О происхождении ительменов

Что касается происхождения камчатского населения, то установить это тем труднее, чем меньше сами туземцы, за отсутствием у них всякой письменности или устных преданий, могут сообщить, от кого они произошли, какой судьбе подвергались от поры до времени, жили ли они раньше в других местах, вели ли с другим народом, кроме своего собственного или корякского, торговлю и поддерживали ли с ним какие-нибудь отношения. Поэтому в нашем распоряжении остаются, для некоторых исторического характера выводов, только их наклонности, внешность, нравы, названия, язык и одежда и сопоставление всего этого. Но и при таком способе мы быстро теряем всякую тень надежды на получение каких-либо достоверных исторических сведений, если принять во внимание, какое огромное влияние оказывают на склонности, внешность и нравы народа климат и характер пищи, обусловливаемые переменою места жительства, насколько климат обусловливает характер, покрой одежды и материал, из которого последняя сделана, равно как и те изменения, каким в течение ряда столетий подвергался самый язык даже у наиболее культурных народов, которые, впрочем, сохраняют и передают его по наследству не только устным путем, с помощью памяти, но и посредством письменности.

Якуты, которые принадлежат к татарской народности, судя по их языку, являющемуся одним из наречий языка крымского и нынешнего турецкого, решительно ничего не знали об ительменах, равно как не имели ни малейших сведений о самой стране Камчатке. Поэтому в окрестностях Колымы я особенно займусь этим вопросом и соберу на этот счет самые серьезные сведения.

Тунгусам, обиталища которых отделяются на западе от ительмен-ских только вклинившимися между ними коряками и которые до прибытия сюда русских совершали частые набеги на эту страну вплоть до Пенжинского моря, также ничего о них как будто неизвестно. Коряки же, соседи ительменов, упоминают о них только как о таком сорте людей, которые отличаются от них лишь обычаем обитать в подземных жилищах, и называют их «намалан»[1]. Удивительнее всего то, что народности, занимающие расположенные между Чукотским носом и материком Америки острова и говорящие на корякском языке, точно осведомлены о расположении страны Камчатки около реки Камчатки, равно как о местоположении Америки напротив последней. Когда геодезист Гвоздев во главе отряда казаков-добровольцев по приказанию подполковника Мерлина отправился туда на судне, бросил якорь перед островом и вступил с местными жителями в переговоры и торговые сношения, один островитянин заявил ему: «Зачем вы приехали сюда, к нам? Нам известно, что вы люди жестокие и сильные и желаете раздобыть лисиц. Но у нас вы их найдете мало. Если же вы направляетесь в большую страну*, где водится очень много лисиц, то вы избрали неправильный путь. Мы проезжаем туда на байдарах за один день, вам же из-за крупных размеров вашего судна нигде не пристать там к берегу, потому что море во время отлива находится там на таком далеком расстоянии от берега, что суши не видать, берег совершенно мелеет, и вы очутитесь на сухом месте. Между тем, напротив вашей страны, там, где она суживается (здесь говоривший, несомненно, имел в виду Камчатский нос), очень близко расположена большая страна, такая же узкая и длинная». Нам лично пришлось в этом убедиться собственными глазами с острова Беринга. А что первое обстоятельство, а именно обмеление моря и большой спад воды между указанным островом и материком, соответствует действительности, казаки узнали после двухчасового плавания, внезапно заметив, как изменился цвет воды и как брошенный лот указал на 4-футовую глубину, хотя из-за постоянных туманов им не удавалось увидеть сушу. Тем не менее они повернули обратно, так как, к тому же, в судне их обнаружилась течь. Время покажет, какое правильное заключение можно было бы вывести из этих приливов и отливов на широте 66° в северо-восточном углу между Америкой и Азией и что можно сказать о строении неизвестной в здешних местах земли. Однако из приведенного сообщения я отнюдь не склонен заключить, что ительмены были выходцами из Америки. Напротив, более вероятным мне представляется как раз противоположное мнение насчет если не ительменов, то, во всяком случае, коряков, представляющих вместе с чукчами один народ и являющихся обитателями крайних пределов Северо-Восточной Азии[2].

