Очередной кризис ТИНРО

 

Начало 90-х годов подтвердило бытующее мнение о том, что в конце столетий ход событий усложняется, становится более конфликтным и стремительным. От эйфории, сопутствовавшей сначала гласности, а затем суверенизации и демократизации, уже в конце 1991 г., и особенно в 1992 г., не осталось и следа. Вряд ли кто совсем недавно мог предполагать, что сладкое слово «свобода» обернется разочарованиями и у многих людей проснется ностальгия по власти коммунистов и Сталину. Народ, который несколько десятилетий жил под постоянным контролем и запретами жесткой распределительной системы и свыкся с тем, что «нельзя за флажки», не выдержал испытания свободой. Печально, но это так. Развал власти и непрерывная борьба за нее, неуважение к законам, национализм, конфронтация и агрессивность, нарушение обязательств, почти нулевая отметка ответственности и нравственности, развал производственных связей, падение производительности труда, расцвет коррупции и всех других видов преступности, спекуляция вместо рынка — все это реалии новой России в первые годы после провозглашения ее независимости. Может быть, это можно назвать смутным временем, а возможно это, кроме того, неизбежные болезненные конвульсии переходного периода. Как будто начали подтверждаться слова А.И. Солженицына в его печатном выступлении 1990 г. «Как нам обустроить Россию?»: «Часы коммунизма — свое отбили. Но бетонная постройка его еще не рухнула. И как бы нам, вместо освобождения, не расплющиться под его развалинами».

Жизнь, конечно, не остановилась. И я думаю и хочу говорить не только негативное о согражданах, моих современниках. Может быть, главное состоит в том, что россияне в очередной раз показали свою неповторимую способность к выживанию в сложных условиях.

В трудном положении оказалась и рыбная промышленность страны. При старой системе у рыбаков отбирали почти всю прибыль, однако государством централизованно исправно поставлялись суда, топливо, снаряжение и т. д. В рыночных условиях, когда все, в том числе суда, невероятно подорожало и когда за все нужно платить, рыбаки со своей дешевой рыбой оказались в очень невыгодном положении. Началась борьба за выживание, которая, к сожалению, временами принимала сомнительное содержание. Получив право на свободную реализацию рыбы, рыбаки бросились зарабатывать валюту, продавая рыбу на внешнем рынке. Жить нужно, и здесь трудно что-либо возразить. Однако торговать нужно уметь. Продавцов стало много, при этом далеко не цивилизованных. В таких условиях сами россияне сбили цены на рыбу, в результате чего и страна, и продающие рыбодобывающие организации уже потеряли многие миллиарды.

Но если бы только продавалась рыба и рыбная продукция. В наши воды, откуда иностранные флотилии ушли после введения в 1977 г. экономической зоны, в результате чего состояние запасов многих объектов улучшилось, вновь были запущены рыбаки других стран. Как это ни покажется странным, но среди них ежегодно приглашаются в наши воды десятки японских судов с дрифтерными лососевыми сетями, т. е. с орудиями лова, необходимость запрета которых обоснована в целом ряде международных документов.

На Дальнем Востоке рыба как нигде стала одной из основных разменных монет. Квоты на морскую рыбу начали выделять для организаций и учреждений, которые даже отдаленно не имели никакого отношения к рыбным делам, типа футбольных команд, универмагов, казачьего войска и т. д.

Рыночная экономика предполагает в первую очередь производство продукции и ее реализацию. В данном случае все обстояло иначе. Все старались урвать кусок общенародной собственности, кстати, данной нам от бога, и выручить за нее деньги, чтобы опять ничего не производить. Решительно протянули руки к рыбным ресурсам дальневосточных морей и московские деятели всех рангов, включая ВНИРО. Тот самый ВНИРО, который в своих перспективных разработках никогда не видел главных перспектив рыбной промышленности страны в дальневосточных морях. ВНИРО, который всегда ратовал за Атлантику, открытый океан и Антарктику. Сейчас на некоторых япон-ских коммерческих судах, ловящих рыбу в российской экономической зоне дальневосточных морей, на бортах, кроме обязательного «... мару», красуются русские буквы ВНИРО. На глазах часть научных сотрудников этого института превратилась в энергичных коммерсантов, которые вовсю развернулись в различных совместных и иных предприятиях. Упомяну только одного хорошо мне известного ихтиолога ВНИРО — Ю.И. Дудника. Он многие годы был связан с Дальним Востоком, и его даже присылали на усиление Сахалинского отделения ТИНРО, где он работал порядочное количество лет. Ничего не создав серьезного в научном плане, Ю.И. Дудник, под видом науки, стал заядлым коммерсантом и одним из проводников японцев к российской рыбе.

