При раскопках древней стоянки в долине реки Камчатки, на берегу Ушковского озера, археологами было обнаружено захоронение собаки, сделанное примерно 12 тысяч лет назад. Более древних погребений собак в мире не существует. Выходит, что камчатская собака одной из первых была одомашнена человеком. Вначале она помогала людям на охоте, затем ее приучили волоком перетаскивать грузы, а 1,5–2 тысячи лет назад запрягли в сани. Именно в культурных слоях этого времени ученые находят остатки костяных полозьев и другие части нарт.

Мы можем лишь представлять, как выглядела камчатская собака несколько тысячелетий назад. А вот какими были упряжные псы в XVII–XVIII веках, знаем точно. Рассказы об этих собаках оставили все исследователи Камчатки. Целую главу посвятил собачьим упряжкам Степан Крашенинников в своей работе «Описание земли Камчатки», называя езду на собаках уникальным изобретением камчатских жителей. Он очень подробно рассказал, каким образом запрягали собак в нарту 300 лет назад, как управляли, чем кормили. Тогда ездовые псы были единственным надежным видом зимнего транспорта. Оленьи упряжки, хоть и превосходили собак в скорости, но требовали специального ухода, нуждались в частом отдыхе и подкормке, гибли в случае длительной непогоды. Поэтому ездовые собаки очень ценились. Стоимость хорошей упряжки была высока и сопоставима с годовым жалованьем казака, а порой превышала ее, доходя до 60-ти рублей за четырех собак. Интересно, что и через 200 лет после Крашенинникова цена упряжной собаки оставалась очень велика. Об этом говорит в книге «Моя Камчатка» митрополит Нестор: стоимость одной рабочей собаки варьировалась от 50 до 150 рублей, сам же Нестор (тогда иеромонах) получал 40 рублей в месяц. Такая цена ездовых была вполне оправдана. Без собачьих упряжек жизнь на Камчатке казалась немыслимой, как сейчас нельзя представить себе города без общественного транспорта. Имелась даже определенная такса за пассажирский проезд на нартах — 6 копеек с версты. А наиболее обеспеченные люди путешествовали с комфортом: в закрытых возках с коврами и печкой, в такой возок впрягалось несколько десятков ездовых псов. Работали собаки не только зимой, но и в бесснежный период — словно бурлаки тащили они груженые лодки вверх по течению рек. Ездовая собака прочно вошла в быт, в религию, предания аборигенов Камчатки. Ительменские мифы рассказывают, что, когда бог Кутх ездил на собаках, образовывались горы и долины. А когда собака Козей из упряжки горного духа Туйлы отряхивалась, происходили землетрясения.

Собаки часто приносились в жертву во время исполнения языческих обрядов, а их кровь использовали при лечении кожных заболеваний. Так что камчатские жители не могли представить своего существования без собак или, как их ласково все называли, собачек.

С конца XIX века началось активное исследование полярных районов. Экспедициям понадобились выносливые, быстрые, неприхотливые к пище и содержанию, доброжелательные и умные ездовые. И наши собаки во множестве отправлялись покорять льды Арктики и Антарктики (к сожалению, ни одна из них не была возвращена на полуостров). Во времена «золотой лихорадки» сотни прекрасных упряжных собак были вывезены с Камчатки на Аляску. Тоже безвозвратно, но они хотя бы не были потеряны в истории: оценив их резвость, американцы начали использовать камчатских псов не только для освоения северных территорий, но и в спортивных гонках. Перелистав старые подшивки аляскинских газет, обязательно встретишь фотографии легендарных спортивных упряжек, вожаками которых были собаки, привезенные с Камчатки.

Несмотря на постоянный вывоз, собак на полуострове, даже в середине XX века, оставалось еще довольно много — около 50 000. И они, как и прежде, в буквальном смысле, тащили на себе Камчатку, осуществляя связь между 150 населенными пунктами. Перевозили почту, продукты, лекарства, пассажиров. И, по традиции, ни один зимний праздник не обходился без гонок на собаках.

Даже приход на север техники — снегоходов, вездеходов, вертолетов — не оставил собак без работы.

