ОТЧЕТ счетной палаты

На этой неделе Госдума приступит к обсуждению внесенного Сергеем Степашиным законопроекта, главная суть которого — выведение Счетной палаты из подчинения парламенту и переподчинение ее президенту. Оправдано ли такое предложение, насколько оно логично? Корреспондент «РВ» беседует с заместителем председателя палаты Юрием БОЛДЫРЕВЫМ.

— В той, в какой представляемая нами информация востребована обществом. Если оно опирается на эту информацию, а не судит о политиках только по их самоотчетам, значит, работаем не зря. Если оно смирилось с мыслью, что в России все и всегда воруют, значит, такие цивилизованные институты, как суд или Счетная палата, не востребованы.

Сейчас, независимо от того, хороший у нас президент или плохой, важно, что парламент его абсолютно поддерживает, а потому менее интересуется независимой информацией о работе исполнительной власти. Для демократической схемы лучше, чтобы был независимый придирчивый заказчик в лице парламента.

— Наша работа, напротив, очень результативна в плане информирования общества о невиданных в мире злоупотреблениях со стороны власти. А вот результативность деятельности правоохранительных органов практически нулевая. Вспомним хотя бы историю с кредитно-залоговыми аукционами. В 95-м году, когда не хватало денег на зарплату учителей и врачей, правительство находит возможным кредитовать банки из «временно свободных средств» на общую сумму в 600 млн. долларов. Потом оно тут же берет эти деньги у банков назад, но уже в виде займа под залог стратегической собственности — «Юкос», «Норильский никель» и т.д. И, заметьте, никто до сих пор не сидит.

Что касается полномочий, то если бы мы попросили себе право казнить и миловать, это было бы неправильно. Счетная палата уже который год требует иного — чтобы ни у кого не было монополии на иски в судах в защиту государственных интересов. Не только у прокуратуры, но и у парламента, и у депутатов и их фракций, и, разумеется, у Счетной палаты должно быть это право.

Еще один вопрос, который мы ставим, — о подконтрольности государству Центробанка. Если у нас деятельность всякого госоргана, наделенного распорядительными функциями, подлежит контролю, то и ЦБ не должен составлять исключения. Пусть не палата, но тогда какой-то иной независимый орган должен иметь право проверять его работу, как, например, конгресс США вправе это делать через Главное счетное управление (аналог Счетной палаты) применительно к федеральной резервной системе.

Но параллельно, к сожалению, поднят ряд вопросов, касающихся механизма формирования и функционирования палаты. Например, кому она подотчетна — парламенту, как сейчас, или президенту? Формируется ли она самостоятельно или же с участием исполнительной власти? Лично я считаю нашу нынешнюю независимость огромным достижением. Еще раз подчеркиваю — безотносительно к тому, кто является президентом страны.

— Если бы те, кто его, как нам кажется, ставил, считали его стремящимся действительно навести в стране порядок, они бы нашли кого-нибудь другого. Но если он, как разведчик, сумел их перехитрить, у нас есть шанс для оптимизма. Если он и впрямь начнет наводить порядок, все честные люди готовы будут подставить ему плечо.

— Безусловно. Есть примеры. Например, в Сингапуре Ли Хванчжи сделал-то всего две вещи. Вот мы любим повторять насчет презумпции невиновности. А ведь она должна существовать для граждан, но не для чиновников. В их отношении в Сингапуре был применен обратный принцип. И отпала нужда доказывать, что чиновник, который «забылся» и перевел деньги не туда, еще и в карман что-то положил, или что принявший от кого-то ценный подарок «расплатился» за него госзаказом. Уже самих этих фактов стало вполне достаточно, чтобы отстранить от работы или даже упечь за решетку.

Ну и второе: Ли Хванчжи ввел высокую зарплату для госслужащих. Так, премьер вполне официально получает около миллиона долларов в год. Ему и его ближайшему окружению невозможно дать взятку. Вот почему коррупции, как массовой работы власти против национальных интересов, в Сингапуре нет. Кстати, получив независимость в 1965 году, он был одной из беднейших стран. К 1992 году одни только свободные валютные резервы этого города-государства превысили весь бюджет России,

И вернемся в Россию. В проекте бюджета-2001 записано, например, что правительство самостоятельно определяет порядок выделения безвозмездных и безвозвратных ссуд предприятиям различных форм собственности — статья 108-я. Надо переводить на русский язык? Если эта норма сохранится, ни к чему будет искать чьи-то швейцарские счета. Зачем рисковать, под статью лезть, когда можно абсолютно законно (!!!) перевести бюджетные деньги в любую лавочку?