Особенно разгорелся аппетит к дальневосточной рыбе у бывших минрыбхозовцев, ныне работающих в Комитете по рыболовству. Того самого Минрыбхоза, заглавные чиновники которого грозились в свое время отдать меня в желтый дом за то, что я, вопреки московским позициям, доказывал приоритетность рыбных ресурсов дальневосточных морей для развития рыбного хозяйства страны. Показательно, что не верившие в это минрыбхозовские чиновники, потянувшиеся ныне к обильной дальневосточной рыбе, не извинились передо мной хотя бы задним числом. Очень существенен в этом смысле еще один штрих. Чтобы хозяйничать в дальневосточных морях, Комитет по рыболовству приложил свою руку к сильному ослаблению здешнего координирующего объединения — Дальрыбы. Подыгрывание областным и краевым суверенитетам в данном случае вполне соответствовало принципу «разделяй и властвуй». Аналогичный сценарий разыгрывался и по отношению к системе ТИНРО, которая стала разваливаться в связи с суверенизацией отделений нашего института.

Говоря об обратной стороне медали московской политики, я далек от мысли, что ее носители по нравственным меркам так уж сильно отличаются от среднего советского типа людей, получивших свободу и переставших бояться контролирующих и карательных органов. Наперегонки бросились распродавать российские рыбные ресурсы и не выдержали валютного шелеста купюр высокого достоинства и дальневосточники. И некоторые события на эту тему принимают временами поистине не только алогичный, но и аморальный характер. Многим, например, памятен шум вокруг иностранного промысла минтая в нейтральной полоске вод центральной части Охотского моря в последние годы. Аналогичный промысел в середине 80-х годов польские, корейские и японские суда вели в центральной части Берингова моря. После того как численность беринговоморского минтая заметно снизилась, уловы упали и промысел стал нерентабельным, почувствовавшие вкус к чужой рыбе поляки и корейцы, а затем и китайцы перешли в Охотское море, где приступили к облову здешнего минтая, который из границ зоны России заходит в формально нейтральную полосу вод на нагул. В бытность могучего Советского Союза об этом никто из них не осмелился бы даже мечтать. Ведь небольшая полоса так называемых международных вод образуется при проведении 200-мильных границ от берегов одного государства, т. е. России. Кроме того, минтай, нагуливающийся в нейтральном участке, размножается исключительно в пределах российской экономической зоны. Следовательно, этот минтай наш. И именно благодаря многолетним, при этом очень дорогим исследованиям ТИНРО были отработаны некоторые принципы эксплуатации его ресурсов после введения в 1977 г. советской рыболовной зоны. Рыбаки перечисленных стран, не вложив в изучение охотоморского минтая ни копейки, пользуясь безвластием и кризисом в России, быстро развили здесь крупный промысел минтая. Понимая сомнительность этой акции, воздержались только японцы, надеясь также, что это пойдет в их актив в споре за «северные территории».

Попутно замечу, что довольно некрасиво выглядели в споре о минтае Охотского моря и польские ученые. Во-первых, они показали дремучую не-осведомленность о массе опубликованных российских работ, посвященных экологии и популяционной структуре минтая Охотского моря. Во-вторых, они стали разглагольствовать о самостоятельной единице запаса минтая в центральной полоске вод Охотского моря. Повторилась история с беринговоморским минтаем, где на сделку с совестью в таком же плане пошли японские ученые и те же поляки. Слабым и лживым оказывается человек любой нации и политической системы, когда нравственность и объективность застилаются корыстными соображениями. Воистину, как говорили еще древние, — все продается и все покупается. Но и на этот раз всех превзошли мои соотечественники. Кто только не выступал с протестами по поводу вторжения иностранных флотилий в центральную часть Охотского моря: Комитет по рыболовству, депутаты, рыбохозяйственная наука и больше всех — рыбные организации Дальнего Востока. Сколько было гневных радиограмм и открытых писем в адрес Президента, правительства и законодательной власти. Эти праведные обвинения вскоре, однако, оказались несколько подмоченными. Оказалось, что на корейских судах по каким-то соглашениям сидят наблюдатели Хабаровского и Камчатского отделений Госкомитета по охране природы. Если говорить откровенно, то природоохранные блюстители просто продались. Этим наблюдателям корейцы выплачивали валюту. На эту тему была обильная пресса, но краски стыда на лицах охранителей природы не было.

