии райисполкома устроили ведь форменный разгром и обвинили во всех смертных грехах.
Врага народа нашли. Прав был и в том, что не пустил колхозников ловить рыбу на устье. Ругали, грозили, пока не вмешался замминистра рыбной промышленности Сухорученко и не запретил промысел в устье.
Даром, понятно, все это не прошло - и район, и область предложили инспектору подумать о заслуженном отдыхе - двадцать лет, дескать, охраняешь, пора и на покой, а то этот покой от тебя другим только лишь снится...
...Рубинский с книгой в руках прошелся несколько раз по комнате, обдумывая что-то. И снова сел за стол. "С другими породами лососевых, - писал он в отчете, - дело обстоит не намного лучше, чем с неркой, так как последние два года Ушковский рыборазводный завод совершенно не работает.
О причинах надо спросить местные власти, которые весьма живо интересуются и заслушивают бесконечное количество докладов о невыполнении планов по добыче рыбы, а поинтересоваться глубже - почему они не выполняют - не удосужился ни один работник района.
За последние три года вопрос о работе Ушковского рыборазводного завода на райисполкоме не стоял, и работа его, надо полагать, никого не интересует, в том числе и управление Камчатрыбвода с Главрыбводом вкупе..."
... Прошло тридцать пять лет. И все повторилось, как в песне, пропетой заново. В 1950 году Тихон Алексеевич Рубинский был единственным человеком в районе, кто думал о завтрашнем дне.
В 1985 году столь же неравный поединок с районными властями пришлось выдержать его коллеге - районному инспектору Усть-Камчатской районной инспекции рыбоохраны (Восточно-Камчатский рыбоохранный район был разделен на три - Мильковский, Усть-Камчатский и Ключевской) Олегу Гавриловичу Кириченко.
За тридцать пять лет кое-что на реке изменилось. Из шести усть-камчатских колхозов был создан один - крупнейший на побережье - колхоз "Путь Ленина", главной задачей которого было ловить рыбу. Этот колхоз - основа основ экономики района. Всему голова здесь лосось.
И вот что произошло здесь в 1985 году: в реки Западной Камчатки не пришла на нерест горбуша. Это было не просто ЧП: из шестидесяти тысяч запланированных к вылову тонн было поймано - с великим трудом! - лишь три тысячи. Под угрозой срыва оказывался план всей области - и здесь лосось всему голова, а горбуша давала заветную цифру по добыче, как наиболее массовый вид.
- Что же делать? - этот вопрос в тот год задавали все.
- Ловить! - таков был ответ, точно и не могло быть разумных альтернатив. Ловить везде, где еще есть лосось. На востоке - так на востоке. На севере - значит, на севере. На юге - ловите на юге! Где хотите, но чтоб план был!
- А лимиты? - спросили самые осторожные и благоразумные.
- К черту лимиты! Тут пятилетка горит. Народ кормить надо. Даешь план - и баста!
И дали. В два-три раза переловили по всей Камчатке в тот год чавычу, кижуча, кету, нерку.
Единственный, кто в тот год попытался было защитить лососей, - это Кириченко. Рыбаки , как это было указано сверху ответственными партийными и советскими работниками, не слушали распоряжения райинспектора и ловили рыбу, не считаясь ни с чем, как это было заведено здесь до Кириченко.
Ловили, не соблюдая границ рыболовных участков, увеличивая чуть ли не в два раза длину сетей, то есть делая все возможное, чтобы вычерпать как можно больше драгоценного лосося, пока он не пришел на нерестилища, чтобы продолжить свой род. В тот год в устье реки Камчатки было оформлено протоколов о нарушениях Правил рыболовства больше, чем по всей области.
Тогда по Кириченко ударила районная печать. Статья называлась "Когда у смежников согласья нет". Подписана она была псевдонимом.
"Скоро день рыбака, - огорчался ее автор, - но до сих пор нет традиционных для этого времени рапортов бригад о досрочном выполнении квартальных планов и социалистических обязательств".
Далее журналист-арбитр, как он сам себя именовал, недвусмысленно рекомендовал работникам инспекции сосредоточить все свои усилия на борьбе с браконьерством и оставить в покое рыбаков, озабоченных выполнением Продовольственной программы.
Статья не помогла - Кириченко остался на прежних позициях и продолжал штрафовать рыбаков, внедрять методы регулирования промысла. Тогда вмешался райком партии. На бюро районному инспектору был объявлен выговор за "бюрократизм и местничество". "Бюрократизм" - надо полагать, - принципиальность. "Местничество" - патриотизм.
Инспектор выдержал и этот удар.
Тогда по нему ударила областная партийная газета, опубликовав с пространным комментарием письмо председателя колхоза "Путь Ленина" В.И.Калькаева: "В нашем районе существует, мы уточняем - существует, рыбинспекция. Кем же она укомплектована? В ней есть специалист по холодной обработке металла, охотник-любитель, культпросветработник, шофер-продавец и даже один ихтиолог (правда, основной стаж он имеет по работе с карповыми видами).
В районе, а тем более у нас, в рыбной области, большое количество биологов и ихтиологов, которыми должна укомплектовываться, на наш взгляд, эта организация. Какую помощь могут нам принести некомпетентные люди, которых я упоминал, в организации сохранности рыбных запасов и постановке профилактической работы?
Всю свою работу они строят на "охоте" за рыбаками колхоза. А легкий доход без хлопот развращает любое предприятие".
"Экологическое невежество, - столь же лихо закручивал свой комментарий журналист, - как и экологическое равнодушие, сегодня уже не может иметь оправдания".
Но дело на этом не кончилось.
Против Кириченко возбуждается уголовное дело. Поднимается вопрос о возможности его работы в органах рыбоохраны. Даже о членстве в партии. Заносится строгий выговор в учетную карточку.
Но Кириченко выдержал и это. Невзирая на все оскорбления, унижения и гонения, на попятную он не пошел.
Принципиален, честен. Родился и вырос на реке. С детства охотился и ловил рыбу. Кому, как не ему, возглавить инспекцию рыбоохраны, - примерно такими вот словами за несколько месяцев до конфликта на реке рекомендовал бывший капитан Усть-Камчатского морского торгового порта своего недавнего подчиненного, капитана-наставника Кириченко , на этот новый пост.
И стоит ли удивляться, как изменилась точка зрения на рыбоохрану у бывшего капитана порта - нынешнего председателя колхоза "Путь Ленина" В.И.Калькаева, когда человек, выросший на реке, оказался неспособен быть в числе ее убийц...
Камчатрыбвод - Камчатское бассейновое управление по охране и воспроизводству рыбных запасов и регулированию рыболовства - вынужден был обратиться в ЦК КПСС...
... Котиков видно, когда они приходят весной на лежбище, их можно сосчитать и решить все промысловые проблемы прямо на месте - и то, как видим, не получается.
А лососи идут под водой и заходят на нерест в десятки и сотни небольших притоков реки Камчатки. Потому ежегодно изменяются лимиты - предполагаемые возможности изъятия становятся в зависимость от прогнозов науки о подходах рыбы: то меньше, то больше.
А вот планы колхозов меняются только в одну сторону - растут, от достигнутого, как на дрожжах. И противоречие между тем, что допустимо извлечь, и тем, что будет извлечено на самом деле, готовит новые и новые конфликты на реке и в море между теми, кто ловит рыбу, и теми, кто ее охраняет.
Конфликты, решение которых невозможно на местах, где озабочены одними только лишь районными и областными валовыми показателями. И снова нужно идти через выговоры и газетное равнодушие, чтобы охранять наше будущее не понарошку...
И выиграют ли они этот свой следующий бой?..
... Один камчатский капитан, колхозник, решил "завязать" с Дальним Востоком и уехать рыбачить на Азовское море. Рыбак он был бравый - и в первый же месяц его маленький сейнерок , "малыш", как любовно называют рыбаки это судно, дал полтора плана...
И так во второй и третий... А на четвертый месяц его работы собрались рыбаки с других "малышей" и сказали ему прямо: "Ты, парень, катись-ка снова на свой Дальний Восток и ставь там свои рекорды... А нам не рекорды - нам рыба нужна.
И нам, и детям нашим. Благодаря таким вот рекордсменам и опустело уже Азовское море... Хапуги вы, а не рыбаки. И давай, катись-ка отсюда по-хорошему..."
И снова рыбачит тот капитан на Камчатке. Ставит рекорды на промысле минтая. Того много - добыча шагнула уже за миллион тонн. Так что нескоро, наверное, дойдут до Камчатки запоздалые (с 1988 года промысел рыбы здесь прекращен) азовские принципы разумного отношения к природным богатствам, когда лишь большая беда способна "вправить мозги".
На Камчатке же и по сей день по старинке: треску "добили"- взялись за селедку; ее прикончили - насели на камбалу, палтус; этих пообловили - за минтай принялись; а с минтаем покончим - глядишь, лосось восстановит запасы или, вон, охотоморская сельдь, а там, этак лет через двадцать, олюторская, дай Бог, поднимется... не поднимется - промысел бычка освоим.
Так что на наш век еще найдется на чем рекорды ставить... Чего уж тут думать...
А вот именно отсюда все и идет: когда рыбная промышленность в области основная и главная , то, в основном и в главном, ее лишь интересами здешний народ и живет. И не только живет , но и руководствуется в своих действиях, поступках, отношениях.
И не только рядовой рыбак, для которого главное, может быть, и состоит лишь в том, чтобы зашибить копейку на промысле, но и руководитель, который обязан мыслить в государственном масштабе и по-государственному. Руководитель даже не такого ранга, как капитан-рекордсмен или председатель-лидер, а секретарь райкома партии, как это было на Командорах или в Усть-Камчатске...
И капитан сейнера - тот же рядовой исполнитель, что и рыбак в рыболовецкой бригаде или промысловик на забое котиков. Ему сказали - он делает... Дали план - выполняет. Приказы ведь не обсуждаются, особенно когда они выгодны для самого исполнителя.
А средства для реализации этой цели - перевыполнение плана - будут, естественно, у каждого разные - выбирай по мере желания и возможностей: откровенно игнорировать правила и законы об охране живых ресурсов или выполнять приказ, скрипя зубами от гнева и боли... Для уничтожения животных ресурсов это, понятно, что в лоб, что по лбу.
Но не для людей. Они-то ведь разные здесь. Один откровенный и циничный преступник, а другой - это ведь может случится и так, любой из нас с вами, бессильный уже потому, что все его другие желания и возможности под самый корень подрубают тем же равнодушием безжалостного чинуши, облаченного властью и доверием...
Кто для нас с вами тот же председатель колхоза "Путь Ленина", озабоченный лишь тем, чтобы дать как можно больше рыбы своему народу, выполнить ту часть Продовольственной программы, которая поручена ему? Исполнитель.
Но ведь он может под этой вывеской вознамериться выловить в десять, а то и в сто раз больше прежнего... Он может быть "экологически невежественным" или, наоборот, умным и хитрым, чтобы одним махом создать себе головокружительную карьеру и громкую славу, как те же селедочники в свое время...
Он может быть любым.
Но в том-то и суть, что именно этого в районе ему не должны были позволить, а уж если председатель все же сделал что-то не так - поправить, а то и поставить вопрос о соответствии...
Тот же командорский администратор Векеньев мог иметь солидные доходы со своей "точки зрения" - и это было выражение, как нас учили, самой сути той капиталистической эпохи, где все продается и покупается...
Но не секретарь же райкома? Идеологический работник.
Да, это так, если говорить о выгоде в денежных или каких-то других вещественных <купюрах>. И не так, если иметь в виду другую выгоду, выраженную в солидной цифири по основным показателям, как свидетельстве прямых заслуг данного руководителя. а именно: рыба в Усть-Камчатском, как котики в Алеутском, - экономическое ядро района.
Так что заинтересованность и в этом случае была и есть. Прямая. И потому именно выгодно было и там, и там к мнению инспекторов не прислушиваться. Или попытаться это мнение изменить. В свою, заметим, пользу. На благо дела. Но только собственного. Своего. Личного.
Вот потому так трудно наладить охрану живых ресурсов на Камчатке, где основное занятие населения - добыча живых ресурсов, биопользование...
За этим едут со всех краев и областей. "Зашибить копеечку". "На сезон - другой". "Погнить в туманах, но озолотиться". И понятно, что шабашникам-временщикам охрана природы "до фонаря".
Но это еще понятно. Так было в XVIII веке, когда русские промышленники обрушились на бобровые тихоокеанские острова и опустошили их подчистую...
Непонятно другое - почему сегодня только лишь рыбоохрана пытается вступить с ними в бой?..
И более того - до какой поры она будет этот свой бой здесь проигрывать?!
4
Истина познается в сравнении. И когда я читал отчет камчаттского губернатора Перфильева за 1911 год, то невольно думал о своем времени и сопоставлял его с ушедшим. Оказывается, многое осталось актуальным и по сей день.
В 1907 году, после подписания Портсмутского мирного договора, царское правительство, проигравшее русско-японскую войну, сдало Камчатку японцам сроком на 12 лет. До 250 шхун приходило в 1911 году к ее берегам.
Десятки пароходов доставляли рабочих на рыбалки - до десяти тысяч человек - и рыболовные снасти, вывозя бесплатно в Японию соленую лососину. Дело это было столь прибыльное для японцев, что ежегодно количество арендуемых морских участков увеличивалось процентов на сорок.
Губернатор Перфильев внимательно изучал причины японских рыбопромысловых успехов на Камчатке и с горечью сравнивал:
"Успеху японских промыслов несомненно очень много содействует свойственная им особая способность, поддерживаемая замечательной дисциплиной, умело соорганизоваться для борьбы с врагом и для достижения общих целей.
С этой целью в Японии несколько лет тому назад, еще до учреждения Камчатской области, возникло и утверждено правительством специальное "Общество рыбопромышленников Приморской области" ("Рорио Енкайшу Суйсан Кумияви").
Задача общества - объединить в одно целое японских рыбопромышленников, работающих в наших водах, поддержать их и помогать им при неудачах (например, при наложении нашим промысловым надзором штрафа на какого-либо рыбопромышленика, штраф этот, были случаи, вносился обществом), добиваться путем стачек понижения цен на промысловые участки, сдаваемых с торгов и прочее.
Затем, огромное преимущество дают японским рыбопромышленникам: во-первых, наличность многочисленного и весьма недорогого парусного флота, обеспечивающего своевременную доставку на рынки продуктов промысла, чего лишены сейчас наши промышленники; во-вторых, дешевизна промысловых рабочих рук, притом рук весьма опытных, умелых и выносливых, сплоченных к тому же строгой дисциплиной.
Ничего подобного нет у наших промышленников. Между собою у них полная рознь, отсутствие сознания общности интересов и проистекающее отсюда нежелание да и неумение соорганизоваться и сплотиться.
Специальных судов, за немногим исключением, у русских рыбопромышленников нет, и в этом отношении они находятся в полной зависимости от почтовых пароходов Дальневосточного флота.
Последних, во-первых, очень мало, а во-вторых, связанные обязательным расписанием, при крайне неблагоприятных условиях нагрузки и выгрузки они очень часто и значительно опаздывают. Поэтому грузы русских рыбопромышленников на рынки (во Владивосток и Хакодате) обычно попадают только в конце сентября, а иногда в октябре и даже ноябре, тогда как промысел кончается в конце августа.
Это время непроизвольного ожидания ложится тяжелым накладным расходом на промысел, так как за него приходится платить всем рабочими, кроме того, запоздалое поступление грузов на рынок роняет их цену.
Мало того, ежегодно бывают 2-3 случая, что за поздним временем и вследствие штормовых погод наловленная рыба и икра совсем не принимаются почтовыми пароходами и остаются зимовать, чем наносится громадный ущерб предпринимателям.
В-третьих, русские промыслы, за исключением 3-4 крупных предприятий, не имеют специального кадра опытных промысловых рабочих. Последние нанимаются промышленниками очень часто из совершенно случайного элемента, вовсе не знакомого с промысловым делом, в действительности , весьма, по местным условиям, тяжелым и требующим большой сноровки, выносливости и усердия.