— Думаю, это те 9 млрд. долларов, которые были противозаконно изъяты правительством из федерального бюджета в 1995 году, как «компенсации в связи с отменой таможенных льгот». Это треть всех бюджетных ресурсов. До сих пор никто не в тюрьме, хотя все виновные известны. Из последних случаев, безусловно, Эрмитаж. Здесь махинации имели место не только в сфере искусства. Например, заключались договора с некими фирмами на уборку помещений, накладные расходы на которые дошли до 1500%. Фирма, естественно, ничего не убирает, а нанимает субподрядчиков, которых в действительности... физически не существует. Стандартная схема слива денег. По этому делу тоже никто не сидит, хотя проверки завершены еще в феврале. В одном из актов, например, было указано на подделку конкретного экспоната. И тут же пришел ответ из МВД: подделок не обнаружено. Но тогда судите нас: зампреда, аудитора, того инспектора, который якобы оклеветал руководство музея.

— Накануне очередных выборов на Сахалине соперники много обсуждают хорошо знакомую вам тему соглашений о разделе продукции. Но вот парадокс: документа, вызвавшего столько споров, практически никто не видел. Его нет в открытой печати, в библиотеках, даже в архивах Думы и правительства. С чем это связано?

Во всем мире недропользование осуществляется либо по лицензиям, как в развитых странах (например, в США), либо на основе концессий и соглашений о разделе продукции, как в странах развивающихся (типичный пример — Китай). Но соглашения по освоению сахалинских месторождений имеют с китайскими или норвежскими образцами лишь чисто внешнее сходство. В действительности же они — наихудший вариант колониальной эксплуатации наших природных ресурсов.

Известно: добываемая нефть делится на компенсационную и прибыльную. Прибыльная нефть делится между инвестором и Российским государством, а компенсационная идет на компенсацию затрат инвестора. У нас сверхсложные горно-геологические и ледовые условия, и компенсационная часть может быть очень велика — до 70% общего объема.

Так что для нас главное: получим ли мы свою маленькую долю прибыли или на что пойдет компенсационная нефть? Другими словами, на развитие экономики какой страны она пойдет — США, Канады, Японии, Кореи и т.д. или все-таки России? Все оборудование, что будет закупаться, будет произведено на наших заводах или за рубежом? Транспортные услуги, танкерный флот будут наши или чьи? И в этой главной части в соглашениях ничего конкретного не предусмотрено. Нормы типа «инвестор будет стремиться обеспечить до 70% заказа российским подрядчикам-поставщикам» никого ни к чему не обязывают.

Если вы недропользователь, и у вас есть друзья — поставщики оборудования, есть друзья, у которых вы можете взять кредит, связанный обязательствами закупить оборудование других ваших друзей, допустите ли вы, чтобы появилась прибыль? Или вы постараетесь всю нефть списать в затраты? Если предпринимателю разрешили списать все без ограничения, он должен быть полным идиотом, чтобы оставить хоть какую-то прибыль. Так вот, эти соглашения не предусматривают реальных механизмов ограничения списания затрат. Более того, если предположить, что в последний день реализации соглашения у инвестора окажется лишний десяток миллиардов долларов, юридически ничто не помешает ему списать их... на премию директору.

Если вы помните, одна из главных претензий к советской экономике состояла в том, что она была высокозатратной. Так вот, такие СРП — это наихудший вариант затратной экономики, когда инвестору, а вернее посреднику, поскольку он берет кредиты и уже на них осваивает месторождения, выгодно максимально завысить расходы. Россия с этих соглашений может не получить ничего. Примерно из 80 миллиардов долларов можем получить в виде «благотворительного взноса» пару больниц и школ.

Благодушный простак может рассчитывать на то, что мы имеем дело с серьезными фирмами, а не с «рогами и копытами». Но государство, 150-миллионный народ никак не могут строить расчет международных экономических взаимоотношений на том, что добрый инвестор не воспользуется нашей продажностью и бардаком...

Здесь сразу надо оговорить, что на Сахалине и вообще в России именитые фирмы напрямую не работают. Работают оффшорные компании, в названиях которых присутствуют имена знаменитых фирм. В случае какой-то экологической катастрофы никакой ответственности материнские компании за действия дочерних не несут.

Причем на случай, если нужно сделать неприличную в глазах мирового общественного мнения вещь, можно (опять-таки в полном соответствии с соглашением) взять и переуступить свои права какому-нибудь ТОО, зарегистрированному еще в какой-нибудь оффшорной зоне. Кто за этим ТОО стоит, вы будете допытываться лет 25... И, разумеется, то, что делается у нас, не имеет никакого отношения к современной западной рыночной экономике.

Вроде бы оперируем одними и теми же терминами, а смысл скрывается совершенно другой. Скажем, у них в США конкурс и у нас. Только у них — по одному переменному параметру -размеру разового платежа (бонуса). У нас это 5 или 10 переменных параметров. И мудрая комиссия на столь добротной почве для коррупции сравнивает, что называется, теплое с зеленым...

