Афанасий Федотович Шестаков, голова пеших и конных казаков якутского полка, уроженец Сибири, родился в 1677 году. В его ведении находился полк в 1500 человек, размещенных «для обережки» и сбора ясака в Колымском, Алазейском, Анадырском, Охотском, Тауйском, Уднинском, 3ашиверском и Камчатских острогах. В то время звание головы давалось помощнику воеводы по финансовой части. Голова ведал сбором податей, ясака и в известной мере контролировал действия воеводы. По спе-циальному указу сибирского губернатора из-за отдаленности Якутской провинции А. Ф. Шестакову, помимо основных обязанностей, было «велено тамошних ясашных иноземцев смотреть и беречь накрепко, чтоб им обиды и разорения никто не чинил и смотреть над городовыми, толмачами, чтоб они чинили сущую правду», то есть ведать розыскным делом и судом в делах, связанных с ясашным населением края.

Если учесть, что Афанасий Шестаков сносно владел семью языками инородцев Сибири, то можно сделать вывод, что это был незаурядный и энергичный человек. Отличное знание местных условий, тонкостей организации службы русских гарнизонов позволяли Шестакову подавать челобитные с предложениями «для лутчего смотрения и отправления тамошних дел и обид иноземцев» не только губернатору Сибири, но и в Сенат. Например, доношение Шестакова на злоупотребления некоего ландрата Ракитина (советника воеводы) содержит 109 пунктов обвинения как по поводу обид и разорений ясашного населения, так и других. Особый интерес вызывает то из них, где казачий голова обвиняет Ракитина в выдаче из казны без договора и подряда иконописцу Ивану Новограбленному свыше 150 рублей — «за письмо святых икон». Как оказалось, иконописец передал изготовленные иконы устроителю Спасского монастыря Ивану Козыревскому для Камчатки.

Когда в 1720 году из Якутска в Тобольск затребовали 100 недорослей-дворян, детей офицеров, подьячих и прочих чинов, то Шестаков послал письменный протест против вывоза молодых людей с северо-востока. А предлагал прислать в Якутск несколько сотен семей служилых и мореходов, открыть здесь школу обучения казачьих детей и обратить их «на отыскание и покорение новых земель, на службу, к коей они совершенно обычны».

Со своими идеями казачий голова в конце 1724 года попадает в столицу. Болезнь и смерть Петра I задержали исход его прошения, но настойчивость Шестакова сделала свое дело. Рассказы казачьего головы о Камчатке, Курильских островах и землицах у северо-восточных окраин заинтересовали видных сановников, министра Рагудзинского, вице-адмирала Сиверса и других. В 1725 году Сиверс пишет любимцу Петра Александру Меньшикову: «явился из Сибири казачий голова Шестаков, который мне объявил про тамошние дела многие неисправления. Того дня я рассудил оного до вашей светлости рекомендовать. Еще оный Шестаков имеет донести о состоянии тамошних земель... также о Камчатке и о Японских островах, похоже как я от него слышал, те места довольно знает и об них имеет карту особливую».

После встречи с Меньшиковым Шестаков представил в Сенат свой проект экспедиции. В нем был детально разработан тактический план похода — вплоть до расчета сметы по этапам экспедиции. Историк русского морского флота В. Н. Берх, характеризуя Шестакова, писал: «отличная ловкость в изъяснениях и совершенное познание описываемых им мест и предметов приобрели ему всеобщую доверенность». Изучая «особливую» карту Афанасия Шестакова, Михайло Ломоносов дал хорошую оценку познаниям казака: «Самые лучшие географы, когда ставят на картах подлинно найденные, но не описанные земли... Сии прекословные известия, сличив одного против другого, ясно видеть можно что положительные много сильнее отрицательных».

«Одну из них перерисовал и отправил в Париж известный похититель русских чертежей и записок Жоаер-Николя Делиль, появившийся в Петербурге в 1726 г.», — так уверяет нас писатель-историк С. Марков. После одобрения Сенатом новой экспедиции понадобилось еще полгода на апробацию решения в высших правительственных органах, на разработку законодательных документов, на четкую формулировку мотивов экспедиции (дальнейшее освоение новых земель и объясачивание народов северо-востока), а также на организационные меры. Май-июль 1727 года стали месяцами самой интенсивной подготовки к походу. Помимо Сената комплектованием и снаряжением экспедиции занимались Петербургская рентерия, полицмейстерская контора, камер-коллегия.