Все это вместе, при малой дисциплинированности русских рабочих создает благоприятную почву для взаимного неудовольствия, пререканий, жалоб и даже забастовок. Успех дела от этого значительно страдает.
В-четвертых, оборудование промысла необходимым инвентарем японцам обходится гораздо дешевле, чем русским предпринимателям, так как все орудия и обстановка промыслов, начиная с кунгасов (специальных японских промысловых лодок) и кончая циновками для постройки бараков и мешками для рыбы, приобретаются в Японии, причем, конечно, наши промышленники значительно переплачивают.
Наконец, в-пятых, большинство русских рыбопромышленников, состоящее из мелких предпринимателей, не имеет достаточных для оборудования промысла денежных средств и производит таковой в кредит, запродавая заранее будущий улов, часто по весьма низкой цене.
В результате такого положения вещей из 38000000 рыбин, пойманных в текущем 1911 году в камчатских водах, японцами добыто около 30000000, а русскими в 17 реках и на 20 морских участках - только 8000000 штук.
Да из этого количества отправлено ими в Японию до 2000000 рыб, и только 6000000 поступило на русские рынки. Текущий год был особенно обилен горбушей, наиболее дешевым видом лососевых. Ловили ее по преимуществу японцы, так как на русских рынках горбуша сбыта почти не имеет".
Но в то же время с особой тщательностью фиксировал Перфильев и отдельные успехи русских рыбопромышленников и откровенно радовался, что они есть. Японцы, например, не смогли осилить засолку икры русским способом, хотя красная икра прочно утвердилась на мировом рынке и цены на нее начали стремительно расти. Только 1911 год дал нам сорок пять тысяч пудов икры (причем, основная ее часть была скуплена у японцев).
В 1910 году в Усть-Камчатске пущен первый на полуострове рыбоконсервный завод. Риск был немалый - рыбопромышленник Бирич затратил на него около пятидесяти тысяч рублей. В тот год было выпущено всего пять тысяч ящиков консервов по сорок восемь банок в каждом.
Консервированный камчатский лосось был отправлен в Лондон и, совершенно неожиданно, имел небывалый успех. На следующий год - уже по специальному заказу из Лондона - было выпущено восемнадцать тысяч ящиков консервов.
Японцы в тот же год здесь же, в Усть-Камчатске, пустили свой завод, отправляя консервы в тот же Лондон, но на два рубля за ящик дешевле. Японцы оказались неконкурентноспособны - качество их консервов было гораздо хуже.
"Значит, можем!", - ликовал камчатский губернатор, но тут же брал себя в руки и писал в правительственном отчете:
"... Для поднятия успешного развития русской рыбопромышленности прежде всего необходимо, чтобы русские рыбопромышленники, состоящие в большинстве случаев из мелких предпринимателей, сплотились и соорганизовались, по примеру японцев, в одно целое и вели дело с взаимным доверием и солидарностью.
Правительству с своей стороны необходимо поддержать их. Поддержка эта может выразиться в выдаче денежных ссуд, хотя бы наиболее надежным и долгосрочным арендаторам, на надлежащее оборудование промыслов, а также на заведение и фрахтование специальных судов.
В отношении рабочего вопроса, дабы упорядочить это дело, было бы весьма полезно учреждение во Владивостоке, при поддержке администрации, специального бюро для найма рабочих на рыбные промыслы. Это дало бы возможность постепенно подобрать добропорядочный состав промысловых рабочих.
Для устранения весьма ощутимого сейчас недостатка технических знаний крайне было бы полезно учреждение и открытие на Дальнем Востоке, во Владивостоке или Николаевске (центре амурской рыбопромышленности) рыболовного училища, каковых в Японии имеется уже несколько, среднего и низшего типа.
На Камчатке маленькое начало этому делу положено отправкой для обучения нескольких учеников старшего класса Петропавловского городского училища на все время промыслового сезона на самый богатый местный промысел, где имеется консервное производство (в Усть-Камчатске, рыбопроомышленника Бирича).
Для создания на месте кадров промысловых рабочих было бы весьма полезно заселения побережья, особенно около устьев крупных рек, русскими переселенцами, из которых, нет сомненья, постепенно выработается опытное ловецкое население.
Первые шаги в этом направлении уже сделаны, и в настоящее время на Камчатке положено основание русским поселкам при устьях четырех наиболее богатых рыбой рек: Камчатки, Жупановой, Озерной и Большой".
Перечитав вслух черновик, чтобы чего-то, не дай Бог, не забыть, не упустить, Перфильев особо выделил голосом:
"...увеличивающееся с каждым годом вылавливание рыбы, производимое без должной системы и плана, без предварительного исследования, грозит скорым истощением рыбных богатств, по-видимому далеко не таких обильных, как это предполагалось по началу дела", - и приписал в конце своего отчета последнее предложение:
"Наконец, для обеспечения будущности промыслов, нельзя не пожелать, чтобы к изучению рыбных богатств в Охотско-Камчатских водах и, в частности, к изучению биологии лососевых было приступлено возможно скорее, пока запасы рыбы еще не истощены".
Познакомившись с отчетом, я был просто-напросто ошеломлен и посрамлен - губернатор Камчатки в 1911 году ставил, по сути, все те вопросы, что и мы ставим сегодня - проблемы хозяина, государственной заинтересованности в использовании природных ресурсов, коренной связи с землей, на которой родился и вырос, проблемы глубины научных знаний об окружающем нас мире и качестве научных рекомендаций по рациональному природопользованию...
Возможно ли такое - вроде как мы и не развивались все эти годы, пробыли в спячке, а тут вдруг проснулись и схватились за дело?!
Оказывается, можно.
И вот тогда, в результате грустных раздумий о прошлом и настоящем, родилось на свет это вот мое письмо к губернатору Камчатки. Письмо в 1911-й год.
"Ваше превосходительство, господин губернатор!
Обращаюсь к Вам, милостивый государь, как к истинному патриоту Отечества, человеку честному и благородному. Вы начали большое дело по преобразованию окраинной русской земли моей родины - Камчатки. И я благодарен Вам за это.Скажу больше - Вы наметили пути для развития области, отход от которых мог принести только вред. Так и получилось.
Начну по порядку, чтобы и Вам все стало ясно.
Вы предупреждали нас о японской опасности и, безусловно, были правы - ведь в те годы жители Камчатки прекрасно еще помнили события русско-японской войны на полуострове: отражение силами народного ополчения вражеского десанта и защита камчатского побережья от вторжения японских рыбопромышленников, которые стремились застолбить для себя наиболее уловистые лососевые реки, будучи абсолютно уверенными в том, что поражение царской России в этой войне неминуемо, и рыбный пирог победы достанется им.
Вы, господин губернатор, были свидетелем позора России при подписании Портсмутского мирного договора 1906 года и русско-японской рыболовной конвенции 1907 года, по которой мы разрешили японцам аренду рыболовных участков на камчатском побережье и беспошлинный вывоз рыбы в Японию. Это, конечно, был грабеж среди бела дня, и мне глубоко понятна Ваша реакция на происходящие в последующем события.
Но тем не менее в 1928 году мы подписали новую, теперь уже советско-японскую рыболовную конвенцию. Нужно признать, что условия подписания новой конвенции, в принципе, были общими как у капиталистической, так и у социалистической России - в противном случае мы просто могли бы потерять Камчатку. И надолго.
Но было и одно принципиальное отличие при подписании новой конвенции - в Камчатской области (в тех же примерно территориальных владениях, что и при Вас, то есть включая Чукотку и Охотский край) было создано в 1927 году Акционерное общество - государственное хозрасчетное объединение по рациональному использованию природных ресурсов северо-восточного региона страны.
То есть японскому обществу "Рорио Енкайшу Суйсан Кумияви" (в 1914 году это общество влилось в еще более крупное монополистическое объединение по эксплуатации охотско-камчатских вод "Ничиро Гио Гио Кабусики Кайша", существующее и поныне) было противопоставлено государственное акционерное общество.
В итоге, недавние дореволюционные "минусы" японского присутствия на Камчатке обернулись "плюсами" конкуренции двух противоположных социально-экономических систем. И социалистическая система, как формация нового порядка, вобрав в себя опыт японских рыбопромышленников , смогла здесь, на Камчатке, произвести переворот в экономике и дать на мировой рынок продукцию из камчатского лосося, гораздо лучшего качества, чем японцы.
В тридцатых годах Камчатка выходит на первое место в Советском Союзе по рыбоконсервному производству. В 1927 году был построен первый государственный рыбоконсервный завод в Усть-Камчатке, где при Вас работали уже два завода - Бирича и Демби. В 1928 году на полуострове построено еще два завода. К 1931 году их было уже семь. В 1936 - 16. В 1945 - 40 рыбокомбинатов, включавших в себя 45 рыбоконсервных заводов и более 60 рыбозаводов.
Открою Вам маленький секрет этого камчатского феномена - учредителями АКО были народные комиссариаты внешней и внутренней торговли СССР и РСФСР, Высший Совет народного хозяйства (ВСНХ) СССР и РСФСР, Госторг СССР... Председателем правления АКО был народный комиссар внешней и внутренней торговли СССР А.И.Микоян. То есть, во-первых, региональная программа экономического развития Камчатки была в то же время и национальной программой развития экономики всей страны. Камчатка не только конкурировала с мощнейшим экономическим противником - японским рыбопромысловым капиталом, - но и давала стране столь необходимую в годы индустриализации валюту. Для того, чтобы ее получить, и было необходимо отвоевать у японцев мировой рынок. Задача, как Вы сами понимаете, была чрезвычайно трудная. Но уже в 1929 году в комитете Севера при Президиуме ВЦИК было вынесено постановление о деятельности АКО, где, в частности, приводились следующие цифры: с 1927 по 1929 гг. Акционерное общество увеличило число участков, факторий и заводов на 240 процентов (в 1927 году 99 процентов морских участков и 75 процентов речных были в руках японцев или их русских компаньонов), на 300 процентов был поднят выпуск продукции, на 270 процентов увеличена сумма экспорта. Все получилось, потому что мы пошли по правильному пути, о котором говорили и Вы. Во-вторых, был приобретен в Америке транспортный флот. Он, понятно, обошелся в <копеечку>, но быстро себя окупил - теперь мы уже не опаздывали с ценным грузом, и наша рыба поступала на рынок вовремя и шла по хорошей цене, как в Японии, так и в Лондоне. Начиная с 1908 года, было начато, в Вашу бытность, переселение на Камчатку жителей центральной России. Это Ваше начинание было также продолжено АКО. И замысел был самый верный - создать камчатские промысловые кадры. Практически на каждой более-менее крупной лососевой реке вырос рыбацкий поселок. Если при Вас их было только четыре, в 1920 - около двадцати, то в 50-х годах уже более ста пятидесяти. Что касается оборудования для промыслов, то первые годы АКО, согласно условиям советско-японской рыболовной конвенции 1928 года, получало все необходимое из Японии: соль, сети, циновки, мешки... Но <баночку> для заводов изготовляли сами - сначала во Владивостоке, а потом на Усть-Камчатской и Петропавловской жестянобаночных фабриках. Кунгасы и кавасаки (деревянные катера с двигателями в 30-45 л.с.) строили на Ключевском деревообрабатывающем комбинате, который начал давать первую продукцию уже в 1932 году - прежде всего это была клепка для бочек и детали для сборных домиков в строящиеся на побережье поселки рыбаков и рыбообработчиков. Чтобы накормить работников АКО в конце двадцатых годов были созданы три совхоза. В каждом рыбацком поселке Камчатки, при колхозе, были созданы овощеводческие и животноводческие бригады. И вот суммарный итог того времени: уже в 1939 году Камчатка вышла на миллион центнеров добытой и переработанной рыбы. Ну и последнее, о чем Вы писали в своих предложениях, - в начале 30-х годов на Камчатке появилось отделение Тихоокеанского научно-исследовательского института рыбного хозяйства (КО ТИРХ, потом КО ТИНРО), чтобы изучить состояние рыбных запасов и выработать научные рекомендации по рациональному их использованию. Ну, а потом... потом все пошло по-другому. В 1944 году мы вступили в войну с Японией на стороне наших союзников Англии и Америки. Япония же была союзницей фашистской Германии, с которой мы воевали с 22 июня 1941 года. Аренда рыбопромысловых участков на камчатском побережье японцам была запрещена. Рыболовная конвенция утратила свое значение. В 1945 году - после Победы над Германией и Японией - Акционерное Камчатское общество прекратило свое существование, передав Министерству рыбной промышленности (и как бы не снова А. И. Микояну) все, что касалось добычи и обработки рыбы. Министерству лесной и лесоперерабатывающей промышленности - деревообрабатывающий комбинат в Ключах и все таежные леспромхозы в долине реки Камчатки. Министерству сельского хозяйства - совхозы. Министерству геологии - все те запасы, которые разведали специалисты АКО. Министерству строительства - все свои строительные мощности и т.д. И стало на Камчатке, как везде. Под Москвой и Рязанью, Иркутском и Вологдой... На смену хозрасчету, так необходимому в условиях жесткой конкуренции за выход на мировые стандарты, пришли новые, принятые уже по всей стране, методы управления экономическим развитием - так называемые командно-административные методы или методы волевого планирования и насильственного выполнения и перевыполнения нереального (как правило, завышенного) плана. В течение десяти лет после реорганизации АКО рыбная промышленность Камчатки была... убыточной. Для того, чтобы хоть как-то поправить положение, пошли на закрытие мелких предприятий и хозяйств. С 1954 по 1957 год перестали существовать 7 моторно-рыболовных станций, 23 рыбокомбината, 25 рыбоконсервных заводов, 18 холодильников, 36 рыбоперерабатывающих баз и, естественно, поселков при них. Из 42 небольших рыболовецких колхозов, расположенных в устьях наиболее крупных лососевых рек, создали 12. Что это значит? То, что все мелкие села были закрыты и население их переселено на центральную базу нового - крупного теперь - колхоза. А для того, чтобы поднять сельское хозяйство, создали, соответственно, гигантские совхозы. Так как для них потребовалось большие посевные площади, то решили взяться за <поднятие целинных и залежных земель>, а точнее, за осушение тысяч гектаров земли (правда, при этом осушили сотни гектаров нерестилищ, ценность которых несоизмерима с тем, что мы получили и получаем на полях). Строились эти совхозы, как правило, в поймах крупнейших нерестовых рек - Камчатки, Большой, Авачи. В долине реки Камчатки стали укрепляться леспромхозы, хотя присланная в Вашу бытность лесная экспедиция подсчитала, что запасы деловой древесины - мачтового строевого леса - здесь сосредоточены на площади всего лишь 70000 десятин. Но рубят лес и по сей день, и в планах своих лесорубы давно уже подбираются к заветному миллиону кубометров. Рубить же, действительно, уже негде, поэтому изводят они водоохранный лес, за что в Ваши времена карали сурово... В наше, увы, за это награждают... И какой лосось способен выдержать такое вот надругательство над средой своего обитания? В 50-х годах он и не выдержал. Запасы были подорваны так, что даже горбуша приходила в реки Западной Камчатки чуть ли не штучно. Ну и что бы Вы думали? Опомнились? Одумались? Или хотя бы задумались о беде? Запомнили ее? Куда там... Просто взяли и забросили береговую Камчатку с лососем, а ставку развития рыбной отрасли сделали теперь на океан. С середины 50-х годов стали поступать сюда (и поступают по сей день) промысловые, обрабатывающие и транспортные суда. Флот Камчатки дает в настоящее время 70 процентов товарной продукции. Если же сравнить объем производства флота и берега, то получается следующая картина: флот нарастил объем за тридцать лет в восемь раз, а берег лишь в два раза (осталось всего 12 рыбоконсервных заводов и рыбозаводов). Производство консервов флот за эти годы увеличил в 66 раз, берег - в ...