О коммерции на Камчатке, о вывозимых и ввозимых товарах и других предметах, которые остаются без применения и с пользою могут быть введены в коммерцию

В прежние времена ительмены, в отличие от других народов, не торговали ни с чужими людьми, ни между собою; всякий довольствовался тем, что давала ему страна и что он сам мог добыть себе своим трудом. Если же в чем-нибудь оказывалась настоятельная нужда, то они прибегали к своим друзьям и получали от них все нужное без отдачи. Поэтому-то раньше им ничего не было известно о взятии или даче в долг, а также о возвращении взятого. Приблизительно полтораста лет тому назад они начали получать путем обмена или торговли товары от сюземаннов-японцев, как, например, железные и медные вещи, особенно ножи и иголки. Впрочем, и японские корабли прибывали к ним только в том случае, если их заносили сюда штормы или если они попадали сюда случайно. Есть, однако, сведения, что до прибытия на Камчатку русских какой-то японский корабль дважды бросал якорь на Большой реке и обменивался товарами с ительменами.

Со времени присоединения страны, то есть приблизительно пятьдесят лет тому назад, торговля стала единственным средством связи с ительменами*, и в этом отношении любой казак выступает в троякой роли: как житель, как солдат и как купец. Все прибывающие на Камчатку привозят с собою товары и продают их казакам либо за наличный расчет, либо в обмен на пушнину. С 1730 года сюда приезжает со всякими товарами множество купцов из России, и за последние четыре года их огромное число настолько отрицательно повлияло на камчатскую торговлю, что теперь она дает едва десятую часть прежних прибылей. Это обусловливается следующими причинами: 1) благодаря обилию товаров последние стали дешевле, пушнина же вздорожала; 2) почти все участники экспедиции были купцами, и многим из них приходилось за товар платить дороже, пушнину же продавать дешевле обыкновенного, чтобы не отведать побоев морскими кошками; поэтому у купцов товары залеживались, пушнина же расползалась мелкими партиями по слишком большому числу рук; 3) с 1740 года самый промысел зверя ухудшился, зверя поубавилось, а усиленно возлагаемые на ительменов принудительные работы лишали их возможности часто охотиться; 4) обманывая и выдавая друг друга, ительмены научились быть умнее и перестали так дорого, как раньше, платить за товар, особенно с тех пор, как они узнали настоящую цену его и то, сколько на нем наживают; 5) экспедиция ослабила и разорила как казаков, так и ительменов, потому что участники экспедиции — в большинстве случаев народ крайне недобросовестный — заставили население сразу уплатить за десять и больше лет старые долги; они всюду скупали в Якутске и на Камчатке старые, просроченные векселя и долговые расписки, притом за весьма низкую цену, полагаясь на свои кошки и их воздействие; 6) в былое время купец за зиму продавал весь свой товар, а затем весною возвращался, и, таким образом, как товары, так и деньги оборачивались скорее; между тем теперь купцам приходится проживать по 3–4 года в этих жалких и дорогих местностях и зря проедать свою прибыль; нередко они теряют как капитал, так и проценты на него, что бывает в тех случаях, когда они слишком сильно влюбляются в соблазнительных камчатских сирен и предаются при этом чарам водки и картежной игры, что случилось с приказчиками наиболее именитых московских купцов, к величайшему их урону.

Торговля же производится на Камчатке следующим образом: купцы прибывают в три русских острога и запродают там в общественных лавках свой товар казакам и казачьим детям. Сами ительмены посещают остроги редко, да они и не привыкли покупать что-либо дешево за наличный расчет; хотя бы у них и была пушнина в предостаточном количестве, они все-таки берут товар в долг у тех казаков, с которыми они в дружбе, и переплачивают за него в три или четыре раза больше нормальной цены.

Вследствие этого казаки зимой объезжают с товарами ительменские поселки или остроги, собирая сделанные в прошлом году туземцами долги и опять отпуская в кредит привезенный товар. Купцы же получают свои долги по возвращении казаков уже в виде пушнины. Таким образом, вся торговля в острогах ведется, собственно, между купцами и казаками и почти исключительно на векселя и долговые расписки, причем у казаков на этот предмет выработался определенный стиль и вексельное право.

