МОЙ ДЕВИЗ ОСТАЕТСЯ ПРЕЖНИМ —
«ВРЕМЯ НЕ ЖДЕТ!»

 

 

С.И. Вахрин, главный редактор «ТВ»: Василий Николаевич, мы с Вами встречались чуть больше года назад, как раз в то время, когда на Камчатке сменилась власть и еще не ясно было, что вместо союза старых сил (прежняя администрация) с новыми, который Вы (да и мы тоже) приветствовали, образовалось нечто иное. Как Вы это расцениваете? Да и вообще, какова Ваша оценка событий через год после смены власти?

 

В.Н. Полукаров: Вы знаете, я остаюсь на прежних своих позициях. Случилось то, что случилось. Значит, это закономерно. Или наши старики не имеют права влиять на нас и нашу жизнь? Не имеют права свою волю выразить? Те старушки, те старики, которые созидали Камчатку, крепили Советский Союз, — разве не имеют права выразить свое желание видеть у власти того человека, которому они верят? Они бросили свой бюллетень в урну, и он долетел именно до того, которого они хотели видеть на высшем посту. Они хотели губернатора-коммуниста, и они его получили.

 

В.: То есть выразили свой протест против старой власти?

 

П.: Совершенно верно. Эти люди таким образом и выразили свой протест против старой власти, потому что то болото, которое нас окружало, оно просто им было уже не под силу, они в нем задыхались. Если в 90-м году я, молодой, принял условия игры, то они не приняли, потому что у них просто не было сил их принять. Я принял и играл по этим правилам, но правила меняются, и жизнь идет, и никуда не денешься от этого. И те люди, которые как-то могли воспользоваться выборами и выразить свой протест, — те люди проголосовали так, как им надо было проголосовать. Поэтому мы имеем сейчас то, что мы имеем. Но я хочу сказать — мы имеем не худший вариант. Если взять меня не как рыбака, не как директора компании — я прихожу домой, открываю кран, идет горячая вода, и я даже добавляю холодную, потому что она настолько горячая, что руки жжет. Этого у нас в Сероглазке никогда не было. Я прихожу домой — мои дети занимаются при электрическом свете, читают, жена смотрит телевизор, живем без лучины, без корейских керогазов — нормальное состояние. И я, как обыватель, это понимаю. Совершенно другой вопрос, как все это достается, но светло-тепло — и это главное в жизни простого обывателя. Ему не до высоких материй. Он помнит двадцать суток декабря без света вообще и без тепла.

Но как рыбак, я считаю, что Камчатский рыбохозяйственный совет (КРХС) надо проводить своевременно и выходить на работу с первого января, что в этом году смогли сделать не все. В Корякском автономном округе КРХС прошел только одиннадцатого января, а на работу вышли восемнадцатого…

А ведь каждый рыбак знает, что такое потеря хотя бы одних промысловых суток.

 

В.: Я понимаю, что у каждого свое видение событий, я могу привести и другие, противоположные факты, особенно в рыбной промышленности, но интервью ведь не со мной. А мне бы хотелось поговорить не об этом, не о простом обывателе. Меня больше интересует мнение бизнесмена, мнение руководителя крупной рыбопромышленной компании, мнение человека, который создает новую экономику России. При советской власти у нас на Камчатке в рыбной промышленности, береговой в частности, главенствовали два типа рыбодобывающих хозяйств: рыболовецкие колхозы и госпромхозы. И на сегодняшний день у нас из 12 колхозов и 12 госпромхозов сохранилось 3 рыболовецких колхоза, которые еще живут, и всего лишь один госпромхоз. И мне хотелось бы спросить, как Василию Николаевичу Полукарову «со товарищи» удалось перестроить свою жизнь, видение, мышление, экономику, войти в совершенно новый мир и сохранить при этом госпромхоз «Петропавловский»?

