|
РЕГИОНАЛЬНЫЙ ИНФОРМАЦИОННЫЙ ДАЙДЖЕСТЭКОНОМИКА, ЭКОЛОГИЯ, ИСТОРИЯ, КУЛЬТУРА |
Дальневосточная рыбацкая студия представляет
Это автобиографический фильм. И начинается он такими словами:
— Нет, я родился вовсе даже не в Японии. Моя родина — самый дальний восток Российского государства. И эту свою родину я очень и очень люблю, хотя многие из моих земляков ее ненавидят и проклинают.
Моя малая родина — маленький поселок, расположенный в устье великой лососевой реки — Камчатки — Усть-Камчатск.
Ну, а причем тогда Япония? При том, что именно в Японии я нашел то, что, казалось мне, навсегда потеряно в России.
Что же именно– любовь к родному очагу, почитание стариков, сохранение народной памяти, бережное отношение к природе…
Это фильм о войне Советского, а теперь Российского государства с собственным народом. Войне необъявленной и тайной, но от этого, наверное, еще более подлой и зверской, чем в войнах, если можно так о них сказать, обыкновенных.
Эта война началась в 1926 году, когда советские этнографы отказали в праве на национальную принадлежность одному из самых древних народов Северо-Востока Азии , аборигенам Камчатки — камчадалам. Археолог, академик Н.Н. Диков нашел самую древнюю стоянку первых жителей Камчатки и определил ее возраст в 15 тысяч лет. Эта стоянка была расположена на берегу Ушковского озера в долине реки Камчатки. Но одним росчерком пера был поставлен крест на исторической памяти и на судьбе целого народа. Они были лишены льгот народов Севера, не получали ни северных надбавок, ни коэффициентов, как специалисты, прибывающие на Камчатку с материка. Но, самое главное, древние рыбоеды были лишены право на ловлю рыбы, без которой они не могли жить.
В одном из самых живописных мест долины реки Камчатки — на входе в Щеки — был расположен небольшой камчадальский острог Камаки, названный так в память вождя Камака, получившего после крещения новое имя — Степан Кузнецов. Многочисленные Кузнецовы жили в Камаках и в годы Советской власти. В 60-х годах было принято решение об экономической бесперспективности села, история которого насчитывает тысячи лет. Камаки были закрыты. Народ заставили покинуть родное село — сначала закрыли школу, потом больницу, почту, магазин… Так обрубали исторические корни.
Потомки вождя Камака поселились в Усть-Камчатске. Дядя Ганя и тетя Шура, родители моего друга детства Витьки Кузнецова, стали моими вторыми родителями, потому что у нас с Витькой в детстве было два общих дома — мой и его…
Вскоре к переселенцам из Кама присоединились и потомки русских казаков из Нижнекамчатского острога, бывшего в свое время столицей Камчатки, который также потерял для Советской власти все экономические перспективы, затем -- потомки украинцев-молокан из Николаевки (которую основывали мои предки), русских переселенцев из Березового и Черного Яров. Из нескольких маленьких рыболовецких колхозов создавали один — мощный, на века с претенциозным названием —"Путь Ленина".
В самом Усть-Камчатске в первые годы Советской власти также шли гигантские революционные преобразования. В 1927 году появляется поселок под названием Первый завод — здесь построен первый государственный рыбоконсервный завод. Мощность его даже по современным меркам просто невероятна — 8 технологических линий выпускали за восемь часов работы 288 000 банок. На заводе были механизированы все процессы.
Но и этих мощностей оказалось маловато: завод был не в состоянии пережевать и проглотить то количество рыбы, которое давала в то время река. В 1928 году построен еще один завод. Очередной Усть-Камчатск так и остался в памяти как Второй завод. Сюда в 1947 году завербовались, убегая от голода из Новокузнецкого района Пензенской области мои дедушка с бабушкой с детьми, в том числе и с моей матерью.
Но на этом строительство очередных Усть-Камчатсков не прекратилось — в пятидесятых годах в здесь открывается морской порт для вывоза деловой древесины в Японию — появляется поселок Варгановка. В шестидесятых решено перенести районный центр из старого Усть-Камчатска (деревни, как сначала пренебрежительно, а теперь с любовью называют его в Усть-Камчатске) в Новый. Так появился Новый поселок. Его строили по традициям Петра Великого — на болоте.