Активность казачьего головы удивительна. За это время лишь Сенат собирался пять раз, рассматривая его доношения, и три раза камер-коллегия, а еще другие, менее важные государственные учреждения. Тщательно и придирчиво присматривался Шестаков к будущим участникам экспедиции. И, естественно, он стремился заполучить людей не только знающих, но и сильных телом и духом. Поэтому 16 июня он выразил свое недовольство отпиской в Сенат: «...которые матросы и присланы и те тамошнего обыкновения не знающия, от которых я опасен, что в пути не разбежались».

По пути до Якутска экспедиция пополнялась материалами и людьми разного сословия. Если до Тобольска Афанасий Шестаков командовал фактически единолично, то в Тобольске его партия пополнилась крупным отрядом казаков под командой капитана Павлуцкого, который назначался к Шестакову во всех делах «сотоварищем» для управления экспедицией «обще». Но как водится: двум медведям в одной берлоге не ужиться. Оба командира обладали крутым нравом и вскоре меж ними пошли разногласия. Дошло до того, что Шестаков велел объявить всему отряду не выполнять распоряжения капитана Павлуцкого. Тот ответил тем же. Кое-как командиры совместно добрались до Якутска, где разделились на два отряда, определив каждый се6е сферу деятельности. Зная трудность походной жизни, Шестаков в состав экспедиции включил 94 илимских крестьянина, полагая что «в партии без таких набранных крестьянских детей быть невозможно, понеже они к службам необычайные и к приуготовлению пути лыжи, нарты, лотки сделать умеют и всякого зверя промыслить могут и будут содержать новобранных из гулящих и из каторжных обретающихся ныне при партии в службе», число которых перевалило уже за тысячу.

Энергичные меры принял Шестаков в Якутске. Уже через полтора месяца после прибытия он сумел подготовить и отправить в разные «тракты» свыше двухсот человек. Много сил положил он, чтобы отправить отряд под командой И. Козыревского «для проведывания Ленского устья и от Северного к Восточному морю ходу». Необходимо заметить, что неукротимый монах Игнатий  — Иван Козыревский был в глубокой опале у Якутского архиепископа Феофана и якутского воеводы. После похода к устью Лены Шестаков вновь взял под покровительство впавшего в нищету путешествующего монаха. В 1729 году казачий голова испросил для него разрешения на поездку в Тобольск, чтобы утрясти свои сложные взаимоотношения с церковью и властями края. Вскоре между Шестаковым и воеводой Полуэктовым, объединившимся с архиепископом Феофаном, началась настоящая война. В ответ на блокирование действий казачьего головы по комплектованию экспедиции Шестаков буквально засыпал Сибирскую канцелярию и Сенат челобитными и доношениями.

Летом 1729 года отряд Шестакова перебазировался в Охотск. Несмотря на тяжелейшие условия походов и плаваний, служилые люди и моряки прилежно проводили значительные историко-географические обследования. К исходу 1730 года уже были описаны четыре Курильских острова, устья рек Уды и Амура, часть побережья Камчатки. И, конечно, жаль, что многие документы этих изысканий утеряны, либо до сих пор не обнаружены.

После неудачного переброса своих отрядов морским путем Афанасий Шестаков возглавил сухопутный поход по Корякской земле. Вперед выслал авангардную группу с урядником Иваном Остафьевым в составе 30 коряков и трех казаков. Им предписывалось, идучи сухим путем на реки Яму и Пенжину, уговаривать «немирных коряк ласкою и приветом». Помимо сбора ясака в походе поручалось вести наблюдения и описания: «записывать» в книги по статьям именно: какие имеются реки и сколько велики, от реки до реки великое число расстояниям... какое довольствие рыбных и других кормов, и какие звери в промыслу бывают... а также смотреть всяких вещей, в раковинах жемчугу, руды, каменья, краски, кости мамонтов и рыбей».

Шестаков с отрядом дожидался у реки Гижиги прибытия казаков из Анадырскога острога. Но, не дождавшись, отправился с небольшим отрядом в путь. Перебравшись через реку Парень, он получил известие от своих разведчиков, наехавших на отряд немирных чукоч, «которые де разбивают и грабят оленных коряк». Шестаков еще три дня поджидал подкрепления и без него принял бой, в котором, пораженный стрелой, погиб. Перед сражением казачий голова послал в Тауйск последнее свое распоряжение. В нем подтверждалось выступление партии на Камчатку, а затем в Анадырский острог и к Большой земле. Особо подчеркивалось, чтобы в этот вояж взять на судно геодезиста Гвоздева и «всякое к нему чинить благоволение».

Давая оценку замыслам и усилиям Афанасия Шестакова, следует согласиться с историком Берхом: «...он был действительно умный и предприимчивый человек и мог бы быть весьма полезен для того отдаленного края. Г.Миллер называет его шарлатаном и безграмотным, но... предприятия неученого были умнее распоряжений многих весьма грамотных людей».