 

П.: Потому что мы жили реальной жизнью, мы работали и никогда не строили каких-то иллюзий. Если взять Гослов, то он так и остался Гословом — пошли, поймали, заплатили по государственным расценкам, не поймали — тоже заплатили по государственным расценкам. Колхозник же всегда жил от хвоста, поэтому и ловцы самые лучшие были в колхозах, поэтому и колхозы всегда были самыми лучшими — все рыбаки, все председатели колхозов были «завертаны» в один вопрос, в один пай — пай с хвоста. Есть хвост — есть деньги, нет хвоста — нет денег. Вот почему все работали на результат. Другое дело, когда многие колхозы развалились, — обстоятельства были такие. Где-то сработал принцип руководителя — был нечестный на руку, где-то просто произошло, как у нас говорили — «кидалово». Не только государство, но и те же партнеры-предприниматели «кидали», не выплачивались вовремя деньги… это целая цепь событий. И колхозники были не все одинаковые. Если взять колхоз Бекерева, он был очень сильный…

 

В.: Я бы хотел о колхозах поговорить отдельно, так как эта тема очень серьезная и большая. Меня интересует госпромхоз «Петропавловский». Почему из всех 12 камчатских и корякских госпромхозов только ему удалось сохраниться и выжить?

 

П.: Я вышел из этого госпромхоза, я работал там инженером лова и благодарен судьбе за то, что жизнь связала меня с ним. Я многое понял. То есть когда я работал прежде в рыбоохране и был по одну сторону баррикады, видел только одну сторону рыбацкой жизни, то после того как перешел в госпромхоз «Петропавловский», я увидел совершенно иное — весь процесс, от добычи до реализации, во всех нюансах. Тут не было никакого разрыва — колхозник сдавал на РКЗ пойманную рыбу, завод готовил продукцию, а головной «Камчатрыбпром» или «Камчатрыбсбыт» продавал ее, а потом по той же длинной цепочке деньги возвращались назад в колхоз. При «капитализации» же колхозники стали не успевать получать зарплату, колхоз не успевал закупить топливо, подготовиться к следующей путине — и пошел развал… А так как цепь была слишком длинная, позже трудно было уже найти концы. Госпромхозы же сами не только ловили, но и сами обрабатывали, сами реализовывали, сами делили свои денежки. И в этом тоже были свои плюсы и свои минусы — госпромхозы, как мед пчел или тухлая рыба мух, притягивали к себе тех, кто хотел много и сразу. Потому, наверное, и выдержал только «Петропавловский», что он уже тогда пошел по другому пути — по пути глубокой переработки рыбы, то есть на развитие хозяйства. Геннадий Васильевич Пантелеев, наш руководитель, вкладывал деньги в постройку перерабатывающего комплекса. И в Елизово сейчас великолепнейший перерабатывающий комплекс на тысячу тонн готовой продукции. Он работал вчера, работает сегодня и он будет работать, и никуда это не денется. Я думаю, что вот это и позволило сохраниться, — то есть глубокая переработка, береговая переработка.

Мы ловили все. Даже на севере, в 1988 году, когда мы пошли осваивать северо-восток Камчатки вплоть до ее границ с Чукоткой, мы, несмотря на расстояния в сотни километров, привозили в Петропавловск навагу, я уже не говорю про лосось. Брали все — и ряпушку, и сига, была навага, была корюшка, был голец, чавыча — все. Более того — здесь, в северной глуши, занимались и зимним ловом рыбы на таких озерах, как Олуха, Дежнево. Это все обрабатывалось, все продавалось. Именно это, в конечном итоге, и дало возможность сохраниться.