Практически какую статью нашего законодательства на сей счет ни возьми, российская коррупционная емкость несопоставима с тем, что имеется в других странах. Я не говорю о том, что в США, скажем, прежде чем предоставить кому-то право недропользования, сначала внимательно изучают предысторию: не было ли случая нарушения природоохранных норм, аварий каких-то. И разумеется, никогда лицензию не получит оффшорная компания.

В целом же важно подчеркнуть, что претензий ни к «Шеллу», ни к кому бы то ни было за рубежом здесь быть не должно. Все претензии — к родной власти. К тем госорганам, людям и к тем политическим партиям, которые такие соглашения заключали и такой проект Закона об СРП лоббировали.

— «Яблоко» лоббировало его через Думу, а я, находясь в Совете Федерации, с группой коллег противостоял этому закону. Небезуспешно. Наиболее вульгарные нормы нам удалось исключить в согласительной комиссии, которую я возглавлял от Совета Федерации. Это нормы о праве правительства произвольно отступать от российских законов при заключении соглашений с иностранными инвесторами; это нормы о неограниченной бесконкурсности. Этому предшествовала моя борьба внутри своей партии. Пришлось пройти всю цепочку от бюро центрального совета до съезда движения. И в ситуации, когда закон завис между Думой и Советом Федерации, съезд «Яблока» принял решение прекратить дискуссию. Цена вопроса — будущее российских недр на триллионы долларов — такова, что я вынужден был выйти из партии, чтобы продолжать бороться. Эта борьба не закончилась. Она продолжается и по сей день. Ведь ряд дефектов Закона об СРП сохраняется.

Это возможность заключения соглашения без конкурсов, возможность заключения соглашения с оффшорными компаниями. Отсутствует механизм страхования ответственности. Узаконена неограниченная возможность списания расходов. И, наконец, несмотря на то, что в закон нам удалось ввести норму об обязательности квоты на поставки оборудования для российского машиностроения, она была скорректирована в 1998 году. Вроде хорошо сказано: не менее 70 процентов. Но с оговоркой: российское оборудование должно быть конкурентоспособно по качеству и срокам поставки. Если бы было написано «удовлетворять требованиям такого-то стандарта» — понятно. А так недропользователь, предъявив завышенные требования на 5 процентов по малосущественному параметру, будет иметь право отказаться от российских поставок и закупить оборудование у своего поставщика в 10 или в 100 раз дороже. А норма о сроках поставки — это просто неприкрытое издевательство. Я всегда сумею приурочить заказ к моменту, когда у моего поставщика уже оборудование есть, а у других — нет. Причем хорошо известно, как этот вопрос решают и в «восточном» Китае, и в «западной» Норвегии, но именно те известные нормы законов, которые обеспечивают гарантии защиты национальных интересов, у нас категорически отклоняются. Словом, опасность, что мы и другие месторождения можем отдать за просто так, сохраняется.

— Ложь! Сначала все самое ценное мы раздариваем частным лавочкам, потом у нас, бедных, не хватает денег... А то, что у государства нет денег на инвестиции в добычу того, что точно принесет прибыль, — это уже, извините, полный бред. Я могу вам привести примеры, когда в одном только «Кредо-банке» в свое время пропало более 300 млн. государственных долларов. Масштабы противозаконного изъятия ресурсов из бюджета и госсобственности несопоставимы с теми инвестициями, которые необходимы в энергетический сектор.

— Нарушения, связанные с системой ведения бухгалтерского учета и отчетности в связи с перечислением бонуса. Скажем, за одним и тем же номером в Минфине значилось несколько разных документов, ставших основанием для перевода средств. По соглашению документацию обязаны вести на русском языке, хранить ее соответствующим образом и т.д. Целый ряд этих условий не соблюдался. Выяснилось, что наблюдательные советы и иные органы, которые должны защищать наши интересы, практически не приступали к работе. Фактически мы подтвердили свои старые опасения.

— К сожалению, у нас нет оснований считать соглашения незаконными — они «освящены» Законом об СРП, при принятии которого мы вынуждены были пойти на компромисс и записать, что уже заключенные соглашения вступают в силу в том виде, в каком они были подписаны. Но они в таком виде абсолютно не выгодны и опасны для России. Что касается возможности поставить перед Стокгольмским судом вопрос о принуждении к корректировке этих соглашений как кабальных и дискриминационных по отношению к России, то она не исключается. Это уже предмет детальной юридической проработки. Но главное — нужна политическая воля власти защитить наши долгосрочные национальные интересы.

Коррупциометр Болдырева зашкаливает