три раза. Хотя лосось, при всем при том, и по сей день дает 40-45 процентов всей прибыли, 20-25 процентов общего выпуска товарной продукции, составляя в общем балансе вылова рыбы всего... 7 процентов. Вот такой расклад. И вот этот весь флот (в первую очередь крупный и средний) сосредоточен в Авачинской бухте. И если в годы Вашего правления Камчаткой во всем Петропавловском уезде насчитывалось чуть больше 8 тысяч человек плюс 500 жителей Командорских островов и 6,5 тысяч коряков Гижигинского уезда, то теперь только в Петропавловске-Камчатском проживает 250 тысяч человек (при Вас - всего 927 человек). Во всех остальных селах и поселках полуострова - 150 тысяч. И при таком вот скопище людей, милостивый государь, самой главной бедой полуострова по-прежнему остается тот самый временщизм, о котором Вы предупреждали еще восемьдесят с лишним лет тому назад. Я понимаю, что Вы не можете в это поверить - увеличив количество населения в 100-250 раз сохранить все же при этом те вредные тенденции, против которых, вроде бы, и боролись все эти годы. Скажу больше - этот временщизм отразился прежде всего на благосостоянии городов и поселков, в которых проживают сами... рыбаки и рыбообработчики. Вы спросите, в чем же дело? Прежде чем ответить на этот вопрос, я хотел бы познакомить Вас с одной официальной бумагой - начальник Петропавловского уезда Лех написал ее на имя камчатского губернатора Мономахова в ноябре 1914 года. Речь идет о проблемах переселения: <Я убежден, что с появлением переселенцев на Камчатке промыслового зверя не увеличится, а, наоборот, уменьшится, почему он и не может закрепить за собой переселившихся. Что же касается земледелия, то точно официальной литературой доказано, что земледелия на Камчатке быть не может. Между тем, многие желающие сюда переселиться уповают именно на доходы с земли. Другие говорят, что можно заниматься скотоводством. Решительно же все убеждены, что рыба есть доходная статья, но они глубоко ошиблись, ибо все арендующие рыбалки в местном населении не нуждаются, они привозят с собой рабочих из Владивостока, для речных участков - русских, для морских - японских и только как редкое исключение обращаются к жителям того селения, которое находится на данной реке. Таким образом, невольно задаешься вопросом: с одной стороны желание Камчатку заселить, с другой прибывшие переселенцы лишены единственного верного заработка, это быть поставщиком рыбы для арендуемого на его реке рыболовном участве>. И первый конфликт между переселенцами и арендаторами, как это ни странно, произошел в селе... Перфильевке, основанном в устье реки Жупановой. Арендатор и перфильевцы не нашли общего языка: арендатор был заинтересован в том, чтобы взять как можно больше рыбы, а жители - в том, чтобы лов рыбы производился согласно правил рыболовства, то есть с учетом того, что им жить здесь не только этот год, но и еще много-много лет (хотел бы написать <всегда>, но Перфильевки - Жупаново давно уже нет больше на картах). После революции хозяевами рыбных ресурсов стали сами жители. В устье рыбных рек были созданы рыболовецкие колхозы, благосостояние которых напрямую зависело от того, есть ли рыба в реке. И эти села процветали. Сегодня они лежат в руинах. Что случилось? На смену хозрасчету пришло администрирование, которому не нужны стали выгода и прибыль, а нужен был только вал - количество. Получить это количество от жителей той же бывшей Перфильевки-Жупаново было невозможно - эти люди были неспособны уничтожить то, что было уже частью их же самих. Поэтому многие из рыбацких сел становятся нерентабельными и подлежат закрытию. Вал в том объеме, который нужен был высшим чиновникам из различных министерств, способны были давать только приезжие - те самые сезонники, которых привозил на свой жупановский участок арендатор Шеболдаев, и эти сезонники, заинтересованные в большом заработке, готовы были выловить всю рыбу до последней - о завтрашнем дне реки и села душа у них, конечно же, не болела. И вот эти времена - времена шеболдаевых - вернулись к нам назад. Я помню еще цветущее состояние Усть-Камчатска и двух его заводов в шестидесятых годах. Теперь и сам Усть-Камчатск и Второй завод лежат в руинах, брошенные за ненадобностью. Новый Усть-Камчатск возводится среди песка и тундры - как временное пристанище. На Первом заводе, с которого и начинается история АКО, точно Мамай прошел. В 1908 году, в Вашу бытность, мои предки основали рыбацкую Николаевку в шести верстах от Усть-Камчатска, выше по реке. До шестидесятых годов выходцы из Николаевки были, как правило, рыбаками и знали свое дело очень хорошо. Как были рыбаками жители соседних Черного и Березового Яра, НижнеКамчатска и Камак. Сегодня, когда все эти села разорены и из шести колхозов создан один - усть-камчатский колхоз <Путь Ленина> - днем с огнем не сыщешь на реке выходцев из этих сел. Вы спросите почему? Отвечу. Потому что они, выросшие на берегу этой реки, родной для них реки, не способны на те надругательства, которые чинятся здесь залетными и заезжими молодцами, способными в один присест вычерпать эту реку до дна. Камчадалы не в силах что-либо изменить на реке - ее уничтожение проводится от имени государства и в интересах тоже, якобы, государства (хотя может ли быть интересом то, что на самом деле вред?!). Не в силах они видеть, а тем более участвовать во всем этом безобразии - поэтому и разбегаются с реки кто куда, да и в море набирают экипажи из сезонников. И вот финал этого нашего послевоенного пути - монополия ведомств, каждое само по себе, со своим узким бюрократическим интересом - раздирают сегодня Камчатку, как лебедь, рак да щука свою тележку... В Ваше время подобное было с русскими арендаторами: каждый сам по себе и отстаивает только собственный интерес. Вернулось, как видите, и это. А в результате проиграли все. Сельское хозяйство, сгубившее тысячи гектаров земли. Лесная промышленность, вырубающая сегодня осину и березу, так как не осталось уже ни лиственницы, ни ели. Рыбная промышленность, не способная взять и половины того лосося, что когда-то брало АКО. Мы вынуждены были даже отдать японцам ярусный промысел трески в наших водах, в крабовых заповедниках. Дело дошло до того, что стремление к валу, большому объему добычи довело наших собственных рыбаков до полной потери памяти - напрочь уже забыли на рыбацкой Камчатке о процветающем в 30-х годах промысле трески в бухтах и заливах ярусами. Как напрочь забыли и о многом другом, о чем еще Вы предупреждали своих современников. Вот результат того, что мы сошли с генерального пути развития и зашли, надо это признать честно, слишком далеко, чтобы было можно резко повернуть назад и вернуться на прежний путь. За сорок послевоенных лет накурочили такого, что Вам и не снилось. А главное, создали такого экономического уродца, что ни в сказке сказать, ни пером описать. И усугубляем положение области тем, что всеми планами развития области по-прежнему предусматривается отстаивание и утверждение узковедомственных интересов экономического преобразования края. А где же наша наука? Академия наук СССР официально ответила нам так: при существующем сегодня ведомственном затратном механизме камчатские лососи обречены на уничтожение. И вот, господин губернатор, какой вопрос мучает меня: почему Вы, председатель высшего бюрократического звена царской России, в 1911 году озабочены состоянием камчатских лососей и думаете о том, как сохранить его для НАС, будущих поколений россиян, независимо от того, в каком бы - новом или старом - обществе мы не жили, и почему бюрократ нашего, социалистического, общества, народного по сути революционных завоеваний, заинтересован в уничтожении этих национальных богатств, когда эти богатства стоят на его пути к достижению своих целей. Может быть, лучше бы, господин губернатор, Вы не препятствовали в свое время уничтожению лососей, а мы привычно заклеймили бы отечественный капитализм. Вы верили в нас сегодняшних, в будущее поколение. Вы думали об эстафете Памяти, эстафете Чести и Долга истинного сына Отечества, которую он обязан передать потомкам. И думая о них, о тех, кто еще не родился, заботясь о будущем, которое Вас лично не касалось, Вы даете сегодня мне, человеку, живущему в конце нашего с Вами столетия, урок искренней любви к своему Отечеству. И я благодарен Вам за это, господин губернатор>. 5. Трудное это, оказывается, дело - быть настоящим хозяином Океана, его богатств. Но уж если мы хотим им быть и думаем о завтрашнем дне планеты, то обязаны знать, что будущие продовольственные запасы всего человечества сосредоточены уже сегодня в океанских недрах, при этом самая биопродуктивная часть Мирового океана - Охотское и Берингово моря, то есть камчатский шельф. Суша (она, как известно, занимает всего лишь 29,2 процента общей площади планеты) дает сегодня землянам 99 процентов всей пищи, если брать по весу; океан - пока лишь только 1 процент. Но при этом уже сейчас этот процент вбирает в себя четверть всего живого белка из продовольственного арсенала Земли, и доля этого белка, извлеченного из недр океана будет с каждым годом возрастать. Добавим, что Камчатка сегодня по производству пищевого белка стоит среди крупнейших животноводческих регионов бывщего Советского Союза на четвертом месте. Вот когда стало не хватать нам морской коровы - ведь в настоящее время доля извлеченного из океана белка возрастает в основном за счет малоценных в пищевом отношении, но массовых по изъятию видов - минтая, мойвы, иваси, путассу. Но есть шанс увеличить этот процент за счет восстановления и стабилизации численности - если, конечно, мы изменим свое отношение к богатствам океана и станем рачительными хозяевами - ценных пищевых пород рыбы - трески, сельди, камбалы, палтуса, лосося,а также за счет <урожаев> с океанских <огородов> - устричных и мидиевых ферм. А еще в более отдаленном будущем в ряду кормильцев наших могут стать культурные океанские пастбища - это когда будет создано морское животноводство. Конечно, если до этого мы не превратим океан в зловонную помойку. Возможно, прав Жак-Ив Кусто, когда говорит: <Рыболовство, может быть, сохранится в грядущем столетии как развлечение, но как промысел оно исчезнет. Вслед за пресноводной рыбой морская будет разводиться на фермах>. Но эта мысль продиктована, понятно, недоверием знаменитого ученого к возможностям в современном мире рационального ведения рыболовного хозяйства и получения высоких результатов рыболовства при одновременном сохранении рыбных запасов. И, как мы тоже можем убедиться на приведенных примерах, у нас имеются все основания для того, чтобы достаточно пессимистически смотреть на будущее. Но тем не менее, именно рыболовство на рациональных основах - это тот мостик в будущее, по которому человечество постепенно перейдет к культурным формам хозяйствования и в конечном итоге - к морскому животноводству. То есть, как бы мы не относились к происходящему, основы будущего рыболовства закладываются уже сегодня, на наших с вами глазах. И, как видим, закладываются в довольно сложных условиях ломки как самого, традиционно сложившегося, рыбопромыслового хозяйственного механизма, так и психологии отдельных людей, целой професии, всего аппарата управления народным хозяйством независимо от государственного строя, политических и прочих амбиций... Хроника забытой войны В 1903 году, накануне русско-японской войны, камчатский окружной врач Владимир Николаевич Тюшов, выпускник Дерптского университета, автор известной книги <По западному берегу Камчатки>, человек разносторонних знаний и дарований, написал еще одну исследовательскую работу, оставшуюся неизвестной для широкого круга не только простых читателей, но и специалистов. Этот уникальный документ хранится в г.Томске. <В 1896 г. впервые появились на Камчатском полуострове японцы, завезенные Русским Товариществом котиковых промыслов в устье р.Камчатки для лова чавычи. Специальный засольщик, крестьянин Зубков, нанятый названным Товариществом для засола уловленной японцами и купленной у местных жителей рыбы, оказался недостаточно знаком со своей специальностью, вследствии чего уже в следующем году Товарищество, потерпев убытки, хотя и продолжало неудачные опыты с засолом чавычи, параллельно с этим начало солить другие виды лососей японским способом. Для этого весной 1897 года было взято на восточном побережье несколько рыболовных участков, на которых и занялись ловом рыбы японские рыбаки. Нет ни малейшего сомнения в том, что вернувшиеся обратно на родину японцы еще осенью 1896 года, как люди в отношении рыболовства опытные, сообщили о рыбных богатствах Камчатки и о прибыльности занятия в этой стране рыболовством, тем более, что полная безопасность в отношении лова не только в море, но и в самих реках полуострова была для всякого японца более чем очевидна, потому что побережье страны как в те времена, так и теперь (в 1903 г. - С.В.) было и продолжает быть без всякой действительной охраны, если не считать таковой одно русское военное судно, крейсирующее каждое лето только у Командорских островов и вовсе не охраняющее камчатских берегов. Единственный раз за все время крейсирования в этих водах транспорт <Якут> прошел в Охотское море в 1901 году, но и то без всякого результата. Поэтому немудрено, что японцы, совершенно ознакомившись с действительным беззащитным положением Камчатки в смысле охраны ее богатств от хищников, несмотря на весь риск плавания в этих водах, в 1898 году появились как на западном, так и на восточном берегу Камчатки в таком значительном множестве, что суда Русского Товарищества, несмотря на дальность расстояния их прохождения от камчатских берегов, то и дело имели случай видеть хищнические японские шхуны. В 1898 же году было учреждено при Приамурском генерал-губернаторе особое управление государственными имуществами, в ведение коего вошла и рыбная промышленность. Еще в 1897 году, летом, было предложено по поручению генерал-губернатора С.М.Духовского д.ст.с. В.П.Маргаритовым окружному начальнику высказаться ввиду появившегося на Камчатке рыбного промысла и дальнейшего его развития, желательно или нет присутствие в стране особого лица, которому принадлежали бы надзор и изучение промысловой деятельности. Ответ был отрицательный. Быв одно время назначен заведующим рыбными промыслами, в Хабаровске, я лично, зная рыбные богатства камчатского побережья и полную беззащитность его от хищничества и более чем очевидное стремление японцев воспользоваться тем и другим, просил управляющего государственными имуществами д.ст.с. М.С.Веденского о назначении меня на то же место заведующего в Камчатку, но просьба моя не была уважена по словам г.Веденского потому, что Камчатке нельзя было ожидать развития рыбопромышленности. Время меня оправдало гораздо даже скорее, чем я ожидал. Летом же 1898 года вышеупомянутый Зубков, уволенный с места засольщика Товариществом, хлопочет об отдаче ему для рыбной ловли почти всего восточного побережья Камчатки. В то же время японцы обращаются с прошением об отдаче им в арендное пользование рыболовных участков, как по восточному, так и по западному побережью для постройки рыбообделочных заводов с обязательством даже устройства рыборазводных садков. Получив отказ от управления государственными имуществами как не имеющие вовсе права занятия промыслом по смыслу временных правил о промышленности, японцы, пользуясь подставленными лицами, как Зубков, Крупенин, Новограбленов и др., начинают хищнический промысел во многих речках Камчатки. Под предлогом скупа рыбы у местных жителей японцы заходят в Камчатку и др. реки, где и производят улов своими рабочими. С 1899 г. начался хищнический промысел рыбы японцами по всему побережью Камчатки, и население ее начинает справедливо уже жаловаться на оскудение рек рыбою вследствие перегораживания их в устьях японскими сетями. Количество рыболовных участков, выбранных на чье-либо русское имя, значительно возрастает, причем и численность на этих участках японцев достигает до двух тысяч человек. Имея в виду, что японцы сходят на берег с ружьями, понятно то опасение, явившееся как у жителей, так и администрации, что Камчатка при малейшем поводе окажется фактически занятой вооруженной японской силой. В 1900 году в Камчатку пришла шхуна <Сторож> с заведующим промыслами г.