 

В.: А вот теперь мы вернемся к колхозам, потому что их осталось больше и интересно проанализировать их судьбу. Ведь у каждого из них она разная. Если мы колхоз Бекерева можем сравнивать с госпромхозом «Петропавловский», если говоря о колхозе Ленина, будем говорить о том, что в колхозе тоже подобрались хорошие кадры, была хорошая профессиональная подготовка, и потому они выдержали в новых, капиталистических условиях. Но когда мы говорим о колхозе «Красный труженик», то там, хотя мы тоже видим высочайший профессионализм людей, колхоз, как хозяйственная структура, не сработал на них. Из-за богатейшей сырьевой базы он просто развратил работающих там профессионалов — об этом наша газета уже писала. И мне кажется, что будущее этого колхоза несколько отличается от будущего колхоза им. Ленина и колхоза Бекерева.

 

П.: Да, вы правы. Мы видим это на примере таких руководителей, как Ткаченко, Драчев. Колхозы благодаря таким личностям и сохраняются, и развиваются, особенно это видно на примере колхоза имени Ленина. Для меня это родной колхоз. А основатель нашей компании, патриарх,чье имя носит один из наших ведущих БАТМов — Анатолий Пономарев, вырос в этом колхозе, работал в нем, и потому нам не безразлична судьба хозяйства. А сейчас трудно представить то, что здесь было до Владимира Захаровича Драчева — какое жалкое существование вел колхоз в первые годы перестройки, как он на коленях стоял, прогибался, падал — и его едва поднимали. Потом пришел Драчев. Хотя и судьба Драчева неоднозначна, и только после 2-3 последних лет он на взлете. Но когда Драчев только еще пришел, когда он ввел крупнотоннажные суда, — было полнейшее непонимание и неприятие его действий колхозниками, именно колхозниками, я подчеркиваю это. И только благодаря волевому характеру председателя, его глубоким экономическим знаниям и знаниям рыбного дела колхоз Ленина выбрался из экономической ямы или экономической пропасти и находится уже на гребне. В нашем удачном становлении считаю главным копирование с колхозной системы всего самого лучшего, т.е. лов, переработка, азарт рыбака.

В колхозе «Красный труженик» мне вообще все непонятно. Он находится на самой вершине той колхозной деятельности, на которой только может быть. Потому что он расположен на золотой реке. Река Озерная, никто этого не скрывает, настолько богатая, что все это имеет и противоположное значение — несет действия развращающего характера: «без большого труда рыбку черпают из пруда», за счет естетственных богатств получают наивысший финансовый (отнюдь не экономический) результат, не прилагая при этом больших усилий.

 

В.: Колхоз «Красный труженик» в последние десятилетия работал на два плана: на план колхозный и на план карманный — и они были в разном пропорциональном отношении. В итоге получилось так, что карманный план начал во многом превышать колхозный (если сравнить с итогами путины-2001), и из-за этого люди совершенно не задумывались о перспективах своего колхоза. Взять обработку: а ведь добывалась не только нерка, но и краб. Какие у них возможности были на обработке, которая во все времена и у всех народов приносила и приносит наивысший экономический результат? Колоссальные. И ничего не делалось — в течение 10 последних лет даже не обновлялся флот. В 1991 году, если мне не изменяет память, колхоз выловил 12000 тонн нерки. Какие перспективы открывались! Увы! И мне кажется, что самое главное в этом колхозе — произошло двойное внутреннее расслоение: во-первых, сами люди, как профессионалы, начали деградировать, вышли на нечистоплотный путь, крали эту рыбу и наживались на краденом; а во-вторых, то, что руководство колхоза (об этом мне говорили люди, и я могу сказать вслух) занималось своими личными делами, а вовсе даже не колхозом, председатель месяцами здесь не появлялся и не интересовался ничем.