Камчатцы не желали отказываться от этого удобного живого вида транспорта, и в новогоднюю ночь 1960 года над Камчаткой привычно звучал многотысячный собачий вой. Катастрофа случилась чуть позже. Трудно теперь сказать,что явилось первопричиной — может то, что одного высокопоставленного чиновника цапнул нартовый пес, а возможно,пущенный кем-то слух, что на прокорм ездовых идет 10 миллионов штук лосося в год или чье-то «авторитетное» мнение, что упряжки — пережиток прошлого, который нужно искоренять… Но в конце 60-х годов ездовой собаке была объявлена война. Всевозможными указами и постановлениями запрещалось держать собак в поселках, заготавливать для них нужное количество рыбы. Собачий мех был признан ценным, и в сельских пошивочных цехах началось изготовление шуб, шапок, унтов из шкур собак. Надо сказать, что у камчатских ездовых есть одна особенность — чем красивее мех и ровнее окрас, тем лучше рабочие качества собаки. Так что в течение нескольких лет в камчатских поселках были уничтожены самые хорошие нартовые псы, в первую очередь вожаки. «Обезглавленные» упряжки часто становились не нужны своим хозяевам, распускались и тоже попадали под истребление. Очень многие каюры просто не находили в себе сил дальше содержать упряжку: слишком с большими трудностями это было связано. Количество ездовых собак на Камчатке стремительно сокращалось. Порода, которую жители полуострова сохраняли и использовали в течение тысячелетий, была поставлена на грань исчезновения.

Лозунги были правильные: профилактика возможных инфекционных заболеваний, борьба за чистоту и тишину в поселках, экономия продуктов питания. Кто против? Воздержался? Принято единогласно.

Собак начали истреблять. В северных поселках отстрел вели варварски. Убивали псов не только по ночам, но часто и среди дня, на глазах у детей. Кровь на снегу, ободранные собачьи туши, умирающие в подворотнях раненые собаки. Страшная картина, но не преувеличенная. Приехав в Палану в 1974 году, я с ужасом наблюдала ее воочию. Я была тогда ребенком и могла только плакать от жалости и прятать, вместе с другими детьми, по подъездам щенков. Взрослые пытались сопротивляться по-другому. Например, объявляли во всеуслышанье, что во дворе, где содержится упряжка, поставлены капканы. Или ножницами и краской уродовали шкуры своих собак, надеясь, что это убережет их от выстрела. Десятки возмущенных писем направлялись в окружную прокуратуру и Корякский окружком, в центральные газеты и Госкомсевер. Вот выдержки из некоторых:

 

 

Люди пытались образумить власти, доказывая, что для прокорма собак не берется рыба ценных пород. Что ездовых псов кормят сухим уйком (мойвой), мясом морзверя, отходами при забое оленей, а собачью юколу делают не из мякоти рыбы, а из рыбьих хребтов, остающихся после засолки балыка. Надо сказать, что это и в самом деле так. Даже в XVIII веке, когда не было лицензий и рыбнадзоров, для собак использовалась в основном рыба не годная в пищу людям (С. Крашенинников, «Описание земли Камчатка», ч. 3, гл. 8).

Однако местные инстанции хранили молчание. А собак продолжали уничтожать. Поощрялась даже не сдача шкуры, а сам факт убийства — в коммунхоз достаточно было принести уши и голову собаки, чтобы получить «заработанные» 8 рублей, а шкура оставалась стрелку. Ее можно было продать за бутылку водки или за 15 рублей, как повезет. И любители собачьей охоты не гнушались снимать собак с цепей, сбивать замки с сараев, куда коряки прятали псов. Зимой 1987 г. в селе Лесная убили 300 собак, и по весне, чтобы съездить по хозяйственным делам, людям приходилось собирать оставшихся ездовых (как правило старых) по нескольким дворам, чтобы сформировать одну упряжку. 64-летняя пенсионерка Мария Гавриловна Шмагина приехала на собачьей упряжке в Лесную из Кинкиля на новогодние праздники, навестить детей и внуков. А ночью в ее упряжке застрелили вожака. По сути дела старую женщину оставили без кормильца — именно на собаках она привозила себе из Лесной продукты, ездила за водой, проверяла петли на зайцев и горностаев, подрабатывая тем самым к малюсенькой (в 24 рубля) пенсии.