Домашневым. Несмотря на то, что только небольшая часть восточного побережья Камчатки была посещена <Сторожем>, что <Сторож> был не весь сезон рыбного промысла, г.Домашнев заметил и остановил незаконный, чисто хищнический, промысел рыбы в нескольких местах; между прочим, и в реке Камчатке, где имеет свое местоприбывание Усть-Камчатский Частный командир, лицо административное, г.Домашневым были заарестованы две хищнические японские шхуны, не прикрывавшиеся вовсе никаким подставленным именем. Этот опыт <Сторожа>, казалось, был совершенно достаточен и вполне убедителен в настоятельной необходимости и в крайней своевременности иметь здесь сторожевое быстроходное судно и особую промысловую администрацию, тем не менее и на этот раз Камчатка осталась предоставленной на полное разграбление ее хощниками, японцами, которые в следующем 1901 году появились у берегов в такой численности, что по свидетельству судового экипажа парохода <Котик>, на котором в тот раз находился для осмотра западного побережья и Окружной начальник г.Ошкурков, море на расстоянии мили от берега носило множество тел уснувшей горбуши, выкинутой японцами из сетей в море за ненадобностью. Горбуша самый низкий сорт лососей, всегда выбрасывается (японцами), если есть в изобилии какой-либо другой лосось. Желая остановить хищнический промысел двух японских шхун, замеченных в реке Облуковиной, окружной начальник хотел было конфисковать как уловленную и засоленную рыбу, так и сами шхуны, но капитаны шхун, напоив и вооружив своих рабочих и команды, не только отказались исполнять требование начальника, но и грозились убить двух русских из Петропавловска, которые в качестве японских же приказчиков оставались на берегу среди японцев и которые спаслись на <Котик> в одном белье, оставив во власти японцев и заработанные деньги, и все свои вещи. Этот факт открытого сопротивления русским властям и на русской территории, факт нашего, обидного для России, бессилия, был занесен в шканечную книгу <Котика> и передан мне, как таковой, капитан этого судна г.Щербининым. (Этот факт отмечен и в донесении русского консула в Хакодате своему начальству, причем г.Геденштром заявляет, со слов японцев, проникших и в японскую печать, что в ст. сов. Ошкуркова японцы стреляли.) Впрочем, о нем знал и <Якут> (военный транспорт. - С.В.), но никто и ничего не предпринимал, а японцы, погрузивши ценную добычу, благополучно и неспеша вышли из р.Облуковиной с полным грузом. К сожалению, не в одной только Облуковиной происходил и происходит безданный и безпошлинный лов рыбы хищниками, но и во многих других реках и речках полуострова, как о том замечено выше. После сказанного обидного инцидента с начальником для меня не было никакого сомнения в том, что в Японии весть о столь явном перевесе японцев над русским в Камчатке возымеет свое действие, а не пройдет молчанием, как у нас, и что в следующем же году японские шхуны появятся еще в большем числе, чем прежде, если наше Правительство не примет безотлагательно каких-либо решительных мер к обеспечению камчатских побережий. Мое ожидание рациональной постановки дела охраны, не исполнилось ни в 902, ни в текущем 903 годе. Камчатка по-прежнему остается без всякой деятельной охраны, брошенная на беспощадное разграбления ея богатств японцами с несчастным населением, обреченным тем самым на быстрое вымирание. Вред от какого положения вещей на Камчатском полуострове для России мне представляется слишком очевидным, чтобы нужно было говорить об этом подробно. Уже и теперь от прежнего <неисчерпаемого> богатства Камчатки рыбою остаются воспоминания: каждый год оказывается недоход то в той, то в другой реке. Убежденный в том, что рыба, в большинстве случаев, возвращается в ту реку, в которой вывелась, что она поднимается из моря по достижении ею половой зрелости, т.е. приблизительно через три-четыре года, я не имею надобности быть пророком, чтобы сказать, что в недалеком будущем и камчадалам, подобно айнам Сахалина, придется ловить рыбу для собственного пропитания в открытом море. В прямой зависимости от обеднения рек рыбою находится и обеднение данной местности зверем, как-то: медведем, лисицею, волком, росомахою и даже, по всей вероятности, соболем, так как все эти животные питаются в летнее время, отчасти и зимою, главным образом, рыбою, добываемою ими в верховьях рек. Зверь в настоящее время, по выражению местных жителей, <уходит>. Так, зверь ушел с р.Жупановой, когда начался в ее устье рыбный промысел Русским Товариществом, а затем японцами, считавшейся до того одной из самых <звериных> рек полуострова. Известно также, что засоленная рыба, оставленная по той или иной причине на берегу до следующей навигации, является отравою для зверей, пожирающих ее в осеннее и зимнее время года. Так, жители селений по низовью Камчатки неоднократно находили палых медведей, лисиц и волков возле бунтов соленой рыбы на устье реки Камчатки и в бухте Столбовой, где рыба оставалась не взятой Русским Товариществом по причине штормовой погоды в течение двух зим. То же явление падежа зверей от употребления соленой рыбы замечено и на западном берегу полуострова, в некоторых местностях которого, будто бы, вывелись лисицы. Рыба оставлялась японцами за невозможностью погрузить на шхуны всего добытого количества. Одновременно с уничтожением зверя, которое ведет к обеднению камчатского населения, громадный вред наносится японцами ввозом и бесконтрольным сбытом населению дешевого спирта в плату за упромышленную жителями же для японцев рыбу. Уследить за тайною продажею спирта также нет никакой возможности, как и уничтожить хищнический промысел рыбы, и таким образом население обречено на спаивание и на обеднение вследствие расхищения рыбы и уничтожения пушного зверя. Еще немного лет, и Россия будет иметь в Камчатке, вместо страны, одаренной щедро естественными богатствами, - пять тысяч голодного населения, если еще до этого не удастся японцам вполне овладеть Камчаткою, приобщив ее к своим владениям. Что японцы питают эту мысль, мне кажется, доказывает не только их современное положение, заставляющее волей-неволей искать места, куда бы удалить избыток островного населения, не только их прогрессирующая в Камчатке рыбопромышленность, но и те факты их систематического изучения Камчатки, которые известны местной администрации. За короткое, сравнительно, время их появления на полуострове из среды рабочих-рыбаков начали оставаться отдельные личности то в том, то в другом береговом селении Камчатки, мотивируя свое желание остаться здесь, не ехать обратно в Японию первоначально тем, что в Камчатке лучше. В числе оставшихся было немало интеллигентных японцев, присутствие которых среди и в качестве чернорабочих уже одно само по себе наводит на некоторые размышления. Один из японцев, числившийся чернорабочим при постройке консервного жиротукового завода в Тарьинской бухте Камчатским торгово-промышленным обществом оказался прекрасно знающим дело инженером, поехавшим на Камчатку, будто бы, с целью практического ознакомления с ведением некоторых работ. Между прочим, японец этот занимался, как и многие другие из числа рабочих, фотографированием окрестностей Петропавловска. Одним из матросов на шхуне <Бобрик>, зимовавшей в 902\903 году в устье реки Камчатки, оказался по словам капитана шхуны г.Яновского, лейтенантом японского флота, из известной в Японии древней аристократической фамилии. В Петропавловске летом 1900 года жили два молодых японца, правительственные таможенные, как говорили, чиновники, которые помимо ведения своих записей, много занимались фотографированием. Ныне зимой, 902\903 г., проживал какой-то японец из числа плотников при постройке больничного дома, называл себя доктором, и с открытием навигации куда-то бесследно исчез. По западному берегу также оставались японцы в некоторых селениях. Так ,в Большерецке прожил зиму какой-то японец, называвший себя доктором, и уехал обратно на шхуне в Японию, о которой, не зная, что это за личность, действительно ли доктор или военный агент, так хлопотал окружной начальник Ошкурков, как о полезном для Камчатки деятеле. По частным слухам из Нагасак (от японцев): все эти гг. доктора, инженеры и т.п. - военные агенты, командируемые сюда для съемки планов и т.д. Что капитаны японских судов, посещающих Камчатку, производят съемку и промеры глубины, - факт общеизвестный. Я лично знал японца, лейтенанта флота, участвовавшего в японско-китайской войне, который, служа на пароходе <Сетсуйо-мару>, зафрахтованном Русским Товариществом котиковых промыслов, первый (года за два до Гека) посетил на названном судне Моржовую бухту и произвел съемку и промер. Знаю это потому, что я сам был в то время на пароходе. Что японцы за пребывание свое у берегов Камчатки делают дело, доказывает и то, что морские карты Камчатки у них гораздо точнее имеющихся у русских и что последние нередко при плавании в этих водах руководствуются, к стыду своему, японскими картами. Одним словом, японцы начинают проникаться сознанием своей силы в Камчатке и чувствуют себя здесь хозяевами настолько, что какой-нибудь японец-матрос, подвыпивши, не задумывается кинуться с ножом на капитана-русского, не в потере сознания, но напротив, мотивируя свое нападение тем, что теперь уже должна быть война России с Японией и поэтому японцам следует убивать всякого русского. Такой случай был в Петропавловске в ночь с 18 на 19 июня н.г. на шхуне <Бобрик>. Только тем, что японцы сознают свое превосходство, и можно, мне кажется, объяснить такое явление, как заход шхун в камчатские реки для лова рыбы без каких бы то ни было разрешительных документов, даже в устье Камчатки, пункт, в котором находится несколько человек казаков камчатской команды. России не должно быть безвестным, что на ближайшем к Камчатке острове Шумшу японцы имеют, приблизительно с 95 года, военно-морской пост под командою лейтенанта флота, посещаемый ежемесячно крейсером. Говорят (слух из Нагасак), что на Шумшу и на Парамушире имеется по батарее и что названный лейтенант провел целую зиму на Камчатке под видом доктора. ...Все вышесказанное, правда далеко не полное, по моему крайнему разумению, приводит к одному заключению, что наступило уже время, настало давно, чтобы решить, оставить ли Камчатку с Россией или передать ее Японии, кто здесь хозяева - русские или японцы, или эта страна до сих пор не принадлежит никому, и как те, так и другие являются в ней только хищниками. Прожив десять лет в Камчатке, большую часть времени в разъездах и в непосредственном соприкосновении с населением, изучив его, смею думать, сколько возможно, смело заявляю, что камчатское население чувствует себя здесь теперь как брошенный на произвол судьбы ребенок, потерявший всякую надежду на свое спасение. Оно не знает, есть ли у него родные и кто они, русские или японцы, и к кому обращаться в своих нуждах. За 200-летнее владение Камчаткою мы, русские, научили аборигенов этой страны только бояться нас - культуртрегеров, как хищников. В самом деле, что мы сделали для Камчатки за этот весьма значительный период, вполне достаточный, чтобы судить о результатах нашего управления страной? Мы ее обезлюдили, занеся оспу, сифилис и пр., мы уничтожили, как только умели, пушного зверя, силою отбирая его у населения. Где морские бобры и кошлаки, и кто теперь знает о них, которых добывалось по всей Авачинской бухте, в острожке Шипунском, Кроноцком и мн. др., где соболи, которые на памяти еще немногих, считались не штуками, а сороками? Хищничали все, кто мог, не исключая и представителей русской администрации, на долю которой перепадала всегда львиная часть. Население было беспомощно и безответно. ...За последнее время русские хищники, инстинктивно чувствуя приближение конца хищения, напрягают все усилия извлечь от страны и населения все возможное, давно забыв о существовании на свете справедливости, попирая все законы и нимало не заботясь о гибельных последствиях своих антирусских разбойничьих усилий. Слишком узкие эгоисты, чтобы заботиться об интересах государственных, хищники к позору своему и стыду России, как предатели, прикрываясь своим русским именем, ведут за собою в Камчатку целые флотилии японских судов для открытого разграбления этой страны, дожившей да несомненного, хотя и неясного, кризиса. ... Изложенное, полагаю, заслуживает серьезного внимания, если, конечно, вопрос о фактическом владении Камчаткою, а следовательно, Охотским и Гижигинским краем, для Российского государства еа безразличен. 12 июля 1903. ТЮШОВ>. (ЦГА ДВ РСФСР, ф.1005, оп.1,д.8, л.34-43). Эти материалы были переданы новому начальнику Петропавловского уезда, прибывшему на место умершего в январе 1903 года Ошкуркова, коллежскому ассесору А. П.Сильницкому. Но прежде чем перейти к рассказу о защите Камчатки и ее природных богатств, я хотел бы дополнить эту работу доктора Тюшова. Его коллега, доктор Н. В.Слюнин, в книге <Охотско-Камчатский край> сообщает интересные подробности начала этой войны за владение промысловыми богатствами полуострова: <Когда в июне 1897 года прибывшие в устье реки Камчатки японцы закинули свой большой невод, то оказалось, что 50 человек не могли его вытащит: он набит был рыбой, и, чтобы спасти рыболовную снасть, японцы отпустили один конец, чтобы отпустить рыбу, и только тогда могли подтащить ее к берегу, но и при таких условиях они поймали около 6 тыс. экземпляров - количество, буквально поразившее рыбаков> (СПб. Т.1 С.547). Тот год - 1897 - был историческим. Во-первых, Россия отмечала 200-летие присоединения Камчатки к империи. Специально по этому случаю на полуостров были отправлены винтовки нового образца - берданы, и камчатская казачья команда под присмотром специально присланного старшего унтер-офицера Максима Ивановича Сотникова начала обучаться обращению с ними. Во-вторых, - как покажет время, и первое, и второе события неотделимы друг от друга - Русское Товарищество котиковых промыслов именно в этот год отказалось от своей первоначальной задумки - посолки чавычи по методу посолки архангельской семги (бочковой посол) и перешло на японский способ бара (сухой посол). В 1902 году дальневосточный журналист Антон Петрович Сильницкий в своей книге <Поездки в северные округи Приморской области> (Камчатка как округ входила в Приморскую область Приамурского генерал-губернаторства) подробно описал это технологическое новшество: <Способ этот состоит в том, что рыбу, только что пойманную, потрошат, пластуют, складывают рядами на циновку, обильно пересыпают каждый ряд сухой солью, а затем покрывают известное количество рядов такой рыбы простой циновкой и оставляют затем рыбу на произвол судьбы до того времени, когда ее можно будет везти в Японию. Рыба не портится и охотно покупается на японских рынках, и даже по высокой цене>. Если в 1896 году Русское Товарищество заготовило в устье реки Камчатки 87 бочек чавычи общим весом 1218 пудов, то на следующий год Товарищество продало в Японии уже 8 тысяч пудов и получило ощутимую прибыль от нового вида деятельности. В результате этого Русское Товарищество котиковых промыслов в 1897 году преобразуется в Камчатское торгово-промышленное общество. В 1898 году общество продает в Японию 30 831 пуд соленой лососины. В 1899 году вывезено уже 114 684 пуда. В 1900 году, если сравнивать с 1896 годом, уловы возросли уже в 150 раз. Окрыленные успехом, предприниматели - Гринвальд, Савич, Прозоров, Лепешкин - приступают в 1899 году к строительству в бухте Тарья Авачинской губы рыбоконсервного завода мощностью 40 тысяч банок в сутки и тукового завода. Зашевелились и частые предприниматели. Но, увы, здесь совершенно прав Тюшов - в той войне за рыбные промыслы, что началась в 1896 году, эти русские подданные выступали на стороне врагов России. А.П.Сильницкий в своей книге разделяет самые худшие опасения Тюшова: <Все предприниматели, как оказалось впоследствии, не имели ровно никаких капиталов, и всякий из них рассчитывал извлечь выгоду из своего русского имени>. Каким же образом? Откроем отчет за 1900 год заведующего рыбными промыслами Приморской области Н.