 

П.: Может это даже и так. Во время лососевой путины, а мы свою путину заканчиваем на Курилах и видим всех рыбаков — и восточного побережья, и западного, и курильчан -поэтому мне есть, с чем сравнивать, так вот я могу сказать, что на всех побережьях во время лососевой путины есть только три, может быть, четыре компании, которые могут работать так, как должны работать колхозники на лососе. В первую очередь, это колхоз Бекерева, во вторую — колхоз «Красный труженик», в третью — ЗАО «Гидрострой», и есть еще одна компания на реке Большой, я пока у них не принимал рыбу, но я видел, как эта компания работает, и мне было просто приятно на это смотреть. И в большинстве случаев люди видят в первую очередь пример руководителя. В «Красном труженике», к сожалению, люди видят другое — руководитель, который заправляет на «золотой» реке, не может выдать им достойную их труда заработную плату даже тогда, когда они дают рекордный вылов. И тогда люди вынуждены сами позаботиться о своей судьбе, о своей семье. Потому что, когда они приходят после работы в дом, их ждут детские глаза — что ты принес? А если я отработал май, июнь, июль, август, сентябрь, а получаю деньги за это в марте или в апреле следующего года… Я просто вынужден пойти воровать. Хотя я знаю, что время всеобщего «хапка» прошло. То, что было возможно вчера, сегодня уже не проходит.

Я встречаюсь со многими рыбаками из «Красного труженика» — ведь наши МРСки работают в том районе вместе с колхозниками, и когда они приходят и просят взять их на работу, я говорю открыто, что не смогу им платить такие деньги, какие они получают с «левой» рыбы. Они столь же откровенно говорят, что больше не будут воровать — что устали воровать, устали бороться с совестью, устали бояться, потому что правоохранительные органы стали наводить здесь порядок. А на Камчатке народ самый законопослушный. Да и силовые структуры здесь работают не в пример другим регионам.

Но главная причина происходящего не в простых людях, работягах, а в руководстве.

Вольно или не вольно, руководство «Красного труженика» и толкнуло этих людей на скользкий путь своими действиями, своими поступками. Люди все видят, от них ничего нельзя скрыть. Рыбаки видят всё в первую очередь, это стопроцентно. Поэтому говорить о том, что в колхозе получилось так, что работники сами пошли на это — так говорить нельзя, это не так. Именно руководство колхоза своими безграмотными, своими (я не побоюсь этого слова) преступными действиями толкнуло их на это.

 

В.: Василий Николаевич, вот с точки зрения хозяйственника, производственника, человека, который старые системы переводил в новые, и создавал новые системы с нуля, взгляните на перспективы колхоза «Красный труженик». Если меняется власть и выстраивается стратегия на будущее, что здесь главное?

 

П.: Главное здесь — людской фактор, самое главное — это человеческий фактор. Надо, чтобы люди обрели в себя веру, что, если я хороший работник, колхозник и я хочу работать, — я имею право на работу, я имею право на зарплату, отпуск и отдых. Система колхозная — она признана и сейчас, самый лучший строй — это колхозный строй, нельзя его рушить, колхоз есть колхоз. Главное — создать единый производственный комплекс, где ВСЕ работают. Это всегда так было — все колхозники работали на один общий «котел», а потом равномерно и честно делили по паям. Колхоз должен быть занят работой круглогодично, не как сейчас — отловили нерку с 20 июля по 20 августа — и все, до следующего лета. Не может любой колхоз, какой бы он ни был, не может 30 днями в году быть сыт, и колхоз должен не только ловить все, что может ловить, но и сам перерабатывать свою продукцию, сам же ее реализовывать, сам получать эти деньги, и эти заработанные всеми деньги делить честно между своими колхозниками, учитывая социальную сферу колхоза. Колхозы же создавались для закрепления побережья, территории, наши отцы были не дураки. Они организовывали эти колхозы для того, чтобы стоял, например, пограничный поселок Ивашка или пограничное село Запорожье на околице Руси и в нем жили люди, чтобы территориальность России была закреплена. Расстояния ведь какие сумасшедшие — летишь, летишь, а вокруг ни души. Это было закрепление территории за Россией. Это было фактом государственного строительства.