Итак, ездовых убивали, но на поселковых помойках псов меньше не становилось. Все очень просто — кому же продашь шкуру облезлой бродячей шавки? И по улицам сел свободно бегали злобные и уродливые, от намешанных в них кровей, беспризорные собаки.

Это были восьмидесятые годы.

А в 1990 году заговорили о возвращении северных традиций. На Камчатке была организована гонка на собачьих упряжках «Берингия».

В 1990 году по инициативе журнала «Северные просторы» и российского Фонда народов Севера, Сибири и Дальнего Востока была организована гонка «Берингия» между селами Эссо и Мильково, на 250 км. 9 каюров из Караги, Оссоры и Эссо, 76 собак. Журналисты радостно объявили о возвращении национальных традиций и возрождении породы камчатской ездовой собаки. Но именно эта первая гонка показала, насколько много утрат понесла Камчатка и в традициях упряжного собаководства и в генофонде камчатских собак. Эксперт-кинолог Борис Широкий, осматривающий собак, прибывших на гонку, с горечью констатировал, что из 76 псов хоть как-то подходят под стандарт камчатской ездовой лишь 12. Остальные 64 пса — вырожденцы, имеющие в себе признаки многочисленных «культурных» пород: овчарок, терьеров, сеттеров. Потомство от этих собак получать нельзя, оно будет еще хуже родителей. А из отобранных 12 камчатских ездовых половина собак оказалась кастрирована. Кобелей в национальных селах кастрировали с давних времен, ведя своеобразную селекцию. Таким образом, в селе или стойбище оставались несколько лучших производителей, от которых и щенились суки. Кастрация не производилась, пока собака не войдет в силу и не проявит себя в работе. Никогда не кастрировались кобели с выдающимися рабочими качествами. Теперь же осталась только память, что подобная операция существовала, а вот с какой целью она делалась — забыли. Стали кастрировать молодых собак лишь для того, чтобы были послушнее, не задирались с собратьями, не убегали на «свадьбы». Большинство владельцев упряжек жили сегодняшним днем, не задумываясь, от кого получать щенков через год и на каких собаках через 10 лет будет ездить сын. А может, это происходило от неверия, что сыну будут нужны ездовые собаки? Так или иначе, но за неимением своих «женихов» камчатские суки приносили щенков от привезенных в поселки домашних любимцев. И как итог — вырождение ездовой породы.

Но вернемся к «Берингии». Поразила скорость собачьих упряжек на дистанции, вернее то, что ее просто не было. Последние 50 км трассы победитель шел со скоростью 7 км в час! Даже делая скидку на не слишком укатанную дорогу, это невероятно медленно и свидетельствует лишь об одном — упряжки состояли не просто из беспородных собак, но эти дворняги были еще плохо кормленые, изможденные и не имели ни малейшего желания бегать. Здесь уже нужно говорить не об исчезновении породы, а о деградации каюров и утрате ими традиции своих предков пусть не доброго, но разумного отношения к собаке. Вот цитата из очерка Александра Смышляева о «Берингии»: «На Сидала наехала на спуске нарта, и каюр был вынужден оставить его на трассе. Самый сильный кобель упряжки Небаты вскоре тоже поранил ногу и отстал от нарты». И еще: «Собаки «Берингии»… Все вынесли они на своих крепких спинах и сбитых лапах. Лишь единицы не дошли до финиша, оставшись в снегах Срединного хребта» То есть как это «оставшись»? По своей воле? Нет. Они честно тащили нарту, потом выбились из сил или травмировали лапу и… были брошены! Доберется пес до поселка — его счастье. Замерзнет — стыдно никому не станет. Но даже если не рассуждать о гуманности, это ведь просто бесхозяйственно так относиться к собакам, которых остались единицы. А в местных газетах тем временем всерьез обсуждался (и теперь обсуждается) вопрос о конкурентоспособности камчатских каюров на международных стартах. И почему-то никого не возмущает, что на наших национальных гонках очень многие каюры заставляют собак бежать самым примитивным способом — палкой. А ведь на международных соревнованиях за грубое (о жестокости вообще речи нет) обращение с собакой спортсмен подвергается дисквалификации. Ну а гонщик, бросивший уставшего пса, больше не сможет заявиться ни на одни гонки…