Домашнева: <В настоящем году рыбным промыслом на Камчатке занимались следующие лица: Русское Товарищество котиковых промыслов, владивостокский купец Бринер, крестьянин Вологодской губернии Зубков и шкипер дальнего плавания Кахтин. ... в большинстве случаев и само дело ведется на японские капиталы: как мне передавали в Хакодате, под именем Бринера действует обширная компания, которая называется, кажется, в переводе на русский язык, - <Северное рыболовное общество>, и одним из главных участников которой состоит г.Саито, ранее с успехом оперировавший в Николаевске, мне самому случалось видеть в Хакодате вывеску: <Бринер, Саито и Ко>. Рыбопромышленник Зубков сам передавал мне, что он, не располагая большим капиталом, мог оборудовать лишь небольшое количество промысловых участков, но когда он, получив весною прошлого года разрешение производить промысел иностранными рабочими, прибыл в Хакодате, то японцы сами открыли ему кредит на весьма выгодных условиях для оборудования возможно большего числа промысловых участков. Насколько я мог понять, компания капиталистов, предложившая свои услуги Зубкову, выговорила себе около половины чистой прибыли>. Обеспокоенные ситуацией, сложившейся на Камчатке (в 1900 г. здесь работало уже 1500 японских рыбаков, в 1901 г. на 27 рыбалках Камчатского торгово-промышленного общества было 600 японцев, а одним из приказчиков - Сечи Гундзи, о котором у нас большой разговор впереди; на 14 рыбалках Зубкова насчитывалось 462 японских рыбака...), правительство вводит <Временные правила для производства в территориальных водах Приамурского генерал-губернаторства морского промысла>. Эти правила предусматривали штраф в размере 100 рублей за каждого иностранного рабочего. Правила категорически запрещали японцам (ранее это было в отдельных случаях разрешено) промысел рыбы в русских дальневосточных водах. Это был сокрушительный удар по... русской рыбной промышленности. В итоге в 1903 году было арендовано на Камчатке всего 8 промысловых участков. Закрылись Тарьинские рыбоконсервный и туковый заводы. А как отреагировали на Временные правила японцы? Экспорт соленой лососины из камчатских территориальных вод достиг в эти годы 430000 пудов и сравнялся с экспортом наиболее развитого в это время Николаевского (на Амуре) промыслового района. Ежегодный браконьерский вылов возрастает впоследствии до 100 000 центнеров. Промысел в камчатских водах в 1900 году ведут 16 паровых и 30 парусных японских шхун, в последующие годы их численность увеличивается в 2-3 раза. В 1903 году Приамурское управление государственными имуществами вводит на Камчатке должность надзирателя за рыболовными промыслами. Им стал Максим Иванович Сотников - один на все заподнокамчатское побережье. В тот же год канонерская лодка <Манджур>, крейсировавшая вдоль восточного побережья, задержала браконьерскую японскую шхуну <Явата-мару> в Авачинской бухте - у Красного Яра, то есть в непосредственной близости от Петропавловска-Камчатского. Таким образом, японцы уведомляли, что война прекращала быть тайной и становилась явной. Нашим же героям - Владимиру Николаевичу Тюшеву, Антону Петровичу Сильницкому, Максиму Ивановичу Сотникову - предстоит сыграть в этих событиях не последнюю роль. Тюшов в эти годы будет по-прежнему окружным врачом, Сильницкий - редактор <Приамурских ведомостей> - будет назначен начальником Петропавловского уезда. А тобольчанин Максим Иванович Сотников, старший унтер-офицер 2-й роты 10-го Восточно-Сибирского линейного батальон, а будет, как вы помните, командирован на Камчатку для обучения казаков обращению с винтовками Бердана. Здесь он выйдет в отставку, женится на дочери мильковского священника Александре Иринарховне Малаховой и станет надзирателем за рыболовными промыслами. Ему и выпадет по должности начать боевые действия задолго до того, как официальная бумага об объявлении войны дойдет до Камчатки. 22 июня 1903 г. с.Усть-Камчатск АКТ ...прибыв сего числа с тремя казаками на вошедшую сегодня же в реку Камчатку японскую шхуну <Кинсей-мару> осмотрели судовые документы, между которыми нашли удостоверения о зафрахтовании этой шхуны, одной из них данное крестьянином А.Т.Зубковым для отвоза в Усть-Камчатск: соли, товаров и рыболовных принадлежностей и обратно соленой рыбы, а другое, выданное крестьянином Томской губернии Федором и переводчиком японцем Мизутане подана декларация грузов, в коей объяснено, что кроме показанных в декларации товаров спиртных напитков на шхуне не имеется... Найдено закрытых шесть банок спирта, и в четырех ящиках 48 бутылок коньяку; затем - наверху, на палубе, мною, Сотниковым, открыто помещение водяной цистерны, в которой в самом отверстии сверху стояло ведро с водою, по вынутии ведра в цистерне оказалось: пять концов невода - 69 саж., а внизу, под неводом - 5 банок спирта...> 23 июня с.Усть-Камчатск АКТ Явясь сего числа в 9 час. утра в мою квартиру, крестьянин Александр Тихонов Зубков, в присутствии Усть-Камчатского частного командира Савинского, Главного Доверенного Камчатского торгово-промышленного общества Брюггена и двух казаков Ив. Савинского и Белоногова, подойдя ко мне к столу во время служебных обязанностей с криком и настойчиво требовал от меня на каком основании я конфисковал на японской шхуне <Кинсей-Мару> 11 бан. спирта, 4 ящика коньяку и невода, я при тех же лицах попросил Зубкова внимательно выслушать содержание акта, составленного мною вместе с Усть-Камчатским частным командиром Савинским 22-го числа сего июня по поводу конфискованных вышепоименованных предметов, после чего Зубков, наколачивая свою грудь, в комнате громко кричал <ты не имеешь право конфисковать мой спирт и невода>, причем выругал меня самой площадной бранью <сволочь, дурак, грабитель японцев, которых не имеешь права обирать>. На неоднократные мои предложения Зубкову оставить ругань, причем заметил ему, что об этом оскорблении мною будет донесено г.Петропавловскому Уездному Начальнику>. Зубков не отреагировал на предостережения Сотникова. Он плевать хотел и на наздирателя, и на начальника - за его собственной спиной были силы посолиднее камчатских администраторов. И еще через три года, уже после окончания русско-японской войны, Сотников снова напишет в своем рапорте: <...оскорбления, которые я от Зубкова терплю при моей обязанности 3-й год, а если бы где-либо попадая ему в компании японцев на их шхунах, то я вполне уверен, мог бы быть избитым и выброшен за борт>. Бессилен был помочь Сотникову и новый начальник Петропавловского уезда. Впрочем, судите сами. Вот его собственная исповедь: 15 декабря 1904 г. Петропавловский уездный начальник Сильницкий - военному губернатору Приморской области Рапорт ... Класс камчатских торгующих, осмеливаюсь заметить, в течение более двувековой истории Камчатки, имел в этой стране настолько важное значение, что преставителям Правительственной власти в этой стране всегда представлялась полная необходимость: или войти с ними в соглашение, или рисковать не только нажить множество неприятностей, но и непосредственно попасть в сумашедший дом, как это и имело место на Камчатке неоднократно и было предпринято в отношении меня, что, при наличии некоторых обстоятельств... не представляло особых затруднений. Ввиду того, что подробное изложение всех обстоятельств объявления меня Петропавловским Уездным Врачом Тюшовым - сумашедшим, выходя из рамок рапорта, составит материал для дачи мною указанных законом объяснений по тем моим деяниям, которые Вашим Превосходительством могут быть признаны не вполне закономерными, и за которые я ныне, как освидетельствованный Иркутскими властями в отношении моей психики и признанный безусловно здоровым, уже имею право ответствовать, по усмотрению Вашего Превосходительство, или в административном порядке, или в порядке уголовном, я ограничусь в настоящем моем донесении отметкой тех реальных фактов, которые имеют непосредственное отношение к объявлению меня сумасшедшим, присовокупляя, что Петропавловские, собственно, обыватели явились простыми пешками в руках Камчатского Торгового Промышленного Общества, за русскою фирмою которого скрываются иностранцы. Направление моей деятельности, изложенное в Секретном моем письме Вашему Превосходительству, от 3-го июля 1903 года, переписанном рукою Охотского Уездного Начальника Попова, было сначало принято Камчатским Торгово-Промышленным Обществом за простое мое желание изменить несколько формы камчатского обихода, не касаясь его существа, чем и объясняется та охота, с какою Главный Представитель Камчатского Торгово-Промышленного Общества, барон Брюгген, выставивши против меня, на всякий случай, г.Роберта... своего рода <оппозиции>, подписал приговор о закрытии в Петропавловске питейных заведений, причем это подписание, происходившее среди бела дня и на глазах командира морской канонерской лодки <Манджур>, когда я не согласился отменить свой приказ казакам о безусловном закрытии питейных заведений впредь до разрешения Вашим Превосходительством упомянутого приговора, был представлен, в жалобах на меня виноторговцев, как акт насилия над ними. Кабатчики подписали этот приговор потому, что, как свидетельствует г.Роберт, в своей жалобе на меня Вашему Превосходительству, от 26 июля м.г. за N52, я грозил их расстрелять. Вполне доказательные и совершенно конкретные мотивы желания Камчатского Торгового Промышленного Общества, во что бы то ни стало, убрать меня из Камчатки, могут явствовать из следующих моих действий по службе, имеющих за собою не только точную букву закона, но и существо дела: 1. Донесением моим Вашему Превосходительству за N998, я возбудил вопрос о совершенной невозможности мириться с таким фактом, как полная безписьменность (? - С.В.) главного доверенного сказанного общества, некоего Адольфа Кантора, именующего себя американским гражданином, но, в действительности, бродяги, русского происхождения, не помнящего родства, в чем к сказанному своему донесению и приложены соответствующие документальные доказательства. 2. 23 октября прошлого года барон Брюгген письменно просил меня принять меры, чтобы один из приказчиков общества, Хрыпов, только что смененный с острова Медного, <не увез неправильно приобретенных им> на сказанном острове бобров и морских котов. Обыск Хрыпова, произведенный в присутствии барона Брюггена, свидетелей, установил наличность у него и бобров и котиков, причем барон Брюгген на протоколе обыска, на мой вопрос, своею рукою написал, что найденные у приказчика Хрыпова бобры и котики приобретены незаконно, а затем, когда этот факт был безповоротно и неопровержимо установлен, барон Брюгген, ссылаясь на свои права по Торговому Уставу, пожелал это дело прекратить, о чем и учинил на своем заявлении соответствующую надпись, что он <с благодарностью принимает это распоряжение хозяина> (другими словами - за бесчестье формального обыска - искать не будет). Не имея документальных данных доказать - какие именно разговоры произошли по учинении упомянутых надписей между мной и бароном Брюггеном, а доложу лишь Вашему Превосходительству, что наличность в моих руках сказанных документов, если и не изменят, по каким либо причинам, статистику промыслового дела на Командорских островах, то, во всяком случае, неопровержимо докажет, что Главный Уполномоченный Камчатского Общества, эксплуатирующего бобровые и котиковые лежбища, а равно и Командорских голубых песцов, смотрит на себя, как на хозяина сих промысловых богатств, совершенно упуская из вида, что это монопольное, для Командорских островов, Общество, является лишь контрагентом казны и, рассчитываясь с казной по числу добытых котиков, а с алеутами - по числу добытых бобров, это Общество не может ни миловать - ни жаловать своих служащих, раз дело идет о промысловом звере. 25 октября, когда пароход <Котик> снимался с якоря и увозил барона Брюггена, я получил от одного своего приятеля известие, что барон Брюгген <поклялся>, что я, раннею весною 1904 года, буду убран с должности Петропавловского Уездного Начальника. Обстоятельства сложились в пользу камчатского Торгового Промышленного Общества: в конце августа 1903 года, на пароходе <Сунгари>, Петропавловский Уездный Врач, Надворный Советник Тюшов, получил предписание от своего Врачебного Инспектора, где не только порицалась врачебная деятельность сего Врача, но ему предлагалось, в уважение к таким то обстоятельствам, подать прошение об отставке. Это предписание Врачебного Начальства было принято г.Тюшовым с понятным недоумением, тем более, что г. Тюшов, после ревизии медицинской части Охотско-Камчатского края статским советником Блонским, состоявшейся в навигацию 1902 года, по докладу Его Высокородия, получил благодарность за свою врачебную деятельность от предшественника Вашего Превосходительства, генерала Чичагова, основанную на докладе г.Блонского, имея это в виду, а также и в виду некоторых других обстоятельств врач Тюшов вошел к Вашему Превосходительству с особым рапортом, представленным Вам лично покойным Командиром <Манджура>, Капитаном 2-го ранга Кроуном, при чем г.Тюшов, в ответ на сей свой рапорт, зимнею почтою получил от статского советника Блонского вторую бумагу, каковую он, Тюшов, принял за разрешение упомянутого рапорта Вашему Превосходительству, представленного Вам, как выше замечено, Кроуном; в последней бумаге врач Тюшов поставлялся Врачебным Испектором в известность, что предписание подать в отставку вызвано доносами уездного начальника Сильницкого, тогда как мои отношения с Тюшовым были не только дружественными, но Тюшов даже работал со мною плечо в плечо по различным камчатским вопросам, каковые его работы я ценил высоко, о чем и неоднократно доносил Вашему Превосходительству, ибо Тюшов, по моему мнению, есть лучший и совершенно добросовестный знаток Камчатки. Я позволил себе сказать последнее потому, что по свидетельству Слюнина, царящая на Камчатке атмосфера наживы омрачила память даже таких светлых имен, как Беринг и Биллингс (стр.6, <Опис. Ох.-Камч.>, а я, на основании неопровержимого документа, добавлю, - омрачила эта атмосфера <наживы> и славу цитированного автора, но пока, как я полагаю, не омрачила Тюшова). И Тюшов, осведомленный своим Врачебным Начальством о том, что я, Уездный начальник, пишу на него доносы, обсудивши многоразличные проявления моего к нему дружелюбия и сопоставивши таковыя с гнусным фактом доноса, пришел к заключению, что я действую двойственно, а это де отличает психически больных людей, о чем есть соответствующие указания в книге Крафта Эбинга, каковая книга и была цитирована г.Тюшовым на собрании служащих в Петропавловске, созванном им 9-го Апреля 1903 года. В виду того, что мое психическое расстройство, констатируемое Врачом, легко и свободно распутывало весь сложный узел камчатских бытовых и экономических вопросов, в моем освещении таковых, собранные г.Тюшовым, лица, кроме Векентьева, Городского старосты Корякина и и.д.Начальника Камчатской казачьей команды Коренева, к слову сказать, не согласившихся с диагнозом Тюшова, пошли дальше и постановили устранить меня от должности, так как я, в качестве сумасшедшего, мог учинить насилия, до повешения, напр.,горного инженера Симонова включительно. Принимая во внимание, что объявлению меня сумасшедшим не предшествовали формальности, указанные в таких случаях законом, принимая во внимание, что самое сборище в городской больнице, созванное 9 апреля, Тюшовым, носило какой-то странный и даже невероятный характер, при полном при том отсутствии конкретных поводов опасаться кому бы то ни было не только за свою жизнь, как это требовалось на собрании 9 апреля. даже при условии моего сумашествия, ибо я всегда был спокоен при своих действиях по службе, не говоря уже об обычных добрососедских отношениях, а также и имея множество оснований принять это собрание за исполнение бароном Брюггеном той <клятвы>, о которой я доложил выше, я, конечно, не мог сложить с себя обязанности Петропавловского Уездного Начальника, а потому и руководствуясь законом, я на другой день, запретил сборища, предназначенные для обсуждения тех или иных общественных вопросов, без моего на то разрешения, а затем и приступил к расследованию ближайших поводов и мотивов сказанного сборища. Мое требование - не собираться - встретило, в конце концов, открытое сопротивление со стороны Горного Инженера Симонова, собравшего в здание больницы своих рабочих, для чего таковыя, в ночь с 13-го на 14 апреля, были экстренно сняты с работы, производившихся в 35 верстах от Петропавловска, и вооружены винтовками, а Тюшов, Благочинный Комаров и Священник Гулаев выехали из Петропавловска и приступили к непосредственному возбуждению населения. Вся история окончилась тем, что я арестовал при Управлении Тюшова, с составлением по сему случаю постановления, в котором подробно изложил поводы к сему моему действию, с подведением таковых под соответствующие статьи закона. Арест Тюшова продолжался около двух часов, причем Тюшов оставил мне особое собственноручное заявление, где признал себя виновным и дает мне ряд обещаний отстать от клиники. Был арестован мною Смотритель маяка Косачев, с револьвером в руках, желавший прорвать выставленный мною вооруженный пост, предназначенный отрезать сообщение больницы с городом и тем не допустить г.