 

В.: Василий Николаевич, я полностью разделяю эту точку зрения: и в отношении профессионализма людей из «Красного труженика», и дай Бог, чтобы эти люди снова раскрылись, потенциал там богатый. Один из них был знаменитый селедочник. То есть имеется богатое прошлое и очень хочется, чтобы было богатое будущее. Меня смущает другой вопрос. А имеется ли у этих пограничных сел реальная сырьевая перспектива? Краба нас — камчатцев — лишили. Все меньше и меньше остается надежд в отношении донных пород, отобрали сельдь — она практически вся вынесена на аукционы. Не получится ли так в перспективе, что и на нерку наложат вето, и пойдет она под аукционы, а население во многих местах камчатского побережья, рыболовецкие колхозы и рыболовные компании не смогут купить квоты? Вопрос у меня к Вам по поводу аукционов: каково Ваше отношение к ним?

 

П.: Вопрос этот, конечно, не простой. Если смотреть с точки зрения нашей компании, с моей позиции, как директора акционерного общества «Поллукс», — я за аукционы, я готов работать по аукционной системе, меня это не тревожит.

 

В.: Я понимаю. «Поллукс» не имел такого количества лимитов, он всегда был вынужден их покупать и прежде…

 

П.: Да, мы всегда покупали. НО если мы за аукционы, то должны быть написаны и утверждены для всех ОДНИ И ТЕ ЖЕ правила игры. И сейчас я не могу ответить — за аукционы я или против них. Почему? Да потому что я не знаю правил этой игры. Мне бы хотелось сказать так: дайте мне прочитать правила, и если они написаны и выполняются, — я за аукционы. Но если эти правила написаны, а их никто не выполняет — не могу воспринять такие аукционы. Вот вам один пример. По правилам (написанным!) аукционов за пять дней до их проведения я должен проплатить взносы, если я этого не сделал, то я на аукционы не допускаюсь. Я беру кредит, проплачиваю взносы, а кто-то не успел, кто-то нерадивый не платит и отсеивается — не участвует. Я прихожу на аукцион и вместо 110 конкурентов встречаю только 80 человек. Это — замечательно, это жизнь, это конкуренция.

Но в действительности, когда я прихожу на аукцион, а на моих глазах представитель Минэкономики прямо здесь, в день проведения аукциона, принимает платежки от моих конкурентов! ТАКОГО аукциона я не понимаю и я его не принимаю. Я хочу, чтобы все были равноудалены от тех правил, которые написаны. Или есть правила, или их нет. Если говорить о компании «Поллукс», то аукционы мне во благо, никаких проблем, никаких вопросов. Я прихожу, когда выделили промышленные квоты для Корякии, посмотрел цифры и понял, что квот на наши суда не хватает, и я подаю заявку (как и произошло в этом году), и вместо тех 2000 тонн, которые мне выделил Корякский АО, я пошел и купил 12 000 на аукционе — и наши корабли работают.

Другой вопрос — по какой цене, много ли я получу прибыли или мало — это другой вопрос. Но сам подход к аукционам я воспринимаю как президент компании «Поллукс».

Как КОЛХОЗНИК, я не могу этого понять. Давайте смотреть глубже: о каком закреплении, о какой российской территориальности, о каких государственных принципах, геополитике мы тогда ведем речь? Тогда мы, колхозники, все снимаемся, раз нам не дают квоту — мы не нужны, мы снимаемся и переезжаем жить в Запорожье (то, что на солнечной Украине, на родине наших предков). А сюда пусть приходят японцы, которым нужны Курилы и Камчатка, которые этого и ждут. Они могут купить эти квоты. И здесь я категорически против аукционов.