Что касается названия «ительмен», то до сих пор, невзирая на все мои усердные старания, мне никак не удалось установить его значение и происхождение. Да я и не желаю разыгрывать роль критика в области неизвестного мне и неупорядоченного языка и не хочу повторять догадки многих и влиять на суждения более компетентных людей, чтобы тем самым не пресечь будущих исследований. У ительменов наблюдается в языке вообще тот недостаток, что у них мало или вовсе нет derivativa (производных слов), а есть лишь primitiva (основные слова), а то я мог бы сказать, что «ийэ» значит «вода», «тель» обозначает по-персидски наречие «всегда», а «мен» — «люди», так что получилось бы персидское слово «всегда водяные люди», или «люди, всегда обитающие у воды, у моря». При сопоставлении корякского и персидского языков слово «ительмен» получает значение «человек-волк» in oppositione (в противоположность) корякам, живущим разведением северных оленей, а не случайными даяниями моря и земли. Персидские элементы данного слова указывают на людей, некогда живших на Волге, то есть на скифов, или, согласно картинному заключению Страленберга[8], немецких дворян (Edelmann). Представляю, однако, эти mixturas simplices (простые смеси) на усмотрение приходящих в бешенство от множественности языков филологов, чем они, не умея заняться лучшим, готовы себя самих вогнать в седьмой пот, а в других вызвать один лишь смех. Поэтому я и воздержусь от того, что narraverunt patres nos narrevimus omnes (рассказывали отцы наши и рассказывали все мы)[9].

Одно, во всяком случае, достоверно — это то, что прибытие этих людей на Камчатку последовало еще несколько тысячелетий тому назад[10], и я заключаю это на основании следующих соображений:

1) Им решительно ничего не известно насчет того, откуда, собственно, они явились; благодаря давности их поселения, они пришли к выводу, будто Кутка высидел их здесь, так как им ясна абсурдность infiniti progressus (бесконечного развития).

2) До прибытия русских они не имели ни малейшего представления о существовании других народов, кроме своих соседей, коряков и чукчей, да, пожалуй, японцев — «зюземаннов» и островитян — «куши», которые раньше с ними торговали или случайно прибивались штормами к их берегам; произошло же это впервые лишь несколько лет тому назад.

3) Эти народы очень сильно размножились несмотря на то, что ежегодно много их погибало на охоте в снегах, от вьюг и от медведей, а также на войне, что немало их тонуло на море и в реках и что, наконец, подобно установившемуся у древних германцев обычаю, многие из них в самом нежном возрасте бросались родителями на произвол судьбы или же умирали от плохого ухода.

4) Они, должно быть, жили здесь в продолжение очень долгого времени, так как обнаруживают весьма большие знания по части явлений всех трех царств природы всей своей страны, что добывается лишь постепенно вследствие изучения и на основании случайного опыта. Но этому изучению они имеют возможность из-за продолжительности зимы уделять только четыре месяца в году. При этом их к тому побуждает отнюдь не нужда, так как рыба у них есть в изобилии.

5) Их орудия и домашняя утварь отличается от орудий и утвари всех других народов и таковы, что если бы, при отсутствии этих орудий и утвари, им пришлось разумно и целесообразно изобрести таковые, то, располагая имеющимся в их распоряжении материалом, но не имея образцов, они эти орудия при необходимости сделали бы именно такими, какими они являются сейчас, ибо это их простейшая форма.

6) Некоторые их изобретения, распространившиеся повсюду в стране, придуманы столь разумно и согласно местным потребностям и с учетом всяких встречающихся случайностей и устроены настолько по всем правилам механики, что их лучше не могли бы придумать ни Архимед, ни Христиан Вольф. Таковы, например, их нарты и езда на собаках.