Раньше я считал, что система ТИНРО и рыбоохрана должны войти в новый Комитет по охране природы. Не очень ведь убедительно выглядит, когда на одно ведомство, в данном случае Минрыбхоз, а теперь его преемник — Комитет по рыболовству, замыкаются и промысел, и изучение ресурсов, и их охрана. Но после описанного конфуза я присоединился к противоположному мнению. Его сторонники полушутя-полусерьезно говорили о том, что минрыбхозовцы уже наворовались и, будучи сытыми, хоть как-то будут работать. В новом же природоохранном ведомстве появились новые, голодные и еще не наворовавшиеся чиновники, которые меньше всего будут думать о деле.

Но главное с охотоморским минтаем было впереди. Оказалось, что польским судам рыбные организации Камчатки, Сахалина и Приморья за валюту оказывали содействие — принимали на ремонт, отдых, бункеровку, а приморцы выделяли даже танкер. Воистину двойная мораль, свойственная носителям советской коммунистической идеологии, вошла в плоть и кровь наших людей всерьез и надолго.

Общее нравственное разложение, инициируемое реальными трудностями жизни, не могло не задеть и рыбохозяйственную науку. Ее трудности начались с возникновением проблем финансирования науки. Но не только. Успех функционирования ТИНРО, при всей важности исследований в лабораториях, все же в первую очередь закладывается в море, т. е. в экспедициях. Всего несколько лет назад ежегодно по тематике ТИНРО осуществлялось по 70-80 и даже 90 рейсов. Институт был не в состоянии переварить информацию такого количества рейсов, а оно было по любым меркам чрезмерным. Тем не менее это позволяло держать под контролем состояние запасов многих популяций промысловых объектов. И вот настало время, когда ТИНРО, по существу, потерял экспедиционную базу — флот. Формально считается, что это связано лишь с резким ограничением финансирования рыбохозяйственной науки. Но это только одна причина.

В условиях свободы быстро и окончательно разложился судовладелец-ТУРНИФ. Еще при нормальном финансировании научного флота главной для управления ТУРНИФа стала добыча рыбы. ТИНРО с его проблемами и задачами уже воспринимался в этой организации как зубная боль. О нравственном уровне людей, задающих в управлении тон, говорил хотя бы факт их претензий на научную информацию экспедиций уже после того, как они полностью стали финансироваться ТИНРО. Прогнозные подразделения разведки разными путями добывали тинровские отчеты и материалы и повторно продавали информацию рыбакам через подготовленные на их базе пособия или договоры по обслуживанию промысловых экспедиций. Невероятно, но многие тинровцы не только не видели в этом ничего предосудительного, но и способствовали жиганам из разведки получать информацию из архива ТИНРО. Падкость чиновников управления ТУРНИФа к чужому отметила в то время даже далекая «Комсомольская правда», опубликовавшая заметку «Обшарпанная элита». Почему обшарпанная? Все просто: однажды Дальрыба централизованно закупила в Японии большую серию видеосистем «Шарп» для установки их на судах. В ТУРНИФ системы на суда в тот раз не дошли. Начальство из управления этой организации распределило их между собой. А всесоюзная огласка на них какого-либо впечатления не произвела.

Аналогичных примеров можно привести много, но ограничусь еще лишь одним. В одной экспедиции в Антарктику турнифовская публика высаживалась на побережье южного материка в море Росса. На берегу они обнаружили законсервированную научную станцию одной из европейских стран. Станция была с азартом разграблена, тащили все — даже посуду и одеяла. Одним из организаторов этого веселого мероприятия был Л.Н. Свиридов, ныне входящий в руководящее звено ТУРНИФа.

Имея в виду сугубо корыстные цели, руководство ТУРНИФа сделало решительную попытку вообще отмежеваться от ТИНРО, приватизировав флот. К этому времени численность судов в разведке составляла многие десятки единиц. Весь этот флот в свое время получили бесплатно от государства для обслуживания рыбохозяйственной науки. А замысел этой приватизации был элементарным — быть независимыми и использовать флот по наиболее выгодным для управления вариантам. И таких вариантов просматривалось несколько. Это лов и продажа рыбы, в том числе на иностранный рынок, промысел по контрактам с инофирмами, сдача научных судов в аренду, лучше в другие страны. Не отрицалось предоставление флота и для тинровских экспедиций, но только на условиях ТУРНИФа. Как временщики, турнифовские управленцы, помимо прочего, по-видимому, исходили из того, что имеющегося флота до его износа на их жизнь хватит и нужно успеть, пользуясь безвластием и беспорядком, отхватить каждому свой кусок. А что дальше — не их дело. О закупке новых судов из-за дороговизны в такой ситуации не могло быть и речи. Впрочем, на эту тему вряд ли кто в ТУРНИФе серьезно ломал голову. Более того, часть флота была продана.