Но многое зависит от колхоза. Если все грамотно поставить, так, как все это должно быть: все сели в круг — колхозники, капитаны, ловцы, бригадиры, председатели, бухгалтерия, плановики — все мы сидим и обсуждаем дела для того, чтобы жить так-то и так-то, это ведь наше село, наши люди, наши дети. Это — все наше, значит, давайте работать в таком плане, значит, мы должны ловить все и отдаваться полностью работе. Я знаю много примеров: колхоз «ХХ партсъезд», колхоз «Ударник», «Тумгутум», колхоз им. Горького - они ждут, что кто-то им что-то принесет в клювике. Такой подход уже не пройдет. Другие условия жизни, другие условия труда, мы должны сами все необходимое искать, если мы будем сами все искать — мы все найдем. Работать на аукционных квотах и колхозам можно. Значит, нужно зарабатывать деньги, следовательно, больше уделять времени переработке своей продукции. Должна быть инвентаризация всего, что у нас есть, и полное отсечение того, чего нам не надо. А для этого нужно определиться, что же нам надо и что мы делаем, чтобы не только жить и выживать, но и развиваться, расти.

 

В.: Безусловно, я разделяю мнение о сложности этого вопроса, действительно, не так все просто, и когда мы говорим об аукционах в наших публикациях, мы говорим, что и государство должно иметь определенную долю в лимитах. Но так получилось, что государство ввело это свое право на долю в абсолют. В итоге получается, что территория, лишенная ресурсов или имеющая малую их долю, не способна развиваться. И совершенно не случайно, что предприимчивые люди, осознающие перспективы, понимают, что так долго продолжаться дальше не может, и когда рухнет рыбная промышленность, то можно будет застолбить «золотые» места, а там, глядишь, зерно перемелется — мука будет. То есть придет время и аукционы кончатся, государство определится со своей долей, а здесь, на Камчатке, осядут варяги, которые имеют большие денежные мешки, и все будет совершенно иное — как в море, так и на берегу. Тема «приморской или московско-приморской» экспансии, которая не сходит сегодня со страниц камчатских газет, — она, видимо, действительно существует, коли люди об этом говорят, спорят, ругаются. И когда мы говорим о колхозе «Красный труженик»,то знаем, что сегодня в поселке Озерновском, то есть по другую сторону реки Озерной, напротив села Запорожье, рядом с колхозом «Красный труженик» располагается вотчина Кожемяко, приморского миллионера, который не только в Озерновском, но и в Тымлате, и на Командорах, вполне возможно, что и в Усть-Камчатске уже «столбит» эти места. Я слышу и самые разные мнения по этому поводу: горячие и спокойные, равнодушные и весьма нервные, если говорить об эмоциях. Какова Ваша точка зрения по этому вопросу?

 

П.: Я хочу подчеркнуть, что в правительство и в структуры верховной власти России пришли умные и порядочные люди. Смотрите сами: президента России, в совершенстве владеющего немецким языком, воспринимают за границей совершенно по-другому, не так, когда президент дирижирует немецким оркестром. Я был в Мюнхене осенью, зашел в один магазин, и продавщица — она же хозяйка магазина — по разговору поняла, что мы русские. И она специально (хозяйка магазина, дорогого магазина!!) вышла к нам и очень доверительно говорит: «Ваш президент 40 минут в Бундестаге выступал на немецком языке, после этого все, стоя, ему аплодировали. И когда я слушала выступление вашего президента, у меня мурашки по спине пошли, я за 40 минут поняла, что Россия — нам друг». Я был горд. Я был горд, потому что эта хозяйка магазина видела уже не быка какого-то новорусского в малиновом пиджаке, а видела нормальных русских мужиков, которые по кредитным карточкам покупали себе какие-то товары, баксы у которых не были перетянуты резинками, а сами они нормально разговаривали, были красиво одеты. То есть я понимаю, что пришла новая власть, которая хочет летать во Францию, в Бельгию, к немцам, американцам, англичанам — быть НАРАВНЕ С НИМИ. Понимая, что если она и должна другим государствам, то она и платит свои долги. А чем платить? Поэтому и идут эти аукционы, торги, потому что тем людям, которые пришли к власти, нужно откуда-то брать деньги, но их неоткуда взять. И сам президент говорит, что когда давали эти квоты бесплатно — ни рыбы, ни денег не было, а теперь мы ее продаем, чтобы хоть деньги были… Мы должны возвращать долги, хотя могли бы давать деньги территориям. И все работает, все идет, люди же работают, колотятся. Другое дело, как это достается. Кто-то может взять кредит под 50 %, кто-то — под 10 %, кто-то может привлечь иностранный капитал, но это уже другое дело. И какая мне разница, где я возьму эти деньги, если деньги мне нужны для развития дела, для того, чтобы не встали на прикол мои БАТМы, — в Москве, в Приморье, в Японии или Корее, вопрос только в том, на каких условиях я их возьму, чем и как буду расплачиваться..