7) Нравы этих людей очень несложны, пища их проста, причем она сводится к удовлетворению таких телесных потребностей, которые, по мнению человека, находящегося in statu naturali (в первобытном состоянии), являются главными и наиболее разумными. Они стремятся к состоянию удовлетворенности и, понимая таковую чисто физически, к сладострастию, ничего не считая ни позорным, ни греховным, разве только то, что им могло бы повредить. В противности этих народностей очень ясно обнаруживается, каким должен быть всякий живущий в состоянии естественной свободы человек, то есть не сдерживающий порывов своего темперамента, не заботящийся о развитии своих душевных качеств и не считающийся с нравственностью: такой человек ищет удовлетворения в чисто животных радостях внешних своих чувств. Люди эти стремятся хорошо поесть и попить, хорошо поспать, почаще менять свое местопребывание и общество окружающих их людей, чтобы не впадать в хандру. Люди эти ищут частых многообразных любовных объятий, предаются сладострастным мечтаниям, рассказывают о них и возбуждают таковые при помощи плясок, пения и заманчивых повествований; они избегают лишь того, что может причинить убыток, вред или огорчение, вполне сознательно закрывая глаза на все позорное и не считая постыдным то, что может доставить удовольствие; такие люди лишь постольку признают власть других людей над собой, поскольку это вызывается либо нуждою, либо возможностью самим принимать участие в удовольствиях и наслаждениях. При этом они не знают ни забот, ни труда, помышляя лишь о настоящем и необходимом, не заботясь о других и не стремясь к богатству, славе или почету. Вследствие этого им неизвестны ни почтительность, ни скупость и у них остается одно только сладострастие с сопровождающими его чувствами страха, зависти и мстительности, если вследствие недостаточности своих собственных сил нельзя распуститься так, как им того хотелось бы, или если другие ставят тому преграды. Так отражается самый простой взгляд на жизнь повсюду на Камчатке, и это ниже будет подробнее показано мною на описании быта этого народа. Очень заблуждаются те лица, которые вместе с Шеффером, Олаем и Карданом в сочинении De varietato («О разнообразии») считают эти народности или самоедов и лопарей более других добродетельными. Положение ignoti ot inutilis rei nulla cupido (никакого стремления к неведомому и бесполезному) опровергает это заблуждение культурных народов. Я не опьяню себя на Камчатке рейнвейном оттого, что не могу его здесь достать, и он меня только огорчил бы; я тут хожу в зипуне, без шпаги и без парика, которые здесь, в этой пустыне, излишни, и я собираю соболей, хотя никогда в Германии не был любителем их*.

Те камчадалы, которые живут вблизи русских острогов и много общаются с русскими, теперь завели у себя русские копилки, собирая в них рубли; мне у некоторых из них доводилось видеть до тысячи рублей. Раньше же они не хотели даже прикасаться к деньгам и очень разумно заявляли: «Я готов продать тебе свои монеты». На вопрос: «Почему?» — ответ обычно гласил: «Хочу купить себе что-нибудь полезное и необходимое вроде ножа или табаку».