Полная приватизация флота сначала не удалась, вернее, на правительственном уровне сначала ее приостановили. Однако это пока ничего не изменило в смысле использования научного флота. Рыбаки перестали финансировать научные исследования. Мало что в условиях хозяйственной самостоятельности предприятий могла сделать и Дальрыба. Комитет по рыболовству на данном этапе больше думал о своем выживании и был даже в растерянном состоянии. Таким образом, ТУРНИФ действительно оказался в трудном положении, в результате чего часть кораблей была поставлена, по существу, на прикол. В тех же случаях, когда выделялись средства на отдельные экспедиции, отношение к таким рейсам было во многом безразличным. На эти суда давали худшие кадры и материальное снабжение. Существенно и то, что работа на научных судах стала для моряков не престижной, ведь на них были самые низкие заработки. В то же время на соседних судах, работающих не на рыбохозяйственную науку и разведку, а на промысел и коммерцию, экипажи имели и имеют в несколько раз больше в материальном смысле. Вряд ли нужно удивляться, что это создало тяжелую психологическую обстановку, каждодневно влияющую на порядок и производительность труда. Эффект подобных перекосов хуже издержек принудительного труда. Любопытно, но в самые трудные моменты, например при дефиците топлива или когда из-за отсутствия денег не выдавалась зарплата, управление ТУРНИФа себя не забывало, в частности находило и валюту и все прочее на постоянно работавшие челночным методом рейсы в Японию за автомашинами.

Допускаю невероятное: вдруг на научные рейсы началось бы выделение больших средств. Уверен, что даже минимально адекватной отдачи уже не получится. ТУРНИФ разложился окончательно, и болезнь, по-моему, неизлечима. Любые средства здесь уйдут, как в песок. Люди, познавшие вкус анархии и прибыльного дикого бизнеса задарма, уже не станут нормально работать: у них совсем иные интересы и приоритеты, тем более, что квоты рыбы они получают исправно. В управлении ТУРНИФа, на мой взгляд, почти не осталось руководителей, на которых можно положиться, как на честных партнеров. Некому с них и спросить. Поэтому я, будучи все годы связанным с экспедиционной тематикой, отчетливо понимаю, что ТИНРО в основном потерял научный флот и последствия этого будут в дальнейшем очень тяжелыми.

Проблемы с финансированием, конечно, отразились и на ТИНРО, вызвав, как цепную реакцию, массу негативных следствий. Резкое снижение количества экспедиций оказалось в этом смысле лишь одним из таких следствий. Как я уже говорил, для поддержки науки Комитет по рыболовству и Дальрыба стали выделять институту квоты по вылову рыбы, для освоения которых в нашу рыболовную зону начали запускать фирмы Японии, США, Кореи, Тайваня. ТИНРО получил возможность зарабатывать валюту и жить на нее. Масштаб этих мероприятий оказался весьма значительным. Ежегодно стали выполняться десятки рейсов. ТИНРО и его отделения по существу пересели на иностранный добывающий флот, запущенный под видом научных исследований в российские воды. Аналогичные плаванья начались и на отечественных коммерческих судах. Да, считается, что квоты для иностранцев и местных бизнесменов выделяются для обеспечения сырьевых исследований, объем которых на собственном научном флоте действительно сократился. Я понимаю позицию Комитета по рыболовству. Отдавая часть рыбы для приглашения иностранного флота в наши воды, он как бы спасает рыбохозяйственную науку от финансового голода. Во многом я понимаю руководителей ТИНРО, которым нужно платить зарплату своим сотрудникам и вообще поддерживать существование института. Они лишь частично лукавят, говоря, что институт, продавая иностранцам нашу российскую рыбу и крабов прямо в воде, ведет исследования и наблюдения за сырьевой базой дальневосточных морей. Но лукавят и все без исключения тинровцы, включившиеся в это бойкое дело, когда, плавая наблюдателями, т. е. путешествуя за «бабками» на иностранном и ином коммерческом промысловом флоте, утверждают, что ведут исследования, выполняя научную тематику института. В действительности ни о каких серьезных исследованиях здесь речи быть не может. Что могут сделать один-два наблюдателя на бессистемно работающем промысловом судне? В лучшем случае констатировать состав улова, измерить и сосчитать «хвосты». Не случайно, что отчеты после подобных рейсов напоминают донесения тралмастеров турнифовских рейсов, когда дается схема точек с уловами и состав уловов. Каких-либо расчетов по таким данным делать невозможно. Любопытно, но обычно не представляются даже такие отчеты. К примеру, только в 1992 г. центральный институт ТИНРО провел 55 подобных коммерческих рейсов и был представлен... всего один отчет. Но если бы такие отчеты представлялись исправно, вряд ли некоторым из них можно было доверять. Какие, например, можно делать расчеты по оценкам биоресурсов или состоянию объектов, если в коммерческих рейсах тралы таскаются по 5-10 часов. Не вызывает в некоторых случаях доверия и добросовестность наблюдателей, нередко неспециалистов. Дело ведь доходит до того, что устраивают в эти рейсы мало что умеющих своих детей-студентов. Так как наши наблюдатели на иностранных судах регулярно переговариваются по рациям друг с другом, стал известен такой, казалось бы, невероятный, но, по-моему, характерный факт. В южно-куриль-ском районе работала группа тайваньских судов, на одном из которых наблюдателем был Е.П. Карелин. Прозагорав и ничего не сделав, в конце рейса он обратился по радио к плававшему на другом судне своему бывшему подчиненному, ныне заведующему лабораторией краткосрочного прогнозирования — В.Н. Филатову, и попросил поделиться... биостатистическими материалами на случай, если потребуется представить отчет. Но Евгений Петрович напрасно беспокоился. Отчет у него никто не потребовал.