Если же говорить о приморской экспансии, то тут я не согласен. Кто такой Кожемяко — он такой же русский мужик, как и я.

Вот сейчас в Охотском море наши суда. Капитан докладывает: «Василий Николаевич, приятно работать, иностранного флота нет вообще, приморцев очень мало. Российского флота в три раза меньше, чем было, но ловить можно, рыба есть, рыбы очень много». Вопрос не стоит: есть рыба или нет. Рыба есть. Другое дело — какие суда. Какая уж тут приморская экспансия, если приходят такие суда, которые еле-еле доходят до нашего Охотского моря. Что может выловить мой БАТМ, то не может выловить тот же РТМС или БАТМ Приморья. Не может, потому что он сделан совершенно по-другому, к нему подход совершенно другой. Это в отношении экспансии. Вообще, я считаю, что камчатский рыбак — самый лучший рыбак и по законопослушности, и по своим профессиональным качествам. Я не беру супера — голубых испанцев или «монархов», я беру те нормальные пароходы, которые строились в России. И тут не экспансия — тут нормальная конкуренция. Крупнотоннажному флоту работать в Охотском море можно, если четко обозначить промысловое время в подзонах с января по май. И независимо от того, взяли или не взяли квоту, с мая ввести запрет, чтобы потом не добирали ее в ноябре и декабре. Все остальное время пусть ловит только средний и малотоннажный флот.

Теперь по поводу Кожемяко. Я не согласен, что он рвется на Камчатку. Его пригласили: его пригласила Валентина Броневич, потому что корякское побережье медленно умирало без света, без тепла и еды, без лекарств. И она призывала все крупные предприятия Камчатской области: придите, я вам дам биоресурсы, выделю участки для ставных неводов, придите, возьмите поселок, возьмите село. Шел 1999 год. Я с Кожемяко познакомился в Эссо, мы в одном вертолете летели с ним на рыбохозяйственный совет в Палану. Произошел, как водится, небольшой инцидент — Батищев продал один вертолет трем компаниям — «Иянин Кутху» «Поллуксу» и «Базе Преображения». Мы заплатили за один вертолет, собрались три компании и, естетственно, не можем все в него вместиться. Начали разбираться, чуть не до драки, кое-как разобрались — и победила дружба. Тогда-то мы и разговорились. Кожемяко не напрашивался сюда, его позвали, потому что наши камчатские предприниматели не хотели брать на себя всю эту корякскую обузу — социалку. Ловить и ни за что не отвечать — это одно, но ловить и отвечать за поселок — совершенно другое. Это что касается Тымлата, где был построен отличный рыбоперерабатывающий комплекс. Он взял потом и Ильпырь, завез туда, как и в Тымлат, топливо и продукты питания. И это нельзя сбрасывать со счетов. Мне дали поселок Лесная, я его держал до последнего, сколько мог. А когда квоты перевалили цену $ 600 за тонну минтая, вы меня извините. Каждая экономика имеет свой край, а работать в минус никто не может. Это экономика: она или есть, или ее нет. Так что я на собственном горбу знаю, что такое корякская социалка, а Кожемяко тянет два села.