Летом, когда у казаков замечается недохватка денег и пушнины, они ведут друг с другом торговлю только на векселя и расписки, и нередко вексель за время от своего написания до срока платежа проходит через десяток и более рук. За последние несколько лет, впрочем, начальствующие на Камчатке лица позволяют себе, вопреки определенным запрещениям, разрешать купцам за крупные взятки торговать на местах, минуя казаков, чем последние лишаются средств к существованию. При этом следует еще принять во внимание, что казаки должны служить начальству без жалованья.

И вот, для того чтобы не разориться окончательно, купцы и казаки насильственно и несправедливо отнимают у ительменов все, что они только могут получить от них при помощи торговли, а это служит поводом к возникновению мятежей.

Купцы забирают у людей подводы, собак, сани и рабочих безо всякого за то вознаграждения и стараются вернуть себе то, что они раздали приказным. Поэтому они садятся людям на шею, ругают и бьют их, словно им, купцам, поручены бог весть какие важные дела. Вместе со своими собаками они поглощают все запасы ительменов совершенно безвозмездно и даже не благодарят за это. Это, конечно, опять-таки разоряет людей.

Купцы, проживающие на Камчатке в продолжение лишь нескольких зим и мало интересующиеся тем, будут ли ительмены их друзьями или врагами и не разорится ли таким образом весь край, безбожно повышают цены на товары, сильно обманывают покупателей и, не желая дожидаться времени, когда те смогут уплатить, тащат их издалека в остроги, где сажают под арест или же публично продают их, в чем совершенно противозаконно им мироволят начальствующие лица. Таким образом, случается, что из-за штуки китайки разоряется какой-нибудь ительмен навеки, остальные же туземцы начинают страшиться всякой культуры.

Что касается самой торговли, то характер ее таков: купец взимает с казаков по меньшей мере вчетверо больше, чем стоят ему самому товары со всеми накладными по ним расходами. Например, штука китайки, стоящая в Иркутске 40–50 копеек, продается на Камчатке за 2 рубля, а за пуд махорки платят на Камчатке по 20, 40 и даже 60 рублей.

Казак обменивает у ительменов товар на товар и за некоторые вещи взимает при этом в три раза дороже своей собственной уплаты за них. Если же эта комбинация не проходит с одним товаром, она применяется к другому с повышением стоимости последнего в шесть—семь раз. Например, за пуд китайского табака раньше платили 400 рублей, а ныне берут 6 000 или же за золотник его требуют лисицу или соболя.

Импортные товары бывают троякого рода: 1) русские или, вообще, европейские; 2) азиатского происхождения: китайские, бухарские и калмыцкие и 3) корякские. Ниже мы даем краткий перечень товаров и цен, по которым они приобретаются купцами у них на месте и по которым продаются купцами казакам, а последними — ительменам.

Так как народ ительменский в настоящее время усвоил русские обычаи и уклад жизни, то решительно все доставляемые на Камчатку московские товары находят сбыт, разве что залежатся взятые в чересчур большом количестве такие почти лишние тут вещи, как кружева, зеркала, гребенки. Якутск доставляет слюду, железо в полосах и разные железные изделия, а также кожу. С Лены идут лосиные шкуры, пряжа и пенька для сетей, соль. Иркутск дает сафьян, грубый холст, войлок и грубое шерстяное сукно.

Анадырские и корякские товары находят большой сбыт на Камчатке и крайне нужны для пошивки одежды. Но так как их приходится доставлять за 100–200 миль по суше на северных оленях, что сопряжено с большими расходами и опасностями, то цена на них так высока, что камчатским жителям мало от них пользы, равно как и купцам. Если, однако, будет совершенно истреблено племя чукчей, то эти товары можно будет ежегодно возить на легких судах от устья Анадыря по морю как на реку Камчатку, так и на Большую реку; это будет весьма выгодно местному населению и очень облегчит его положение. Однако до сей поры никто из русских не решается проникнуть туда. В свою очередь, и анадырские жители терпят вследствие этого крупный убыток, так как упомянутые необузданные мятежники преграждают им путь к морю, которое дает им средства пропитания.