Симонова пополнить его рабочих, собранных в здании больницы, петропавловской голытьбой, готовой при обстановке мирного времени, за бутылку водки, решительно на все. Г.Косачев пробыл арестованным около тридцати часов. Его арестованию и освобождению предшествовали письменные акты, в таких случаях законом указанные. Что касается вышеупомянутой агитации, то таковая имела совершенно обратный результат: от селений Камчатки я стал получать письма, в форме приговоров, за подписями общественников и печатями сельских старост, в которых население страны, в весьма трогательных и крайне характерных выражениях, просило меня не верить, что я, Уездный Начальник, Сильницкий, сошел с ума; население уверяло меня, что оно не только меня не боится, но считает <вместо отца>, потому и <на каюрах купцы не ездили и цена соболя пошла такая, что мы одели рубашку>. Огромные расстояния, наличность моего и Векентьева безвыездного... время пребывания в Петропавловске, не говоря уже о самой редакции вышеупомянутых писем, устраняют всякую мысль о каком бы то ни было моем или Векентьева воздействии на составление сих приговоров и их присыл мне, в некоторых случаях, полетучками. Все население страны; казаки, запасные нижние чины, проживавшие на Камчатке, как один человек, остались на моей стороне и впоследствии, через месяц с небольшим, когда потребовалось, по первому моему слову, пошли в бой со врагом, даже вооруженном пушками. Ошибшись в расчетах на массу населения страны, камчатская клика задумала лихое дело, с успехом практиковавшееся в 18 веке: из Петропавловского Собора в квартиру г.Роберта (по одним вариантам - крещенный еврей, по другим - родившийся от еврея, уже принявшего православие; семетическое его происхождение не оставляет никаких сомнений при первом же на него взгляде) были вынесены церковные святыни (антиминс и пр.), в чем не было никакой необходимости во имя чего бы там ни было. В набожное камчадальское племя была пущена молва, что я осквернил св. храм стрельбою по иконам. Вся камчатская клика, с духовенством, кроме диакона Ворошилова, остававшегося доброжелателем и моим сторонником всегда, готовилась выехать на маяк и, таким образом Петропавловску, а за ним и всей стране угрожал интердикт. Я принял меры не допускать этот демонстративный выезд, а потому выставил на улице часового, с приказанием не допускать сборищ таких-то лиц, причем я лично приказал часовому, казаку Николаю Пинязину, выстрелить в воздух, о чем мною и составлен надлежащий акт, когда г.Роберт, принимавший самое страстное участие во всей истории, бежал навстречу матушке Гуляевой, возвращавшейся из Паратунских Ключей, куда она отвозила какие-то церковные вещи и какое-то воззвание, не послушал меня и, несмотря на мои категорические требования, шел к матушке навстречу. Выстрел был сделан в воздух, устрашения ради г.Роберта и прочих, в шагах в 300 от него, и полностью достиг своей цели, так как г.Роберт, тотчас после выстрела, бегом побежал в свою квартиру, что и требовалось. Арестованием Тюшова на 2 часа, Косачева на 30 часов, выстрелом в воздух и арестованием Симонова, о чем тоже составлено особое постановление, исчерпываются все мои активные меры для подавления беспорядка в Петропавловске, вызванного непременным желанием камчатской клики так или иначе добиться устранения меня о должности Уездного Начальника, причем я до сих пор убежден, что никто кроме Тюшова, не сомневался в совершенной моей нормальности, чему и явились соответствующие доказательства тотчас же по получении мною телеграммы Вашего Превосходительства об объявлении Россией войны с Японией, что случилось в ночь с 21 на 22 апреля>. Прервем повествование Сильницкого. Начавшаяся русско-японская война на какое-то время примирила враждующие стороны. Петропавловский собор был открыт. 23 апреля в 8 часов утра в уездном правлении собрались все, от кого теперь зависила судьба Камчатки. <Все умрем, а японца не допустим> - решило это собрание, предоставив Сильницкому, как начальнику уезда, полное право распоряжаться судьбой каждого из них во имя России. Помня о клятве Брюггена, Сильницкий пошел на хитрость: он предложил обсуждать все его распоряжения, но только обязательно письменно, в новой, специально заведенной для этого книге, пронумерованной, прошнурованной и опечатанной всеми имеющимися в Петропавловске печатями. Затем были призваны на военную службу все запасники. Начальником обороны Камчатки был назначен заместительСильницкого штабс-капитан Векентьев. На мысе Сигнальном, у входа в Авачинскую бухту, был выставлен караул, чтобы заблаговременно, как в период обороны Петропавловска от англо-французов полвека назад, предупредить горожан о появлении неприятельского флота. Груз с берданами, патронами, ополченческими крестами был отправлен во внутренние районы Камчатки. Каюры везли с собою приказ-обращение Сильницкого о создании народного ополчения - добровольных дружин для защиты Камчатки. Начальником обороны Западной Камчатки был назначен М.И.Сотников. 13 мая 1904 года был дан первый бой - в устье реки Большой с о.Шумшу прибыла японская шхуна, чтобы забрать рыбу, которую японцы не успели вывезти в 1903 году и спрятали в песке на морских косах. <13 мая большерецкая застава, - сообщал Сильницкий, - уже имела дело с японцами, причем 13 японцев было убито, а шхуна сожжена. Интересно, между прочим, что большерецкая застава пошла в атаку шхуны, под начальством отставного пятидесятилетнего казака, Александра Селиванова, по старому волжскому способу: <сарынь на кичку>, и при том на простых батах>. Но это было 13 мая. А 2 мая Сильницкому, как гражданину России, пришлось немало пережить. В этот день на пароходе <Родондо> из Америки прибыл барон Брюгген.Он сообщил, что тихоокеанская эскадра России разгромлена, а на суше генерал Куропаткин терпит одно поражение за другим. Все великие державы в этой войне стоят на стороне Японии. Русское правительство готово подписать Порт-Артурский трактат и согласно отдать Японии Сахалин и Камчатку. Это была катастрофа. Сопротивление становилось бессмысленным. Камчатка была обречена. И все же Сильницкий не поверил барону и предложил ему завтра, 3 мая, прийти в уездное правление и официально подтвердить все сказанное, оформив все это протоколом.Брюгген, по понятным причинам, от официальной встречи уклонился. Но пришли Роберт и Тюшов. Оба они заявили о провокационных антипатриотических слухах, разносимых по городу Брюггеном. Роберт даже потребовал арестовать и Брюггена, и <Родондо>, якобы подосланным японцами с <коварными целями>. Но коварство Брюггена в этом как раз и заключалось - он во что бы то ни стало хотел спровоцировать Сильницкого на какие-то активные действия, направленные как против Брюггена, так и против команды <Родондо>, являвшихся, как иностранцы, неприкосновенными лицами. Цель? Арестовать Сильницкого как сумасшедшего и завладеть казенными соболями, создав видимость покупки, заплатив за них вместо аукционной цены порядка - ста-ста тридцати рублей, цену символическую - рублей по двадцать. В казне было четыре тысячи шкурок, так что игра стоила свеч. Сильницкий разгадал замысел и не дал Брюггену никакого повода воспользоваться возможностями экипажа <Родондо>. Напротив, он сделал все возможное, чтобы американский пароход ушел в море на несколько дней раньше, чем планировал Брюгген. Пушнина обошлась торгово-промышленному обществу по своей цене. Так что и на этот раз Брюгген промахнулся. Но спешка дорого обошлась самому Сильницкому. Подготовленная второпях почта, переданная русскому консулу в Сан-Франциско, была в столь сыром виде, что послужила основанием для врагов Антона Петровича вернуться к версии о его сумасшествии. Тем более, что Сильницкий со своим патриотизмом слишком сильно мешал тем, кто уже заранее решил судьбу Камчатки с ее природными богатствами. Вспомним одного из приказчиков Камчатского торгово-промышленного общества - Сечи Гундзи. Вот одна из его характеристик: <Лейтенант военно-морского флота С.Гундзи до 1903 года служил приказчиком Камчатского торгово-промышленного общества, занимаясь, в основном, шпионской деятельностью. В конце сентября 1903 года Сечи Гундзи уже в мундире японского флотского офицера проехал вдоль западного побережья Камчатки, когда русское охранное судно ушло от Камчатских берегов, и побывал в селениях Явино, Голыгино и Колпаково. Гундзи был хорошо знаком с Камчаткой, знал полную беззащитность этой страны и полагал, что не встретит здесь никакого сопротивления>. Эта характеристика приказчика русского общества. А вот другая: <Гундзи прибыл на Камчатку и высадился во главе вооруженного даже пушками отряда не только с ведома японского правительства, но даже и с затратами на это дело капиталов, как правительственных,так и национальных. Капиталов первой категории Гудзи получил 500000 иен и капиталов второй категории 1000000 иен>. Еще в 1895 году он выбрал и подготовил свое логово на острове Шумшу - отсюда ежегодно отправлялись к камчатским берегам шхуны браконьеров, здесь готовился к высадке на Камчатку военный десант из резервистов. 30 мая 1904 года отряд из 150 человек, вооруженных скорострельными винтовками и двумя легкими полевыми пушками, высадился в устье реки Озерной. А еще через несколько дней, захватив село Явино (15 километров к северу от р.Озерной), Гудзи обнародовал свои планы, прибив в этом селе к столбу доску со следующей надписью: <Смысло на этой тын писаних слов: именно это земля уже принадлежит Японии, поэтому кто кого трогай будут убиты. Командир японской войска Сечи Гундзи>. Он не ждал сопротивления от местных жителей. А напрасно. Вот, например, как обошлись японцам встречи только с Сотниковым: <28 июня 1904 г. на р.Апала имел дело с Японской шхуной, которую сжег, команда, оказавшая сопротивление - уничтожена в числе 20 человек; 15 июля взял в плен организатора захвата Камчатки Японского Лейтенанта Гундзю и доктора Ода-Наотаро, высадившихся с вооруженною командою на р.Озерной, 17 июля сделал наступление на передний табор Гундзи, где уничтожил 17 японцев; 9-го августа на р.Воровской имел дело с Японской шхуной, шхуну и команду уничтожил; 13 августа захватил в море 3 японцев, шедших на остров Шумшу в шлюпке, шлюпку и команду японцев уничтожил. В течение лета 1904 года на протяжении от р.Озерной до р.Сопочной, в районе его заведывания обороной, уничтожено 11-ть Японских шхун>. Но Гудзи был слишком уверен в своих силах, чтобы думать о каком-то там сопротивлении со стороны камчадалов. 1 июля 1904 г. Донесение (гражданина Северо-Американских Штатов Петра Христинсона, оказавшегося по воле случая в с.Явино) ... 2 июня сельский старшина получил официально полетучей сведение, что Россия заявила войну Японии в феврале и говорил жителям, что велено не волноваться, а жить так как раньше жили, и точно делать что раньше делали, потому что об нас печется Великий наш государь Император и Его наместник в Востоке. ... 3 июня мы увидели 3 японца идут с юга в селение, они были вооружены, в селении только было 2 жителя, которые могли стрелять, а все остальные были на охоте, за медведями, мы увидели что эти три японца остановились близ селения и заложили в свои ружья патроны, тогда испугались жители и побежали в лес, но в тот же день обратно приходили доить коров, а к ночи в лес опять, назавтра утром мы обратно шли в селение и увидели, что подходят опять в две партии и мы остановились в закрытом месте, откуда я пошел домой, а жители остались караулить, я подходил к Карлсон дом (торговца. - С.В.) и тут я увидел, что японцы собирают скота в одно стадо и потом сделали на них 3 выстрела, я постоял и смотрю что будет дальше повернувши голову на другую сторону я увидел, что староста маячит мне воротиться, я отошел от этого места и спрятался в кедровник, тогда увидел, что трое японских солдат подходят к г-ну Карлсон дом из коих 2 зашли в дом, а третий остановился на дворе с ружьем в одной руке, и в другой бинокль, караулить, я тогда думал что мне лучше пора итти и не стрелять на них, потому что они может нас догнать, так как у жителей были малые дети и скоро нам скрыться от японцев неважно. Я находился от Карлсона дома в расстоянии 50 сажень, караул вернулся за дом и я думал, что в избе зашел, я приподнялся немножко посмотреть свою местоположения, вдруг выстрел на меня, другой третий, я тогда пополз сквозь кедровник к низменной логотине и оттуда вернулся обратно к явинским жителям, единственно вред я получил от ихнеа выстрелов, был одна пуля сварила кожа поверхность левой руки. Тогда мы все вместе 43 души двинулись от селения и весь наша провизия только хватило нам на один день. Одежда была только то, что каждый на себе носил. По трактовой дороге мы опасались итти, так как староста опасался, что японцы могут нас выследить и достичь, поэтому мы шли через хребты в колено снег местами, и каждый день почти шел снег и дождь. Это все ничего было если бы было у нас провиант, но у нас соли нет, чай нет, и об куске хлеба или сахара нечего говорить. Вот мы шли 100 верст 17 суток, а это время только были мы сухие одеты 3 дня, реки были все время в полной прилив снежная вода, и нам приходилось переезжать некоторые реки по пояс в воде (мы переезжали всего 8 речек). Я никогда не забуду как этих бедных жителей страдали, если бы собирать все тех слезы что они проливали, то можно было наполнить большую бочку,именно я думал несколько раз зачем они страдают, неужели им никакого протекция от своего начальства, или может быть, что их совсем позабыли, так как они находятся в стороне далеко от пути сообщения. Я могу сказать, когда я обратно вернусь в Америку (если Бог меня хранить будет), что все мои путешествия по разным странам мира, я первый раз видел такой стойкой народ в голоде и холоде и всегда готов разделить свой последний кусок провианта с иностранным человеком только он бы вместе с ним шел, и не предался голодной смерти. Мы убили 5 медведей в походе, но один только хватал на обед и ужин и приходилось несколько раз кушать их совсем сырыми, а кожа тот же день разделили по ногам на подошвы торбасов. Последнее время других из жителей больше ходить сами не могли и приходилось таковые таскать на себе. Малые дети 5-7 летние тоже носили котомки на спине. Я уверен, что жители потерпели громадные убытки и разорились на веки>. 12 июля 1904 г., 12 часов дня, ПОСТАНОВЛЕНИЕ Крестьянин селения Паратунских ключей Петропавловского уезда Егор Яковлевич Ивойловский, состоящий под судом по уголовному дело по убийству односельчанина, мещанина Алексея Корнилова, заявил на мой вопрос следующее: <Я, Егор Ивойловский, считаю себя виновным в убийстве соседа Алексея Корнилова, теперь в виду войны России с Японией я узнал от Вас г.Сотников и других жителей, что на Озерной стоят японские шхуны и пришедшие на них японцы разграбили у явинских жителей все имущество, скота и проч., угнали жителей в лес с ружейными выстрелами, на Ваше предложение гг.Сотников, Карлсон, Ал.Селиванов и явинский староста Игнатьев узнать неизвестную силу врага на Озерной я искренне и охотно. ...