Да, «Берингия» была очень нужна, просто необходима, чтобы понять, в какой упадок пришло на полуострове упряжное собаководство. Ведь на гонку в 90-м году смогли приехать всего 9 каюров. И это при том, что организаторы обеспечивали гонщикам проезд, питание и корм для собак. К сожалению, на последующих «Берингиях» число национальных упряжек увеличилось ненамного. Видно, что-то сломалось в людях за годы собачьего геноцида. И молодое поколение коренных жителей Камчатки, выросшее в то время, утратило не просто умение и желание содержать упряжку, но и уважение к ездовой собаке. Вернуть все это, на мой взгляд, может организация спортивных гонок по международному образцу. Гонок, где в центре внимания — ездовая собака, где для собак работает бригада ветеринаров, на места ночевок завозится качественный корм и сено для подстилок, а правила соревнований защищают здоровье животных. Гибель же собаки на таких гонках рассматривается как чрезвычайное происшествие. Вероятно, тогда и зрители и участники состязаний поймут, что главные герои гонок — именно собаки. Пережитком прошлого должны стать не собачьи упряжки, а варварское отношение к ним, культивируемое в последние десятилетия. Вот тогда придет пора говорить о возрождении национальных традиций и камчатской ездовой. Но пока остается нормой взгляд на упряжную собаку как на малоценную вещь (можно бросить, покалечить, убить), восстановление породы и увеличение числа хороших упряжек невозможно. Об этом говорит и опыт гонки «Берингия» — через 11 лет ее существования, в марте 2001 года, на старте в Эссо собрались лишь 15 команд.

В этом году, в одной из передач «Радио-3», я услышала рассуждения корреспондента о гонках на собачьих упряжках. Основной была следующая мысль: да, у наших каюров невысокие скорости, зато ни один иностранный гонщик не выдержит столь суровых условий — целый день на морозе и в снегу, ни душа тебе, ни теплого туалета, и ночевки не в отелях. Вынуждена разочаровать сторонников этого мнения — мы должны многому поучиться у зарубежных спортсменов: умению работать на трассе, заботиться о собаках больше, чем о себе, отказываться ради них от еды и сна, при этом проходить в день по 250 км. И не на всех гонках, как считают многие, готовится укатанная трасса, например, правила «Юкон-Квест» предполагают лишь маркировку дистанции и более 1000 км гонщики идут среди торосистого льда Юкона, по заснеженной тундре и настолько крутым перевалам, что нарту приходится разгружать и нести вверх вещи на себе. А ночуют в снегу, вместе с собаками. Так что в сложившейся ситуации, чтобы восстановить на полуострове ездовое собаководство, нужно учиться. И, как это ни печально, учиться именно у иностранных гонщиков. Ведь в то время, пока на Камчатке отстреливали оставшихся ездовых, американцы бережно сохраняли в архивах фотографии и клички камчатских собак, устанавливавших спортивные рекорды на Аляске в начале прошлого века — Колыма, Волчок, Сосулька, Тоска, Душка, Белка, Серко… Кинологи тщательно прослеживали судьбу их потомков и всегда помнили о русском происхождении (знаменитая ездовая порода «сибирская хаски», выведенная в Америке, берет начало именно с камчатских собак). Скандинавы усовершенствовали гоночное снаряжение и разработали новые методики тренировок ездовых для разных дистанций. Немецкие ветеринары продумали целые комплексы мер, чтобы быстрее восстановить силы уставшей собаки и подготовить ее к дальнейшему бегу. Австрийцы и швейцарцы подсказали правила генетического отбора собак, воспитания и содержания ездового щенка. А все вместе, за сто лет существования ездового спорта, научились организовывать великолепные, порой очень сложные и протяженные гонки. Конечно, гораздо легче продолжать ездить по Камчатке на беспородных собаках со скоростью 10 км в час и презрительно отмахиваться от всего мира, мол «сами с усами». Но в этом случае нужно навсегда забыть и о восстановлении своей ездовой породы и о международных стартах.

Есть другой путь — попробовать перенять и использовать мировой опыт спортивной и племенной работы. Именно это попытались сделать я и мой муж Сергей, организовав питомник камчатских собак «Ингляу», а позже общественную организацию «Камчатский Центр ездового спорта». Но это тема уже для другой статьи.