8) Так как для названных народностей не остается иной прародины, кроме Монголии[11], то из этого следует с несомненностью, что ительмены переселились в страну Камчатку еще задолго до распадения монархии великого Чингисхана и раньше возникновения отдельных народов, монгольского и тунгусского[12]. Основанием для такого заключения служит то обстоятельство, что употребление железа и само железо, как и остальные металлы, остаются им неизвестными, тогда как монголам применение железа для выделки оружия и домашней утвари, а татарам — медь для изготовления ножей и кинжалов известны уже свыше 2 000 лет. Вероятно, в то время, когда в восточных частях Азии установилось правление суверенных государей, названные народности отступили дальше по морскому побережью к северу и востоку, пока не прибыли на Камчатку, к берегам Пенжинского моря. То же самое сделали лопари, остяки и самоеды при возникновении европейских государств. Припоминаю все то, что мне пришлось прочитать в описании посольства Кайзера в Китай, и то, что он приводит на основании китайских документов, а именно: каково было вначале государственное устройство в Китае и как сложился в древнейшие времена быт китайцев. Эти описания совпадают с тем, что в более близкое к нам время мы находим у камчадалов. Тем не менее остается невозможным провести тут параллель в смысле хронологическом и вообще установить что-либо совершенно достоверное насчет ительменов. Впрочем, я рассуждаю так только на основании наличных данных и своей памяти, не располагая по этому вопросу ни единой книгой. Окончательное же суждение я предоставляю тем, в чьем распоряжении находится больше материалов. Если бы ительмены не были древнее тунгусов, то сюда непременно явились бы беглые и столь храбрые тунгусы. Между тем им пришлось остановиться около Пенжинского моря, так как они нашли те местности уже занятыми столь многочисленным народом, против которого они, несмотря на все свое мужество, не осмелились выступить. Следовательно, упомянутая эмиграция ительменов должна была совершиться задолго до этого, раз ительмены к прибытию тунгусов уже столь размножились.

Что касается argumenta negativa (доказательств обратного порядка), а именно того, что эти народы происхождения неевропейского, то это подтверждается слишком большою их отдаленностью и тысячью затруднений при предполагаемом переселении их оттуда. Если допустить, что путь их лежал вдоль побережий Ледовитого океана или по Сибири, то все же невозможно установить, что ительмены отделились от татар и переселились за Амур: иначе они, несомненно, поселились бы на не заселенных якутами и тунгусами пустынных местах, где пищи было в изобилии. С другой же стороны, если бы они были изгнаны оттуда якутами, то также несомненно, что об этом в более близкие к нам времена у якутов сохранились бы об этом сведения, как это имело место с тунгусами, которых они при своем появлении на среднем течении Лены заставили отойти. Следовательно, для ительменов и коряков не остается иного пути, чем путь от Амура к побережьям и в окрестности Пенжинского моря.

Известно, что азиатские народы совершали переселения по трем причинам: 1) чтобы избегнуть подчинения чужой власти, 2) для отыскания лучших, в смысле добывания пищи, обиталищ и 3) по необходимости, когда другие племена изгоняли их. Ни одна из этих причин не подходит к предположению, что ительмены когда-либо жили по сю сторону Амура. Страны за Амуром, до прибытия в край русских, то есть примерно 150 лет тому назад, никогда не находились под чьею-либо властью. Что же, затем, касается нужды в средствах питания и недостатка свободных пространств, то из-за этого никогда не переселяется народ целиком, а эмигрирует только некоторая его часть. Якуты же, по собственному их признанию, нашли низовья реки Лены при своем прибытии туда необитаемыми.

От куши*, или островитян, ительмены также отнюдь не могут вести свое происхождение, так как и нравами, и физическими свойствами островитяне сильно отличаются от них, как будет выяснено в особой главе.

Сами же куши начали впервые заселять острова, расположенные к северу от Японии, только после прибытия в Японию китайцев и установления там монархии.

Происхождение их от сюземаннов**, или нынешних японцев, невозможно потому, что ительмены древнее их, что расстояние обиталищ ительменов от Японии, при отсутствии соответствующих кораблей, слишком велико, переезд же по морю на маленьких судах слишком опасен, хотя здесь и можно перебираться с одного острова на соседний, и что различия в телосложении, характере и образе жизни слишком значительны, чтобы тут могла идти речь о происхождении их друг от друга.