Корякские товары следующие: выделанные шкуры северного оленя, так называемые «недрости», пыжики, или белые шкурки молодого оленя, выпоротки, или шкурки неродившихся оленят, серое сукно или мягкую оленью кожу, отлично выделываемые коряками готовые парки, кухлянки, материал для штанов и зимней обуви. Все это составляет главную одежду камчатского населения; у коряков же все это есть в таком обилии, что вещи у них лежат без пользы, тогда как Камчатка чрезвычайно в них нуждается, терпя в них нужду из-за отсутствия привоза. Товары эти особенно подходят местным жителям и представляют как для них, так и для торговли то преимущество, что это вещи русского, местного производства, тогда как платье, сшитое из китайского материала, недостаточно прочно и в большинстве случаев, прибывая сюда, представляет собою залежавшееся старье; а так как вдобавок и цены на него чрезвычайно высоки, то для камчатских обывателей от этого одно только разорение, а не польза.

Если бы торговля морским путем получила санкцию высшего начальства, казаки очень охотно взялись бы за нее, поставляли бы для нее из своей среды матросов, и анадырские жители могли бы в достаточной мере быть снабжены русскими и китайскими товарами, солью и иными производимыми на Камчатке предметами. Камчатка только выиграла бы от приобретения имеющихся у анадырцев товарных излишков.

В общем я оцениваю потребление на Камчатке европейских и азиатских товаров по иркутским ценам в 10000 рублей ежегодно, корякских же и местных товаров по анадырским ценам — в 2000 рублей; к этому ежегодно присоединяются еще доставляемые Охотском товары на сумму не более 800–1000 рублей. Основываясь на камчатских ценах, я определяю стоимость местных экспортных товаров, вместе с прибылью от них, в 30000 рублей, если же считать их по иркутским или китайским ценам, то вдвое больше.

Доходы от китайского табака и водки я определяю в 6000 рублей в год с тех пор, как цена и спрос на китайский табак сильно упали и общее расположение снискал листовой табак украинский. Что касается поступлений от продажи водки, то я считаю, что проект проф. Мюллера представляет, конечно, гораздо больше выгод, чем продажа ее по высокой цене. При цене в 20 рублей за ведро частные лица прямо обворовывают казну, торгуя водкой либо тайно, либо, если им предоставлена к тому возможность, открыто в ларях рядом с церковью, непомерно от этого обогащаясь вконец разоряя и без того склонное к пьянству население.

Каждый житель мог бы подвергнуться обложению известным количеством пушнины, а ему взамен того могло бы быть предоставлено право свободного винокурения. Я полагаю, что это значительно понизило бы склонность населения к пьянству, да и казне дало бы заметную прибыль, особенно если распространить предлагаемое мероприятие и на тех ительменов, которые добровольно согласились бы на это.

Взимаемые на Камчатке подати представляют собою, по азиатским ценам, ежегодно сумму примерно в 1000 рублей, общие же казенные поступления с Камчатки вместе с пошлинами и десятипроцентным на купцов налогом я исчисляю в 20000 рублей. Однако сейчас только третья часть этой суммы поступает в казну, так как по высочайшему указу с новокрещенных жителей налог снят на десятилетний период.

Экспортными с Камчатки товарами являются сейчас только пушнина: морской бобр, соболь, лисица и выдра.

Если бы установилось морское сообщение и пользование им было бы предоставлено местным жителям и купцам, то объектами коммерции могли бы стать еще следующие предметы, лежащие сейчас безо всякой пользы: морские клыки, которые можно было бы получать из местностей от Чукотского носа до Олюторы ежегодно от 400 до 500 пудов, и от 60 до 80 пудов китового уса.

Если впредь установить торговые сношения с Японией или с Китаем, то можно было бы извлечь немало выгоды от систематически налаженного убоя китов, часто встречающихся около Камчатки, тем более что китовая ворвань нашла бы значительный сбыт в Японии, так как и сейчас японцы иногда скупают ее на островах и увозят в свою страну. Анадырская пушнина и выделанные кожи также найдут у них хороший сбыт, как меня достоверно информировали жители отдаленных островов.

На Пенжинском море, от Япаллы до Кампаковой, можно было бы наладить такой же обильный лов трески и пижмы[1], как около Исландии или Новой Англии в Америке, если бы это впоследствии понадобилось или если бы оказалось, что соседние народы готовы начать торговлю этой рыбою, однако это достоверно неизвестно ни относительно китайцев, ни относительно японцев. Сейчас, впрочем, никто пока не помышляет об этом.