Но это еще не все — принято решение строить город Усть-Камчатск. Строить не просто на перспективу — НА ПЕРСПЕКТИВИЩУ… На 18 тысяч человек. Намерения были, конечно же, самые благие — переселить людей из цунамиопасной зоны. Основания для этого были — в 1923 году цунами смыло частный рыбоконсервный завод на той самой косе, где был построен Первый завод. Только вот получилось и на этот раз по формуле:хотели как лучше, а получилось, как всегда.
Как всегда — это значит с полным презрением к тому самому народу, для которого и было уготовано новое благо.
В Москве и знать не знали, сколько Усть-Камчатсков скрывается под одним этим названием. Первый завод так до сих пор и не перенесен из цунамиопасной зоны — Москву попросту надули. А на старый Усть-Камчатск, на деревню, большая часть населения которой составляли выселенцы из Камак, Нижнекамчатска, Николаевки, Черного и Березового Яра, пустили, как разъяренных собак, бульдозеры (если бы под рукой оказались танки, то в ход пошли бы, уверен, они — ведь война продолжалась!), и они ломали дома как спичечные коробки, не оставляя людям никаких надежд на то, что они имеют право на родной очаг.
Были разбиты и наши с Витькой дома.
Мой отец прожил на Погодном только год и умер. Как умерли в тот год многие деревенские старики и старухи, жизнь которых оказалось заключенной в четырех серых бетонных стенах в городе, построенном на сером морском песке, на котором не росли ни деревья, ни трава. Мы постарались похоронить его на сухом и высоком месте. Но вокруг были болота, и сейчас кладбище разрослось, многие могилы находятся в воде — вероятно, хоронили людей в последнюю — жуткую для всех, кто живет на Погодном — зиму.
И колосс на глиняных ( то бишь песчаных) ногах не выдержал испытания — рухнул на колени, похоронив под руинами не одного старика. Кто же из них мог без последствий выдержать зиму с сорокоградусными морозами и многодневными пургами, когда сугробы поднимались до третьего этажа, БЕЗ СВЕТА, ТЕПЛА, ВОДЫ И, соответственно, без КАНАЛИЗАЦИИ.
Есть ли какой-то выход сегодня из того, что произошло в Усть-Камчатске?
Заместитель главы администрации района Юрий Борисович Ковтун говорит однозначно: "Стариков необходимо ЭВАКУИРОВАТЬ". Как видите, в ход пошла фронтовая лексика. Скрывать уже нечего — война и должна была закончиться чьей-то победой. И если она велась против собственного народа, то уничтожение это народа и есть победа.
Юрий Борисович не кривит душой и ничего не утаивает -- ситуация, хуже не бывает, бьемся, как рыба об лед, но результат тот же, что и у рыбы — превращаемся в ледышку. Денег же на переселение стариков — а в Усть-Камчатске остались только старики-пенсионеры и те, кому некуда ехать, кого никто и нигде не ждет, кто никому не нужен.
Я повстречался со своими, деревенскими, земляками. Дядя Ганя, который живет здесь, восстановив разрушенный дом, с негодованием отзывается о правительстве — как же можно не сохранять собственный дом, какой же ты после этого хозяин.
А я вспоминаю Японию, в которой был по своим "киношным" делам. Вспоминаю чистенькое, ухоженное русское кладбище в Нагасаки, -- первые могилы там появились еще в середине прошлого века. И тут же перед глазами затопленные могилы Усть-Камчатска и рухнувшие на землю кресты в казачьем Нижнекамчатске.
В Японии, в каждом большом городе, я видел православные храмы — в Нагасаки, Токио, Хакодате. Японцы, которых нас всю жизнь приучали ненавидеть, с любовью сохраняют все, что касается их истории, в том числе и истории двух наших государств — и если мы превращали японские кладбища в свалки, как в том же Усть-Камчатске, на Первом заводе, а православные храмы — в сараи, то и сами поэтому живем на одной большой свалке или в одном большом сарае, который зовется Россией. Мы живем в России, которую любим с той же силой, с которой ее же и ненавидим и проклинаем. Японцы же любят — они строят, обихаживают, обустраивают свою страну, начиная с самого малого и самого близкого — с малой родины, любимых родителей, памяти о близких, передаваемая из поколения в поколение, неспособности к надругательству и святотатству над родной природой…
Но откуда взяться любви, когда очаг разрушен, могилы брошены, старики влачат жалкое существование, память расстреляна, а природа истерзана… Откуда взяться любви, если государство продолжает войну против собственного народа и одерживает над ним одну победу за другой. Откуда взяться любви, если остывает материнское сердце в четырех холодных стенах тюрьмы, имя которой, может быть, Усть-Камчатск, а может быть, и Россия…
Содержание |
|
 |
 |