И все же по многочисленным промысловым операциям коммерческих судов возможно построение планшетов и атласов. Определенную информативную ценность должны нести и обычные биостатистические материалы. Непредставление отчетов на эту тему может говорить только об одном. Наблюдатели утаивают данные, по-видимому, в корыстных целях, а именно: для личного бизнеса.

Ю.И. Москальцов как-то в Дальрыбе, участливо комментируя просьбу Н.С. Фадеева послать его на японское промысловое судно, чтобы купить машину, назвал научных наблюдателей матросами шестнадцатой статьи (имея в виду, что высшей статьей является первая). Юрий Иванович при этом подчеркивал, что к науке нужно относиться более ответственно и нельзя доводить научных работников до состояния, когда они вынуждены зарабатывать, плавая наблюдателями. Но Ю.И. Москальцов не знал, что возможность плавать матросами шестнадцатой статьи тинровцы восприняли не как позор, а как предел мечтания.

Загадок здесь, однако, никаких не было. Наблюдатели хорошо получают валюту, и один коммерческий рейс в этом смысле превосходит отечественные заработки на несколько порядков. Поэтому попасть на иностранные суда стало главной целью большей части тинровцев, от многих младших научных сотрудников до заведующих биологическими лабораториями (Л.С. Кодолов, Ю.К. Ермаков, В.А. Снытко, Г.А. Шевцов, В.Н. Кобликов, И.В. Жигалов, В.Н. Филатов и др.), старших специалистов (А.С. Соколовский, В.Н. Долганов, В.Н. Долженков, В.А. Павлючков, Е.П. Карелин, М.А. Степаненко, А.И. Благодеров, В.З. Болдырев, В.Н. Тупоногов, В.А. Дударев, Г.В. Швыдкий, Ю.А. Федорец, Г.В. Хен и др.) и профессоров (Н.П. Новиков, Н.С. Фадеев). Все эти и другие тинровцы-наблюдатели составляют «биологический» актив института и определяют многое из его приоритетов в политике, а также в нравственности и бытии нашего коллектива.

Хочу более четко определить свою позицию в этом вопросе. Можно только приветствовать, что десятки в общем низкооплачиваемых наших людей получили доступ к приличным заработкам. Плохо другое: вкусившие это люди, с одной стороны, перестали серьезно работать, а с другой — с умным видом за научное стали выдавать весьма сомнительное. Показательно, что все с точностью повторилось как в центральном ТИНРО, так и в его отделениях. Уровень биологических сырьевых исследований здесь окончательно упал до тралмастерского рейсового донесения и «самки два, желудок ноль». Ситуация усугубилась тем, что за работу в ТИНРО перестали спрашивать, а пример удачливых матросов шестнадцатой статьи, которые забросили науку, поставил в сомнительное положение тех, кто еще пытался ей служить. Произошел столь мощный перекос приоритетов, что деформация научного поля ТИНРО, падение нравственности и гражданственности его сотрудников, стала не только зримой, но и определяющей стиль бытия института.