Теперь что касается Озерновского РКЗ. Мне первому предложили купить РКЗ-55, но я отказался, потому что, соизмерив свои возможности и узнав цену, не мог потянуть. Ю. Любарский, прежний хозяин, приходил и мне говорил: «Хочешь купить — купи. Ты камчатский, мы видим, что ты можешь работать». Мы не пошли на это только по той причине, что были не готовы. Нет таких денег, как я могу купить? Предложили Кожемяко, у него были деньги — он купил. Но он же купил не просто там какое-то производство, он купил головную боль. Ну какая же это экспансия? Он что, купил это для Приморья? Он купил это здесь и здесь работает — в Корякском АО, в Камчатской области платит налоги, вылавливает рыбу, дает рабочие места. На него в Корякском округе не намолятся. Так же, я думаю, будет и в РКЗ-55, потому что он же не утащит его за собой. Я не считаю это экспансией, я считаю, что это нормальный умный подход бизнесмена, который может просчитывать и продумывать свои шаги. Я тоже свои шаги просчитываю, но у меня нет той опоры и тех денег. Я не знаю, что там в его компании, как он работал, — я говорю за свою компанию. У меня нет того запаса прочности, чтобы купить Тымлат или Озерновский РКЗ. Мы вот создали, что создали, я считаю, что он молодец, он идет смело, он работает, и все то, за что он берется, — движется и работает. Я могу привести другой пример. Точно такая же река на восточном побережье — река Камчатка, золотая река, с золотыми берегами и бриллиантовым дном. Ну и что? Лежит поселок в руинах. Но зато в 95-96 гг. стояло здесь по 28-30 кораблей на приемке рыбы, а берег не принимал ничего. Все просто хищнически растаскивалось, и кому от этого лучше? Усть-Камчатску? Нет. Пришел Невзоров, поднял из руин прежнее хозяйство (колхоз «Путь Ленина» и рыбоконсервный завод, которые потом объединились под американским трудновыговариваемым именем, и создал новую компанию «Устькамчатрыба»), по-хозяйски подошел к этому делу. Сейчас здесь — великолепная береговая переработка, ни одного корабля на приемке, вся рыба обрабатывается на берегу, поселок живет. Я недавно там был — тепло, открыты форточки при 32 градусах мороза, свет постоянно горит. То есть и камчатец камчатцу рознь…

 

В.: Мы говорили о Кожемяко, и эта Ваша оценка о многом говорит. Вы видите прежде всего здорового конкурента, нормального человека с нормальными инстинктами нормального бизнесмена, который видит реальную перспективу. Но я знаю, что и Василий Николаевич тоже видит реальную перспективу все на той же реке Озерной и собирается баллотироваться на пост председателя колхоза «Красный труженик», бороться за этот пост.

 

П.: Если вопрос заключается в том, вижу ли я себя председателем колхоза или нет, то скажу честно — да.

Компании «Поллукс» 5 лет, она устоявшаяся, и все здесь до самых мелочей отработано. Мне, как предпринимателю, уже скучновато. Скучновато приходить к 9 утра на работу, сидеть в офисе до 8-10 вечера, решать какие-то вопросы, решение которых уже фактически известно, — потому что мы движемся по хорошо накатанному пути. Председатель колхоза — это энергия, это жизнь, это совершенно иная, новая стезя. Если честно, то я бы хотел это попробовать, потому что я вижу перспективу колхоза.

Меня тянет, влечет к новому интересному делу тем более, что все это и так связано в единый рыбохозяйственный комплекс, — мы постоянно работаем с колхозниками из «Красного труженика» плечом к плечу…

 

В.: И какой же новый лозунг у Василия Николаевича для нового дела?

 

П.: Своим принципам не изменяю — и лозунг у меня один и на всю жизнь: «Время не ждет!» Время не ждет — и надо работать, работать и работать, чтобы делать жизнь…