свое желание итти на Озерную и может, Господь Бог, поможет мне узнать силу оружия и личность врага и вернуться к Вам. Ибо я теперь жалею погубившего мною собрата, так равно жалею, если кого из Вас невинно убьют японцы, почему прошу указать мне место Озерной. А потому согласно заявления Ивойловского постановил таковое принять за единственный случай узнать силу врага. Личным побыванием желающего Ивойловского в таборе расположения японцев, так как устье Озерной неприступное, открытое место для военных действий с какими-то ни было отрядом, да к тому же, если у них как слышно есть пушки или две, то приглашаю Вас поименованные выше братцы дать Ваши мне свое мнение, которое очень важно, и я искренно принимаю, если будут таковые по местным условиям, а потом видно что нам делать>. Явинский староста Игнатьев вызвался идти на разведку вместе с Ивойловским. 13 июля в 5 часов пополудни разведчики возвратились, побывав во вражеском стане>. 14 июля 1904 года 7 час. 55 минут пополудни ПОСТАНОВЛЕНИЕ Местечко вершины р.Итудиски. Прилагая при сем два письма японского командира Гундзи, расположившегося войском при устье реки Озерной с 3-мя шхунами, представленные мне крестьянином Егором Ивойловским, как пожелавший, посланный согласно нашего постановления, от 12 июля с\г для того, чтобы ясней узнать силу врага, посмотрев прилагаемые при сем письма и постановили решить следующее: 1. Я, старший унтер-офицер Сотников, инструкцией господина штабс-капитана Векентьева от 24 мая с\г назначен заведывать обороной западного берега Камчатки от вторжения японских хищников заявляю Вам, братцы, мое мнение: на устье реки Озерной стоят три шхуны, вооруженные ружьями и пушками, полагаю, что на шхунах не менее 70-ти человек, а может и больше японцев, вооруженных врагов, я по долгу своей службы, готов сию минуту стать с ружьем в руках и итти против врага, даже мне стыдно будет сказать, чтобы я дал повод трусости, но так как я назначен защищать нашу жизнь и наше хозяйство исключительно с местными жителями, как с людьми мало к этому опытными, т.е. с Вами, братцы, а потому приглашаю Вас гг. старосты, которые в моем отряде и г.г. Ал. Мак. Селиванова и С.Карлсон и других опытных лиц заключить свое мнение, согласны ли итти завтра на врага или обождать завтра еще день, так как я вижу из писем Гудзи, что он уверен в покорении жителей Явина, и он намерен притти в селение, а если пойдет, то нами будет взят в плен. Приглашаю Вас, братцы, это хранить тайно. А там будет видно, что нам будет делать>. Старосты-камчадалы - Дмитрий Игнатьев, Иван Бутин, Дормидонт Антонов, отставной казак Александр Селиванов, торговец Северин Карлсон решили выждать еще один день, чтобы попытаться взять в плен Гундзи, который был настолько уверен в своей личной безопасности, что отправился в Явино на встречу с местными жителями в сопровождении двух солдат и доктора. 16 июля 1904 г. 7 часов пополудни ПРИКАЗ По команде, сформированной для защиты селения Явино на р.Озерной. Вчера, т.е. 15 сего июля враг попутал и в 10 час. утра Бог помог нам взять в плен командира вражеского японского стана, называвший себя лейтенантом Гундзи, расположившегося с японским войском на р.Озерной, который разграбил, расхитил и разорил вскоре жителей сел.Явино, находящегося в нем святыню, часовню во имя Св. и.Чудотворца Николая, словом обезобразил все селение, до того, что наверно вам братцы, каждому смотреть на эту картину неприятно. Попытав узнать, спросил пленного командира Гундзю, что он думал, когда граничил нашу Русскую землю, называя ее принадлежащей уже японской империи в селении Явинском на часовне выкинул японский флаг, то он, Гундзи, сказал, что он сие место покорил и на своем месте, сделав укрепление, промышляет рыбу. Нет, не дадим, братцы, заокружим японцам, чтобы их мерзкая нога стала на нашу Русскую землю и чтобы флаг развивался на нашей святыне; хотя наше вооружение и несравненно слабже, но пойдем, братцы, прикажем им сложить оружие, а нет, то отомстим хищникам японцам. В 11-ом часу сегодня двинемся на Озерную возьмем с собою двух пленных японских переводчиков, пусть скажут нам, если они сложат оружие, то возьмем всех в плен, а если не сложат, то ударим с оружием в руках. Команду я разделяю на два взвода, каждый взвод на два отделения; первым взводом будет командывать у.оф.Кузьмин, а вторым казак Ал.Мак.Селиванов. Я, с 1-м взводом пойду к табору японцев, отпущу к ним переводчика, с тем, чтобы японцы сложили оружие и сдались живыми, если что будет замечено в противоположную сторону, то открою огонь, Ал.Мак.Селиванов займет передовую линию дабы не пропустить японцев в главный их отряд, гле установлена батарея, рядовые Заганнов и Мишланов с своими отделениями должны остаться в заднем карауле, по кошке их строго должны караулить, чтобы не пробежали японцы, в случае побега останавливать, а не повинующихся стрелять. Братцы, подходя к табору, должна быть тишина и спокойствие, трусить и теряться не надо, да и уже тогда поздно. Храбрецами, братцы, Бог владеет>. Японцы не приняли условий капитуляции и открыли огонь. Тогда ополченцы обрушились на них со всех сторон. Оккупанты были смяты и весь отряд - семнадцать человек - уничтожен. Со стороны русских было несколько легкораненых и погиб один человек - крестьянин Ксаверий Бируля. Теперь нужно было решать, как поступить с основным отрядом японцев, расположенных в устье реки Озерной под защитой пушек. 22 июля 1904 года. с.Явино ПРОТОКОЛ Я, заведующий обороной Западного берега, от вторжения японских хищников старший унтер-офицер Сотников с нижеподписавшимися составил настоящий протокол в следующем: Сего числа вызвал из среды команды самых опытных людей всего 18 человек в 10 часов утра отправился с ними на Озерную для разведочной цели после дня нападения на них, т.е. 17 сего июля расположившегося там наприятеля хищников японцев, пользуясь туманом и сильно дождливой погодой, подошел с командою на расстояние 2 1\2 верст до места расположения японцев по времени на несколько минут горизонт от тумана открывало, укрывшись сделал наблюдение, у неприятеля видно: 2 шхуны стоят в реке, а третья из реки вышла совершенно простая и стоит недалеко от устья - верстах в 4-х в море, на берегу та же, что стояла раньше. В палатках, около них много шляющихся японцев, на берегу около палаток навязаны собаки, на мысе у мачты, кроме той которую видели явинский староста Игнатьев и Ивойловский, устроена новая батарея. В... во время наблюдения с юго-запада показалась 2-х мачтовая шхуна, которая подошла к реке Озерной, на шхуну выехала шлюпка, по сигналу, поданному со шхуны, и тотчас же отвалила на берег, а шхуна, не бросив якоря, повернулась и отправилась по тому же направлению. На шхуне, которая стоит на море, против устья выкинут красный флаг. Рассмотрев расположение хищников японцев, в 2 часа дня, пользуясь той же дождливой и туманной погодой вернулись обратно в с.Явино, рассчитывая, что посланные со шлюпкой искать шхуну <Мария> (отправленную для Сотникова с людьми из Петропавловска, двухмачтовую, которую они видели. - С.В.) уже вернулись и если будет запас хлебом, то постановили идти на хищников вторично, а если же шхуна <Мария>, на которую была надежда, ушла, и уже с 19-го нет сухарей, довольствие наше рис и рыба, тогда против такого превосходства оружия японцев, нам невольно придется отступить и оставить Озерную без вторичного нападения, к тому же перед самым выходом на вышеописанную разведку мной получено донесение Нагорного и Колпаковского старосты, что на р.р. Ича и Колпаковой стоит 9-ть хищнических шхун, я решил подобрав оставшееся в целости имущество жителей для перевозки в Голыгино, оставить селение Явино и направиться для защиты северных селений Ича и Колпаковой, от вторжения японских хищников во внутрь селений>. Не только Сечи Гундзи, но и многие другие из его единомышленников в Японии, Америке и России ведать не ведали о происходящих на Камчатке событиях. Да и кто мог поверить, что Камчатка в самые короткие сроки оказалась способной выставить около пятисот отличных стрелков, способных противостоять не только высадке японских браконьеров, но и военного десанта. Поэтому пока единомышленникам пленного Гундзи мешал только один человек - неподкупный Сильницкий, и нужно было как можно быстрее избавиться от него, чтобы он не помешал решить все те вопросы, которые появится при безусловной победе Японии. 18 июля 1904 года в Петропавловскую бухту - Ковш - вошел американскй пароход <Минеола>, на борту которого находился бессменный на протяжении 28 лет начальник Командорских островов статский советник Гребницкий, прибывший на Камчатку в такое тревожное для страны и полуострова время для разбора <всех камчатских дрязг> на основании особой инструкции, подписанной министром внутренних дел России Плеве, предоставляющий предъявителю особые полномочия. <Петропавловский уездной начальник, т.е. Вы, г.Сильницкий, сошли с ума; находясь в совершенно бессознательном состоянии, Вы позволили себе учинить над жителями ряд насилий и даже стреляли в отца Благочинного. Помощник Ваш, Векентьев, будучи нервно расстроен, помогает Вам во всем. В стране паника. Такое положение вещей не может быть терпимо ни одной минуты, вследствии чего и на основании данных мне г.Министром Внутренних Дел полномочий я, с сего момента, устраняю г.Сильницкого, как сумасшедшего, от должности, и Петропавловским уездным начальником отныне является коллежский советник Павский>. Спешил господин Гребницкий. А вот еще: <...г.Гребницкий поступал в отношении порученного ему Высшим Начальством дел как-то особенно, между прочим, уверен, что он уговорил меня ехать в Никольск-Амурский через Сан-Франциско, где для меня было уготовано уже помещение в доме умалишенных, поместить куда меня было так легко и свободно при наличности изложенного заключения о моей психике русского консула в Сан-Франциско и американских законов, до душевно больных оносящихся>. Но не вышло. <Г.Гребницкий отбыл, 8-го августа, на <Минеоле> в Охотск, предполагал зайти в селение Явино, где взять, между прочим, на борт сказанного парохода Сечи Гундзи, плененного Сотниковым, а так как сказанный пароход постигла у Тигиля авария, то все, кто находился в момент аварии на <Миноле>, были приняты на борт английского судна <Альджеройн>. А на Камчатке продолжают идти бои. Сотни дружинников, забросив рыбные промыслы, то есть фактически обрекая свои семьи на голод, охраняли камчатское побережье. 10 ноября 1904 г. Сотников - командующему обороной Камчатки Векентье <12 сентября с.г. я из командировки с западного берега Камчатки в Петропавловск вернулся, где 13-го в 9 часов утра явился к И.Д. Петропавловского уездного начальника г.Павскому, который не выслушав установленным порядком мой словесный рапорт, сидя за столом, закричал на меня <за что ты убивал японцев, они ведь мирные> . Я доложил г. Павскому, что первые японцы пришли в Камчатку, начали грабить мирных жителей до употребления в дело оружия и как не повинующие согласно приказов г. начальника уезда и инструкции г. штабс-капитана Векентьева после возможности были отражаемы не доводя до дальнейших грабежей жителей и издевательств над нашей святыней, за которую должны стоять и нерушимо охранять. На это г.Павский громко говорил, наколачивая по столу, <начальник был сумасшедший и приказы его дурацкие, а Векентьева и тебя повесят, за то что исполнял его приказы, а правительство понесет убытки за уничтоженные вами шхуны> и сказал <можешь идти>. Представленные мною с Ичи 2 пленных японца, находясь в Петропавловске, пользуясь полнейшей свободой, подготовив еще 2 японцев... в начале августа бежали шлюпкой, которых заметили на Лопатке, что они прошли на Шумшу. Преследование бежавших г.Павским не найдено нужным>. <15 июля 1905 г. г.Петропавловск Дорогой Антон Петрович! В Петропавловск прибыл я 12 мая. Из Охотска нас выехало трое: я, Лех и Жаба. Все себе представить не можете, что это было за путешествие. От Гижиги до Ямска форменный голод. Прибыли в село Иредь, не доезжая Тактояны и наткнулись на ужасную картину голода. У людей решительно ничего нет и первое что заявили они это: мы хотим есть, дайте нам есть. За день до нашего приезда сюда, они добыли одну куропатку и делили ее на четыре семьи (около 20 человек). Мы снабдили их - сколько смогли - сухарями, чаем и сахаром. Это не люди, а какие-то живые мощи с единственным признаком жизни - движение. От Гижиги странствование уже пошло по корякам, ни слова не говорящим по-русски. Это тоже своего рода испытание. Эти грязные юрты с их обитателями, зашитыми в шкуры оленя, эти разные маняла (любимое кушанье из оленьих кишок со всем содержимым, еще не остывшее и для большего вкуса помазанное толченой клюквой или брусникой) и т.п. прелести долго не изгладятся из памяти. Со временем я выпущу в печать все, испытанное мною в этом трудном пути; материалов у меня более чем достаточно. Снято до 100 фотографий, почти весь путь, а это вряд ли у кого найдется. С приездом в Карагу я уже почувствовал, что попал в Богоспасаемую Камчатку. Кончились юрты и начались чистенькие камчадальские домики, увешанные внутри картинами Подпругинского торга. Вы себе представить не можете, как рады были камчадалы моему приезду. Мне даже неловко было перед Лехом, что камчадалы с таким триумфом и неподдельною радостью приветствовали именно меня, а не его, как нового уездного начальника. Везде и всюду только слышишь: слава тебе, Господи, один из наших начальников прибыл, а то мы и голову потеряли. Везде и всюду спрашивают про Вас, благословляют Вас и благодарят за добро. Верите ли, дорогой Антон Петрович, что все это видеть и слышать мне было более чем приятно. В Ключах я и Лех были на сходе, где крестьяне поголовно заявили Леху, что лучшего начальника, как был Сильницкий, им и не надо и что все они благодарят Бога за это и помнят все Ваши заботы о них. Лех спросил у них, может ли он все это написать губернатору, они заявили, что просят даже. Не знаю писал ли он это. По остальным селениям, вплоть до Петропавловска, совершенно то же самое. Во многих юртах существуют надписи такого содержания: <Господи, убери Павского и пошли нам Сильницкого или Векентьева>, или просто: <Господи, пошли нам скорее Сильницкого или Векентьева> и т.п. По всей Камчатке только и слышны жалобы на Павского. Да, дорогой Антон Петрович, вы сделались камчатским народным любимцем, а благодаря Вам и на мою долю выпало это счастье. Камчадалы говорят, что у них благодаря Вам и рубашка новая и на черный день записано. В наше отсутствие соболь пал до 12 рублей. Обыкновенная его цена понизилась до 20-25 руб. Дороже 40 руб. и цены не было за соболя головку. Ваши соболя до сего времени еще не проданы, а ясак, собранный при Павском, продан, в среднем соболь пошел по 40-45 рублей. В конце мая прибыл пароход <Австралия> и на нем Гребницкий, который объявил казенные цены на соболя, насколько помню, цены эти - 50 руб., 35 и - кажется - 30. Перед Гребницким был барон Брюгген, этот фон-фарон совершенно изменился, ходит как опущенный в воду. Гребницкий говорил, что барон последний год дослуживает в Компании. На место Кантора теперь Клопштос, он человек как будто и ничего, но балда какая-то. Контор получил какое-то другое назначение - доверенного по снабжению портов Охотского моря. Я думаю, что он будет главным доверенным. Берг так и не остался служить в Компании, как и говорил он. У него умерла жена Паничка. У Карякина Михаила тоже умерла жена. Берг теперь служит при городском управлении и у нас при штабе обороны, и получает и там и там. Жаль его беднягу, мы ошиблись в его поступках, он честный человек. Тюшов женился на Ольге Русановой. Единственное безобразное явление, отравляющий всякое существование, - это Павский. Боже, что это за гадина, это свинья какая-то, а не человек. Чупятов теперь начальник Петропавловской дружины, подпоручик теперь, а все же гнус; Кузьмин - начальник облуковинского отряда - георгиевский кавалер, Нагорный - начальник конного отряда, тоже георгиевский кавалер 3 степ.; ст. унтер-оф. Чертов - начальник Большерецкого отряда, георгиевский кавалер 3 ст., Жаба заведывал обороной Западного берега, кавалер Св.Станислава 3 ст. с мечами и бантом, и Ваш покорный слуга, начальник обороны, кавалер Св.Станислава 2 ст. с мечами и бантом. И все, дорогой Антон Петрович, благодаря Вам. Искренно сожалею, что Вы отсутствуете, да и не я один. Семья моя в Охотске. Если удастся, проберусь за ней на пароходе. Ведь за это не судят, тем более, что все уже сделано. Пока у нас все благополучно. Обнимаю Вас крепко, любящий Вас В.