Что же касается argumenta affirmativa (доказательств положительного семейства), а именно того, что названные народности некогда обитали за пределами Китая, в степях Монголии, ниже Амура, что они при возникновении восточнотатарских государств постепенно отступали к побережьям Пенжинского моря, пока не добрались туда, и что, наконец, они когда-то составляли один с монголами народ, это я доказываю на основании веских соображений:

1) В их языке много слов, отличающихся монгольским или китайским genium (характером) и оканчивающиеся на «онг», «инг», «анг», «чин», «цинг», «кси», «ксунг»***[13]. Было бы, разумеется, слишком необоснованно требовать наличия множества целых слов и выражений, вполне совпадающих в их языке с языками монгольским и китайским, тем более что и сам-то ительменский язык распадается в собственной стране ительменов на множество отличающихся друг от друга наречий. Здесь достаточно указания на самый характер языка; так, например, европеец, даже не зная того или иного языка, по звукам речи может определить, говорит ли кто-нибудь по-немецки, по-французски, по-итальянски или по-польски. Даже в самом различии отдельных слов есть доказательство, что упомянутое переселение ительменов произошло во времена незапамятные; в настоящее время между указанными языками сохранилась лишь тень их былого тождества, как мы это видим на примерах языков европейского и татарского, славянского и вендского или halorum (галлов) в Галле, в Саксонии.

2) Оба народа по сей день отличаются сходством телосложения, низким ростом, цветом кожи — коричневатым, черными волосами, скудостью бороды, плоским лицом, вдавленным носом, глубоко сидящими, маленькими глазами, короткими и редкими ресницами[14], отвислым животом, оголенностью половых органов, медлительностью походки и неровностью ее, тонкими маленькими ногами и руками, небольшими membra genitalia (мужскими детородными органами), большими и широкими muliebria (влагалищами). Одинаковы у обоих народов также их робость, боязливость, хвастовство, пугливая покорность и упрямство, если с ними обходиться вежливо. Остальные их нравы не стоят большого внимания, так как вызваны свойствами климата страны и родом принимаемой пищи. Во всем этом наблюдается у ительменов общность с народами, обитающими в Монголии.

Что же касается вопроса, кем была заселена Америка, то в настоящее время уже больше нет надобности ссылаться на преадомиты или колонии, которые с незапамятных времен заселены выходцами из Африки. На широте 56° Камчатка отстоит от Америки на расстоянии немногим свыше 50 миль, и на этом пространстве расположено в отделяющем их друг от друга проливе множество островов. Около Чукотского носа расстояние между обеими частями света, пожалуй, наполовину меньше, и тут также находятся острова. Об этом мы давно узнали бы, если бы мужество и любознательность мореплавателей с их большими кораблями равнялась храбрости крикливых чукчей, в своих байдарах и лодках перебирающихся на веслах с одного материка на другой.

О том, что американцы[15] — выходцы из Азии, в частности — потомки коряков, можно с некоторою достоверностью заключить из того, что мне стало ясно с первого же взгляда:

1) Так, например, американцы пользуются для поездок по морю точно такими же ладьями, какие мы нашли у коряков. Модель одной из них я высылаю.

2) Их сходство с коряками в фигуре, лице, волосах, громко-крикливом произношении слов и в одежде так велико, как велико сходство одного яйца с другим.

3) Их топоры, огнива, способы обработки сладкой травы и травы эхей являются совершенно камчатскими.

4) Их рубахи, изготовленные из китовых кишок, тождественны с чукотскими.

5) У них общее с чукчами украшение лица рыбьими костями. Головные уборы они носят одинаковые с коряками и камчадалами.

6) Манеру одаривать чужих людей в знак мира и дружбы орлиными и соколиными перьями американцы Новой Англии разделяют с жителями острова Шумагина, а последние — с курильцами на мысе Лопатка.

7) От чукчей я узнал, что живущие в глубине страны американцы держат стада северных оленей и являются пастухами, как и коряки; жители же приморской полосы и островов, подобно населению Камчатки, питаются рыбою и морским зверем.

Я не сомневаюсь, что мог бы найти полнейшее подтверждение моей мысли, если бы мне была предоставлена возможность поступить по моему желанию и провести несколько дней на материке в разговорах с местным населением. Однако этому воспротивилась nostalgia (тоска по родине) моряков.