Векентьев. Гребницкий что-то политикует - мягко стелет. Лех тоже что-то в политику ударился. С Лехом я живу в ладах, пока живу у них и столуюсь. Семья его приехала через Америку. Все боятся японцев>. 28 ноября 1904 года Павский - военному губернатору Приморской области <Я не беру на себя смелость говорить Вашему Превосходительству о необходимости какой бы то ни было награды начальникам отрядов, не усматривая из всего дела ни одного акта храбрости достойного награды, кроме актов полного бесчеловечия по отношению к хищникам, проявленного с нашей стороны совершенно невооруженным или недостаточно вооруженным, и акта трусости по отношеню к хищникам, о которых знали, как о более или менее вооруженных, как было на Озерной откуда хищники и не были прогнаны. Как бы то ни было, расправа с хищниками совершилась, раправа во всяком случае жестокая, не имевшая достаточных оснований. Вряд ли можно сомневаться, что и в нынешнее лето побережье Камчатки будет наваждено японцами, ожесточенными расправой и жаждущими мести, если только на защиту полуострова не будет послано какого-нибудь военного судна. На этот раз японцы по всей вероятности, далеко не удовольствуются ловлей рыбы, но займутся грабежом, а может быть, убийством жителей прибрежных селений и в настоящее лето действительно необходимо будет вооруженной силой встать всему камчатскому населению на защиту своих жизней и достояний...> И получилось по Павскому, что в угрозе предстоящих военных действий на полуострове повинны были сами же камчатцы. В этом его заявлении звучала неприкрытая угроза: <Имея ввиду, что в Японии известно о взятии Гундзи, об уничтожении 12 рыболовных шхун и гибели более 150 человек японцев, как непосредственно от японцев, ушедших на спасшихся шхунах в Японию, так и через английское судно и американский пароход, можно думать, что Петропавловск в нынешнее лето подвергнется также нападению со стороны японских хищников ради отмщения за взятых в плен и убитых японцев>. Как в воду глядел господин Павский. 4 сентября 1905 года Хабаровск Генерал-губернатору Директор первого департамента министерства иностранных дел Гартвиг: <Гребницкий из Сан-Франциско телеграфирует и просит передать: адмиралы Катого Идзуми и Суми бомбардировали Петропавловск 31-го сего августа, думая сделать его базой крейсерства своей эскадры; разрушены маячные здания, уездное управление, разграблены пороховые склады, убито много обывательского скота, у обывателей отобрано все огнестрельное оружие, раненных и убитых нет; окружной начальник Лех, взяв кассу, женщин и детей ушел с дружиной внутрь страны. Американское судно <Австралия>, зафрахтованное Камчатским обществом захвачено в порте с Брюггеном и со мною>. И как же поступили японцы со своими врагами, попавшими в плен? <Брюгген отправлен в Шанхай, а я (Гребницкий. - С.В.) настоял на отправлении сюда...>, то есть в Сан-Франциско. И не потому ли японская эскадра - по дороге в Америку - заглянула еще и на Командорские острова, местное население которых также не допустило сюда японцев, и расстреляло населенные пункты островов, как и Петропавловск, из корабельной артиллерии. <11 сентября 1905 г. Приамурский генерал-губернатор - г.Хабаровск надворному советнику Сильницкому Предлагаю Вашему Высокоблагородию, немедленно с получением сего, отправиться в Петропавловск. ... В Петропавловске предлагаю выснить с возможною подробностью все обстоятельства захода туда японских судов и бомбардировки японцами города в августе сего года, а также собрать сведения, не заходили ли японские военные и частные суда в текущую и прошлую навигацию в Петропавловск и другие камчатские порты и не занимались ли хищническими промыслами и грабежом населения>. <1 декабря 1905 г. Приамурский генерал-губернатор - г.Хабаровск Главнокомандующему всеми сухопут- ными и морскими вооруженными силами, действующими против Японии. Надворный советник Сильницкий вышел из Владивостока 18 сентября на транспорте <Аргунь>, принявший на борт, для доставления в Петропавловск, 26 237 пудов продовольственных запасов. 28 сентября <Аргунь> подошла к Петропавловскому рейду и к 12 октября весь доставленный на транспорте груз сдан... ... Что касается японских хищников, то по собранным надворным советником Сильницким сведениям нападения их в навигацию текущего года успешно отражались дружинниками на восточном и западном берегах Камчатки. Всего сожжено дружинниками четыре хищнических шхун и убито 17 японцев. Трое раненых лечатся в Тигильской сельской амбулатории. С нашей стороны потерь нет. ...21 октября <Аргунь> покинула Командорские острова. 26-го заходила на остров Уруп... ...27 октября на <Аргуни> скончался от водянки помошникПетропавловского уездного начальника коллежский советник Павский, выехавший по распоряжению Военного Губернатора Приморской области из Петропавловска во Владивосток. 2-го ноября <Аргунь> благополучно возвратилась во Владивосток>. <ТОТ ФАКТ, ЧТО КАМЧАТКА ПО ПОРТСМУТСКОМУ ДОГОВОРУ ОСТАЛАСЬ ЗА РОССИЕЙ, ЯВЛЯЕТСЯ ОГРОМНОЙ ЗАСЛУГОЙ САМОГО НАСЕЛЕНИЯ ПОЛУОСТРОВА, КОТОРОЕ В ГРОЗНЫЙ ЧАС ВОЙНЫ ВЗЯЛОСЬ ЗА ОРУЖИЕ>, - делает вывод современный историк, подводя итоги русско-японской войны. Но с заключением в Портсмуте, нейтральном американском городе, мира между Японией и Россией война на Камчатке не закончилась... <25 августа 1906 г. Военному губернатору г.Петропавловск Приморской области 18 июля с.г. в 1 1\2 верстах от устья реки Воровской убиты японцами с хищнических рыболовных шхун, стоявших в реке Воровской, командированные... для наблюдения за рыбными промыслами подпоручик запаса Сотников и с ним петропавловский мещанин Македон Александрович Ворошилов; крестьянин Приморской области Южно-Уссурийского уезда Борисовской волости Никита Максимович Нечепурной и камчадалы селения Воровского: Александр Григорьевич Спешнев, Анкудин Михайлович Спешнев, Феофан Степанович Спешнев, Сергей Степанович Спешнев, Иван Васильевич Спешнев, Гавриил Степанович Спешнев, а также спасаясь от преследования японцев утонули в реке Воровской камчадалы Василий Петрович Спешнев и Гаврило Прокопьевич Спешнев. Ранены и спаслись камчадалы того же селения Каллист Иннокентьевич Трапезников и Степан Николаевич Спешнев. Оба находятся на излечении в Петропавловске. ... 16 июля с.г. Сотников прибыл к амбару Камчатского торгово-промышленного общества, расположенного на левом берегу р.Воровской, в расстоянии 1 1\2 версты от устья реки и в самой реке застал японские хищнические рыболовные шхуны, а именно: <Футами-мару>, <Тендомин-мару>, <Хоси-мару>, четвертую, название которой следствием не установлено, и пятую <Хигаси-мару>, стоявшую в море. Шхуны, стоявшие в реке, ловили неводом рыбу. Японцы расположились лагерем на другом берегу реки, на косе, примыкающей к морю, выстроили там для себя сараи, а также сложили соль, муку и засоленную японским способом рыбу, примерно около 16 000 штук, пойманную в р.Воровской. В виду того, что лов рыбы производился японцами без разрешения и хишническим способом... Сотников, руководствуясь параграфом 30 Временных правил для производства морского рыбного промысла в территориальных водах Приамурского генерал-губернаторства, конфисковал у японцев с 16 по 18 июля с.г. два невода, шлюпочный парус, 150 кулей муки, 10 кулей рису и кроме того требовал представления 1000 руб. штрафу в пользу казны за незаконный лов рыбы. Это требование было предъявлено японцам гласно в присутствии Воровского сельского старосты Бориса Спешнева и германского подданного Владимира Стовас. 18 июля означенные деньги были переданы Сотникову с условием разрешения шхунам выйти из реки в море, но несмотря на это Сотников не только не дал разрешения на выход шхун (чувствуете, как следователь - коллежский ассесор Садовников - пытается оправдать японцев! - С.В.), но узнав, что на косе у японцев осталось еще 13 мешков рису (то есть поняв, что японцы его, мягко говоря, надувают и намереваются вернуться назад, как только Сотников отправится дальше. - С.В.), отправил за ними к японцам на двух батах Воровского селения старосту Бориса Спешнева с камчадалами Степаном, Александром, Анкудином, Гавриилом, Феофаном Спешневыми и Каллистом Трапезниковым, а сам с прочими остался у амбара. Было около 3-х часов пополудни. На том берегу, что находился Сотников, собрались человек 12 японцев, среди которых находился японский врач Саки, участвовавший в минувшую войну и бывший в плену во Владивостоке. Саки хорошо говорил по-русски. Подойдя к Сотникову и обращаясь к нему, Саки сказал: <Ну что же, Ваше Высокоблагородие, выпустите Вы наши шхуны?> и, получив ответ, что они может быть будут еще арестованы, Саки выхватил из бывшей у него в руках камышовой трости кинжал и насквозь проткнул им Сотникова... Одновременно с этим по сигналу Саки на другом берегу реки и на косе, где были камчадалы, поехавшие за рисом, началось избиение камчадал... веслами были убиты находившиеся в батах люди за исключением сельского старосты Бориса Спешнева, отделавшегося ушибами, Каллиста Трапезникова и Степана Спешнева, притворившихся мертвыми. Недалеко от Сотникова были убиты Ворошилов и Нечепурной. Последний был убит кинжалом того же доктора Саки... Ворошилов выстрелами из винчестера убил двух японцев...> Приказчика Камчатского торгово-промышленного общества Владимира Стоваса, как в свое время и Брюггена с Гребницким, японцы не тронули. Правда, сам он на следствии утверждал, что японцы похитили из амбара общества чемодан с деньгами на сумму 3780 рублей, а также 5 соболей, 40 шкур выдр и росомах. Но это маленькое дополнение, главное же в том, что японцы по-прежнему шли на любое преступление, чтобы устранить со своего пути к камчатским лососевым богатствам все препятствия. 15 июля 1907 года Россия согласно Портсмутскому мирному договору подписала русско-японскую рыболовную конвенцию, согласно которой японским рыбакам было предоставлено теперь уже законное право <ловить, собирать, обрабатывать всякого рода рыбу и продукты моря, кроме котиков и морских бобров, вдоль побережья морей Японского, Охотского и Берингова, за исключением рек и бухт>. В тот же год на камчатских побережьях было сдано в аренду 74 морских рыболовных участка, в 1909 - 169, в 1911 - 205 (добыто и вывезено в Японию 4306000 пудов лосося)... Но война не прекращалась. <Японские шхуны, - писал командир канонерской лодки <Манджур> капитан 1-го ранга барон Роден, - на отведенных им участках выгружают невод или вытаскивают на берег кунгас, чтобы казалось, что они действительно там ловят рыбу, но лишь только крейсер проходит дальше, они, зная, что он появится лишь через несколько дней, начинают ловить рыбу в устьях рек или ставят постоянные невода, что еще хуже, против устьев и опять, увидев дым на горизонте, все снова убирают. Я пока предупреждал всех, что если уличу их в этом, то конфискую, но сам сознаю, что поймать их почти невозможно...> Для более надежного прикрытия японцы, как и все прежние годы, использовали тех русских, которые охотно <торговали своим русским именем>. В официальном отчете барон Роден делится своими впечатлениями от встречи с одним из таких <земляков>: <Относительно мещанина Бондаренко доказано, что он является подставным лицом крупного японского рыбопромышленника Тасиро Санкичи из Ниигата... На участке Бондаренко на р.Ича (на западном берегу Камчатки) работало 9 японских шхун и около 200 человек японцев, русских же было завезено на участок до 30 человек, которые проживали на промысле для виду и к участию в работе не допускались>. В декабре 1908 года Приамурский генерал-губернатор Унтербергер с большой тревогой сообщал правительству: <Особенного внимания заслуживает... то обстоятельство, что в настоящем году в Японии образовалось <Общество Морских промыслов Приморской области>, к которому примкнули почти все японские рыбопромышленники и которое, несомненно, объединит их сплоченную организацию, придаст их деятельности более планомерности и силы и усугубит их вредное для нас влияние>. Он был абсолютно прав: в 1914 году это общество переросло в еще более крупное монополистическое объединение по добыче и обработке в русских конвенционных водах - <Ничиро Гио Гио Кабусики Кайша>. К 1917 году это объединение добывало 85-90 процентов всей рыбы русского Дальнего Востока. Но война не завершается. <По рассказам русских и самих японских рыбопромышленников в вице-консульстве, спиртом... немилосердно спаивалось прибрежное население и, вместе с тем, им пользовались для незаконной ловли рыбы. Опоенные и одурманенные жители, в отсутствие рыболовного надзора, не только охотно разрешают японским судам производить ловлю рыбы в реках, но даже содействуют им, а также за бесценок продают японцам наловленную ими самими рыбу, зачастую оставаясь без запасов на зиму>. В 1908 году <Манджур> снял за различные нарушения с промысла японские шхуны <Чаей-мару>, <Зеннио-мару>, <Дайси-Кофу-ку-мару>, <Асаки-мару>, <Кейзио-мару>, <Мизухо-мару>, <Кайнуно-мару>, <Мейцу-мару>. Тогда для помощи и содействия своим рыбопромышленникам японское правительство направляет к берегам Камчатки в 1908 году крейсер <Конго>, а в 1909 году - <Хией>. Накануне первой мировой войны число японских рыбаков на морских участках составляло уже 10 тысяч человек, то есть превышало уже фактическую численность коренного населения полуострова. Добыча рыбы за период с 1908 по 1917 гг. увеличилась в пять раз и достигла 450 тысяч коку (коку - япон. - около полутора центнеров). По собственным подсчетам японцев камчатская рыба и краб приносили им ежегодно прибыль в 40 миллионов йен. В 1921 году Япония уже декларирует свободный лов в русских территориальных водах. В ноте от 18 января 1921 года правительство Дальневосточной республики выразило решительный протест <...против насильственного захвата японским правительством русских рыболовных промыслов, являющегося нарушением прав русского народа>. В ответ на это 19 апреля 1921 года японское правительство вручило Приморскому областному управлению ДВР меморандум, где, в частности, оповещало: <...японское правительство опубликовало оповещение о разрешении русским и японским рыбопромышленникам заняться рыбным промыслом в текущем сезоне на Камчатке>. Это <разрешение> было дополнено следующим: <... постановлено не чинить препятствий русским промышленникам>. В 1922 году из 526 рыболовных участков Охотско-Камчатского края 490 были в руках японцев. Их добыча в тот год составила 6,6 миллиона пудов рыбы. Осенью 1922 года был создан синдикат, объединивший все японские рыбоконсервные заводы Камчатки. Из 23 действующих здесь заводов только один был русским. На Шумшу и Парамушире было построено 14 крабоконсервных заводов, сырец для которых поставляли с Западной Камчатки. Из 289000 ящиков консервов из краба 229000 ящиков были изготовлены на японских плавучих заводах, браконьерски орудующих в русских территориальных водах вблизи западно-камчатских берегов. 1926 год. И.Гапанович, автор книги <Камчатка>, Владивосток: <В хорошем районе японская рыбалка попадается через каждые две версты, около каждого селения стоит японский пароход, число жителей в рыболовный сезон увеличивается вдвое за счет японских рабочих; словом во время хода рыбы побережье Камчатки становится участком Японии>. До 25 тысяч рабочих работало в эти годы на камчатских побережьях. И не случайно политики оценивали ситуацию, сложившуюся на Камчатке, примерно так: Камчатка юридически принадлежит России, но фактически она принадлежит Японии.
Так что война продолжалась.
В 1939 году только лосося японцы поймали на Камчатке более 130 тысяч тонн. Добыча краба в 1942 году составила около двух с половиной тысяч тонн. В 1944 году на полуострове японцы имели 32 рыбоконсервных завода на 79 линий, 74 рыбообрабатывающих базы, 5 холодильников, 42 рефрижератора, 2 утильзавода, 183 буксирных катера, 52 моторных кавасаки...
И только в 1945 году в результате победы над Японией в Великой Отечественной войне Советский Союз разорвал кабальную конвенцию.
Но мирный договор долго еще не был подписан. Война за обладание рыбными ресурсами камчатского и курильского шельфа продолжается и по сей день. Нередко - по старой методике...
Так что этот очерк может иметь и другое название - "Хроника неоконченной войны".